Читать книгу Моя темная королева - Кристина Тэ - Страница 5

Часть I. Принц и ведьма
Глава 2. Пустой трон

Оглавление

Из башни тебя вынесли на руках. Вынес самый высокий из них, а больше я о нем ничего и не помню. Лишь огромную тень, что упала на меня, когда он остановился рядом. Да торжество в твоих глазах, быстро сменившееся горькими слезами. Я не раз видела, как ты репетируешь перед зеркалом, и теперь готова была рукоплескать блестящей игре.

Мешал только кинжал, который я силилась вытащить из живота пальцами, скользкими от крови нашей матери.

И юноша, мертвой хваткой сжимавший рукоять этого кинжала.

Вот его я запомнила отчетливо. Каждую черту, каждый всплеск отчаяния и страха на смуглом лице, которое было так близко, что я чувствовала еловый запах его дыхания.

– Избавься от ведьмовского отродья, – велел ему твой главный спаситель и вместе с тобой шагнул в двери, тут же растворившись в слепящем утреннем свете.

А юноша еще целую вечность просто стоял передо мной, не решаясь ни вынуть кинжал, ни надавить посильнее.


Я так хорошо изучила его лицо, что узнаванию не мешают ни прошедшие годы, ни повязка. И пусть плавные линии теперь остры как клинки, уголки поджатых губ словно навеки опущены, а страх и отчаяние сменились суровой настороженностью, во мне нет сомнений.

Это он.

Тот, кто убил меня, а потом, сам того не ведая, спас. И мне бы не хотелось, чтобы он узнал о своей ошибке.

Я понимаю, что пячусь, только когда под неловко опущенной ногой с треском разваливается какой-то черепок. Олвитанец, и до того сидевший неподвижно, будто обращается в камень. Я вижу, как застывают его резкие черты, как наливаются тяжестью плечи. Раньше они не были такими широкими…

– Убивай или уходи.

Он не шепчет, но голос его почти сливается с шорохом голых веток, что скребут по развалинам каменных стен. Голос этот я тоже узнаю, хоть он и огрубел вместе с хозяином; узнаю, потому что слышу его во сне каждую ночь. Он сверкающей змеей заползает под кожу, и эхо тянется за ним, точно извилистый след.

«Кто ты… кто ты… кто ты такая?»

– Впрочем, можешь сначала вдоволь налюбоваться, – продолжает олвитанец, не дождавшись ни смерти, ни моих удаляющихся шагов. – Говорят, в лучах заходящего солнца я неотразим.

Солнце почти село; угасающий свет, превративший мир в ржавую гравюру, не добавляет чужаку ни капли очарования. Тени играют на его лице, и повязка – единственное яркое пятно – на миг кажется мне пропитанной кровью. Как будто темные струйки вот-вот побегут из-под нее по впалым щекам.

– Врут, – отвечаю я громче, чем собиралась, и олвитанец все же вздрагивает.

– Девчонка, – с притворным изумлением тянет он. – А пыхтишь и топаешь как малец.

Все-таки слух у слепых и впрямь обострен. Посетители таверны и видели меня, и слышали, некоторые даже шли рядом через весь город, а девчонку все равно не опознали. Даже Охотник, которому полагается быть хотя бы вполовину таким же прозорливым.

Я молчу, не спуская с олвитанца глаз. Смотрю на его напряженную челюсть, на концы алой повязки, запутавшиеся в грязных волосах непонятного цвета. Он чуть разворачивает плечи в мою сторону и ждет, а мне отчего-то совсем не хочется уходить. Приближаться, впрочем, тоже.

– А бургомистр хитер. Мужики меня прогнать не смогли, так он бабу послал. Ведь вашему племени жалость и милосердие неведомы.

– Я сама по себе, – отвечаю я наконец и начинаю осторожно спускаться.

Под сапогами трещат мелкие камешки, прогибаются железные прутья. Кайо трепыхается с удвоенной силой, и я вздрагиваю и едва не падаю, когда шеи касается его холодный клюв.

