Читать книгу Герцог де ла Кастри. Том 2 - Крис Мейерс - Страница 3

Истомин – это я

Когда без каких-либо происшествий они благополучно приземлились в Петербурге, Дима уже напился до такой степени, что был не в состоянии оценить выпавшее им на долю везение, а Себастьяну пришлось на руках выносить его из вертолета. Изабелл по количеству выпитого недалеко ушла от юноши, так что позволила Габриэлю подхватить ее под руки и прижать к себе, несмотря на то, что муж стоял неподалеку.

Вскоре вертолет поднялся в воздух и скрылся в затянувших небо низких дождевых облаках. Третий час ночи, а им еще предстоял долгий путь до заветного коттеджа. Похватав чемоданы, они пересекли поросшую травой взлетную площадку. На фоне темнеющих вдоль дороги деревьев Габриэль с трудом различил громоздкий черный джип.

Лесаж не стал распространяться, кто пригнал сюда автомобиль, а Габриэль не стал расспрашивать. Муж Изабелл помог Диме прислониться к дверце машины и начал рыться в карманах куртки. Наконец, он нашел то, что искал, и небрежно бросил в сторону де ла Кастри. Габриэль, не задумываясь, поймал на лету сверкающий предмет. Ключи от автомобиля.

– Если хочешь, он твой, – объяснил Себастьян.

– Да ты шутишь! – у Габриэля едва глаза на лоб не полезли. Конечно, джип, судя по помятому виду, знавал лучшие времена, но до Взрыва эта марка считалась самой дорогой и надежной. Теперь же она и вовсе ценилась на вес золота. Такой подарок Габриэль не мог принять.

– Не шучу. Машина простаивала в Петербурге долгое время, так как я практически не выбирался сюда.

Габриэль не знал, что и думать. Зато Дима вдруг дал о себе знать, громко икнув и похлопав ладонью по мерцающей в свете луны темной дверце автомобиля.

– Этот Себастьян, кажется, совсем рехнулся, – Истомин с трудом выговаривал слова. – Наверное, один из немногих оставшихся на земле джипов он отдает этому психопату…

Дима накренился, но Габриэль ловко подхватил его.

– Забери у меня ключи, – попросил он Себастьяна, и вдвоем они затащили Диму на заднее сиденье. – Я не могу принять такого подарка, – добавил Габриэль, помогая Иззи устроиться рядом с водительским креслом.

– Тогда я внесу поправку, – судя по всему, Себастьян ожидал от де ла Кастри отказа и успел подготовиться. – Машина будет общей. К тому же, если мне придется уехать раньше времени, ты останешься здесь за главного. Тебе придется присматривать за всеми и решать множество бытовых проблем.

Лесаж ожидал, что Габриэль тут же скуксится – тот терпеть не мог никаких проблем, в особенности бытовых, – но вместо этого де ла Кастри недоуменно переспросил:

– Уехать? Уехать раньше, чем до конца лета? Зачем? Разве премьер-министр не отпустил тебя?

– Не строй из себя дурака. Вы же слышали, о чем говорили военные, когда проверяли наши документы. В Париже сейчас неспокойно, обстановка меняется каждый день. В любой момент мне может прийти письмо с просьбой вернуться. Даже если бы ты не надоумил меня вспомнить об этом доме, я рано или поздно вспомнил бы о нем сам. Потому что, учитывая прошлое Иззи, ей сейчас безопаснее всего находиться здесь, впрочем, как и тебе. Так что, садись за руль.

Габриэль помотал головой.

– Нет. Я с Димой.

– Ну, как хочешь.

Они выехали на пустынную дорогу. Тихо ворчал мотор, да шуршал по крыше накрапывающий дождь. За ровными линиями деревьев мелькали пустынные поля. Габриэль поправил Димину голову у себя на коленях и вздохнул. Дима выглядел таким несчастным и больным. Де ла Кастри провел ладонью по его горячему лбу, положил руку ему на грудь и выглянул в окно. Тучи сгущались, яркая вспышка молнии внезапно озарила грозовое небо, оглушительно загрохотал гром.

Но Дима проснулся только через час. Рокот грома и шум бешено работающих дворников не могли вытащить его из алкогольного забытья, а вот приступ разрывающего грудь кашля смог.

Не сразу юноша сообразил, где находится. Последнее, что Дима помнил, это высокие стены полигона и испорченную фотографию в своем новом паспорте. Теперь же за окном мелькали в темноте едва различимые стволы деревьев, редкие дома, фонарные столбы и все это вверх ногами.

После того как Габриэль заботливо помог ему сесть, память постепенно вернулась к нему. Осталось лишь выяснить, в чем и куда они едут.

– Тебе хорошо спалось? – поинтересовался Габриэль.

Дима не ответил. С тяжелым хрипом он втянул в легкие воздух и снова зашелся кашлем.

– Джип? – выдавил он, наконец, осмотрев тускло освещенный салон. – Шикуем…

Де ла Кастри пропустил колкость мимо ушей.

– Ты ужасно выглядишь.

Дима захрипел и махнул рукой, мол не беспокойся. Ему отчаянно хотелось пить, но Себастьян, чья макушка виднелась из-за водительского кресла, сообщил, что у них не осталось ни воды, ни еды, а до ближайшего магазина ехать еще дальше, чем до коттеджа.

– Рядом с домом стоит водоразборная колонка, – сжалившись над Димой, добавил муж Изабелл. – Там хорошая вода.

На этих словах Себастьян свернул с широкой ровной дороги, и машину затрясло на ухабах. Дима беспомощно застонал и позеленел прямо у Габриэля на глазах. Какое-то время он еще держался, но потом все же высунулся в окно, позволив желудку избавиться от содержимого.

Сев на место и воспользовавшись носовым платком, который ему заботливо протянул друг, Дима почувствовал, что в голове у него немного прояснилось. Закурив, в надежде перебить отвратительный привкус во рту, он стал оглядываться по сторонам. Странное дело, но теперь мелькающие за окнами дома и тропинки казались ему пугающе знакомыми.

Дима заерзал.

– Что-то случилось? – полюбопытствовал Габриэль, как вдруг машина опять резко повернула, съехала во двор и затормозила напротив большого двухэтажного дома.

Истомин лишь раз выглянул в окно, мертвенно побледнел и вжался в сиденье.

– Приехали! – радостно сообщил Себастьян. – Габри, помоги мне с чемоданами!

Не дождавшись от друга объяснений, де ла Кастри оставил его в салоне. Дима закрыл глаза и тяжело вздохнул, пытаясь примириться с тем, что на этот раз приготовила для него злая судьба. Затем подхватил с сиденья сумку на одном ремне, которую не стал сдавать с остальным багажом, и вылез из автомобиля.

Дождь, пролившись над пригородом, убрался восвояси, и ветер кое-как разогнал оставшиеся после него одинокие облачка. Идущая на убыль луна освещала небольшой дворик, старый дуб в дальнем его конце, обещанную Себастьяном ржавую водоразборную колонку и приземистый белый коттедж.

Несмотря на плохое зрение, Диме казалось, что он может разглядеть каждую травинку, пробивающуюся сквозь толщу прошлогодних листьев, каждый цветок, шероховатость каждой доски на крыльце и веранде, белую краску, облупившуюся давным-давно…

Он знал здесь все. В этом доме он жил когда-то.

– Дима?

Юноша открыл глаза. Габриэль с тревогой глядел на него.

– Ты не объяснишь мне, что происходит? На тебе лица нет.

– Фамилия… – пробормотал Дима, повернувшись к Себастьяну. – Фамилия? У кого ты купил этот дом?

Себастьян нахмурился, вспоминая.

– Истомины, кажется.

Дима усмехнулся и медленно кивнул. Зря он сомневался. Не было на свете второго такого дома. Дом был один. Дом, который его мать продала после того, как отец оставил их. На вырученные деньги она затем купила двухкомнатную квартиру в Петербурге. В этом доме Дима пережил самые счастливые моменты своего детства и самую горькую утрату. И вот он снова вернулся сюда спустя целых семнадцать лет!

– Истомин – это я.

– Ого… – протянул Себастьян и, когда Дима протянул руку, безропотно отдал ему ключи. Юноша поднялся на крыльцо – ступеньки скрипнули под его весом в том же самом месте, что и много лет назад, – открыл дверь и шагнул внутрь.

Ничего не изменилось в доме его родителей. В прихожей по-прежнему стояла тумбочка из красного дерева и вешалка для одежды. Деревянный пол проседал. Толстая позолоченная рама стояла пустой – зеркало было разбито. Диме даже показалось, что он может разглядеть осколки стекла, закатившиеся под тумбочку и пролежавшие там семнадцать лет, словно ожидая, когда он вернется. Зеркало разбил отец во время их последнего с мамой скандала…

Где теперь его отец? Что стало с матерью за то время, что они не виделись? Что стало с его сестрой и племянниками? Диме внезапно поплохело. И зачем только Габриэль притащил его сюда? Юноша прикладывал неимоверные усилия к тому, чтобы только не думать о своих родственниках, но здесь, в старом доме, прошлое мгновенно сломило его волю. Отец, сестра, мать… Мама. Она воспитала его, несмотря на все трудности, выпавшие на их долю, и, судя по всему, справилась со своим делом неплохо, раз он до сих пор жив и даже обзавелся друзьями.

А он бросил ее. Бросил их всех ради Габриэля.

Дима провел рукой по старым выцветшим обоям. Стены стали влажными, а воздух – слишком спертым. Неудивительно, учитывая, сколько лет здесь никто не жил, не открывал дверей, не выглядывал из окон…

Он шагал вперед, а лунный свет следовал за ним через распахнутую дверь, продолжая издевательски ярко освещать знакомый до боли интерьер. Прихожая расширилась, и Дима приблизился к дверям в гостиную, за которыми (он знал) тоже ничего не изменилось. Когда они переезжали, у Виктории не было ни сил, ни денег, чтобы возиться с вещами и мебелью. Покидая дом в страхе перед прошлой жизнью, они взяли с собой только самое необходимое, заперев воспоминания о счастье в отсыревшем деревянном склепе.

Справа лестница вела на второй этаж, слева находилась кухня. Дима с трудом различал ее сквозь утратившие блеск шторы-бусины. Покрытые пылью и обмотанные паутиной, они печально свисали до самого пола, изредка подрагивая под напором сквозняка.

Что-то грохнуло возле его ног, и юноша вздрогнул. Это Габриэль уронил свою сумку и остановился, озираясь по сторонам.

– Небольшой ремонт этому дому не повредит…

– Я жил здесь, – отрешенно пробормотал Дима.

Побывав в замке де ла Кастри, он думал, что раз и навсегда разучился удивляться, но то, что сейчас происходило с ним, не укладывалось ни в какие рамки. Почему? Для чего все это? Его мать, знать того не зная, продала коттедж Себастьяну Лесажу – совпадение, грозившее вот-вот повредить его способности к здравому мышлению.

Сквозь, обступившую его, ватную тишину Дима различал свой далекий детский голос, голос сестры, матери, отца. Они доносились до него из давно забытого прошлого. Он так отдалился от них, обрубил все концы. И нет никакой надежды на то, что он сможет когда-нибудь вернуться. Дима всего лишился ради безответной любви, ради друга…

– Я жил здесь, – повторил он и направился к лестнице.

– Твоя комн… – начал было Себастьян, но Дима прервал его на полуслове.

– Я сам знаю, где моя комната. Я родился в этом доме, – и юноша скрылся на площадке второго этажа.

Закрывшись в спальне, Дима зашвырнул сумку в дальний угол и рухнул на кровать, не заботясь о том, что старый матрас отсырел и прогнил. Заснул он мгновенно.

Габриэль вставил ключ в замок зажигания и с радостью услышал, как мотор исправно заурчал. Де ла Кастри ласково погладил руль, провел рукой по приборной панели. Все было на месте. Все было исправно.

– Невероятно, – сказал он Себастьяну, как только тот сел рядом с ним. – Машина в идеальном состоянии, если не считать царапин и вмятин на кузове. Где ты ее нашел?

– О, это не я нашел ее, а Новое Правительство.

– По какому же праву ты предлагаешь мне служебную машину?

– Габри, ты забываешь, сколько времени я уже работаю на премьер-министра. Я давно выкупил этот автомобиль потом и кровью.

– М-м-м, – Габриэль поцокал языком. – Кровью аристократов? – и, не дав Себастьяну ответить, резко отжал сцепление.

Машина легко слушалась руля. Это тебе не старый дребезжащий «Форд» Андрея и уж тем более не древний «Роллс-Ройс» Франсуа, подумал Габриэль, непринужденно выруливая на дорогу.

– В какую сторону ехать?

