Читать книгу Истории из прошлого - Кристина Устинова - Страница 2

За несколько дней до экзамена в ОДБ меня лишают водительских прав.

Как сейчас помню, на дворе пятница, третье марта – мой день рождения, двадцать четыре года. Я заглядываю в бар. Бесспорно, напиваюсь. Со мной только коллеги по офису. Друзьями их назвать трудно, они просто за компанию – точнее, хотят нажраться на халяву. Вообще, мне за руль садиться – мы еще на работе договорились, что я их отвезу по домам. Но они пьют много и долго, в итоге уговаривают и меня. Если честно, я не особо сопротивляюсь. Спустя год курсов в ОДБ хочется чуть-чуть снять напряжение. Экзамен начнется в понедельник.

В общем, я в баре всего два часа, а умудряюсь выпить, как мне кажется, литров пять крепкого алкоголя. Коллеги вызывают такси и разъезжаются по домам, а мне машину оставлять не хочется. Тогда я встаю и, словно пивной бочонок, ковыляю к выходу. План таков: сесть в машину, уснуть на задних сидениях, а потом проснуться, выпить в баре кофе и уехать по-быстрому домой. Но тут на парковке я сталкиваюсь с Салливаном Мерфи. В руках у него сумка – видать, занимался в спортивном зале за углом. Я киваю ему и хлопаю себя по карманам: сигареты потерялись, а возвращаться в бар за ними не хочу.

– Курить есть?

Внезапно я икаю и едва не падаю, но Мерфи придерживает меня и усаживает на лавку, садится рядом. Он молча закуривает и протягивает мне сигарету. Я затягиваюсь и говорю:

– Ты куришь? Как на это реагирует Пол?

– Мы с ним расстались, – говорит Мерфи и улыбается.

Снова молчание. Мне хочется о многом спросить своего соседа, особенно об его сожителе, но в голове как-то пусто, и я задаю первый пришедший на ум вопрос:

– Мы бок о бок живем, а я не знаю, почему ты пошел в ОДБ.

– Захотелось.

– Да брось! Ну почему же? Я вот устал от рутины, а ты?

Молчит. Внутри я чувствую, как гнев стесняет легкие, нечем дышать. Хочется выбить из рук Мерфи сигарету, чтобы он взбесился и сказал крепкое словцо. Идеальный повод для драки! Но нет. Вдохнув поглубже, я говорю:

– Салли, мы же друзья…

– Иэн, – наконец говорит он спокойно, но твердо, – тебе чего надо? Полтора года не общались, а теперь ты говоришь, что мы друзья.

– Ну да, – отвечаю я. – Мы хотя и не близкие, но друзья…

– Хватит придуриваться. Я, по-твоему, дурак? Не вижу, как ты меня сторонишься? Особенно после того, как я привел к себе Пола, ты меня… – он усмехается, – избегаешь.

Я тушу сигарету и вскакиваю.

– Я? Тебя? Кому ты вообще сдался? Ни черта я тебя не избегаю, тоже мне… Ик!

Мерфи молча выбрасывает окурок и идет к зеленому форду. Во мне ликует внутренний демон, я не трогаюсь с места и жду, когда Салли обернется.

– Че, боишься?

– Не вижу в этом никакого смысла, – бросает он через плечо.

– Ты просто типичный, трусливый педик – вот и все.

Мерфи игнорирует меня. Ну нет, я не дам ему так просто уйти. Придется сменить тактику:

– Салли, подвези меня до дома.

Он садится в машину и заводит мотор. Я не унимаюсь:

– Хм, у тебя форд… Моя «Ковалевская» лучше.

– Каждому свое, Иэн.

Мерфи трогается с места, и форд укатывает в ночь.

Я вздрагиваю и сажусь в машину. Так как начало марта, на улице еще холодина. Салон моей «Ковалевской» превратился в морозилку, а окна и лобовое стекло покрылись инеем. Лучше мне поехать домой – все-таки не до такой уж степени я пьян, да и до дома мне ехать пять минут. А то под утро окоченею здесь, на морозе.

Прошло уже два года после тех событий, но в воспоминаниях иногда проскальзывают смутные проблески, как моя машина трогается с места и набирает скорость. Время подходит к десяти вечера, на дорогах никого, видно только силуэт форда впереди. Я давлю на газ.

Этот момент невозможно забыть. Отметка спидометра достигает девяноста километров в час, и вдруг в голове словно просветление. До меня доходит вся ситуация, весь абсурд происходящего, и я жму на педаль тормоза. Но поздно: «Ковалевская» врезается в форд. Я подаюсь по инерции вперед и ударяюсь грудью о руль. Мерфи отталкивается, съезжает с тротуара и едва не сносит пожарный гидрант. В груди щемит, ноги становятся ватными. Я выползаю из машины на четвереньках, осматриваю выбитую фару на «Ковалевской» и встаю. В голове проносится такая мысль: «Интересно, Салли жив или нет?» Мерфи сам дает ответ на вопрос, выскакивает из машины. Вроде бы цел, только побелел, как полотно. Он бьет меня кулаком прямо по лицу, и после этого я ничего не помню…

***

Вообще, тот вечер не запомнился мне в таких подробностях, кроме, пожалуй, самой аварии. Остальные детали рассказал позже Мерфи. Как бы то ни было, вернемся к делу.

Я просыпаюсь и понимаю, что не могу нормально дышать. Воздух со свистом проникает через разбитый нос. Я его трогаю: на нем повязка, вся в крови. Вокруг меня алкоголики и бичи: они храпят на соседних койках. В воздухе витает запах спиртного, перемешанного с мочой и сыростью. Солнечные лучи едва проникают в камеру через маленькое решетчатое окошко сверху. Кроме храпа и сопения, ничего не слышно. Ни единого звука.