Останавливаюсь и, опершись спиной на ту самую глыбу, развязываю узел на горловине мешка, который неугомонный друг и так ослабил. Да, в провалах стен все еще виднеется алое зарево на горизонте, но прямых лучей уже можно не бояться, и освобожденный Кайо черной тенью взмывает ввысь.

– Птица, – настораживается олвитанец, вслушиваясь в хлопанье крыльев, и безошибочно провожает его полет поворотом головы.

Заложив над нами пару кругов, Кайо довольно ухает и усаживается на спинку трона.

– Нормальное зверье обходит это место стороной, – продолжает олвитанец и делает неожиданный вывод: – Ведьма.

Что ж, выбирая между пастырями и ведьмами, я бы тоже приписала себя ко вторым. Но ему-то с чего так думать, да еще и улыбаться при этом столь радостно, будто у каждой ведьмы при себе по сундуку с сокровищами?

Я молчу и по широкой дуге приближаюсь к трону. Кайо заинтересованно вертит головой и шумно перебирает лапами; олвитанец медленно встает, опираясь на чуть искривленную палку. Слишком тонкую и иссохшую на вид, чтобы выдерживать его немалый вес, и все же хруста ломающегося дерева я не слышу.

– Не отрицаешь, Ведьма, – продолжает улыбаться он.

На миг забыв, что он незряч, я пожимаю плечами, но тут же спохватываюсь:

– Называй как хочешь.

Три слова кажутся почти непозволительно длинной тирадой. И не то чтобы мне стоит бояться выдать себя голосом – даже если у олвитанца тоже нет проблем с памятью, ему попросту нечего вспоминать. Тогда, три года назад, в миг твоего триумфа, я не проронила ни звука. И все же теперь ловлю себя на том, что стараюсь говорить ниже, глуше.

– Ведьма, – повторяет олвитанец, словно пытается убедить самого себя.

– Ага, – чуть слышно соглашаюсь я.

В конце концов, мама была ведьмой. И бабушка. Даже приятно в кои-то веки ощутить себя частью семейного наследия.

На олвитанца я больше не смотрю. Не узнал он меня и не узнает – куда ему без глаз. А с чего так обрадовался встрече с ведьмой – не мое дело. Мне попросту все равно. Взгляд уже прикован к спинке трона, больше похожей на горную гряду, где каждый пик вместо снежной шапки укрывает россыпь драгоценных камней. Они переливаются в нарастающих сумерках, будто светятся изнутри. Не удержавшись, я протягиваю руку к самому крупному изумруду – и под моими пальцами он словно разгорается еще сильнее. Этот свет моментально просачивается под кожу, согревает кости.

Поразительно все же, как такая роскошь уцелела на разоренном пепелище?

Я касаюсь еще одного камня, мерцающего алым возле когтей Кайо, и в этот миг поднимаю глаза на олвитанца. Тот хмурится. Брови совсем съехали под повязку, поперек лба собрались морщины. Не будь он слеп, уверена, следил бы за каждым движением моей руки. Да что уж… отчего-то кажется, что он и так следит.

И вдруг олвитанец шагает вперед, крепко хватается за подлокотник – и трон под нашими ладонями рассыпается искрами. Долю секунды они растерянно мечутся в воздухе, а потом гаснут все разом, как вспугнутые светлячки.

Лишившийся насеста Кайо ухает, громко хлопает крыльями и перебирается на ближайший камень. Возмущение его до того забавно, что я почти улыбаюсь. Почти.

– Иллюзия. – Олвитанец выглядит довольным. Лоб его разгладился, плечи расслабились. – Они тут каждые несколько минут появляются, то в одном, то в другом углу. Эта крепкая попалась, обычно и мимолетного касания хватает, чтобы…

Он осекается и снова сдвигает брови.

– Ты их… видишь? – пытаюсь я заполнить неуютную тишину.