– Насколько я помню, – Себастьян пристегнулся и достал из кармана карту, пытаясь в тусклом свете понять, где у нее верх, а где низ, – нам нужно вернуться на главную дорогу, по которой мы приехали. Через шесть миль на съезде будет большой рынок.

– Отлично.

Габриэль уже несколько месяцев не был так счастлив и доволен как сейчас, находясь за рулем надежного автомобиля. Все-таки привилегии, которые давала богатая жизнь, рано или поздно подкупали даже такого привыкшего к простоте человека, как он. Де ла Кастри утопил педаль газа в пол, и машина, взревев, рванула с места.

Себастьян позевывал, разглядывая карту, но Габриэль чувствовал себя лучше некуда, несмотря на то, что им вместе пришлось разгружать автомобиль и затаскивать в дом тяжелые чемоданы. От Изабелл, заснувшей на диване в гостиной, пользы было ноль, как и от Димы, который демонстративно ушел к себе. Мужчинам ничего не оставалось, кроме как запереть их в отсыревшем доме и отправиться за продуктами вдвоем.

Когда они выехали на главную дорогу, уже рассвело. Деревня просыпалась, и им то и дело попадались навстречу груженые повозки, которые тащили ухоженные лошадки. От машин здесь практически отказались, поэтому Габриэль не раз ловил на себе недовольные, а то и испуганные взгляды проезжающих мимо.

Себастьян совсем задремал с развернутой картой на коленях и едва не подпрыгнул, когда де ла Кастри заговорил с ним:

– Расскажи, как ты познакомился с Изабелл.

Себастьян с откровенным изумлением уставился на него.

– Я думал, она тебе давно все рассказала. Я думал, она тебе все рассказывает.

– Отнюдь, – ответил Габриэль, переключая передачу. Он не без оснований решил не сообщать Себастьяну о том, что их с Иззи странные отношения давно зашли в тупик из-за отсутствия у него всякой инициативы. – Я только знаю, что вы познакомились здесь.

Себастьян откинулся на сиденье и вздохнул.

– Могу я говорить с тобой откровенно, Габри?

– Попробуй.

– История, которую ты просишь рассказать, тесно связана с историей твоей семьи. И перед тем как я решусь рассказать тебе все от начала и до конца, мне нужно знать точно, на чьей ты стороне.

Габриэль издал непонятный звук – что-то между фырканьем и смешком.

– Я сам не знаю, на чьей я стороне, – искренне признался он, а потом, подумав немного, добавил: – Я на стороне себя, на стороне Димы, на стороне Изабелл, если ей будет грозить опасность, на твоей стороне, если ты попросишь меня отплатить за гостеприимство, и плата окажется приемлемой.

Себастьян в раздражении мотнул головой.

– Я имел в виду, собираешься ли ты в ближайшем будущем поднять восстание против Нового Правительства и начать войну, чтобы захватить власть над миром!

– Вот так в лоб? – рассмеялся Габриэль.

– Вот так в лоб.

Их взгляды на мгновение встретились, и Габриэль перестал смеяться. Себастьян был не на шутку взволнован, задавая вопрос, и явно не собирался шутить.

– Сговорились вы что ли?

– Что? – не расслышал Себастьян.

– Что? Ничего, – и де ла Кастри надолго замолчал, раздумывая над ответом.

Врать мужу Изабелл он не собирался, как и не собирался врать самому себе. Последний разговор с Димой, землетрясение, которое случилось по его вине, предчувствия, мучившие его всю дорогу до Петербурга, – все это не могло не разбередить душу Герцога.

– Ты прямо как мой дед, – наконец протянул он с легкой полуулыбкой. – Вы оба ожидаете от меня слишком многого. Может, когда-нибудь ты узнаешь целиком нашу с Димой историю… выживания. И поймешь, что после всего, что нам пришлось пережить, меня не волнуют войны и революции. Я просто хочу жить и наслаждаться жизнью. Хочу, чтобы у Димы все наладилось, наконец. Сейчас помочь ему – моя задача номер один.

На этих словах Габриэль замолчал, прислушиваясь к голосу совести. Кажется, он все-таки приврал немного. Помимо Димы, его крайне интересовала жена человека, сидящего рядом с ним. Де ла Кастри очень хотелось вновь наладить отношения с Иззи. Пусть и дружеские, но…

Когда он прижимал ее к себе пьяную и беспомощную, помогая вылезти из вертолета, он едва сдержался. Какой-то бес словно перекувырнулся у него в животе, сплясал на сердце. Ему захотелось сорвать золотое кольцо с ее безымянного пальца, затолкать его в глотку Себастьяну, размозжить тому голову об растрескавшийся асфальт и посмотреть, как красиво кровь будет растекаться во все стороны.

Габриэль почувствовал, что фамильные перстни завибрировали на руке, и испугался. Нет. Ведь он покончил с этим. Он изменился. Он уже не такой, как прежде. Он никогда больше не станет убивать. Нет.

– Ты доволен моим ответом?

– Что ж, вполне, – кивнул Себастьян. – Хорошо, я расскажу тебе, как все было. Я купил этот дом семнадцать лет назад у Истоминых, и с тех пор мне ни разу не удалось провести в нем свой отпуск. Но где-то за год до встречи с тобой мне пришлось остановиться здесь на какое-то время по работе. Дело заключалось в следующем: кто-то послал мне анонимное письмо, в котором говорилось, что в этой деревне укрывается Анри де ла Форс – один из правящих Герцогов, Генерал твоего деда и его самый близкий друг.

– Это его еще называют Железным? И с чего бы ему оказаться здесь?

– На окраине Петербурга живет огромное количество знатных беженцев из Парижа, разве ты не знал? За кем-то мы следим, кто-то даже работает на нас, но большинство, Габри… Большинство подобны призракам.

Габриэль заметил, что Себастьяна пробрала невольная дрожь.

– Люди по большей части считают, что семь правящих Герцогов мертвы, а подрастающее поколение твоей фамилией разве что ночью у костра напугать можно. Но все они пребывают в глубочайшем неведении, которое Новое Правительство не собирается у них отнимать. На самом деле мы практически на сто процентов уверены, что Герцог де Гиз еще жив, как и известный колдун Лионель д’Эстиссак. Этьена дю Тассе вполне мог спасти перед смертью его отец. Кстати, этот самый дю Тассе, если я не ошибаюсь, приходится тебе двоюродным дядей. Его мать была младшей сестрой твоего деда.

– Что?! – Габриэль так разволновался, что джип едва не вынесло на встречную полосу. Де ла Кастри поспешно обхватил руль двумя руками. Дядя? Двоюродный дядя? Он думал, что кроме младшей сестры по материнской линии у него не осталось родственников!

Себастьян наградил его укоризненным взглядом, мол, не делай из меня дурачка, на что Габриэль искренне возмутился:

– Но я действительно ничего не знаю! Я вырос в Петербурге! В борделе! Моя мать даже о бабушке с дедушкой рассказывала крайне мало! Она была обижена, она злилась, в конце концов, она сломалась… Франсуа уничтожил ее!

– Извини. Но разве твой дед…

– Мы говорили с ним всего пару раз перед тем, как он скончался!

– Мне жаль.

Габриэль поморщился.

– Вовсе тебе не жаль! Неужели ты думаешь, что я не догадываюсь об истинной цели, которую вы с премьер-министром преследуете?! Вы хотите уничтожить нас всех! Ты и меня держишь на коротком поводке. Любовь к Катрин, которая спасла тебя когда-то, обещание, данное Изабелл… Если бы я действительно заявил о своих правах на власть, уверен, все это превратилось бы для тебя в пустой звук. Я верю, что ты не хочешь моей смерти, но что если на чаше весов будет стоять твоя карьера, твоя собственная жизнь? Что тогда?

В салоне машины повисло напряженное молчание. Шальная мысль закралась Габриэлю в голову: нужно убить Себастьяна прямо сейчас. Съехать с дороги, задушить, скинуть труп в канаву, вернуться, забрать Диму и Изабелл в замок. Да, Себастьян многое сделал для него. Да, Габриэль не испытывал к нему неприязни. Ну так и что с того? Когда-то он убивал совершенно незнакомых ему людей просто из-за дозы, если того требовал пресловутый инстинкт самосохранения. Он и брата своего убил…

– …мне жаль тебя как человека, который потерял стольких близких ему людей.

Оказалось, что Лесаж уже какое-то время разговаривал с ним. Габриэль с трудом расслабил руки, державшие руль.

– Неужели ты думаешь, что я лишен сочувствия? Чтобы ты знал, я никогда не выступаю за крайние меры. Если у меня есть возможность оправдать того или иного аристократа, я делаю все возможное, чтобы очистить его имя, но окончательное решение все равно остается за месье Ренаром.

Габриэль молчал, напряженно наблюдая за дорогой. Ему казалось, что он слышит голос Франсуа в своей голове, как если бы призрак Безумного Герцога находился сейчас здесь, в машине: «Себастьян тебе не друг, слышишь? Ты слишком долго пребывал в состоянии ленивой безмятежности. И ты забываешь о моем проклятье. Не верь ему, когда он говорит, что оно рассеялось после Взрыва. Оно не исчезнет, пока Себастьян жив. Пока ты не убьешь его, оно может проявить себя в любой момент. Отразиться на любом из вас. Это древняя магия, над которой я уже давно потерял контроль».

– Расскажи, что было дальше, – вымолвил Габриэль, – после того, как ты узнал, что этот де ла Форс может скрываться здесь.

– Я сломя голову бросился сюда, разумеется. Анри крайне опасен. Даже твой дед, в конце концов, стал остерегаться его. Насколько нам известно, незадолго до Великого Взрыва они о чем-то повздорили, и Франсуа отстранил его от дел. Так что я примчался сюда, но, конечно же, никого не нашел. Я обыскал дом, который был под подозрением, но только перепугал жильцов до полусмерти. Никаких следов аристократов и уж тем более Герцога де ла Форс. Было уже поздно, когда мне пришлось признать, что меня попросту надули, и я решил переночевать в коттедже, а на утро вернуться в Париж.

Стояла зима, в коттедже было холодно и не нашлось ни одной спички. Во всех домах поблизости свет уже не горел, кроме одного дома напротив, так что я пошел прямо к нему, постучался. Навстречу мне выбежала перепуганная заплаканная девушка с красными волосами. «Вы доктор? Вы доктор?» – накинулась она на меня. Это была Изабелл. Я попытался объяснить ей, что я не врач, а просто сосед, которому чертовски холодно. Но, кажется, она была не в состоянии меня понять. Мне вообще тогда показалось, что я наткнулся на сумасшедшую. Она схватила меня за руку и повела в полумрак, царивший в ее доме.

В слабо освещенной гостиной на первом этаже на кровати корчилась старуха. Изабелл умоляла меня помочь ей, но, даже не имея медицинского образования, я понял, что случай безнадежный.

Когда старуха умерла, Иззи пришлось успокаивать мне. Оказалось, что девушка осталась совсем одна. Мне стало жаль ее, и в итоге я остался в деревне еще на пару недель. На работу я отправил письмо, в котором написал, что хочу лишний раз перепроверить местонахождение Генерала, но на самом деле я начал устраивать дела Иззи и, как оказалось, не зря.

Я узнал, что ее фамилия де Даммартен, а ее покойная бабка была довольно интересной фигурой. Она крутила роман с твоим дедом еще в те времена, когда он был не женат. Но, к счастью, встретив свою будущую супругу, Франсуа перестал водиться с де Даммартенами, которые сами по себе не имели ни влияния, ни богатства. Я сказал «к счастью» потому, что, отвернувшись от них, Безумный Герцог сделал им услугу. После Взрыва премьер-министр ими практически не интересовался.

Несмотря на то, что бабка оставила Изабелл неплохое наследство, я сам устроил и оплатил похороны. Впрочем, денежный вопрос к тому времени меня уже не волновал, так как я просто-напросто влюбился в это милое юное, пусть и немного странное, создание и решил всеми правдами и неправдами уберечь Иззи от дальнейших потрясений.

Я обрисовал ей ситуацию. Рассказал, кто я такой, немного сгустил краски, говоря о том, что Новое Правительство может в любой момент заинтересоваться ею, после чего предложил свое покровительство. Я пообещал не трогать ее наследство, разрешил даже оставить фамилию после свадьбы, предложил перебраться в Париж и поручился за нее перед месье Ренаром.

– Однако, многое ты утаил, – с иронией вставил Габриэль.

– Да, утаил. До твоего появления она не знала ровным счетом ничего о казнях аристократов и о том, что я имею к ним какое-либо отношение. Но я считал, что защищаю ее. Премьер-министр прислушался в итоге к моим словам. Впрочем, я и не ожидал ничего другого.

