Читать книгу Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь - Кристи Тейт - Страница 11

Всем остальным в группе были даны специальные сексуальные задания. Полковник Сандерс получил предписание гладить жену по спине, не требуя секса. Патрис получила задание, касавшееся секс-игрушек. Карлосу посоветовали раздеваться догола и обнимать жениха Брюса по десять минут каждый вечер. Марти полагалось предложить подруге Джанин, которая жила с ним, вместе принять душ. Доктор Розен повторил предписание Рори – просить мужа делать ей куннилингус, зажимая в это время между пальцами ног таблетки успокоительного.

Я слушала и горела завистью.

– Я тоже хочу сексуальное задание, но у меня нет партнера.

Доктор Розен потер ладошки друг о друга, словно не одну неделю дожидался, пока я об этом попрошу.

– Я рекомендую вам мастурбацию, о начале и конце которой вы сообщите Патрис.

Я потерла виски и зажмурилась.

– Сделаю, простите, что?!

– Позвоните Патрис, – доктор Розен сделал вид, что набирает номер, а потом поднес к уху ладонь, как воображаемую трубку. – Скажете: «Привет, Патрис. Я сейчас собираюсь мастурбировать. Я звоню, потому что хочу, чтобы ты поддержала мою сексуальность. Это хорошо сработало с моим питанием, и теперь хотелось бы поработать над своей сексуальностью». Потом, когда закончите, снова позвоните ей и скажите: «Спасибо за поддержку».

– Нет, – я встала. – Ни в коем случае.

Интеллектуально я понимала, что в мастурбации ничего плохого нет – этому меня научила доктор Рут. В удовольствии нечего стыдиться. Но на практике я могла получать его только втайне, спрятавшись под одеялом во мраке ночи. Я никогда не разговаривала – и никогда не могла разговаривать – о самоудовлетворении. Призраки монахинь, которые твердили, что секс предназначен только для продолжения рода с мужем-католиком, преследовали меня. На уроке здоровья в шестом классе сестра Каллахан потратила несколько неловких минут на объяснение, что мастурбация – «тяжкий грех, потому что каждый потраченный впустую сперматозоид мог бы стать новой жизнью». Сестра даже не упомянула о возможности, что такими делами могут заниматься и девушки, что ощущалось доказательством, будто девушки никогда не мастурбируют – и делать этого не должны. Говорить об этом вслух немыслимо.

Для моего состояния было специальное техническое название – сексуальная анорексия. Анорексия, знакомая большинству людей, – это когда человек жестко запрещает себе питаться. Сексуальная анорексичка типа меня лишала себя секса, западая на несвободных алкоголиков, состоящих в отношениях, не способных на близость или не желающих ее, или заставляя себя заниматься сексом без какого бы то ни было влечения к партнеру. Этот ярлык заинтересовал меня: будучи в детстве пухляшкой, я жаждала ярлыка «худышки», типа «анорексички». Теперь я не была уверена, что этот ярлык мне нравится, но он позволял чувствовать себя менее одинокой. Если для меня и моего состояния есть название, значит, я не одна такая.

Я ни за что не смогла бы «сообщать о своей мастурбации», поэтому уставилась на доктора Розена и помотала головой.

– Но ты же звонишь мне насчет яблок, – напомнила Рори.

– Это другое!

– В чем именно? – уточнил доктор Розен.

– Вы не видите разницы между яблоками и мастурбацией?

Моя голова ушла в плечи при одной мысли о звонке Патрис. Звонить ей было все равно что зажечь сигнальный огонь: «Знаешь, что, мир? Я дрочу!» Это нарушало антионанистические правила католической церкви и правило матери «не рассказывать другим людям о своих делах». Данное предписание было возмутительным, извращенным, неосуществимым.

– Хотите мою трактовку? – сказал доктор Розен. – Вы съедали десять яблок после ужина…

– Я дошла до четырех!

– Ладно, четыре яблока, но их поедание не доставляло удовольствия. Вы хотели, чтобы это прекратилось. Прекратить негативные поступки – совсем не то же самое, что получить поддержку для начала поступков, доставляющих удовольствие. Вы сопротивляетесь удовольствию сильнее. Вот почему я даю вам это предписание…

– Которое я не могу выполнить!