Я поднимаюсь с койки и подхожу к решетке. В костях ломит, кровь стучит в висках, во рту – помойка. Мимо проходит надзиратель. Я окликаю его; мой голос хриплый, хочется пить:

– Эй, выпустите! Какого хрена?

Надзиратель смотрит на меня, усмехается и со словами «Беренс, этот белобрысый очнулся!» уходит. Через несколько минут ко мне подходит немолодой мужчина, подстриженный под «ежик» и с морщинами на лбу. Он встает напротив меня, закуривает и говорит:

– Ну, с добрым утром, голубушка. Как спалось?

      Я хмурюсь.

– Прекрасно. Запахи родные и соседи тихие.

Беренс усмехается:

– Я рад. Жаль только, что нельзя тебе продлить аренду. Ты помнишь, как и почему здесь очутился? Как ты подрезал того парня, Салливана Мерфи.

– Помню, помню… Я был пьян. Признаю, ошибся. Я заплачу столько, сколько нужно.

– То есть, ты сразу же заплатишь пятнадцать тысяч марок?

Слова застревают у меня в горле.

– Чиво-чиво?..

Теперь самое главное – возместить Мерфи убытки. Мне говорят, что он написал заявление. Более того, меня лишат водительских прав на год. И еще: пока я лежал без сознания, механики, к которым обратился Мерфи, подсчитали убытки на пять тысяч марок. Плюс десятка в государственную казну за вождение в нетрезвом виде.

Мне под силу уплатить штраф, ведь у меня есть накопления в тридцать тысяч марок. Поэтому я даю слово сегодня же расплатиться. И меня отпускают.

У самого выхода я слышу слова Беренса:

– Вот же пьянь, а. Господи, я бы сажал таких насильно в реабилитационный центр, но, видите ли, без согласия мы не можем – демократия, черт возьми!

Мне так и хочется крикнуть ему грубое словцо в ответ, но нет, не сейчас. Не в таком положении.

В принципе, административка не помешает моей репутации в ОДБ, но как же машина?.. Целый год без нее ездить придется на трамваях и автобусах. На ровном месте устроил себе проблему, за которую расплачиваться придется год, пока снова не получу права. Ладно… сейчас нужно извиниться перед Мерфи. Что он мне плохого сделал? Ничего.

Короче, я возвращаюсь на трамвае домой, беру часть своих сбережений и смотрю на часы: двенадцать дня. К счастью, в эту субботу в ОДБ нет занятий – мы должны учить теорию к экзаменам. Скорее всего, Мерфи дома, решаю я и стучусь в квартиру напротив. Действительно, Салли открывает мне двери. Судя по мешкам под глазами, он явно не спал. Мерфи скрещивает руки на груди и спрашивает довольно-таки спокойно:

– Протрезвился?

Я киваю и тут же морщусь – головная боль дает о себе знать:

– Салли, извини. Ну, за вчерашнее. Сейчас отдам деньги.

Я вручаю ему часть заначки, а десятку кладу в карман. Мерфи пересчитывает наличные и со словами «В следующий раз обращусь прямиком в суд» захлопывает дверь перед самым носом, а я иду к себе. Прежде чем оплачивать штраф, надо хотя бы протрезвиться.

***

Вот так оно бывает в жизни: вроде бы не общаешься с человеком, а потом вас связывает судьба, и жизнь в корне меняется. Так же произошло со мной и Салливаном Мерфи.

Мы знакомы два года, с тех пор, когда он переехал сюда, на Андреплатц. До того, как я подал заявление в ОДБ, наше общение сводилось только к коротким диалогам за перекуром. Мне о Мерфи известно немногое: например, то, что он из Ирландии. Мы с ним похожи: он такой же мигрант из Соединенного Королевства, только из Белфаста, а я – из Лондона. Квартира ему досталась от покойного дяди по отцовской линии. Мерфи работает в турагентстве, а так он необщительный, мало что о себе рассказывает. В какой-то степени Мерфи по-мужски красивый: высокий, широкоплечий, темноволосый ирландец. Он был бы кумиром многих девушек, если бы не был педиком.

Мой ум не настолько извращенный, чтобы сразу об этом догадаться. Истина открылась тогда, когда он привел к себе на квартиру фитнес тренера, накаченного бородатого немца. Конечно же, это меня привело… в смятение, как минимум.

Мы стали реже общаться. Не то чтобы я ханжа, отнюдь, но все же голубизна для меня чужда. Неуютно стоять напротив человека, у которого может встать от одного вида голого мужского торса. Нет, Мерфи не настолько озабоченный, да и в целом он относится к таким вопросам спокойно. Салли не бьет себя гордо в грудь, но и не стесняется говорить: «Я голубой, и что с того?» По правде сказать, его сложно вывести из себя. Однако, как бы то ни было, мы перестали общаться даже во время перекура, я просто обходил соседа стороной.

Так мы не общались полгода, пока не встретились в здании ОДБ.

Если честно, я пошел туда от скуки. Не люблю рутину – офис, компьютер, одни и те же рожи каждый день. Вот я и записался туда. В принципе, для детектива нужны только четыре вещи. Во-первых, положительный результат медкомиссии. Во-вторых, отсутствие судимостей. В-третьих, хорошие результаты на курсах, которые включают физическую подготовку и знания в области криминалистики. И, в-четвертых, самое главное, сдать экзамен. Через это проходят все, и не важно, на кого ты пойдешь – на «клерка» или «частника».

Здание южно-окружного ОДБ расположено как раз в двух остановках от меня – десять минут на трамвае, улица Йозефа Ковалева.

