Читать книгу Путь. Чему нужно научиться у древних китайских философов - Кристина Гросс-Ло - Страница 6

Загляните в любой крупный художественный музей, и вам откроются россыпи экспозиций: Месопотамия. Древний Египет. Древняя Греция. Римская империя. Средневековая Европа. Современная Европа. Витрины ломятся от великолепных экспонатов, и вы по порядку переходите из зала в зал, прослеживая путь цивилизации. Потом, если есть желание, перебираетесь в другое крыло и гуляете по выставкам, посвященным Индии, Японии или Китаю.

Такой порядок заведен не только в современных галереях, но и в головах. Для нас мировая история – это история отдельных цивилизаций, которые развивались независимо друг от друга.

А теперь представьте другой музей, в котором экспонаты расставлены исключительно по хронологическому принципу. Тут в одной экспозиции мирно уживаются, к примеру, римские серебряные динарии, бронзовые деньги китайской династии Хань и «дырявые» монеты индийской империи Маурьев. И вы тут же замечаете, что, несмотря на огромные расстояния между очагами трех основных цивилизаций, все три примерно в одно и то же время претерпели удивительно похожие изменения: стали империями и завели денежную систему. Пройдя на несколько столетий вперед, вы находите в зале раннего Средневековья предметы культа и фрагменты архитектурных сооружений христиан, мусульман и буддистов. Они ярко иллюстрируют факт, что в рамках одного исторического периода все основные мировые религии распространялись по торговым путям, соединявшим Китай, Индию и Средиземноморье. Такая выставка передавала бы ход истории намного точнее, ведь Европа и Азия всегда были взаимосвязаны.

***

Многие думают, что глобализация – это исключительно современный феномен: технический прогресс и появление воздушного транспорта положили начало новой эре, в которой общества, жившие изолированно друг от друга, получили наконец возможность общения. Но если это так, почему в одно и то же время (приблизительно 2,5 тысячи лет назад) Конфуций, Сократ и Будда, живя на огромном расстоянии друг от друга и разговаривая на совершенно непохожих языках, задавались одинаковыми философскими вопросами? Дело в том, что круговорот идей, инноваций и технологий продолжается в мире уже очень давно. И социальные катализаторы, действовавшие на Конфуция, Сократа и Будду, были весьма сходны.

Чтобы понять, отчего разгорелись философские дебаты и почему мыслителей занимали такие похожие проблемы, необходимо проникнуться живой, многоцветной культурой, к которой они принадлежали и в рамках которой развивались их идеи.

Европейцы девятнадцатого столетия были не первыми, кто считал, что вырвался из-под гнета прошлого и вступил в совершенно новую эпоху. История человечества знает немало подобных прорывов. Один из наиболее значительных произошел в Евразии в середине первого тысячелетия до нашей эры.

В тот переломный период началось падение родового строя эпохи бронзового века – строя, который в течение двух тысяч лет господствовал в Евразии, не позволяя передавать богатство и власть иначе чем по наследству. На руинах распавшихся государств зарождались новые формы правления – от радикальной демократии в Греции до централизованных бюрократий в Китае. Эти новые политические эксперименты способствовали социальной мобильности. Кроме того, на фоне вызванных ими колоссальных общественных преобразований рухнули религиозные институты, составлявшие неотъемлемую часть прежних аристократических культур.

Как следствие, новые религиозные и философские течения стали появляться по всей Евразии точно грибы после дождя. В классической Греции наступил век Сократа, Платона и Аристотеля, а также пифагорейцев и орфиков. В Индии в те же годы возник джайнизм и, самое главное, явился Будда. А в Китае это была эпоха Конфуция, Мэн-цзы и других философских и религиозных течений, которых мы коснемся в нашей книге. Все эти мыслители жили примерно в одно время. И все задавались вопросами, возникающими, когда рушится общественный порядок: как управлять государством? Как построить мир, в котором у каждого есть возможность преуспеть? Чему посвятить свою жизнь?

И все бились над проблемами, мало чем отличающимися от наших нынешних.

Осевое время закончилось, когда в последние столетия до нашей эры в Евразии образовалось несколько мощных империй. В противовес им в первых веках нашей эры по материку распространился ряд «религий спасения»: христианство, манихейство, махаяна, даосизм, позднее – ислам. А спустя несколько столетий во многих областях Евразии, и особенно в Европе, период философских и религиозных исканий завершился падением империй и возвращением к аристократическому правлению.

Невзирая на географическую удаленность, последствия Осевого времени в разных странах оказались удивительно схожими. Нет никаких подтверждений, что Конфуций, Будда и греческие философы знали хотя бы о существовании друг друга, не говоря уже об идеях. Тем не менее примерно к 500 году до н. э. основные философские течения разрозненных частей Евразии объединяла вера в то, что мир должен измениться.