– Неужели?

– Ты, кажется, очень плохого мнения о нашем премьер-министре, хотя ни разу с ним не встречался. После того, как твой дед проклял меня, моя жизнь была разрушена. У меня не осталось ничего. Вернувшись в Париж после Взрыва, мне удалось обратиться к премьер-министру напрямую. Он великодушный щедрый человек. Он помог мне подняться с самого дна, а взамен попросил лишь о преданности.

– Но ты не предан ему, – и Габриэль бросил короткий взгляд на мужа Изабелл. – Теперь уже нет.

Себастьян тяжело вздохнул и сложил карту, которая все это время лежала у него на коленях.

– Все стало гораздо сложнее с твоим появлением. Оказалось, что мир не делится на черное и белое.

– Делится, – невозмутимо возразил Габриэль. Они подъезжали к большому рынку, и де ла Кастри плавно завернул на стоянку. Яркое летнее солнце уже припекало, освещая протянувшиеся во все стороны прилавки местных фермеров. – Вы сделали его таким.

– Нет, не для меня, – ответил Лесаж, когда машина остановилась возле заградительного знака. Неподалеку лошадь, запряженная в повозку, нервно била копытом, пока Габриэль не заглушил мотор. – Взять, например, тебя. Можешь мне не верить, но мне все равно, кем были твои предки, мне все равно Герцог ты или нет, нравятся тебе девушки или Дима. Важно только то, что ты хороший человек и ты сын Катрин де ла Кастри – женщины, которую я любил и которая спасла мне жизнь. Вот почему я помогаю тебе.

Габриэль вышел из машины и хлопнул дверцей. Себастьян молча последовал за ним.

– И вовсе я не хороший человек, – прошептал де ла Кастри, обходя автомобиль. – Я не хочу подрывать твою веру в этого Ренара, но, боюсь, если он узнает о том, что ты укрывал меня, тебе конец. Подумай об этом. И не забудь напомнить мне: Дима просил купить ему сигареты.

Себастьян помрачнел. Честно сказать, иногда он совсем не понимал сына Катрин. Когда Габриэль только начал жить с ними, Лесаж не на шутку переживал, памятуя о том, что когда-то де ла Кастри был наркоманом и даже лежал в психиатрической больнице. Но время шло, а молодой мужчина вел себя намного адекватнее некоторых, казалось бы, здоровых индивидов в офисе Себастьяна.

Муж Изабелл воспринимал его как друга, но сам Габриэль никогда не говорил о каких-либо дружеских чувствах. Де ла Кастри то и дело упоминал о своем долге перед Себастьяном, но никак не о дружбе. Впрочем, он никогда не говорил и о неприязни, хотя настоящую теплоту в его голосе Себастьян слышал лишь тогда, когда Габриэль начинал говорить о Диме или Изабелл.

Себастьян все еще помнил Катрин… Помнил счастливые дни своей беззаботной юности, проведенные с ней. Помнил так ясно и отчетливо, как если бы это было вчера, а не тридцать с лишним лет назад. Они были так близки, иногда даже читали мысли друг друга. Но как же глупо было надеяться, что нечто подобное может возникнуть между ним и ее младшим сыном. Неужели в глубине души Себастьян рассчитывал, что Габриэль сможет когда-нибудь относиться к нему как к приемному отцу?

Глупо, но Габриэль был так похож на нее. Внешне.

Дима лежал на спине, глядя, как в щели между досок, которыми были заколочены окна спальни, просачиваются тонкие лучи солнечного света. Недавно они еще ползли по полу, а теперь уже медленно штурмуют его ногу. Вот-вот солнце начнет лепить ему прямо в глаза.

Юноша лениво скатился с кровати. После нескольких неудачных попыток ему все-таки удалось отодрать прогнившие доски, открыть окно и с удовольствием закурить. Окна спальни выходили во двор, как и окна его комнаты для игр, которая скоро вероятно станет спальней его друга.

Дима закашлялся. Эта ноющая, а временам раздирающая на части, боль в груди, с которой он жил вот уже шесть лет, редко оставляла его в покое. Габриэль многого не знал о том, как Дима проводил время, живя в Париже, и у юноши до сих пор не возникало ни малейшего желания рассказать ему об этом.

Он действительно большую часть времени посвящал девочкам, обитающим в борделе, но этим список его увлечений не ограничивался. Диме позарез нужно было отвлечь себя от мыслей о де ла Кастри, поэтому, когда Элиза заговорила о знакомой ей группе музыкантов, играющих в маленьких барах на территории Старого Парижа, Дима попросил свести его с ними. Только Элиза да несколько человек из группы знали о том, что Дима то и дело харкает кровью.

Хорошая медицина в Париже, как и в любом другом городе после катаклизма, существовала исключительно для богатых. Но дружки-музыканты свели его с недорогим врачом, который занимался такими… Ну, в общем, такими, как они. Вердикт, который вынес престарелый любитель заплетать свои волосы в толстые косички и втирать в десны какой-то белый порошок, оказался неутешительным.

«Врач», едва взглянув на его глаз, тут же определил, что Дима – Калека, а мало кто из Калек с таким заметным увечьем доживает до двадцати пяти. Он также спросил, сколько лет было Диме, когда тот начал курить, но юноша затруднился с ответом. По всем признакам «доктор» определил, что у его клиента не иначе как развился рак легких и что никто ему уже не поможет, после чего предложил Диме свой белый порошок за очень умеренную цену, дабы скрасить последние годы жизни.

Несколько дней юноша не просыхал, но, встретив Габриэля, так и не смог рассказать ему всей правды. Вид влюбленного друга, который больше не нуждался в его защите, выводил Диму из себя. Одно время он даже со злорадством думал о том, как Габриэль будет страдать, узнав о его смерти. С Эвелин он также не мог поделиться своей бедой. Сестра Габриэля мгновенно раструбила бы все брату, и они вдвоем стали носиться бы вокруг него со своей жалостью и заботой. А он бы просто этого не вынес.

Но через некоторое время приступы изнурительного кашля сошли на нет. Дима практически перестал харкать кровью и снова набрал вес. Он рассказал об этом своему «врачу», и тот, всплеснув руками, приписал невероятное исцеление своему чудодейственному порошку.

Дима же, в свою очередь, думал об архангеле Рафаиле, чье неотступное присутствие во время затяжных приступов, он ощущал особенно сильно. Образ рослого мускулистого воина, окутанного золотистым сиянием, со сверкающим копьем в руке неотступно преследовал его во снах. Но как Дима ни старался, он не мог разглядеть лица архангела. Да и было ли у него лицо?

Мысли о том, чтобы рассказать все Габриэлю, больше его не посещали, но на всякий случай Дима придумал историю про хронический бронхит и всегда носил с собой черный платок, на случай если изо рта снова пойдет кровь. В последний раз это случилось с ним около года назад, когда он снова основательно простыл, дожидаясь возле бара подвыпивших дружков.

Интересно, как там поживает теперь его группа? А Элиза? Несколько раз ему казалось, что он высасывал из нее негативные эмоции точно так же, как делал это с Габриэлем. Как долго девушка-сирота протянет без него? Ведь он, как и друзьям по группе, не успел рассказать ей о своем отъезде. Похоже, он совершенно не умел прощаться, а умел только трусливо сбегать. Дима затушил сигарету о подоконник и вышел в коридор.

Он ожидал застать Габриэля в соседней комнате, но там никого не оказалось. Только две сумки с вещами его друга одиноко стояли возле двери. По старой скрипучей лестнице Дима спустился вниз. Входная дверь была настежь распахнута, и в доме уже не так сильно пахло сыростью. Солнечные лучи освещали широкую прихожую. Шторы-бусины, висевшие на входе в кухню, кто-то сорвал и бросил в угол. Учуяв запах кофе, Истомин поплелся на запах.

– Доброе утро, – Габриэль стоял возле плиты. Он обернулся, стоило другу войти.

Вместо ответа Дима закашлялся и тяжело опустился на стул.

– Бронхит так и мучает? – Габриэль поставил две пустые кружки на стол.

– Угу, – Дима неодобрительно оглядел де ла Кастри с головы до ног. Со вчерашней ночи Габриэль еще не переоделся. На нем были все те же черные брюки, темно-синяя рубашка и дорогие кожаные ботинки на низком каблуке. – Ты спал вообще?

– Не-а, – Габриэль разлил кофе по чашкам и сел напротив. – Мы с Себастьяном ездили за продуктами и заодно к председателю, получить разрешение на использование старого генератора под домом. Ты знал, что за использование генераторов здесь теперь приходится платить налог?

Дима покачал головой и покосился на наручные часы.

– Вы что, председателя из постели вытряхнули? Сейчас только десять утра.

Габриэль рассмеялся.

– Нет. Мы подловили его, когда он выезжал на работу, а потом отправились домой.

– И о чем вы все это время говорили? – спросил Дима, шумно отпивая из кружки.

– О том, собираюсь ли я устроить революцию!

– Ты шутишь? – Дима едва не подавился горячим напитком.

Габриэль поиграл бровями.

– Я опасный психопат на свободе. Почему бы и нет?

– К дружбе с Себастьяном ты всегда подходил несерьезно…

– Ой, только не начинай занудствовать! В конце концов, это исключительно мои проблемы.

Дима фыркнул.

– Ну, да, как же… – юноша поставил кружку на стол. – Ты ведь так и не рассказал ему, что это ты убил Мелуара? Его сына вообще-то…

– Нет, не рассказал, – лишенным интонаций голосом ответил де ла Кастри. – И не собираюсь.

– Как мило…

– Заткнись. Я не собираюсь все портить из-за каких-то там угрызений совести, к тому же у меня их нет.

Дима одним глотком допил кофе и снова закурил.

– Ты меня удивляешь.

– А что тут удивительного? – Габриэль вернулся к плите, где снова наполнил кружку друга. К своему кофе он так и не притронулся. – Мелуар был болен. Он был более сумасшедшим, чем я когда-нибудь стану. Мама не раз говорила, что на нем сказалось проклятье Франсуа. Сколько еще жизней он поломал бы, если б я его не остановил? Я избавился от чувства вины за его убийство уже давным-давно.

Дима повел бровями и выдохнул дым через нос. Ему не нужно было вслух высказывать свои мысли. Габриэль и так понял, о чем он думал. Убийство есть убийство.

От выпитого кофе Диме стало жарко, и он снял с себя куртку, в которой проспал всю ночь. Запах пота неприятно ударил в ноздри.

– Что ты будешь делать?

– Помоюсь, пожалуй, – ответил Дима, после чего посмотрел другу в глаза. – Если ты думаешь, что я сейчас же поеду в Петербург, ты ошибаешься. Дай мне прийти в себя. Еще прошлой ночью я спал в объятиях двух самых прекрасных шлюх в Париже, а сегодня мне приходится торчать в твоей целомудренной компании. Сам не понимаю, как ты уговорил меня вернуться…

– Целомудренной? – Габриэль усмехнулся себе под нос, кончики его ушей покраснели.

Дима не мог этого не заметить.

– Так-так, – улыбнулся он. – С этого момента поподробнее.

Но Габриэль предусмотрительно не стал рассказывать другу о своих чувствах. В их отношениях только-только наметилось потепление, за это утро они еще ни разу не наорали друг на друга, и Габриэль не без оснований полагал, что подробный рассказ о его чувствах к Изабелл, может вызвать у Димы очередную вспышку ревности.

– Она «женщина де ла Кастри», – наконец произнес он.

– Кто?

– Женщина, по легенде родившаяся для того, чтобы стать женой Верховного Правителя.

Дима открыл рот и закрыл его, клацнув зубами. Нахмурился.

– Я, кажется, читал что-то о «женщинах де ла Кастри», – проговорил он после короткого молчания. – А она сама об этом знает?

– Да, я надеюсь, – неуверенно ответил де ла Кастри.

Дима играл зажигалкой, лежащей на столе, и какое-то время Габриэль отрешенно наблюдал за движениями его пальцев.

– Это все очень плохо, – наконец произнес его друг и вернул зажигалку в карман куртки. – У тебя нет такого чувства, будто мы – марионетки, которые какой-то маньяк двигает по сцене, толкая их к краю?

Габриэль нервно хихикнул, но так и не ответил на Димин вопрос.

– Ладно. Тебе и правда нужно помыться. Скоро сюда приедут рабочие.

– Какие еще рабочие?

– Делать ремонт, дурачок.

– А нельзя было сначала сделать ремонт, а потом переезжать сюда?! – возмутился Дима.

– Сам же знаешь, что нельзя. Еще немного и ты стал бы наркоманить!