Все началось двенадцатого марта девяносто девятого года. Как сейчас помню, день морозный, но солнечный, снега нет. Я прохожу в офис, где впервые знакомлюсь со своим будущим начальником, мигрантом из Ирландии, Колином Даффи. Этот худощавый мужичок в очках встречает меня как нового ученика: сдержанно, но радушно. Я говорю ему о своем желании вступить в ряды детективов, показываю все документы и свидетельствования, пишу заявление. После подписей всех бумаг Даффи говорит:

– Занятия проходят по субботам и воскресениям, с четырех до семи. Так специально сделано для тех, кто работает пятидневку. На курсах ученики проходят теорию, стрельбу и просто поддерживают физическую форму. Раз в две недели у нас будет практикум. На нем мы объезжаем полицейские участки и морги.

Я выхожу из кабинета в предвкушении насыщенной и вместе с тем нелегкой жизни, когда придется выбираться из зоны комфорта, бежать на тренировки, а еще разбираться с преступниками… Но, думаю, оно того действительно стоит. По крайней мере, работа уж точно не будет скучной.      И тут начинается самое интересное: едва я выхожу из кабинета Даффи, как вижу напротив кулера Мерфи, с таким же договором и печатью сбоку. Я вскидываю брови:

– Салли? Что ты здесь делаешь?

Он переводит взгляд сначала на меня, затем на мой лист с печатью, хмурится и уходит.

***

Пожалуй, буду краток: мне на него плевать, ему на меня плевать – и все тут.

Лучше расскажу о своей жизни за девяносто девятый год. Да, поначалу было очень тяжело: работа, затем курсы, тренировки. Каждый вечер приходишь уставший и в полном изнеможении, голова пухнет, ноги дрожат – и засыпаешь словно убитый. Более того, в перерывах на обед на работе приходилось учить теорию по криминалистике. Я чувствовал себя студентом, у которого каждая минута на счету. Много раз у меня возникало желание вот так взять и все бросить. В принципе, такая возможность была, ничего меня в ОДБ не держало. Но нет, мне совесть не позволяла этого сделать.

Я смотрел на своих коллег, особенно на тех, кто работает в офисе дольше меня: семь, десять, пятнадцать лет… Они словно зомби, их смысл жизни таков: дом, работа, телевизор, сон. И все! Да, они на выходных ходят гулять с друзьями, в кино, в театры, но чем они занимаются большую часть своей жизни? Подыхают в душном офисе, портят зрение за компьютером, пьют литрами кофе и получают максимум по десять тысяч в месяц – и то, если работать сверхурочно. Все однотипно, никакого разнообразия.

Все стабильно.

Нет, это не про меня. Я уехал из Англии в Арбайтенграунд, понимая, что там меня ждет: сложный язык, оформление документов и черная работа не по специальности. Мне повезло, я почти сразу устроился в офис, где есть удобное кресло, где можно улучшить свои знания языка.

Но сейчас я уже полноценный житель Арбайта. Так почему бы не воспользоваться свободой и не найти более веселую, хотя и рискованную работу?

Вот поэтому я не бросил курсы и старался совмещать учебу и занятия.

***

…Но вот экзамены на носу. В этот важный день мы – толпа из пятнадцати новобранцев – собираемся в актовом зале. На сцену поднимается Даффи в костюме и в наступившей тишине говорит:

– Итак, друзья мои, вот вы и прошли курс по подготовке членов ОДБ. Теперь вам пора показать себя в деле, чему вы научились. Сразу говорю: не рассчитываете на мою помощь. Вы должны научиться самостоятельно раскрывать дела. Обращаться в ОДБ или в полицию можно только по особо крупным вопросам или когда нужно что-то найти по базе. Взаимодействовать друг с другом нельзя. Бывало такое, когда дело по воле случайности приходилось раскрывать двоим. Но в девяноста девяти процентах случаев каждый сам за себя. У всех задания будут разные. Мы посмотрим, насколько быстро и успешно вы умеете раскрывать преступления, у вас на все про все есть максимум неделя. Конечно же, этот срок, если кому-то попадется дело чрезвычайной важности, может и растянуться, но это уже из ряда вон выходящая ситуация. А пока я дам каждому отдельно мелкие задания, как раз для новичков: кражи, измены, преследования… И все в таком духе. Помните, что это запросы реальных людей, они ждут от вас помощи. При успешной сдаче экзамена вас ждет не только настоящая лицензия, но и денежное вознаграждение.

Мы аплодируем. Даффи берет кипу заявлений и раздает каждому по листу. Я вытягиваю, словно лотерейный билет, заявление и читаю его:

«Меня зовут Бриджет Мэри Таузинг. Я проживаю в Южном округе, на Артиллерийской улице, дом 83. Телефон:****

Обращаюсь к Вам с жалобой: пятого января девяносто девятого года, по времени примерно с 19:00 до 20:00, были украдены из моего дома сбережения: сто тысяч марок. В указанное выше время я не находилась дома, пребывала на работе. Домой я пришла около 20:06 и увидела в спальне изменения: документы раскиданы по полу, окно открыто, подоконник в грязи, а денег нет. Проводили экспертизу, никаких биологических материалов, даже в грязи, не обнаружено. Улик также нет. Я обращалась в полицию, но прошел год, а дело так и не раскрыли.

Очень прошу Вас помочь разобраться в этой ситуации.

С уважением,

Б. М. Таузинг.

Дата: 01.03.2000 г.