Если он не совсем слеп, значит… Я с трудом удерживаюсь от желания вновь попятиться.

Он водит перед собой рукой, словно хочет нащупать трон.

– Вспышки, – бормочет рассеянно. – Любые чары – это вспышки в темноте.

Я слабо представляю, как это работает и чем он эти вспышки видит, но мысленную зарубку делаю. Любые чары… Возможно, это как у нас с Кайо – нам порой достаточно одной пары глаз на двоих, и, как правило, это не мои глаза.

– Какая у тебя птица? – вдруг спрашивает олвитанец, словно и сам думает в том же направлении. – Все ухает и ухает… как филин какой.

– Циккаба[1], – поправляю я. И зачем-то добавляю: – Черная.

Черная циккаба – это красиво. Угольные перья, сверкающие в ночной тьме, огромные круглые глаза да солнечно-рыжий клюв, пестреющий на этом мрачном полотне. Чем не ведьмовская птица? Хотя олвитанец наверняка уже представил себе ворона.

– Хорошо, – кивает он каким-то своим мыслям. – Хорошо. – А после паузы упирает руки в бока и, вскинув голову, будто смотрит в самое мое нутро сквозь свою кровавую повязку. – Ну, и откуда начнешь поиски?

В этот миг в голове рождается столько вопросов, что я даже испугаться как следует не успеваю. Просто ошалело моргаю, уставившись на олвитанца, пока внутри писклявое «как он узнал?» сменяется немного истеричными «зачем он здесь?» и «что теперь будет?». Вслух я произношу лишь сиплое:

– Что?

– Поиски, – повторяет он и делает шаг ко мне, предварительно ударив по расколотому полу перед собой кривой палкой. – Ведун сказал, пришлет ведьму мне в помощь, и ты явилась. Надо управиться здесь побыстрее, я и без того ждал слишком долго.

Прелестно.

Я бесшумно выдыхаю и на миг прикрываю глаза. Толком еще ничего не ясно, но обо мне этот чокнутый слепец точно ничего не знает. Судя по всему, его сюда привело предсказание очередного шарлатана, которых – твоими стараниями – за последние годы развелось по семи королевствам как мошкары. И мне не стоит оглядываться и переживать, что вот-вот появится настоящая, посланная ведуном ведьма.

Не появится. Ни теперь, ни через неделю, ни через год. Скорее уж олвитанец и впрямь высидит яйцо.

Другой вопрос: зачем ему вообще понадобилась помощь чародейки?

Я окидываю его свежим взглядом, стараясь отринуть все еще тлеющий в сердце страх и впечатления от предыдущей встречи. Это совсем другой человек. Он слеп, навеки погружен во мрак, но не испуган. Потрепан дорогой и жизнью на развалинах дворца, но грязь и усталость не в силах скрыть горделивую осанку и повадки воина. Уверена, кинься я сейчас на него, уже на первом шаге буду сбита наземь неказистой палкой.

А еще одежда… выжженная солнцем и изъеденная морозами, латаная-перелатаная, но такие ткани я видела только в детстве, когда пряталась от тебя в сундуке с матушкиными дворцовыми нарядами.

– Твоя рубашка порвется при первом же ветерке, – невпопад говорю я, и олвитанец непроизвольно проводит рукой по груди, теребит шнуровку когда-то яркого и роскошного жилета.

– Зато я знаю, как она выглядит, – отвечает он ровно.

А я понимаю, что по возрасту этих тряпок можно определить день, когда олвитанец ослеп.

– Поиски, – резко напоминает он, не позволяя мне развить мысль. – Времени почти не осталось.

– Боюсь, тебе придется подсказать, что и как я должна найти.

Второй раз за день меня принимают за другого, и второй раз я даже не пытаюсь отрицать. Не вру, но игру поддерживаю. А ведь когда-то даже намек на подобное лукавство отзывался жжением в висках, а уж от откровенной лжи я и вовсе полыхала факелом.