– Это явно не про меня, – пробормотал Дима, хотя в глубине души не мог не признать, что слегка перегнул палку. Он очень скучал по тому веселящему белому порошку, и сигареты никак не спасали от противной дрожи в руках и коленях.

– Ты же еще толком не осмотрелся в своей комнате, верно? – спросил Дима, желая отвлечься от назойливой ломки.

– Нет.

– Отлично, – юноша резво вскочил и, схватив друга за руку, потащил его наверх. – Осмотримся вместе!

Они зашли в комнату, которая когда-то была отведена маленькому Диме для игр. Юноша попросил Габриэля подождать возле двери, а сам отсчитал несколько шагов по направлению к кровати. Опустившись на колени в том месте, где пол проседал больше обычного, Дима стал вынимать половицы одну за другой.

Заинтригованный Габриэль подошел ближе. Оказалось, что под полом был сооружен тайник, где Дима хранил свои детские сокровища. Юноша достал оттуда пыльную металлическую коробку из-под конфет и поставил ее на пол. Внутри лежали маленький самолетик, мячик-попрыгунчик с нарисованной на нем улыбающейся рожицей (глаза у рожицы были разного цвета), маленький красный камешек и прочие мелочи, по какой-то причине ставшие дорогими для ребенка. На самом дне Дима нашел маленькую черно-белую фотографию.

– Это мой отец, – сказал он, протягивая Габриэлю фото. – Сергей Истомин.

Габриэль увидел мужчину, блондина, лет тридцати пяти с лихо зачесанной набок челкой, большими глазами (Габриэль знал – зеленого цвета) и ухмылкой во весь рот, обнажавшей здоровые крепкие зубы.

– Ты больше похож на отца, чем на мать, – задумчиво произнес Габриэль, – раньше я думал иначе.

Дима только кивнул и забрал фотографию. Говорить было не о чем. Этого человека он совершенно не знал. В детстве он думал, что отец любил его, но почему с тех пор, как мать выгнала его из дома, он ни разу не попытался увидеться с ним? Ни разу даже не позвонил? Вот если бы у него был ребенок, он бы никогда не поступил подобным образом! Дима стал укладывать половицы на место.

– Жалко, что такой замечательный тайник исчезнет после ремонта, – произнес Габриэль, вырывая Диму из раздумий.

– Нам ничего не стоит разобрать пол заново, – юноша улыбнулся и подошел к окну.

Де ла Кастри последовал за ним и помог Диме снять доски с окон. В комнате сразу стало светлее. Юноша прислонился к подоконнику, и Габриэль по привычке встал позади него, положив подбородок другу на голову, а локти – ему на плечи. Они часами могли стоять так у окна в замке, любуясь закатом на море. Почему-то обоим казалось это естественным.

– Смотри, – Дима провел рукой по прогнившему подоконнику и попытался открыть окно. Стекло зашаталось в раме и протяжно задребезжало. Дима отдернул руку, прищурился, но так и не смог ничего разглядеть сквозь пыльное стекло. – Ты видишь ложбинку на подоконнике с той стороны?

Де ла Кастри скосил глаза, не отрывая подбородка от Диминой головы.

– Да. А ты разве нет?

– Нет.

– Может, тебе все-таки купить очки?

Дима скривился.

– Может, тебе заткнуться?

– Я серьезно.

– Я не буду носить очки!

– Да что в этом такого?

– Ты же будешь угорать надо мной!

– Неправда, клянусь…

Дима тяжело вздохнул и протянул руку.

– Посмотри теперь на дерево во дворе.

– Там вроде как чернеет что-то…

Дима кивнул.

– На подоконнике ложбинка от веревки. Я привязывал ее к кровати, чтобы спуститься вниз и забрать велосипед. Так я уматывал из дома, если родители наказывали меня. А там, на дереве, у меня был маленький домик. Его выстроил для меня отец.

– Он, поди уже, развалился от старости.

Дима пожал плечами, а потом мягко убрал руки Габриэля со своих плеч. Де ла Кастри вернулся к двери, где стояли чемоданы, слегка припадая на правую ногу. Он бросил чемоданы на кровать, и в воздух мгновенно поднялись белые облачка пыли.

– Ты снова хромаешь.

– Правда? – удивился Габриэль. – Я и не заметил.

– Ты теряешь силу вдали от замка…

– Ну и что? – мрачно пробормотал Габриэль, вытряхивая вещи, и Дима посчитал за лучшее больше не приставать к нему. Он поднял металлическую коробочку с пола и направился к двери.

Слова Габриэля остановили его, когда он уже стоял на пороге:

– Вот видишь…

Дима обернулся и посмотрел на друга.

– …ты снова мне нужен.

– Это меня не радует, – Истомин как будто пытался оправдаться.

– Правда?

– Мне никогда не доставляло удовольствия видеть тебя слабым, если ты об этом.

– Но моя слабость составляла смысл твоей жизни, – произнес Габриэль, продолжая копаться в вещах, делая вид, что то, что они сейчас обсуждают, вовсе не так уж важно.

Дима почувствовал ярость, всколыхнувшую сердце, словно осадок на дне бокала с вином. Что-то похожее он чувствовал, когда впервые ударил Габриэля в стенах парижского борделя. Чем закончилась та перепалка, Дима помнил еще слишком хорошо, поэтому заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться.

– Моя любовь к тебе составляет мой смысл жизни, – холодно ответил он и хлопнул дверью.

Вернувшись в свою комнату, Истомин в раздражении бросил на кровать столь драгоценную в прошлом коробочку. Какое-то время Дима просто сидел рядом с ней в полумраке пустой комнаты, пытаясь вспомнить, откуда у него вообще появилась эта коробка. Он нашел ее на улице? А, может, мама хранила в ней сладкое? Но память надежно хранила свои секреты.

Подняв с пола сумку, Дима вытряхнул ее содержимое на кровать. Самозарядный автоматический пистолет подпрыгнул на прогнившем матрасе. Дима взял пистолет, ощущая его тяжесть в руке, его холодную стальную поверхность. Помнится, он достался ему от одного ошалелого мужчины в Парижском борделе. Вроде как он спас Элизе жизнь в тот день, о чем она постоянно ему напоминала.

Дима не любил говорить об этом. Он теперь очень хорошо понимал, почему все эти вещи происходили именно с ним. Почему он то и дело спасал кому-то жизнь, выручал из всевозможных передряг…

Он как мог старался забыть в пьяном бреду тот день, когда в его тело вошел архангел Рафаил, отодвинув его сознание в самый дальний и темный уголок души так, словно он сам, Дима, был ничем, а все его желания ничего не значили.

В одном яростном порыве юноша схватил металлическую коробку и без колебаний вытряхнул в урну все свои детские сокровища вместе с фотографией отца, вернулся к кровати и, положив пистолет в коробку, засунул ее под подушку.

Он проверял пистолет несколько раз перед тем, как они с Габриэлем сели в вертолет. Сделанный незадолго до Взрыва ограниченным тиражом, он был в исправном состоянии, только вот патронов в магазине осталось совсем ничего.

– Нужно будет заглянуть в оружейный магазин, – прошептал Дима, ложась на кровать и закидывая руки за голову. – Запастись патронами. На всякий случай.

Рабочие справились с ремонтом быстрее, чем Диме того бы хотелось. И теперь каждый день Габриэль наблюдал, как его друг, принимавший активное участие в ремонте, после отъезда бригады бесцельно шатается по двору, не зная, чем занять трудолюбивые руки.

Физический труд не только давал Диме возможность позабыть о неприятных мыслях, но и помогал справиться с противной дрожью в конечностях, оставшейся ему в напоминание о «волшебном» порошке. Так что, с уходом рабочих юноша с каждым днем становился все мрачнее. Он не мог не думать о матери и о том, что если промедлит еще немного, то Габриэль просто схватит его за шкирку, затолкает в машину, и они поедут к Виктории вместе. Дима этого не хотел. Если ему и суждено еще раз увидеть мать, он хотел сделать это один.

С каждой прошедшей неделей дни становились длиннее и жарче. Теплее становились и отношения между Иззи и Димой. Былая холодность исчезала на глазах. Юноша не мог не заметить, как дорожит Габриэль этой девушкой, и то, как она хороша, так что былая ревность быстро угасла, и на смену ей пришли дружеские чувства. Иногда Дима замечал за собой, что он даже невольно флиртует с Иззи, хотя и в мыслях никогда не держал вбивать другу палки в колеса.

Но вот, что Истомина действительно поражало, так это откровенное неведение Себастьяна относительно того, что происходило в его доме. И если сам Дима тщательно маскировал свой флирт, то Габриэль был отнюдь не так осторожен. Юноша не догадывался, что Лесаж был убежден: де ла Кастри – мужчина с особенными сексуальными предпочтениями.

Впрочем, со временем муж Изабелл неизбежно заподозрил бы неладное, если бы не письмо, однажды рано утром проскользнувшее под дверь коттеджа. Габриэль как раз выходил из кухни с чашкой крепкого кофе, когда увидел тонкий конверт. Он проскочил в щель под дверью и, проехав немного по скользкому паркету, остановился возле коврика в холле.

Де ла Кастри поднял письмо. «Себастьяну Лесажу», значилось на конверте. У мужчины так и зачесались руки открыть конверт и посмотреть, что внутри, но вместо этого он заставил себя отнести письмо в гостиную.

Как и Габриэль, Себастьян вставал рано, так что в этот ранний час, кроме них, в доме все спали. Де ла Кастри передал письмо мужу Изабелл и, не задавая вопросов, ушел на кухню. Когда он вернулся оттуда с животом, набитым конфетами, то застал Себастьяна судорожно собирающим вещи.

– Что случилось?

Мужчина бросил на Габриэля угрюмый взгляд.

– Я уезжаю.

– Что?

– Я уезжаю! – уже громче повторил Себастьян.

– Я не глухой, – обиделся де ла Кастри. – Я просто понять не могу, что произошло. Это из-за письма?

– Да, да, – закивал Себастьян и бросился к стенному шкафу. – Не поможешь?

На самом верху лежали чемоданы, и, чтобы достать их, Себастьяну пришлось бы бежать на кухню за табуреткой. Габриэль же в силу своего роста мог обойтись без нее.

– Это по работе? – спросил он, сняв чемодан и протянув его Себастьяну.

– Какой ты догадливый, – пробормотал мужчина, бросая в чемодан джинсы и пару рубашек, даже не постаравшись их аккуратно сложить.

Когда ногти Габриэля вонзились ему в плечо, заставляя остановиться, муж Изабелл едва не ударил друга, настолько он был на взводе. С трудом Лесаж заставил себя посмотреть в холодные темно-синие глаза и увидел в них нешуточное беспокойство.

Мужчина глубоко вздохнул и уселся на мягкий диван. Габриэль опустился рядом.

– Прости. Ты имеешь право знать. Это письмо от премьер-министра. Я так и знал, что это случится! Так и знал, что мне не дадут отдохнуть! Он пишет, что нашел следы пребывания Герцога де ла Кастри в Париже. И почти сразу после того, как я уехал, в городе оживились все подпольные группировки, поддерживающие Старую власть. Повсюду беспорядки, а заброшенные кварталы, где уже много лет никто не селился, вдруг оказались не такими уж и заброшенными! Выкурить оттуда потомков древних аристократов не так-то просто!

– Но нам ведь не грозит опасность? Премьер-министр не подозревает тебя?

– Если я отправлюсь немедленно, то, наверное, смогу все исправить.

Какое-то время пустой взгляд Себастьяна был прикован к чемодану, но потом выражение его лица изменилось, и он резко повернулся к Габриэлю.

– Ты ведь не имеешь к этому никакого отношения? – с подозрением спросил он.

Вопрос не застал Габриэля врасплох потому, что скрывать ему было совершенно нечего.

– Я все это время был здесь, прямо у тебя под носом, – ответил он. – Пил кофе и гулял с Изабелл. Каким образом я мог устраивать беспорядки в Париже?

Себастьян провел рукой по лицу.

– Да, извини, – мужчина поднялся. – Что ж, если ты не высовывался, то бояться нам нечего. Если что-то пойдет не так, я пошлю вам весточку и постараюсь как можно скорее вернуться.

Габриэль помог Себастьяну собрать вещи, и через полчаса тот был готов к отъезду.

– И ты не скажешь Иззи? – спросил де ла Кастри, когда они уже стояли возле джипа, запихивая в него огромный чемодан. – Даже не поднимешься к ней?

– Нет. Пусть спит. Если повезет, я вернусь через пару дней. Беспокоиться не о чем.

Габриэль фыркнул.

– Что же ты так обеспокоен? – пробормотал он себе под нос и был рад, что Себастьян его не услышал.