Подпись…»

***

…Мы сидим с моей клиенткой на кухне и пьем чай. Дом в страшном состоянии. Я прихожу и сразу замечаю трещины на стенах. Пока Бриджет наливает чай, прямо на стол, где стоит корзинка с печеньем, падает штукатурка. Ругаясь себе под нос, хозяйка дома выбрасывает корзинку и разбитый сервиз. Кстати, Бриджет – далеко не красавица. Полная, с грязным пучком волос и в заляпанном халате, она рассказывает мне все в точности, как было написано в заявлении. Затем я спрашиваю Бриджет, кого она подозревает. Оказывается, своего бывшего мужа, Дитмара Таузинга. Сбережения совместные, супруги их копили на ремонт дома. Набралось почти двести тысяч марок, а после развода бывший потребовал свою долю. Бриджет пришлось отдать ему часть денег, на том они и разошлись, а она дальше продолжила копить на благоустройство дома. Для нее Таузинг стал главным подозреваемым по трем причинам: во-первых, он единственный, кто знает, где лежали деньги. Во-вторых, он не являлся в полицию на допросы. И, в-третьих, его пытались найти по номеру машины, который Бриджет хорошо помнила, но, как выяснилось, супруг продал Вольво. Конечно же, по мнению моей клиентки без крайней нужды никто не станет продавать машины, и она думает, что у Таузинга проблемы с деньгами.

Я записываю все показания в блокнотик и затем говорю:

– Расскажите, есть ли у него друзья, родственники?

Она морщится и машет рукой.

– Родственников у него много, но они все в Германии, а вот здесь, в Арбайте, у него есть один друг.

– Может, у него ваш муж?

– Его допрашивали, но безрезультатно. Он говорит, что в последний раз видел Дитмара, когда тот продал ему Вольво. Я говорю: «Но у тебя же была неплохая “Ковалевская”, куда ты ее дел?» А он мне сказал так: «Сломалась, а Диту машина не нужна, вот он ее мне и продал, как другу, в три раза дешевле». Больше он ничего не говорит и не знает.

– Как его зовут?

– Менно Раух.

– Вы знаете его адрес?

– Хе, я своего мужа от него привозила домой после попойки, так что знаю… если он, конечно, адрес не поменял. Раух проживает в Коммунистическом районе, дом сто десять, квартира двадцать два, второй этаж. Он также может быть на работе – это в Андреплатц, на стройке кондитерской.

Я откладываю блокнот и встаю.

– Хорошо, спасибо за информацию. Кстати, у вас есть фотографии Дитмара и Рауха?

Она уходит в зал и возвращается со снимком.

– Дитмар слева, а Раух справа.

Я смотрю на Рауха – лысого, большеглазого человека со шрамом на лице, обнимающего за плечи бородача в клетчатой рубашке. Бриджет отдает мне фотографию, и мы вместе идем осматривать место преступления. За год, понятное дело, хозяйка дома привела все в прежний вид, но она дала мне второй снимок. На нем изображена спальня через несколько часов после преступления. Действительно, все как в заявлении: подоконник грязный, окно раскрыто нараспашку, а на полу лежат бумаги. Деньги находились в шкафу, на самой нижней полке, рядом с документами. Я осматриваю полку – никаких дырок или хотя бы царапин. Тут два варианта: либо действовал профессиональный вор, либо слишком дотошный любитель.

В общем, с блокнотом сведений и фотографией на руках я выхожу на улицу, сажусь в автобус и еду до Коммунистического района.

***

Проходит минут тридцать, скоро я подъеду до назначенного пункта. Все мои мысли обращены к заметкам, пока меня не отвлекает шум за приоткрытым окном. Автобус едет как раз по Андреплатц. На улице стоят двое мужчин и разговаривают на повышенных тонах; у одного из них в руках наручники, а на поясе кобура. Я вглядываюсь повнимательнее, и до меня доходит…

Это Мерфи и Раух.

Я выскакиваю из автобуса и бегу к ним. Между тем Раух говорит:

– На каком основании вы меня арестовываете?

– Вы подозреваетесь в краже, – отвечает Мерфи, – так что дайте мне возможность вас спросить…

– Господи, да сдался мне этот кошак!

– Что ж, потерпевшая утверждает обратное.

Я подбегаю к ним и, тяжело дыша, говорю:

– Герр Раух?.. Вы пройдете со мной?.. Очень важное дело…

Мерфи поворачивается ко мне и приподнимает бровь, а Раух, воспользовавшись моментом, бежит к Вольво. Уезжает. Мерфи садиться в свой форд и говорит:

– Запрыгивай.

Я сажусь в машину, и мы едем за Раухом. Вольво съезжает на встречную, но сталкивается с мопедом. Машину заносит, и она врезается в витрину ювелирного магазина. Прохожие с воплями отпрыгивают в стороны, выходит побелевший владелец и машет кулаками. Мы останавливаемся. Из Вольво, шатаясь, кое-как выползает на четвереньках Раух и начинает ржать. Громко, чуть ли не истерически. Мы берем его под руки и усаживаем на заднее сидение. Я даю ему пощечину, и он затихает. Мы едем до полицейского участка. Там его и допросим, в безопасной для окружающих обстановке.

Я тем временем говорю:

– Вот это встреча, конечно! Что ты тут делаешь, Салли?

– У меня к тебе аналогичный вопрос.

– Но я спросил первым.

Мерфи вздыхает.

– Мне дали задание узнать, кто украл у одной старушки манэки-нэко – японскую статуэтку кота-удачи. Потерпевшая рассказала, как к ней в гости заходил ее сосед, Раух. Он просил деньги в долг, она не давала, и он ушел, а заодно и кот исчез. Я спросил насчет места работы, старуха сказала, что Раух работает на стройке в Андреплатц. Вот я и приехал сюда, застал его как раз во время обеденного перерыва. А ты?

Я рассказываю свою историю. Мерфи кивает и прикрывает глаза.

– М-да, какое совпадение, что мы встретились. Главное, чтобы с таким совпадением не завалить экзамен.

– Не боись, мне Раух нужен как свидетель. Я его допрошу, а потом можешь хоть на каторгу его ссылать.

Мой взгляд падает на зеркало заднего вида: Раух сидит себе, уткнувшись в мобильник.

– Эй, – говорю я и отбираю телефон.