В бронзовом веке большинство людей не видело возможности изменить ход своей жизни, но теперь, с усилением социальной мобильности, у них зародилась мысль, что блага, которыми пользуются немногие, могут и должны стать доступны всем, а не только горстке избранных.

С другой стороны, люди сознавали, что живут в эпоху глубокого кризиса. Этот исторический период отмечен непрекращающимися войнами, особенно в Греции, Северной Индии и на Великой Китайской равнине – как раз там, где позже возникли главные философские и религиозные течения. В этих областях преобладало ощущение, что человечество сбилось с пути, отказавшись от правил поведения, которые позволяли мирно сосуществовать. Греческий поэт Гесиод, уловив дух эпохи, сетовал, что живет в эпоху разрушенных отношений: отцы не находят общего языка со своими отпрысками, дети не заботятся о пожилых родителях, братья враждуют, а народ воздает почет «наглецу и злодею».

В разгар этого социокультурного кризиса начали зарождаться новые религиозные и философские течения. Одни призывали к уходу от общества и созданию альтернативных поселений на основе полного отрицания насилия. Другие упирали на бренность грешного земного мира, уверяя, что за его пределами есть некая высшая реальность.

Течения, распространявшиеся по Великой Китайской равнине, тоже содержали идею альтернативных миров. Однако в данном случае решение виделось не в уходе от общества или в уповании на трансцендентные сферы, а в преобразовании будничного уклада жизни.

Для такого внимания к повседневности были свои исторические предпосылки. На смену аристократическим обществам бронзового века на территории Великой Китайской равнины пришли государства под управлением интеллектуалов, не принадлежавших к знати и получавших высокие посты за заслуги, а не по праву рождения. Все больше и больше людей стремилось получить образование в надежде пробиться в эти бюрократические структуры и поднять свой статус. Выучившись, они начинали понимать, насколько плачевно обстоят дела в их мире, и задумывались над тем, как жить по-другому. Большинство последователей новых религиозных и философских течений Китая составляли как раз представители этого растущего образованного класса.

Возьмем, к примеру, Конфуция. Этот великий философ жил во времена заката Чжоу – последней великой династии бронзового века. Чжоу, могущественный аристократический род, главенствовал над остальными знатными кланами, поскольку обладал «небесным мандатом». В Древнем Китае Небо считали божеством, которое доверяет самому добродетельному дому управлять страной до тех пор, пока род остается добродетельным. До девятнадцатого столетия очень похожая ситуация была и в странах Европы, где знатнейшие дворянские семьи властвовали по праву «Божьих помазанников».

Конфуций был свидетелем того, как правящие дома лишались власти. Упадок переживал не только род Чжоу, но и остальные кланы. Заявить права на новый мандат было некому.

В образовавшемся политическом вакууме на политическую сцену выдвинулись фигуры типа Конфуция. Сам Конфуций занимал ряд невысоких официальных должностей, а потом сосредоточился на обучении следующего поколения тех, кто тоже стремился сделать чиновную карьеру.

Сегодня конфуцианство у многих ассоциируется с жесткой сословной иерархией, строгим распределением гендерных ролей и консервативным упором на правильном поведении – впечатление, отчасти сложившееся под влиянием позднейших толкований. В главной книге конфуцианства – «Лунь юй» – Конфуций вовсе не выглядит ни апологетом контроля за людьми, ни разработчиком какой-либо последовательной идеологии. Напротив, мы видим философа, который пытается создавать миры, где люди процветали бы. Причем создавать «здесь и сейчас», просто меняя способ взаимодействия с окружающими.

Конфуций считал, что на заре династии Чжоу, примерно за пятьсот лет до его рождения, царила великая эпоха процветания. Ему представлялось, что люди, правившие в ту пору, совершенствовали себя и стали настолько добродетельными, что сумели сделать мир вокруг себя лучше. Он хотел пойти по их стопам: создать мир, в котором его ученики могли бы преуспевать, а кто-нибудь из них, возможно, построил бы более крупную социальную структуру, позволяющую благоденствовать большему количеству людей.

Другие философы, которых мы встретим в этой книге, тоже вышли из горнила перемен. Все они, подобно Конфуцию, находились в оппозиции к современному им обществу и активно искали в жизни новые, интересные пути. Все твердо верили, что каждый человек обладает равными возможностями для роста.

Школа, пройденная нашими мыслителями, сделала их в высшей степени прагматиками и реалистами. Поэтому, размышляя о проблемах общества, они не склонны к абстракциям. Они задаются конкретными вопросами: «Как наш мир стал таким и что мы можем сделать, чтобы его изменить?» И, отвечая на них, приходят к обнадеживающим выводам: каждый из нас может стать успешным и в то же время нравственным человеком.