– Ты сможешь отвезти меня в Питер? – мужчина закрыл багажник, но не спешил садиться за руль. – Мне нужно арендовать машину.

– Я думал, ты поедешь на джипе…

– И оставлю вас одних в деревне, где до ближайшего телефона несколько миль, а до больницы еще дальше? Нет. Я возьму себе другую, а джип оставлю вам.

Габриэль не стал спорить. Он сел за руль, и пока они ехали в Петербург, с трудом пытался сконцентрировать свои мысли на том, что Новое Правительство спустя столько лет, похоже, вновь вышло на его след. Возможно, кто-то видел его, когда он в последний раз посещал замок. Случайный прохожий или водитель, который подбросил его до кафе…

Да, наверняка это был он… странный тип… дьявол, мы же останемся здесь втроем!

Габриэль мотнул головой. Как он ни старался, мысли предательски переключались на Изабелл. И впервые за долгое время де ла Кастри чувствовал столь неестественное для него возбуждение, прорывающееся сквозь плотины апатии и холода.

Они остановились у невзрачного продолговатого здания, вывеска на котором гласила: «Надежные авто напрокат», далее шла приписка, что на стоянке найдутся автомобили любой марки и, разумеется, по самым низким ценам. Правда, в итоге цены не показались Габриэлю такими уж низкими, да и большая часть автомобилей, оставшихся им после Взрыва, выглядела не так уж и надежно.

– Вот бы Диму сюда, – протянул он, гуляя мимо рядов потрепанных жизнью авто. – Хозяин этого места, наверное, с руками оторвал бы любого, кто умеет чинить автомобили.

– Надоумь его как-нибудь, – отозвался Лесаж. – Не всю ведь жизнь он будет сидеть без работы.

Габриэль кивнул, и они продолжили обход машин в поисках той единственной, которая смогла бы выдержать долгий путь из Петербурга в Париж. Появившийся на парковке хозяин только замедлил их продвижение вдоль рядов, расхваливая всякое старье. В конечном итоге де ла Кастри с шипением замахнулся на него, и хозяин тут же ретировался.

Наконец их выбор пал на двухместный коричневый «Вольво». Себастьян немедля расплатился и дал расписку, обещающую, что доверенный человек вернет авто на парковку в течение двух следующих недель. Габриэль пыхтя запихнул чемодан приятеля на сиденье.

– Остаешься за главного, – сказал Себастьян, залезая в машину. – Ты уж прости, что мне пришлось так внезапно уехать.

– Главное, чтобы все наладилось, – неуверенно ответил Габриэль.

Себастьян улыбнулся.

– Да. Ты прав. Что ж, присматривай за ними. В особенности за Изабелл.

– Обязательно, – сердце Габриэля екнуло в груди. – Удачи.

Лесаж завел мотор, и крохотный «Вольво» медленно покатил в сторону дороги.

– И напиши мне, когда у Димы пройдет эта простуда! – крикнул Себастьян, чуть высунувшись из окна.

– Простуда? – растерянно переспросил Габриэль.

– Ну этот его кашель! Ты разве не слышал? – крикнул Себастьян и, махнув Габриэлю рукой, выехал на пустую дорогу.

Де ла Кастри задумчиво проводил автомобиль взглядом.

Изматывающая июньская жара медленно отступала перед напором ночи, которая сулила погрузить деревню в спасительную прохладу. Спать никому не хотелось. Втроем они устроились в гостиной, где Изабелл подготовила для всех чай и печенье. Окна просторной комнаты были открыты, пропуская внутрь свежий ночной воздух и свет застывшей на небе луны.

Иззи сидела на мягком диване рядом с Габриэлем, Дима – в кресле напротив. Между ними на небольшом столике уютно горела лампа под абажуром, ярким светом привлекающая больших мотыльков. Они уже несколько часов рубились в карты и пили чай, изредка перекидываясь незначительными фразами и начиная смеяться, если кто-то из них проигрывал.

Диме отчаянно не везло.

– Это дурацкая игра, – обиженно заявил он, продув в очередной раз и тасуя карты. – В ней все основывается на везении, даже не пораскинуть мозгами!

– Мы не станем играть в игры, где ты будешь раскидываться мозгами, – отрезал Габриэль. – Я не хочу пожизненно оставаться в дураках.

И они с Иззи захихикали. Девушка откинулась на спинку дивана, наблюдая за тем, как Дима неуклюже тасует колоду. Карты периодически выскальзывали из его рук, и тогда юноша начинал смешно ругаться. Наблюдая за ним и чувствуя, как близко придвинулся к ней Габриэль, женщина ощущала невероятное спокойствие и чувство защищенности.

– Удивительно, я провела весь день на кухне, но совсем не ощущаю усталости, – произнесла она. Готовить для двух вечно голодных мужчин и правда было задачей не из легких, но Изабелл неплохо с ней справлялась.

– Удивительно, что твой муж сегодня уехал, а ты не особо-то переживаешь по этому поводу, – брякнул Габриэль, тут же прикрыв рот ладонью.

Однако Иззи лишь беззаботно рассмеялась в ответ. Парни озадаченно переглянулись. Оба ошибочно полагали, что неосторожные слова испортят девушке настроение.

Дима раздал карты, но никто не спешил начинать игру. По правде сказать, она уже порядком надоела. Видя, что никто не тянется за картами, Истомин забросил ноги на подлокотник кресла и закурил.

Выдыхая дым в потолок, он вдруг произнес:

– Мне этой осенью исполнится двадцать четыре, а я снова живу в доме, в котором я когда-то родился.

– Никогда не знаешь, как повернется твоя жизнь, – лениво подала голос Изабелл. – Мы ведь могли познакомиться с тобой еще в детстве…

– Это как? – от удивления Дима даже снял ноги с подлокотника. Он переводил взгляд с Иззи на друга и обратно, но никто не торопился объяснить ему, в чем же, собственно, дело.

Наконец Габриэль спохватился:

– Я и забыл, что ты не в курсе. Изабелл жила в доме напротив. Его видно из окна кухни.

– Тот самый заброшенный дом, который так пугал меня в детстве?

– Тогда он не был заброшенным! – возмутилась Изабелл.

– Все равно он меня пугал, – и Дима снова развалился в кресле. – Не может быть, чтобы ты там жила. И почему я тебя не помню?

– Потому что я боялась с тобой познакомиться, – без обиняков ответила Изабелл. – Моя бабка была бы рада, заведи я себе друзей. Ты хоть и выглядел старше своего возраста, но я знала, что мы с тобой почти ровесники. Просто ты был, как и я…

Изабелл запнулась. Она всегда старалась избегать в разговоре слова «Калека».

– Ты, как и я, был Другим…

Дима покосился на девушку. И он, и Габриэль никогда не заостряли внимания на цвете ее волос и на том, как быстро они росли. Точно так же никто не стал бы спрашивать у Димы, видит ли он своим больным глазом, если только не хотел его намеренно оскорбить.

– Почему ты боялась меня? – и Дима затушил сигарету в пепельнице.

– Ну, – Иззи замялась на мгновение. – Ты так надменно смотрел на всех. Мне казалось, если я подойду к тебе, то ты ни за что на свете не станешь со мной общаться.

– Ерунда какая, – хмыкнул Дима и уставился в потолок, заставив девушку рассмеяться.

– Вот и сейчас ты напоминаешь мне того мальчишку, который часами возился в своем доме на дереве или в одиночестве уезжал куда-то на велосипеде. Наверное, став старше, ты страдал от одиночества, не понимая, что сам являешься его причиной. Дим, я просто боялась подойти к тебе.

– Это была защитная реакция, – юноша передернул плечами. – Если бы ты подошла и поговорила со мной, ты бы поняла… Мы стали бы друзьями. Видишь ли, мне не повезло так, как тебе. Природа отыгралась на мне по полной, едва не лишив зрения. Свой недостаток в виде изуродованного глаза я не мог и никогда не смогу превратить в достоинство так, как ты делаешь со своими волосами. Я слишком выделяюсь.

– Я тебя не виню, – прошептала Изабелл. – Я очень хорошо тебя понимаю.

Она взяла руку Габриэля в свою, задумчиво перебирая его пальцы. Дима видел только ее волосы ярко-красного цвета и не задумывался над тем, какого это быть бесплодной женщиной в браке, может, потому, что о своем бесплодии он не думал вот уже много лет. В юности он, бывало, переживал по этому поводу, в основном из-за того, что в школе над ним постоянно глумились, но потом, вступив во взрослую жизнь, Дима понял, что в его случае бесплодие это, скорее, плюс, чем минус. Он никогда не хотел иметь детей, хотя без труда находил с ними общий язык, и то, что ему практически не нужно было думать о средствах контрацепции, устраивало его как никогда.

– Так, значит, твоя бабка была из аристократов? – осведомился Дима, закуривая новую сигарету. – Как твоя фамилия?

– Де Даммартен, – и Изабелл вкратце пересказала Диме историю, которую Габриэль уже слышал от Себастьяна по дороге на рынок. Закончив, Иззи потянулась за горячим чаем.

– Когда я был маленьким, – заговорил Истомин, – я знал, что после Взрыва в нашей деревне появилось много заброшенных домов. Со временем их заселили какие-то странные люди, и меня всегда разбирало любопытство, кто они и откуда. Кто-то приезжал на роскошных автомобилях, кто-то в каретах или на повозках, кто-то прямо на лошадях. Кто-то был одет богато, кто-то – в лохмотья. Я чувствовал их страх и безнадежность, с которой они смотрели в собственное будущее. Мои родители не любили говорить о них…

– Когда Новое Правительство взялось за знатные семейства, им оставалось только одно – бежать, спасая свои жизни, – произнесла Изабелл, отпивая из чашки. – Их замки взрывали один за другим. Мои родители погибли во время восстания, которое вовсю разгорелось после Взрыва, мне тогда и года не исполнилось, и бабка увезла меня сюда. К тому времени здесь уже осело немало благородных семейств, тщательно скрывающих свои фамилии. Сейчас их, наверное, стало еще больше. Интересно было бы пройтись по этим улицам теперь…

– Пройдемся, как скажешь, – сказал Габриэль, и его рука соскользнула со спинки дивана прямо Изабелл на плечо. Девушка сделала вид, что ничего не заметила.

– Мы, как и прочие, заняли здесь один из опустевших после Взрыва домов. Бабка каким-то чудом утрясла все проблемы с местным управлением, так что дом и по сей день остается моим. Я была в ужасе, когда бабушка умерла, хотя сейчас понимаю – потомки бывших аристократов не бросили бы меня в трудную минуту. Просто им приходилось держаться в стороне, так как Себастьян был рядом, а когда он засобирался в Париж, я решила отправиться вместе с ним.

– Ты никогда не любила его, – произнес Дима, который, настроившись на волну эмоций девушки, сейчас понимал ее даже лучше, чем она саму себя.

– Не то, чтобы у меня не было альтернативы… – пробормотала Иззи. – За мной ухаживал один молодой человек из аристократов. Бабушка от него была в полном восторге. Его звали Этьен.

Габриэль так резко дернулся, что едва не перевернул маленький столик. Друзья непонимающе уставились на него.

– Этьен? Дю Тассе? – спросил Габриэль, поправляя на столе лампу. Он хорошо помнил, как Себастьян упомянул его двоюродного дядю в связи с выжившими после Взрыва Герцогами.

Не может быть, чтобы это был он! Своего двоюродного дядю Габриэль представлял себе совсем иначе и уж точно не мог бы применить к нему словосочетание «молодой человек».

– Не знаю, – пожала плечами Изабелл. – Он вроде никогда не называл своей фамилии, а мне и неинтересно было. Это бабушке он нравился, мне он всегда казался слишком слащавым. Поэтому когда появился Себастьян… Понимаете, тогда мне казалось, что лучшей партии в моей жизни не представится! Пускай у нас большая разница в возрасте, но с ним я нахожусь под защитой Нового Правительства. После его смерти… в общем, он уже обеспечил меня на всю оставшуюся жизнь! А аристократы… я ничего не имею против, но…

– Никто тебя не винит, – перебил ее Габриэль, их пальцы переплелись. – Ты все сделала правильно. Ты имела полное право не оставаться на стороне проигравших.

Изабелл удивленно подняла на него глаза. Вот уж от кого, а от Габриэля она не ожидала услышать подобных слов! Не ожидала, что именно он сможет снять этот ужасный камень с ее души.

Глаза девушки лучились такой благодарностью, что у Габриэля учащенно забилось сердце. Они все смотрели друг на друга, и де ла Кастри невольно начал склоняться для поцелуя, как вдруг Дима громко закашлялся. Неожиданный приступ буквально согнул его пополам, после чего юноша еще долго не мог прийти в себя. Он морщился, глядя перед собой так, словно ничего не видел или у него сильно кружилась голова.