Мне следует уйти из группы.

– У вас есть другие варианты, – сказал доктор Розен.

Рори задела мою ступню носком сапога и посоветовала попросить задание помягче. Я глубоко вдохнула.

Так и буду тонуть в отчаянии или найду в себе готовность попросить о том, что мне нужно?

– Можно что-нибудь попроще? – прошептала я.

Доктор Розен улыбнулся и выдержал паузу.

– А как вам такой вариант? Вы договариваетесь с Патрис о ванне.

– И никаких требований, чтобы я что-то делала, или что-то трогала или терла, пока я в ванне?

– Строго утилитарно.

– Пойдет.

Мое тело расслабилось. Я могла принять эту чертову ванну. Я вернулась в игру.

Доктор Розен продолжал смотреть на меня.

– Что? – не поняла я.

– Когда вы в последний раз говорили кому-нибудь, что не готовы сделать то, что вас просят?

В выпускном классе школы я встречалась с Майком Ди, баскетбольной звездой. Он ежедневно курил травку и был моим первым настоящим бойфрендом, поэтому отчаянно хотелось быть хорошей подругой, что бы это ни означало. До меня Майк встречался с капитаншей команды болельщиц, которая, по всей видимости, великолепно брала в рот. Когда он намекал, что скучает по ее глубокой глотке, я чувствовала себя обязанной сосать его член. Но в свои семнадцать я и «на первой базе» побывала лишь мимоходом, тремя годами раньше. Минеты были территорией «третьей базы», и от моего полного невежества в этом вопросе горло сводило паникой. Куда девать руки? Как долго придется держать его пенис во рту? Каков он будет на вкус? Когда он пихнул мою голову под одеяло, я затолкала страх поглубже в глотку и в живот. Когда попыталась вынырнуть и глотнуть воздуха, а заодно получить отзыв на исполнение, Майк пихнул голову обратно. Под этим одеялом я тысячу раз перетряхивала содержимое вспотевшей головы, каждый раз не понимая, почему мне кажется, что я лишена выбора, слов и права приподнять одеяло, чтобы перевести дух. Или права вообще не сосать его член. Я делала это, потому что хотела быть хорошей подругой, а они говорят «да».

Когда я училась в колледже, соседка по комнате, Шери, выпускалась на семестр раньше меня. Ее свободолюбивые планы предусматривали валяние на диване в Колорадо, пока не начнутся занятия в аспирантуре. Когда она попросила меня отвезти ее на ее машине в Денвер после вручения диплома, мне следовало сказать «нет». Я должна была быть в Далласе, общаться с семьей и подрабатывать в торговом центре. Везти Шери, ее велосипед и мешок со шмотками в Денвер мне было неудобно и дорого.

Но я сказала «да», потому что от мысли об отказе сводило желудок.

Я хотела быть хорошей подругой. Хорошие подруги говорят «да».

Прежде чем уехать в Чикаго перед поступлением в юридическую школу, я получила работу в магазине Express в том городке, где училась в колледже, продавала шорты-юбки девушкам из сестринства. Через пару месяцев меня повысили до помощницы менеджера. Начальница часто являлась на работу с длинными кровавыми царапинами на предплечьях – нанесенными то ли особо злобной кошкой, то ли серьезной привычкой к членовредительству, – и по нескольку раз в месяц просила «выручить» ее. Сказать «да» означало работать десять часов без перерыва: помощникам менеджера не разрешалось бросать магазин без присмотра, даже чтобы сбегать в закусочную и заморить червячка. Начальница была дома, занимаясь какими-то своими таинственными делами, а я упрашивала грузчика постоять на кассе, чтобы на пару минут отойти в туалет. Однако мне ни разу не приходило в голову сказать «нет». Я хотела быть хорошей служащей, а они говорят «да».

Я думала, что мне положено быть девушкой-«да» как подруге, любовнице, служащей. Девочке, потом женщине в этом мире. Когда кто-то требовал, чтобы я прыгнула, я готовилась прыгать, не думая, что у меня болит живот от голода и что я не знаю дороги до Денвера, и понятия не имею, что, блин, делать с пенисом во рту.