Ты любила эти моменты. Подталкивала меня к ним. И с любопытством безумного ученого наблюдала за моей агонией.

Я по-прежнему жду болезненной отдачи за всякий шаг, направленный против сущности пастыря, но с каждой минутой безнаказанности эта вероятная боль все меньше меня страшит. Наверное, тебя бы разочаровала сегодняшняя я.

Я очень надеюсь, что она тебя разочарует.

Олвитанец молчит слишком долго и как-то слишком сосредоточенно. Затем что-то бормочет себе под нос, трет лоб и наконец произносит:

– Ирманский король знал, как убить эту тварь. Он что-то приготовил. Иначе с чего ей разносить этот дворец по камешку? И оно здесь, я знаю, оно все еще здесь. А как ты его отыщешь – это уже твои ведьмовские штучки. – Он усмехается, широко, надменно. – Оплата будет щедрой, не волнуйся.

Я и не волнуюсь. Точнее, не волновалась, пока он не заговорил. Теперь же с трудом сдерживаю рвущийся наружу поистине ведьмовской хохот.

Разве могло быть иначе? Разве мог слепой олвитанец явиться сюда с отличной от моей целью?

Ты ведь всегда умела заводить друзей.

– Я думала, если ваш Король очнется от чар супруги, то поднимет против нее целое войско, а не одного несчастного рыцаря, поеденного молью.

Я говорю медленно, осторожно, чтобы ни одна капля неуместного веселья не выплеснулась наружу. Впрочем, как и иные чувства – их сейчас во мне с избытком.

– Отныне он и ваш Король тоже, – все с той же усмешкой отвечает олвитанец.

– И все же… боюсь, Королева уже иссушила его рассудок, и смерть ее оставит что Олвитан, что Ирманию в руках безумца. Или вообще без всякой крепкой руки.

Понятия не имею, что за бес в меня вселился и зачем я подогреваю этот спор, но остановиться не могу. Та никчемная толика тьмы, что позволяет мне нарушать заветы света и неизменно искажает любые чары, сейчас словно быстрее бежит по венам и захватывает власть над разумом.

Зато в образ ведьмы эта болтовня вписывается как нельзя лучше.

– Это вряд ли, – уверенно говорит олвитанец, и улыбка его становится шире, но при этом холоднее. – Редкий трон остается пустым надолго.

Мы оба смотрим на пустое место, где совсем недавно сверкал драгоценными камнями иллюзорный трон. Трон, оставшийся ничьим, хотя мог быть твоим.

Мне на плечо, гулко ухнув, усаживается Кайо – похоже, ему надоело наблюдать за столь увлекательной беседой со стороны. Я и сама едва не ухаю: плотный плащ и рубаха, конечно, защищают кожу от его когтей, но весит моя тьма немало.

– Значит, ты радеешь за благополучие наследника, – делаю я вывод. – Младший брат Короля послал на битву с чудовищем слепого рыцаря.

– Младший брат Короля никого не посылал, – пожимает плечами олвитанец, и я уже открываю рот, чтобы сказать какую-нибудь глупость о самоотверженности и инициативе, но тут же его захлопываю.

«Еще совсем недавно правил Олвитаном вредный старик, и было у него два сына. В старшем король души не чаял, воспитывал его по своему образу и подобию, учил всему, что знал сам, да против врагов своих извечных настраивал. А младший принц, запасной, бегал за братцем хвостиком, стремясь поймать хоть отголосок отцовского благоволения. И когда старик умер, а старший из сыновей взошел на трон, младший так и остался при нем неотлучной тенью. С тех пор куда бы ни отправился новый Король – принц стоит за правым его плечом».

Полагаю, спасать девиц из башен братья тоже привыкли вместе. И убивать ведьм.

– Вы крайне отважны, ваше высочество.

1

Вид сов из рода неясытей. Здесь и далее примечания редактора.

Моя темная королева

Подняться наверх