Габриэль открыл было рот, чтобы сказать что-то о Димином «бронхите», но его друг уже вскочил на ноги и потянулся как ни в чем не бывало.

– А, между прочим, совсем скоро наступит утро! – воскликнул Дима и схватил со стола пачку сигарет.

– А ты куда-то спешишь? – осведомился Габриэль не без доли иронии.

Дима в ответ вновь закурил и, сунув пачку в задний карман джинс, смерил друга презрительным взглядом. Сигаретный дым поднимался к потолку белыми клубами.

– Ты как всегда меня недооцениваешь. Да, мне нужно в город по одному очень важному делу. Ты дашь мне свою машину?

– Конечно, – Габриэль поднялся. – Неужели ты…

– Да, поеду. Навещу мать.

Де ла Кастри не нужно было говорить, как сильно его удивило и обрадовало решение друга, Дима прочел всё в его глазах. Габриэль прошагал в прихожую и, порывшись в карманах летней куртки, протянул другу ключи. Некоторое время юноша держал их на ладони, разглядывая и пытаясь собраться с мыслями. В гостиной Изабелл убирала со стола. Кружки и блюдца резво позвякивали друг об друга.

– Ты ведь знаешь, чего я хочу сейчас больше всего? – и, не дождавшись ответа, Дима сам ответил на свой вопрос: – Уехать отсюда на твоей машине как можно дальше. Быть может, в другой город, где меня никто не знает, – юноша подбросил ключи и поймал их в воздухе. – Стал бы ты преследовать меня теперь?

Габриэль долго и напряженно смотрел другу в глаза, пока шум из гостиной не привлек его внимание. Де ла Кастри проследил взглядом за Изабелл, которая собрала на поднос грязную посуду и по пути на кухню одарила Габриэля томным взглядом. Мужчина еле-еле отвел от нее глаза.

– Я понял, – и Дима похлопал его по плечу. – Не надо ничего говорить. Я все прекрасно понял.

Юноша открыл дверь и вышел на веранду, вдохнув полной грудью кристально чистый воздух. Светало, и птицы пели в ветвях старого дуба. Юноша открыл дверцу джипа и залез внутрь. Не успел он вставить ключ в замок зажигания, как дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась, и в кабину проскользнула Изабелл.

– Я слышала, о чем вы говорили! – выпалила она. – Дима, он любит тебя. Он никогда не оставит тебя одного и не даст тебе уехать. Именно тобой он дорожит больше всего на свете. И не думай, что я когда-нибудь смогу сдвинуть тебя с первого места, скорее уж, мы разделим его между собой.

Дима задумчиво улыбнулся и посмотрел на дом. Габриэль – темный силуэт на кухне – готовил себе кофе, дожидаясь, когда Иззи вернется к нему. Дима снова повернулся к девушке и, хитро прищурившись, спросил:

– Ты ведь не только это хотела мне сказать?

– Габри, просил передать, чтобы ты пополнил запасы топлива в городе. Канистры лежат в багажнике.

– И это все?

– Нет, не все, – прошептала девушка, и Дима с удивлением увидел страх в ее темно-карих глазах. – Пожалуйста, возьми меня с собой. Не оставляй меня наедине с ним. Я боюсь.

Юноша был так поражен услышанным, что долгое время не мог ничего сказать.

– Но я не… – беспомощно начал он и замолчал. Иззи умоляюще глядела на него. – Он ведь не сделает тебе ничего плохого!

– Я знаю! – воскликнула она. Лучи проглянувшего на небе солнца играли с ее красными локонами, ползли по короткому платью на бретельках нежно-розового цвета. – Я знаю, кто он. И знаю, кто я. Но мне все равно страшно.

Дима завел мотор, стараясь не смотреть на девушку. В других обстоятельствах он, конечно, взял бы ее с собой, но ему нужно было повидать маму, и присутствие Изабелл при этом не входило в его планы.

И чего только она боялась? Дима разумеется заметил, как Габриэль весь вечер смотрел на нее и как они держали друг друга за руки, но он сомневался, что друг затащит Иззи в постель сразу после того, как уехал ее муж. Габриэль не сделал этого в течение шести лет, что они провели в Париже, так что же изменилось сейчас? Впрочем, Дима тут же сам ответил на свой вопрос: сейчас над ними не висела угроза разоблачения, они были далеко от премьер-министра и от Себастьяна, который был на пути в Париж и думать забыл о супруге.

Долгое время только урчание мотора нарушало тишину, повисшую между ними.

– От судьбы не убежишь, – наконец произнес Дима. – Если ты действительно «женщина де ла Кастри», значит, твой долг быть с ним.

– А как же Себастьян? – слабым голосом спросила Изабелл.

– Ты можешь подать на развод.

– А что дальше? Я люблю Габриэля, но он не из тех мужчин, кто сможет прокормить семью. Он рассказывал, что в молодости работал в модельном агентстве, но ему уже тридцать пять, и он больше ничего не умеет!

Дима едва не захохотал в голос. Практичность Изабелл его забавляла. Эта женщина, как бы ни были сильны ее эмоции, всегда сохраняла трезвость ума, просчитывая свои действия наперед. Она без сомнения прекрасно дополняла бы Габриэля, который обычно руководствовался порывами собственного сердца, инстинктами, чутьем. Однако на сей раз Изабелл все же перегнула палку.

– Ты рассуждаешь так, будто вы с Габриэлем обыкновенная парочка, пределом мечтаний которых – свить уютное гнездышко где-нибудь в пригороде. Иззи, ты знаешь, что он Герцог, и что Новое Правительство никогда не оставит его в покое. Рано или поздно оно найдет его здесь, или на него выйдут правившие Герцоги. Думаешь, он эдакий приживала, который не умеет работать? Но ведь ему это и не нужно! Все, что от него требуется, это вовремя поднять голову и произнести: «Идите за мной. Я Герцог де ла Кастри». Так что, вам никогда не жить спокойно. Впрочем, как и мне… – и Дима безрадостно улыбнулся.

– И что ты предлагаешь? – глаза девушки заметно повлажнели. Дима понимал, что она отчаянно нуждалась в совете, но ничем не мог ей помочь, если только…

– Бывают ситуации, – мягко произнес он, – когда все, что нам остается – это плыть по течению и наблюдать, что из этого выйдет. Если тебя это успокоит, то я сейчас нахожусь в точно таком же положении. Я совершенно не представляю, как мне жить дальше и что мне делать со своей жизнью. Я постоянно задаю себе вопрос, для чего я был рожден, в чем мое предназначение, и не нахожу ответа. Раньше я был полностью уверен в том, что должен всю жизнь посвятить защите Габриэля, теперь… Теперь я не знаю, что делать.

Меньше всего Дима ожидал, что в ответ почувствует прикосновение нежных губ к своей коже.

– Это еще что? – удивился он.

– Это то, что было бы между нами, познакомься мы в детстве, – и девушка, улыбнувшись напоследок, выпорхнула из машины. Похоже, Димины слова все же помогли.

– И почему никто не может помочь мне? – Дима посмотрел Изабелл вслед. Роскошная фигура, большое сердце, сильный характер. Дима мог только надеяться, что де ла Кастри понимает, как ему повезло. Ведь Габриэль имел привычку заострять внимание на плохом, а то хорошее, что случалось с ним в жизни, либо не замечал, либо принимал как должное.

– Одна из самых отвратительных черт его характера, – прошептал Дима и осторожно выехал со двора, то и дело щурясь и приподнимаясь на сиденье, чтобы лучше разглядеть дорогу.

– Нет, все-таки нужно купить очки…

Изабелл вернулась в дом. Ее ноги в легких туфлях промокли от утренней росы. Она слышала, как Габриэль гремит чем-то на кухне, но не стала идти к нему. Вместо этого она поднялась на второй этаж, приняла душ и спряталась в одной из комнат.

Ей все еще было не по себе. Разговор с Димой лишь на время успокоил колотящееся сердце. Теперь друг уехал, и волнение заняло прежнее место в груди. Себастьян столько сделал для нее, но сегодня она всю ночь просидела в обнимку с Габриэлем, не испытывая никаких угрызений совести.

Когда в их большой квартире в Париже только начались разговоры о том, чтобы перебраться на лето в Петербург, Изабелл была уверена, что сможет объяснить Габриэлю – она не в состоянии уйти от Себастьяна, это было бы бесчеловечно с ее стороны – разбить доброе сердце мужчины, который так выручил ее после смерти бабушки.

Но время шло, а разговор так и не состоялся. Габриэль был счастлив, наблюдая за тем, как Дима становится прежним, и девушка не хотела портить ему настроение разговорами об отношениях. Но после того как Себастьян уехал, решимость Изабелл стала рассыпаться на глазах. Габриэль при этом даже не пытался сделать ее положение хоть чуточку легче.

Он был моложе Себастьяна. И о, да, на свой необычный лад, он был потрясающе красив. Он также мог быть обаятелен, когда хотел, и, подобно Себастьяну, мог предложить ей свою защиту. К тому же она была уверена, Дима тоже не оставит ее в беде, подставив крепкое плечо в трудную минуту. Однако не все было так сказочно…

Было в Габриэле и много из того, что настораживало и пугало. Несмотря на разницу в возрасте, Себастьян давал ей какое-никакое, но все же равенство в отношениях, он даже разрешал ей работать вместе с ним. С де ла Кастри об этом можно было только мечтать. Габриэль был деспотичен и ясно давал понять, что, по его мнению, место женщины, если не на кухне, то в борделе. И только своей родной сестре он прощал постоянное упрямство и своеволие.

Временами он бывал холоден, временами и вовсе безразличен, причем никогда не мог объяснить почему. Иногда за всеми улыбками, которыми он одаривал ее, Изабелл видела темные бесконечно холодные уголки его души, которые никогда не озарял солнечный свет, и куда только Дима был вхож.

Вдобавок ко всему девушку в последнее время стали мучить еще более мрачные опасения. Разве не безумие было наследуемой чертой едва ли не всех де ла Кастри? Где-то на подсознательном уровне Иззи всегда чувствовала, что Габриэль нестабилен. Она видела его шрамы на предплечьях, рассеченные запястья, хотя он и пытался всячески скрывать их. В моменты, когда Габриэль забывал о ее присутствии и отрешенно смотрел вдаль, она видела безумие, плещущееся в его бездонных темно-синих глазах.

Нет, Габриэль был ужасным выбором, но злая судьба тянула ее к нему так сильно, что не оставляла выбора. «Женщина де ла Кастри». Она многое слышала об этой легенде и знала, что не всегда перспектива выйти за Верховного Правителя радовала будущих Герцогинь. Ее бабка между тем любила напоминать, что в роду де Даммартен не раз рождались «женщины де ла Кастри». Произнося эти слова, она всегда так странно смотрела на Изабелл, что у девушки мурашки ползли по коже. Неужели бабушка знала о том, что ее ждет? Знала и молчала?

– Ты, кажется, хотела прогуляться. – Дверь в комнату была бесцеремонно распахнута. На пороге стоял Габриэль. – Посмотреть на улицы и дома.

Изабелл медленно поднялась. Ей казалось, что все тело одеревенело.

– Сейчас самое лучшее время для прогулки, – продолжал нажимать Габриэль. Вероятно, он и сам не понимал, что делает, но Иззи от этого легче не становилось. Ей прямо-таки хотелось кричать. – Через пару часов станет уже слишком жарко для того, чтобы выходить из дома. Не то чтобы я чувствовал жару, но ты…

– Да, – прошептала она и пошатываясь подошла к нему.

– С тобой все в порядке? – по лицу Габриэля промелькнула тень беспокойства. – Может, тебе отдохнуть?

– Нет. Нет смысла больше это откладывать, – Иззи понимала, как двусмысленно прозвучали ее слова, но так и не подняла головы, чтобы увидеть реакцию Габриэля.

Однако как ни странно, проведя в компании друг друга следующие два часа, они по большей части болтали о пустяках или о том, как сильно изменилась деревня с тех пор, как Изабелл ее покинула.

Заброшенных домов практически не осталось, деревню со всех сторон окружали фермы и поля возделанной земли. Глядя на водонапорные башни, возвышающиеся над верхушками деревьев, Габриэль то и дело вспоминал о Приюте и об Андрее – первом человеке, который встал на сторону семьи де ла Кастри и поплатился за это жизнью.

От сестры он узнал, что Приют сгорел и, скорее всего, виноват в случившемся был его отец. Де ла Кастри не видел Райкано с двенадцати лет и даже подумывал над тем, чтобы предложить Диме вновь отыскать дорогу в Приют. В конце концов, они столько пережили в этом месте! Габриэлю хотелось знать, появился ли на пепелище их прошлой жизни новый Приют и новый лидер, способный собрать весь сброд Петербурга в одном месте ради их же блага.