Я ответила доктору Розену, что не привыкла говорить «нет». Он спросил, знаю ли я, в какую цену мне это обходится. Я помотала головой. В какую? Я нравилась людям, потому что была девушкой-«да». Если я буду всем говорить «нет», то… что? Они на меня разозлятся. Будут разочарованы. Будут несчастны. Этого я вынести не могла. Отвага подобного рода присуща другим – вот, к примеру, мужчинам и сексапильным женщинам без эмоционального багажа.

– Если вы не сможете говорить «нет» в отношениях, значит, не можете быть ни с кем близки, – сказал доктор Розен.

– Повторите еще раз, – я замерла, чтобы каждое слово впиталось внутрь меня, сквозь кожу и мышцы, и угнездилось в костях.

– Если вы не можете сказать «нет», не может быть никакой близости.

Люди постоянно говорили мне «нет», а я все равно любила их. Может, именно этому их учили в школе, пока я объедалась печеньем и составляла плейлисты из песен Лайонела Ричи и Уитни Хьюстон?

* * *

Пока моя ванна на львиных лапах наполнялась пенистой, пахнувшей лавандой водой, я оставила Патрис голосовое сообщение, выполнив первую часть задачи. Я нарочно набрала номер ее сотового, потому что знала: по вечерам она его выключает. Задержала дыхание и скользнула в почти обжигающую воду. Пузырьки лопались с тихим шорохом. Я положила голову на твердый фарфоровый край и выдохнула. В груди ныло – намек на то, что я могу вот-вот заплакать, – но я зажмурилась и потрясла головой. Не хотелось рыдать – хотелось быть нормальной, мать ее, женщиной, принимающей ванну, чтобы расслабиться. Через две минуты захотелось вылезти. Я выполнила предписание, проглотила горькое лекарство. Теперь есть другие дела, например, сделать три звонка трем разным членам группы.

Но потом я прижала ладони к сердцу и глубоко вдохнула. Слезы вскипели на глазах, и я не стала их удерживать. Я ощущала облегчение. Сильное, низвергающееся водопадом, чистое облегчение. «Нет» может быть и моим правом.

Все остальные умели говорить это слово. Моя соседка по комнате, Кэт, была откровенной, нахальной и безопасной. В колледже она послала в пешее эротическое путешествие одного члена «фи-дельты», любителя полапать девчонок, когда тот предложил ей сделать ему минет. Ее не лупил в живот кулак тревожности, утверждая, что она должна взять у него в рот. Мой упрямый братец в нежные пять лет целый час давал отпор родителям, настаивавшим, чтобы он откусил хотя бы кусок сэндвича с тунцом. Он выиграл противостояние, в то время как я заставила себя съесть все до последней пропитанной майонезом крошки, вместе с коркой и всем прочим. Карлос наехал на доктора Розена, заявив, что не собирается приносить с собой гитару и петь для группы.

А я в это время мечтала об уходе из группы, чтобы мне не пришлось смотреть на доктора Розена и говорить: «Нет. Я не могу сообщать о своей мастурбации Патрис».

Я сложила ковшиком ладони, набрала в них воды и выпустила ее сквозь пальцы. Я всегда ненавидела ванны. Что такого расслабляющего в погружении в воду, когда больше не на что смотреть, кроме кафельных стен или частей моего тела под пеной? Я терпеть не могла смотреть на свое тело, в итоге всегда разбирая его на составляющие: небритые ноги, пальцы ног без педикюра, незадорные груди, живот не в тонусе, негладкие бедра. Пристальное рассмотрение и стыд убивали все удовольствие, которое полагалось получать от принятия ванны – времяпрепровождения, предположительно обожаемого всем женским родом.

Я по-прежнему видела вот это все – облупившийся красный лак, волосатые ноги, бугристые бедра. И по-прежнему чувствовала, как жар стыда покусывает кожу. Но одновременно за хвостом стыда гонялась искра чего-то более светлого и прохладного, и вдруг мелькнула крохотулечная мыслишка, что у меня могли бы начаться иные отношения со своим телом, а потом, может быть, и с другими людьми.