А там незаконченное сообщение с ошибками: «Приезжай в Анд-плтц, меня увезли 2 ООДДДБ быстреее…» Сверху подписано: «ДИТ Т.»

– Это кто? – говорю я. – Таузинг?

Раух скрещивает руки на груди и молчит. Тут я впервые смотрю ему в глаза: зрачки у него расширенные.

– Салли, – говорю я, – похоже, он под кайфом…

Внезапно Раух набрасывается на меня и обхватывает шею одной рукой, а другой царапает лицо. Мерфи тормозит, машина со скрипом останавливается посреди дороги. Салли бьет Рауха по рукам, но тот выхватывает у меня телефон и отправляет сообщение. Я морщусь и чувствую, как из обжигающей раны на щеке течет кровь. Мерфи вырывает телефон у Рауха и дает ненормальному затрещину.

– Быстро сел, гаденыш!

Тот корчит гримасу и отворачивается от нас полубоком, ковыряет дырку в сидении. Я усмехаюсь и трогаю щеку.

– Вот тебе и первая травма на работе.

Мерфи отдает мне мобильник, заводит мотор, и машина направляется в участок. Спустя несколько минут пиликает телефон, появляется новое сообщение: «Хорошо, я как раз в Птичьем квартале, скоро буду». Я читаю его вслух и говорю:

– Похоже, сегодня Вселенная на нашей стороне.

Мерфи смотрит на меня, и я замечаю в его глазах нечто, похожее на смятение.

– Иэн, ты уверен, что здесь нет никакого подвоха?

Не успеваю я ответить, как внезапно чувствую толчок сбоку, и форд едва не съезжает на тротуар. Мерфи выравнивает машину и подается вперед, устремив взгляд на дорогу. Я же смотрю в боковое стекло и вижу такую картинку: к нам сзади подбирается мерседес, а за рулем какой-то парнишка, сзади еще несколько молодых ребят, в том числе и Таузинг. Они кричат и улюлюкают нам вслед. Мерседес снова нас подрезает, но слабее. Я достаю пистолет и стреляю, попадаю в плечо Таузинга. Дитмар откидывается на сидение и с криком хватается за руку. Мерседес снижает скорость, но затем снова набирает обороты. Я еще раз стреляю: первые два раза промахиваюсь, а на третий попадаю в колесо. Парнишку заносит, он летит прямо к нам и буквально прижимает к тротуару. Мерфи цепляется в руль – да так, что белеют костяшки пальцев. Между тем я продолжаю стрелять, попадаю в лобовое стекло: оно трескается, осколки задевают лицо юного водителя. Кровь хлещет из ран фонтаном, часть носа вообще отвалилась. Парнишка выезжает на встречную полосу, где и останавливается. Теперь нас никто не прижимает, но поздно: Мерфи, разогнавшись по полной, уже не успевает затормозить – машина съезжает за угол и летит прямиком к помойке.

Форд наполовину погружается в мусорные пакеты. Я едва не ударяюсь о лобовое стекло. Мерфи вылезает из машины и с нескрываемым отвращением смотрит на мусор. Я выползаю на четвереньках и оглядываюсь: вокруг нас собирается толпа из любопытных зевак. Раух выходит из машины, но, похоже, он даже не собирается удрать: так и замирает на месте, пялясь в одну точку.

– Чего встали? – кричит Мерфи на толпу. – А ну быстро разошлись!

Люди уходят, мы остаемся втроем. Я кое-как поднимаюсь и прислоняюсь к дверце машины: в нос ударяет вонь от объектов и дерьма.

Салли прерывает молчание:

– Ладно, мне надо вытащить машину. Проследишь за Раухом?

Я киваю и встаю возле подозреваемого, пока Мерфи медленно дает задний ход. Под колесами хрустит и крошится мусор. Салли не позавидуешь: мало того, что машина в какой-то жиже, ошметках и огрызках, так она еще вся мятая, а сбоку вообще разодрана. Я говорю:

– Неужели мы поедем в полицию в таком состоянии?

– Да, но я потом отвезу машину в автосервис.

Я киваю, а про себя не перестаю удивляться спокойствию Мерфи, по крайней мере внешнему: я бы уже рвал волосы за свою машину.

Внезапно Раух кидается на меня и хватает за волосы. В глазах темнеет, ноги подкашиваются. Я обхватываю психа и роняю его на землю. Мерфи пытается нас разъединить. Раух царапает его руки до крови. Мы рычим и катаемся посреди мусора, словно три разъяренные крысы, молотим друг друга по спинам, как вдруг до нашего слуха доходит вой сирены.

В этот момент полицейская машина чуть ли не прижимается к форду. Навстречу выходит тот самый человек, что называл меня «пьянью», только в темных очках. Он буквально светится в лучах заходящего солнца и показывает свой значок. Солнечный свет падает прямо на него и отражается на моем лице. Я морщусь и прикрываю глаза рукой, при этом слышу громкое:

– Сержант Бартолд Беренс, южно-окружная полиция. Вы арестованы.

***

Как позже выясняется, полицию вызвали зеваки. Нас втроем привозят в участок и по очереди приглашают в комнату для допроса, однако Рауха сразу изолируют. Он настолько звереет, что чуть ли не вырывает кулер и пытается его кинуть в проходящую мимо женщину. Наркомана уводят, и я с облегчением вздыхаю: все становится тихо и мирно, никаких криков и брани. Только теперь от меня разит за милю, как и от Мерфи и Рауха. Салли же сидит рядом со мной. Брови нахмурены, губы поджаты – он мрачнее тучи. А ведь ему еще надо свою пахучую малышку помыть.

В общем, меня первым приглашает в комнату сержант Беренс, я иду за ним. Мы садимся напротив, он улыбается.

– Вот мы и снова встретились. Разве это не чудесно?