Солнце так припекало, что под конец прогулки Иззи совершенно выбилась из сил. Домой они возвращались в молчании. Вряд ли Габриэлю это молчание казалось тягостным, но внутри у Изабелл все дрожало от напряжения, будто кто-то натянул тугую струну внутри ее хрупкого тела. Натяжение достигло максимума, когда они остановились возле ее старого дома. Опустевший особняк приветствовал их густой темнотой, затаившейся в черных отверстиях окон.

– Что собираешься делать с домом? – поинтересовался Габриэль, изучая издалека замок, висящий на воротах.

– Мы с Себастьяном думали его продать, но теперь… – Иззи поежилась и замолчала. Теперь она не знала останется ли она женой Себастьяна. Может, Дима был прав и пора подавать на развод? Девушка представила себе недоумевающее лицо мужа, когда она скажет ему об этом, и в горле появился тугой комок.

– Что «теперь»? Разве что-то изменилось?

С губ Изабелл едва не сорвался стон, но Габриэль уже отвлекся. Через два дома в конце дороги стоял внушительных размеров черный особняк в четыре этажа, окруженный огромным пышно цветущим садом, который по размерам вдвое превосходил маленький дворик, коим располагали Истомины. В особняке горел свет, в саду было людно. Судя по всему, в доме жила очень большая семья. До слуха Габриэля явственно донесся детский хохот, несмотря на внушительное расстояние, отделяющее его от резвящихся в саду ребят.

Однако, чем дольше де ла Кастри смотрел на этот дом, тем больше ему становилось не по себе. Коттедж казался ему искусственным, ненастоящим, будто мираж посреди материального мира.

– Чей это дом? – спросил он, вытянув руку.

– Дом фермера Бернарда, – поспешила ответить Изабелл. Она была рада, что друг сменил тему разговора. – Он влиятельная фигура в деревне. Верный сторонник Нового Правительства, – внезапно она улыбнулась собственным воспоминаниям: – Странно, моя бабушка ненавидела сторонников Нового Правительства, но мне твердила, чтобы я не боялась Бернарда и…

– А где жил этот Этьен, который ухаживал за тобой до Себастьяна? – оборвал ее де ла Кастри.

– Понятия не имею, – Изабелл нахмурилась. Она терпеть не могла, когда Габриэль перебивал ее подобным образом. – Он никогда не говорил. Он вообще мало рассказывал о себе. Хотя я не раз видела, как он заходил к Бернарду. Эй, что ты делаешь?

Габриэль уже шагал к воротам, окружающим ее дом, на ходу вынимая что-то из кармана брюк.

– Там же закрыто! А ключи я дома оста… – Изабелл осеклась. Что-то зазвенело, и взломанный ржавый замок с гулким стуком упал к ногам Габриэля. Скрипучие ворота отворились, и де ла Кастри, взяв девушку за руку, потащил ее за собой.

Это был печальный и запущенный сад, чью красоту давно задушили плющ и густо разросшиеся сорняки. Яблоневые деревья протянулись вдоль дорожки, ведущей к дому, печально опустив ветви почти до самой земли. Кое-где еще проглядывали робкие цветы. Со стен особняка давно осыпалась краска, оголив серые в трещинах доски. Вокруг дома валялись поврежденные глиняные статуэтки, словно подстреленные на поле боя солдаты. Каменная дорожка под ногами была разбита.

– Кто-то здесь похозяйничал до нас, – Габриэль взбежал на крыльцо, по-прежнему держа Изабелл за руку. Женщина не сопротивлялась. В данный момент ее смог бы понять только Дима, который подобным образом ступал за Габриэлем довольно часто. Де ла Кастри не раз слышал в свой адрес обвинения в безволии, но было в нем что-то, что подчиняло волю людей, однажды полюбивших его.

Тот, кто похозяйничал в саду, в дом проникнуть не смог. Дверь была надежно заперта. Однако то, что остановило группу расшалившихся подростков, не смогло остановить Габриэля. Ловкие пальцы цыгана-полукровки заплясали вокруг замка. Дверь со скрипом отворилась, оставив зеленые ветви плюща печально покачиваться снаружи.

Изабелл не хотелось идти внутрь, словно дом мог поглотить ее и против воли вернуть в прежнюю жизнь, в которой было столько страха и одиночества. Она родилась после Взрыва, родилась Калекой, и ее бабка, в отличие от Диминых родителей, не рискнула отправить внучку в школу. Она обучала девушку дома сама, в результате чего Изабелл выросла нелюдимой.

Научиться общению с людьми ей пришлось в Париже под руководством Себастьяна, кирпич за кирпичиком перестраивая себя на новый лад. И ей это нравилось. В Париже она и думать забыла о старом особняке, который практически не покидала и в котором так боялась застрять на всю жизнь.

Но вот Габриэль настойчиво тянул ее за собой, ветви плюща цеплялись за красные локоны, предупреждая об опасности, а она ничего не могла поделать, только лишь тряхнуть головой, освобождая волосы от цепких зеленых ростков.

– Я ничего не вижу, – прошептала она, и Габриэль отыскал на кухне огарок свечи. Пляшущий огонек немного рассеял мрак, однако тут же проснулись шепчущие голоса…

«С Герцогом де ла Кастри я танцевала всю ночь напролет… все дни… де ла Кастри… в тронном зале…»

Блуждало эхо по дому, повторяя слова давно умершей старухи. В последние дни перед смертью от нее редко можно было услышать что-то еще кроме этого. Память настойчиво возвращала старую графиню в те дни, когда она была молодой и прекрасной спутницей Франсуа. В те дни, когда ей так восхищались и завидовали…

Широкая прихожая плавно перетекала в пустую гостиную с заколоченными окнами и почерневшими стенами. Мебели было крайне мало. Графиня де Даммартен после постигших ее несчастий тратила деньги лишь на самое необходимое.

Эхо заиграло вновь.

«С Герцогом де ла Кастри я танцевала всю ночь напролет…»

– Ты это слышишь? – девушка прижалась к Габриэлю. Пламя свечи дрожало на стенах. Де ла Кастри кивнул. – Моя бабка встречалась с твоим дедом еще до его женитьбы. Перед смертью она постоянно повторяла эти слова.

Габриэль в ответ молча задул огонь и зашвырнул ставшую ненужной свечку в дальний угол. Он обхватил ладонями бледное, испуганное лицо Изабелл и поцеловал.

Земля пошатнулась под ее ногами.

В то время как тела влюбленных переплелись на пыльном полу, словно змеи в заброшенном доме, Дима остановил машину возле знакомой ему до боли парадной и прищурился на окна третьего этажа. На мгновение ему показалось, что на кухне промелькнула чья-то фигура. Сердце замерло в груди.

Поспешно сунув сигарету в рот, Истомин вылез из машины, щелкая зажигалкой. Несколько ребят в возрасте от восьми до десяти выбежали со двора и резко затормозили возле блестящего на солнце черного джипа.

– Ни фига себе!

– Какая тачка!

– А она еще двигается?

– А можно потрогать?

– Пошли вон отсюда! – прикрикнул на них Дима. Мальчишки ретировались, а он еще долго улыбался, глядя им вслед. Однако постепенно улыбка сползла с его лица. Пришло время во всем разобраться, и юноша вздохнул: – Только бы ее не хватил удар, когда я войду.

На площадке второго этажа сильный приступ кашля заставил Диму остановиться. Он отбросил окурок в сторону и рухнул возле окна не в силах восстановить дыхание. В глазах помутилось, и прошло несколько долгих минут прежде, чем Дима осторожно поднялся и неспеша преодолел последний пролет.

Остановившись у обшарпанной двери цвета детской неожиданности, он позвонил. Через какое-то время понял, что жмет на звонок слишком долго, и с испугом отдернул руку. Дверь распахнулась, и молодой человек увидел перед собой согбенную старуху, разозленную чьим-то ранним визитом. Редкие пучки волос торчали в разные стороны, говоря о том, что их обладательница только-только подняла голову с подушки. На ней мешком висел потертый халат в цветочек когда-то ярко-синего цвета, а под ним виднелась белая ночная рубашка в пол. Покрасневшие глаза смотрели на Диму, не узнавая.

– Вам кого? – голова Виктории подергивалась.

– М-мам, это я, – запинаясь, выдавил Дима, слишком пораженный тем, как изменилась его мать. – Это я, Дима. Узнаешь?

Какое-то время Виктория стояла, пошатываясь. Держась одной рукой за ручку двери, другой она нервно одергивала халат. Глаза ее бегали по Диминому лицу, и как только в них появилась толика узнавания, Виктория начала падать. Дима с легкостью подхватил ее, перетащил через порог и пинком закрыл дверь. Он поднял маму на руки и отнес на кровать.

В их маленькой квартирке царил бардак, который шокировал Диму больше, чем внешний вид матери. Раньше, в те дни, когда Виктория была моложе, и уборка не страшила ее трудолюбивые руки, здесь всегда было чисто. Теперь все вокруг кричало о том, что пожилая женщина не справляется с домашними делами.

Затертый паркет покрыт липкими пятнами, его не мыли уже много месяцев. Нестиранная неделями одежда, разбросанная по всей комнате, источала кислый запах. Через заляпанные посеревшие окна солнечные лучи с трудом пробивали себе путь. Дима боялся представить, что теперь творилось у старой матери на кухне.

Юноша оглянулся. Ящичек, в котором Виктория хранила лекарства, стоял на прежнем месте, и Дима быстро отыскал флакончик с нашатырным спиртом. Вскоре глаза Виктории распахнулись.

– Это мне снится, – прошептала она, глядя на сына.

– Мам, это правда я. Наверное, стоит вызвать врача…

– Нет…

– Но тебе же совсем плохо! – Дима встал на колени возле кровати.

– Нет, – повторила Виктория уже тверже. С трудом она сфокусировала взгляд поблекших глаз на сыне. – Ты должен позвонить Артуру. Его номер висит над телефоном.

– Артуру? Какому еще Артуру?

Виктория в ответ прошептала что-то неразборчивое, сознание ускользало от нее. Дима сел на пол, прижавшись спиной к дивану.

Артур и Марина… Клиника, в которой лечили Габри. Но зачем? Откуда у мамы телефон психиатра?

Дима обернулся, но по бледному лицу и синим губам понял, что не дождется от матери внятного ответа. Подойдя к старому телефону, который в свое время успел перечинить сотню раз, он действительно увидел клочок бумаги с накарябанным номером. Юноша взял трубку. Тишина. Телефон сломан и, судя по проводам, починить его будет не так-то просто, даже если никто не прикасался к его инструментам за время отсутствия, в чем Дима был вовсе не так уверен.

– Телефон сломан, – разочарованно произнес он, склоняясь над матерью, чтобы она лучше слышала.

– Тебе нужно ехать, – шептала Виктория в полузабытьи. – Бедная девочка… Скорее езжай к ним! Со мной все будет в порядке.

– Какая еще девочка? – Дима ничего не понимал. – Ты Марину имеешь в виду? Так она уже давно не девочка…

Виктория закивала в ответ.

– Куда мне ехать? – спросил Дима, стиснув зубы. Ему не хотелось видеть Марину. Артура – да, его бы он повидал. Но Марину…

– На кладбище, – ответила Виктория, и Диму пробрал озноб.

– Так, – он постарался взять себя в руки. – Все с тобой ясно. У тебя бред. Я вызываю врача.

Дима набросил куртку и тут вспомнил, что не взял с собой ни копейки. При себе у него была только зажигалка да пачка сигарет. А ведь Изабелл просила его пополнить запасы топлива! И о чем он, дырявая голова, только думал?!

Юноша сомневался, что с тех пор, как он сбежал из дома, у соседей мог появиться телефон, пусть даже такой старый, как у них. Он мог взять деньги у матери, но он понятия не имел, где находится ближайший телефонный автомат и есть ли они вообще в Петербурге. В Париже они стояли на каждом углу, но здесь…

Дима закашлялся. Проще добраться на машине до клиники и описать Артуру состояние матери. Заодно он повидает старого друга и сможет отблагодарить его за то, что тот сделал для них. Быть может, ему повезет, и Марины не будет на работе. Кто знает? В конце концов, даже если он увидит ее, это ведь не так уж и плохо! Когда-то Марина нравилась ему…

– Мам, я скоро вернусь, – пробормотал Дима, вытаскивая из ее сумочки несколько купюр и горсть монет на случай, если наткнется по дороге на автомат. Сев в машину, он попытался вспомнить адрес лечебницы. Когда вместе с другом они покидали ее в «Роллс-Ройсе» Жана Готье, он старался запоминать дорогу: названия улиц, дома, магазины, перекрестки. Теперь Дима старательно вытаскивал эту информацию из самых дальних уголков своей памяти, точно деньги из помятой и пыльной сумочки матери.