– Я весь свечусь от счастья, разве это не заметно?

– Ты поменьше язви и говори, в чем дело.

Я все ему рассказываю – четко и по полочкам, как оно было. В конце истории сержант неожиданно нагибается ко мне через стол. Взгляд такой пристальный – до глубины души. К тому же, Беренс молчит. Я смотрю ему прямо в глаза и жду. Наконец, он говорит:

– Молодец. А теперь предоставь это дело полиции.

– Ну уж нет, сержант Беренс. Это мой выпускной экзамен.

– И как же ты до него дожил, если так плохо знаешь теорию?

– В смысле?

– В прямом. ОДБ не имеет права мешать полиции, ясно? Все, ваша работа закончена, дальше с этим буду разбираться я.

– Но…

– И еще… – он встает и направляется к выходу. – Если вы будете путаться у меня под ногами, я вас опять арестую. А теперь – на выход.

Беренс отпускает меня и приглашает Мерфи. Странно… у меня такое ощущение, будто сержант чего-то недоговаривает. А может, решил насолить из-за личной неприязни? Не знаю. В общем, Салли допрашивают максимум минут пятнадцать. Когда он выходит, я спрашиваю, как прошел допрос. Мерфи пожимает плечами: мол, ничего особенного. Я рассказываю про угрозы. Он пожимает плечами.

– Если уж говорить про законы, то полиция также не имеет права препятствовать ОДБ… Хм, может, позвоним Даффи, уточним?

Я киваю, и Мерфи подходит к аппарату, набирает шефа. Даффи берет трубку:

– Алло. Это ты, Салливан? Что с вами случилось?

Мы объясняем ситуацию. В итоге Даффи говорит:

– М-да, похоже, дело принимает серьезные обороты. Ладно, сделаем так: вы продолжайте искать подозреваемых. Слова сержанта – ложь. Он не имеет права вас арестовывать, зная все обстоятельства. Ладно, с ним мы позже разберемся, а для вас двоих у меня есть такой совет: для быстрого завершения дел предлагаю вам на время объединиться. Да, это запрещено, но раз такая ситуация, ничего не поделаешь. Если что, экзамен пройдете оба, не волнуйтесь. Главное – раскройте дела.

С этими словами он вешает трубку. Мы с Мерфи переглядываемся. Я чувствую за спиной пронзительный взгляд сержанта Беренса. Игнорируя его, мы выходим на улицу, где царит вечерняя мгла, а по ногам дует морозный ветер. На часах десять вечера. Я на ходу закуриваю и говорю:

– Ну, что скажешь насчет идеи герра Даффи?

Мерфи пожимает плечами:

– А что, у нас есть выбор?

– Ладно, есть идеи… напарник?

Он усмехается.

– Давай лучше до завтра подождем. Уже поздно, я устал – тем более, никуда мы в такой час не попадем. Предлагаю так: до завтра Раух по-любому оклемается, можно будет его допросить. А ты как? Со мной или поедешь сразу в больницу, к Таузингу?

– Пожалуй, я с тобой, а то после погони у меня к Рауху появились вопросы. Нельзя это оставлять просто так.

Мы садимся в машину, Мерфи заводит мотор. Я пристегиваюсь и говорю:

– Раз уж судьба нас связала, то скажи, какие планы на будущее? После того, как сдашь экзамен.

Салли смотрит на меня и улыбается:

– Вообще, я хочу быть «частником». Хочу открыть свою контору, вести дела… Я деньги на это коплю.

– Но как же расходы? Заработок у тебя будет нестабильным…

– Иэн, надо что-то пробовать в жизни. Вот ты, например, почему пошел в ОДБ?

Я объясняю ему причину. Он говорит:

– Просто смотри, как бы так не получилось, что ты с одного офиса на другой перешел. Чем детективный «клерк» отличается от офисного? Практически ничем. Я изначально хотел быть им, но, когда ознакомился с обязанностями, то понял, что там, кроме расследований, еще работа с бумагами и формами для заполнения заявлений. Да и редко когда дело, посерьезнее измен или мелких краж. Короче, скука смертная.

Я ничего не отвечаю. Слова напарника заинтересовывают меня; надо будет уточнить у Даффи…

Мы заезжаем на круглосуточную автомойку, где Мерфи самостоятельно моет машину. Увы, но вид у нее становится еще хуже: жижа оставляет за собой большое пятно, от которого воняет. После автомойки мы едем домой, время приближается к полуночи. Уже у лестничной клетки Мерфи желает мне спокойной ночи и уходит.

Я улыбаюсь ему вслед. Несмотря на то, что Салли педик, он, в принципе, человек неплохой и не заносчивый.

Ну ладно, пора на боковую.

***

Ровно в десять Мерфи стучится ко мне, и мы едем в участок. На месте Беренса сидит другой человек. Он говорит, что у сержанта выходной. Я пожимаю плечами и требую встречи с Раухом: он как раз должен был прийти в себя. Нас ведут к самому дальнему изолятору, где сидит подозреваемый, весь помятый и жалкий на вид, поникший. От него разит помойкой.

Пожалуй, я не буду тратить время на описание допроса. Раух молчит, словно воды в рот набрал. Даже не говорит, откуда у него наркотики. Даже его телефон никаких результатов не дает. Тогда Мерфи предлагает узнать адрес больницы, куда доставили Таузинга и того парнишку, который сидел за рулем мерседеса. Полицейские пробивают для нас адрес (Ульрихштрассе), и мы едем туда.

Там выясняется следующее: Таузинг оправился от ран и всего час назад выписался. Никто не знает, куда он пошел. Парнишка, которого, кстати, по документам зовут Джакоб Христманн, пока лежит без сознания. Нас с Мерфи, как детективов, допускают к его вещам. Из карманов брюк я достаю телефон – обычный сотовый, ничего сверхъестественного. Первым делом мы проверяем контакты, среды которых есть интересные находки: «папа» и «больница Мария». В sms высвечивается сообщение от Таузинга, написанное полчаса назад: «Как выпишут, приходи к бате. Я буду у него на проповеди».

Мерфи прерывает молчание:

– Значит, отец Христманна – священник? Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь. Детская больница при церкви Святой Марии, она находится на Северном округе. Скорее всего, Джакоб – сын преподобного Якова.

– Думаю, тогда мне стоит ехать туда из-за Таузинга. Ты как?

– Отвезу. Может, что-то насчет Рауха выясню, посмотрим. Все равно тот ничего не говорит.

Я киваю, и мы направляемся к выходу.

***

До больницы минут сорок, не меньше. Чтобы как-то скрасить поездку, я говорю:

– Кстати, откуда ты знаешь преподобного Якова и больницу Святой Марии? Я ни разу о ней не слышал.

Мерфи рассказывает, как одна из его многочисленных теток попала туда с тяжелобольным ребенком. Они пролежали в больнице месяц, мальчику делали операцию на сердце. Тетка и так сидела на валерьянках и была на грани нервного срыва, а тут еще вдобавок такой случай: молодой человек напился и наблевал в клумбы, прямо под окном. Поднялся скандал, хулигана арестовали. А в полицейском участке выяснилось, что этот молодой человек – сын преподобного Якова. Так Мерфи узнал и о больнице, и о безбашенном сыне священника.

Я закатываю глаза и думаю: «Боже, он молится за больных детей в то время, когда его сын бухает, как черт».

Некоторое время мы молчим. К полудню температура поднимается до пятнадцати, но открываешь окно – сразу сквозит. Глаза слипаются, аппетита нет. Мне ничего не остается, как расстегнуть несколько пуговиц и обнажить свой кругленький животик.

Мерфи говорит:

– О боже, разлегся тут, светишь своим пузом.

– Слышь, Аполлон херов, за своим пузом следи.

Я открываю глаза и стукаю его по прессу. Раздается глухой удар, руку пронизывает боль. Я дую на ушибленное место, а Мерфи сидит себе и смеется.

– Что за…

– Это защита, – он поднимает одной рукой футболку, и я вижу бронежилет.

– Ты странный человек, Салли. Кстати, ты мне так и не рассказал вчера, почему пошел в ОДБ.

Мерфи, не отрывая взгляда от дороги, расстегивает жилет и приподнимает его. Я не могу сдержать смачного ругательства: на животе у Салли следы от швов и несколько небольших, но глубоких шрамов.

– Полтора года назад на меня напали пьяные малолетки во время утренней пробежки в парке. Их было трое, я один. От первого отбился, а второй достал пневматический пистолет и попал мне в живот. Я почти месяц пролежал в больнице, у меня была дырка, операцию делали. Благо, органы не задело, жив остался.

Смутно вспоминается, что я два месяца не видел Мерфи – только его сожителя, и то изредка. У меня еще возникла мысль: а не переехал ли Салливан Мерфи? Потом он вернулся, и это как-то позабылось, а теперь вот – всплыло. Мерфи рассказал, как он восстановился спустя два месяца, а малолеток полиция никак не могла найти. Так прошло полгода, и Салли нанял знакомого частного детектива. Тот содрал с него очень неплохие деньги, зато работу выполнил. Дальше последовали суд, наказание, и сама история забылась, а на Мерфи след оставила – как в прямом, так и в переносном смысле. Он понял, что люди неплохо наживаются на расследованиях, да и работа нескучная, особенно у «частников». К тому же, Мерфи еще признался, что ему несколько спокойнее будет ходить с пистолетом и значком ОДБ. Салли стал заниматься тхэквондо и купил на всякий пожарный бронежилет. И кстати, от Мерфи ушел фитнес тренер. Тот не поддержал идею относительно ОДБ и, тем более, с частным бизнесом, – много рисков и вообще это очень затратное дело. Они расстались, Мерфи закурил, иногда не брезгует даже пиво выпить.

Он замолкает. Я также молчу. Мы едем по пробкам, тихо играет радио, а вдалеке можно услышать пение птиц. Солнце печет еще сильнее. Я прикрываю глаза и засыпаю…

***

Мы останавливаемся у ворот больницы и идем туда. Участок большой: три корпуса по разным концам территории, а по центру церковь. На входе висит табличка: «Северо-окружная детская больница при церкви Святой Марии». На территории много народу, особенно матерей с детьми. Мы показываем курсовые (то есть временные, на момент экзамена) лицензии охранникам, и те нас пропускают. Я прихлопываю себя по кобуре, а сердце стучит еще сильнее, стесняя легкие. Интуиция мне подсказывает: лучше не выпускать из рук пистолет. Она меня никогда не подводила. И вообще, интуиция – главное оружие детектива, она намного полезнее даже пистолета.

Мы заходим в церковь. Запах свечей, фрески на стенах, мозаики… Никого нет, кроме старенькой, практически беззубой уборщицы, которая моет полы между скамейками. При виде нас она улыбается и говорит:

– Вам чаво, голубчики?

– Здрасте, – говорю я и улыбаюсь. – Нам нужно поговорить с преподобным Яковом.

– Он щас на семинаре.

– Что за семинар, если не секрет?

– Это семинар, типа, – как у вас там, молодежи… «психиатрический»?

– Может, психологический?

– Во-во! Преподобный Яков учит девонек уму-разуму, те приходят покаяться там… Там еще пацанчики ходют, я так думаю, там какой-то общий сбор. Яков говорит, так он молодежь приучает к церкви, а то уже совсем в церковь не ходют.