Разъезжая по Питеру, Дима вскоре обнаружил себя на том самом мосту, с которого Габриэль хотел прыгнуть в воду, совершив самоубийство. Казалось, какой-то злой рок привел его сюда. Дима так долго пялился в воду из окна машины, что чуть было не въехал в ограждение. Ему показалось, что он снова видит кровь, свою кровь на асфальте, а там, в воде плывет чье-то тело…

Он вовремя вывернул руль, съехал с моста, миновал еще несколько улиц и увидел впереди высокий забор, а за ним (аллилуйя!) белое здание с зарешеченными окнами, широким крыльцом и крепкими двустворчатыми дверьми.

Юноша припарковался у ворот и поспешно вышел из машины. По дорожкам сада беспечно прогуливалась парочка сумасшедших в сопровождении медсестер. Аккуратные, посыпанные песком, эти дорожки по-прежнему беззаботно петляли между подстриженными кустами и карликовыми деревьями.

Дима приблизился к воротам и позвонил. Ждать пришлось недолго.

– Это городская психиатрическая больница. Чем я могу вам помочь? – За воротами стояла медсестра (вероятно, из новеньких, Дима до сих пор помнил всех симпатичных медсестер в клинике) в сопровождении медбрата таких крупных размеров, что юноша невольно поежился. С какой целью было приводить сюда этого громилу? Они думают, что он их сбежавший пациент? Впрочем, была в этом толика правды…

– Моя фамилия Истомин. Моим лечащим врачом был Артур Бэйли. У меня назначена встреча с ним.

– Истомин? – удивилась девушка. – Пройдемте, – и, не сказав больше ни слова, открыла ворота.

Дима осторожно шагнул на дорожку и последовал за медсестрой. Громила-медбрат, белый халат которого, казалось, вот-вот разорвется на медвежьих плечах, безмолвно тащился за ними всю дорогу, заставляя юношу то и дело оглядываться.

В просторном больничном холле лежал неприглядный синий ковер, ползущий от двери вверх по ступеням. Возле входа стояла корзина с мятыми посеревшими от времени тапочками, и Дима понадеялся, что его не заставят снимать обувь (дело было даже не в его дырявых носках). Стойка рецепции находилась слева, справа – ряды скамеек и парочка удобных диванов. Ничего не изменилось здесь даже за шесть лет.

– Подождите. Можете присесть, – и медсестра, виляя бедрами, скрылась на лестнице.

Проводив ее жадными глазами, Дима расслабленно привалился к стойке, но тут вспомнил, что в холле он не один. Громила-медбрат все еще стоял позади. Дима встрепенулся и посмотрел на тупоголового монстра с огромными ручищами.

– А тебе разве не нужно по делам? – спросил юноша, с губ сорвался нервный смешок. – Усмирять ненормальных там… делать уколы, не?

Но медбрат продолжал молча сверлить его крошечными глазками. Дима подумал, что еще немного и у него сдадут нервы, когда с лестницы послышался шум, а затем и восторженный голос Артура:

– Дима! Дима, ты здесь! Ты живой!

Истомин не успел опомниться, как оказался в крепких объятиях старого друга. Только обняв Артура в ответ, юноша в полной мере ощутил радость встречи.

– А Габриэль?! Габриэль жив? – Артур даже немного встряхнул Диму, так не терпелось ему услышать ответ.

– Да! Да! Все живы-здоровы. Габриэль в деревне за городом и с ним все в порядке благодаря тебе.

– О, я так рад! – воскликнул Артур, как вдруг его глаза покраснели, и в них засверкали слезы.

Дима в недоумении глядел на аристократа. Граф Бейли не отличался чувствительностью, впрочем, как и чувством юмора, так что Дима впервые видел его слезы. Он даже не заметил, как громила-медбрат медленно прошествовал мимо них, скрывшись в одном из коридоров клиники. Дима мысленно коснулся эмоций Артура.

– Марина, – сразу догадался он. – Что-то с Мариной.

Артур закивал и вытер бледное вытянутое лицо рукавом.

– Да, но это еще не все. Пойдем в мой кабинет, пойдем, – они стали быстро подниматься по ступеням. – Сейчас ты удивишься, – выдавил из себя Артур, комок, застрявший в горле, мешал ему говорить. – Мы поднимаемся в кабинет главврача.

– Поздравляю, – на автопилоте ответил Дима.

– Если бы не ты, меня бы не повысили. Даже когда главврач внезапно исчез, я был отнюдь не первым в списке кандидатов, но я присвоил себе твои заслуги. Ведь это именно ты исцелил Габриэля. Ты ведь не против, правда?

– Да мне по… – Дима запнулся. – Да мне все равно. Объясни, наконец, что случилось!

– Марина умерла, – сиплым шепотом ответил Артур.

Дима приподнял бровь. Ничего не перевернулось у него внутри. Он не почувствовал ни боли, ни раскаяния. Только жалость. Марина была хорошей подругой, умной женщиной и замечательным врачом. Если бы она только не влюбилась в него по неосторожности…

– А еще… – и Артур открыл перед Димой двери кабинета. – Ты только не шуми. Мне сегодня таких трудов стоило ее успокоить.

Дима вошел внутрь, отметив, что в кабинете практически ничего не изменилось. Все те же стеллажи с книгами, длинный деревянный стол, заваленный бумагами, удобный кожаный диван, на котором он сидел когда-то с матерью…

Единственное, что никак не вписывалось в сдержанный и такой знакомый интерьер, так это маленькая детская кроватка. Димины ноги бесшумно ступали по ковру, а сзади доносился сбивчивый шепот Артура:

– Я не могу оставлять ее дома. Я ведь постоянно на работе, понимаешь? А сиделки… Ну, не могу я оставить дочь Марины сиделкам! Пусть даже она и не моя дочь…

Дима подошел к кроватке и посмотрел на девочку. Та безмятежно спала, укутанная белым одеялом. Он мог бы назвать Артуру тысячу причин, чтобы доказать – он не мог стать отцом этому ребенку, убедить его в своей правоте, пожать руку и сказать: «Пока, дружище, разбирайся с этим сам». Но слова застряли в горле, стоило ему взглянуть на девочку. Мысли спутались, и он почувствовал прочную связь, которая тут же установилась между ним и ею. Точно прочный канат, она натянулась, связав их в единое целое.

Лицо его шестилетней дочери так же сужалось к подбородку. У нее был его нос, и, Дима был уверен, что и цвет глаз достался ей от папы. Только черные прямые волосы напоминали о матери.

– Марина умерла при родах, – говорил Артур. – Плод рос очень быстро, видимо, из-за твоих генов. Ты ведь… Ты ведь Другой. Марине пришлось рожать уже на пятом месяце, плюс ее возраст, сам понимаешь, – Артур тяжело вздохнул. – В общем, началось сильное кровотечение, и врачи ее не спасли.

Слова Артура вливались в Димины уши, словно поток ярких образов. Таких ярких, что Диме вдруг показалось, что он видит роды собственными глазами, слышит, как кричит от боли Марина, как Артур всхлипывает возле нее, а потом установившуюся в палате тишину прорезает первый вопль его дочери. Дима сконцентрировался и мысленно оборвал связь с эмоциями Артура.

– Я назвал ее Кора. Это в честь моей бабушки. Я ведь растил её…

Девочка вдруг пошевелилась, и Дима, шарахнувшись от нее, стрелой вылетел из кабинета. Артур поспешил за ним.

– Ты что делаешь? – мужчина бесшумно закрыл за собой дверь.

– У меня дочь! – Дима заметался по лестничной площадке. – Дьявол, дочь!

– Но это же здорово! – с воодушевлением воскликнул Артур. В этот момент Диме захотелось свернуть ему шею. – Я бы сказал, это вообще феномен! Калеки не могут воспроизводить себе подобных. Все мои исследования подтверждали это! Вы все бесплодны!

– Как чудесно! – голос Димы так и сочился сарказмом, который Артур проигнорировал.

– … и тут оказывается, что ты зачал ей ребенка! Это уникальный феномен! Дима, пожалуйста, дай мне написать об этом работу, научное исследование… Наверное, это даже перерастет в диссертацию. Пожалуйста! Я очень тебя прошу!

Дима убрал руки от лица и посмотрел на Артура глазами дикими от ужаса.

– Виктория знает?

Артур кивнул.

– Я хотел поначалу оставить Кору у нее, но потом понял, что она слишком стара, чтобы ухаживать за ней. Так что, мы просто навещаем ее по выходным.

– А что ты ей сказал обо мне?

– Я не понимаю, – Артур растерялся.

Дима грубо схватил доктора за плечи и прижал к стене.

– Что она знает о своем отце?! – закричал он. – Что ты сказал ей обо мне?! Ты и моя мать!

– Что ее отец был вынужден уехать вскоре после ее рождения! – испуганно выпалил Артур. – Что папа любит ее и скоро вернется!

Дима отпустил мужчину и отвернулся, закрыв лицо руками.

– Зачем ты это сделал? – в отчаянии застонал он.

– Но…

– Зачем ты рассказал ей эту ерунду?!

– А разве ты не останешься?

Диму затрясло. Он всем своим существом чувствовал волны осуждения, исходящие от Артура. От них негде было спрятаться!

– Мне нужно уехать, – выпалил он и направился к лестнице.

Артур на свой страх и риск схватил его за плечо.

– Куда ты поедешь? Куда ты собрался от своей дочери? Я думал, что знал тебя очень хорошо!

Дима вырвал руку и с такой силой толкнул графа, что тот беспомощно растянулся на ступеньках.

– Ты едешь к Габриэлю? Я угадал? Это так?

Все внутри Димы кричало:

«– Да, к Габриэлю! Потому что я чертовски напуган и не знаю, что делать!»

Но вслух он так ничего и не сказал.

– Пообещай мне, что вернешься! – и в голосе старого друга Дима внезапно уловил нешуточную угрозу, на которую, как он думал, Артур был неспособен. Однако даже это не остановило его. Дима развернулся и припустил вниз по лестнице.

– Пообещай мне! Вернись! – неслось ему вслед.

Но Дима был уже далеко.

Габриэль сладко потянулся. Он лежал на диване в гостиной в обнимку с Изабелл. Девушка дремала, прижавшись щекой к его груди. Его руки тонули в шелке ее волос. Он вдыхал запах ее духов и не мог им насытиться.

За окном стоял поздний вечер. В коттедж Истоминых они перебрались еще днем. Их одежда была в пыли, но они заливались хохотом, словно дети, пока неслись от дома Иззи к коттеджу. Соседи, которым они попадались на глаза, недоумевая глазели им вслед.

Теперь они лежали на диване, упиваясь сладостными минутами покоя. Габриэль даже думать не хотел, почему Дима до сих пор не вернулся из города. Ему было все равно. Чутье подсказывало, что впереди их ждет еще немало проблем (вспомнить хотя бы о предстоящем разводе Изабелл и Себастьяна), поэтому он хотел насладиться сполна каждой спокойной минутой, проведенной с любимой.

Иззи разделяла его чувства. Сейчас ее не страшило будущее. Не страшило ни Новое Правительство, ни Герцоги, и уж точно развод с Себастьяном не вызывал у нее никаких эмоций. Все как-нибудь да сложится…

Неожиданно раздавшийся во дворе визг тормозов, заставил обоих вздрогнуть от испуга. На веранде послышались шаги, а потом в гостиную ввалился Дима. Именно ввалился. Его шатало из стороны в сторону, ноги заплетались. В руках Истомин держал бутылку дешевого виски.

– Ты что! – Габриэль вскочил. Иззи при этом вспорхнула с него, словно перепуганная птица, и отбежала к окну.

Дима остановился и, запрокинув голову, опустошил бутылку. В ярости Габриэль схватил его за руку и толкнул на диван.

– Как это понимать?! – заорал он. – Ты клялся мне, что бросил пить! Что случилось?!

Изабелл сжалась у окна. Она еще ни разу не слышала, как кричит Габриэль, никогда еще не видела его в гневе. И сейчас ей стало по-настоящему страшно. Дима однако был то ли слишком пьян, то ли обладал приобретенным иммунитетом против гнева товарища, но он его нисколько не боялся. Порывшись в карманах, юноша невозмутимо достал сигарету и сунул ее в рот. Икая, отыскал зажигалку, но руки тряслись так сильно, что он еще долго не мог затянуться.