Мы с Мерфи переглядываемся. Я слышал о семинарах в рамках церкви, но никогда там не был. Что ж, очень интересно.

– А где, матушка, эти семинары проходят? Мы тоже хотели бы их посетить, – говорю я.

– Справа, мальчики, в подвале. Только осторожнее, на ступенях скользко! Если чаво надо – зовите.

Старушка уходит во двор, а мы идем к подвалу. Дверь деревянная, с металлической ковкой. Первым спускается Мерфи, его рука тянется к пистолету. Уже на последних ступенях слышатся смех и рок. Я также берусь за оружие. У меня не так складывалась картинка при словах «церковные семинары». Мерфи стучится, никто не отвечает. Он стучится еще раз, и музыка затихает. У меня засасывает под ложечкой.

Наконец, дверь открывает сам преподобный Яков, в черной сутане. Вот только от него разит пивом, а за спиной ничего не видно. Зато слышны голоса – как женские, так и мужские.

– Добрый день, молодые люди. Вам что-нибудь нужно?

Мы показываем лицензии, и я говорю:

– Да. Нам нужен Дитмар Таузинг.

– У нас сейчас…

– Яков, ну что у тебя там?

Голос знакомый… До меня доходит: это сержант Беренс. Яков переводит взгляд сначала на меня, затем на Мерфи и уже хочет закрыть дверь, но нам ничего не остается как пройти внутрь. Не останемся же мы ждать конца семинара.

Перед нами предстает помещение с низким потолком, где из мебели только столики да диваны. В ноздри впивается сигарный дым, словно он так и ждал, когда его выпустят на волю. Беренс и Таузинг, голые по пояс, лежат на диване в обминку с тремя девицами. Кроме них еще есть девушки в компании с теми самыми парнями из мерседеса. На столах – шприцы, пиво, карты и магнитофон. При виде нас мужчины подскакивают, девушки вскрикивают и прижимаются к дивану. Я пытаюсь объяснить им про мирные намерения, но тут сержант достает пистолет. Мы отскакиваем в разные стороны. Пуля попадает в перила. Я стреляю в люстру, та падает прямо на диван, прижав одну из девушек. Сержант с бранью отскакивает, а Яков кидается на нас с кулаками, но я бью его в челюсть, и он падает. От разбитой люстры поднимается дым. Воспользовавшись моментом, мы бежим наверх: надо срочно вызвать подкрепление. У входа поджидают охранники. Они нацеливают на нас пушки. Я кричу:

– Идиоты, опустите. Мы из ОДБ!

Мы показываем лицензии, а между тем в церкви слышны выстрелы. Охранники стоят как вкопанные.

– Вызывайте полицию! – ору я.

Наконец, один из них бежит к будке, другие нас отпускают. Еще трое охранников заходят в церковь и через несколько секунд выводят преподобного Якова. Часть пуговиц от сутаны не застегнута, видно заляпанную майку. Только позже я понимаю, почему он так сделал, а пока мы направляем на него пистолеты.

– Братья! – кричит нам Яков и поднимает руки. – Это не то, о чем вы подумали…

– Среди больных детишек… – говорю я, сжимая пистолет до такой степени, что белеют костяшки пальцев. – Откуда у простого священника деньги на шлюх и мерседес для отпрыска?

– Сын мой…

– Сдавайтесь, – говорит Мерфи. – Вы обвиняетесь в нападении на стражей порядка.

Преподобный Яков улыбается:

– Я прошу прощения у вас и у Господа. Но не за себя, а за сержанта. На вас я не хотел нападать, я бежал к сержанту. Если уж на то пошло, то напали на самом деле вы. Вот ты, сын мой, послушай… – он делает шаг вперед, и теперь его с Мерфи разделают всего пять метров. – Давай не будем ссориться, ладно? Господь навряд ли хотел бы этого.

– Он навряд ли бы хотел, чтобы Его дети так себя вели в подвалах церкви.

– Это они, это те извращенцы… Попутал бес, попутал, – Яков вздыхает. – Ох, сын мой, давай будем милосердны.

– Поднимите руки вверх, и никто не пострадает.

Вместо подчинения Яков внезапно хмурится и изрекает, как на проповеди:

– Эх, гореть тебе в Аду, содомит!

С этими словами он достает из-за пазухи пистолет и стреляет Мерфи в живот. Салли падает на четвереньки, а затем лицом вниз. У меня сердце подскакивает и уходит в пятки. Я бегу к Мерфи и кричу:

– Салли!

Он, белее мела, кряхтит и поворачивает ко мне голову.

– Кажется, ребро сломано… А ты еще говорил, что жилет – странное решение.

Охранники окружают Якова и отнимают у него оружие. Не успеваю я наклониться к Мерфи, как из церкви выбегает Беренс, полностью одетый и вооруженный. Он направляет пистолет прямо на меня. Я отскакиваю от Салли и бегу к кустам. В ушах слышно только вой ветра и свисты пуль. Спрятавшись в тени листвы, я стреляю и попадаю в руку Беренса. Тот с бранью роняет пистолет и бежит в мою сторону. Рубашка темнеет от крови. Не успеваю я опомниться, как Беренс прыгает на меня, и мы кубарем катимся к деревьям. Картинка мелькает перед глазами, я ни на чем не могу сфокусировать взгляд – только слышу хрипы да крики мирных пациентов вдалеке. Кровь противника пачкает мне одежду, перемешивается с грязью и листвой. Мы останавливаемся, все плывет перед глазами. Я пытаюсь подняться, но Беренс, уже без оружия, садится на меня и хватает за горло. Я бью его дулом по голове, но он не ослабляет хватку. Тогда я отбрасываю оружие и царапаю руки. Из ран течет кровь, но нет! Горло сдавливает, мне трудно дышать – не то, чтобы кричать и уже тем более позвать на помощь. Лицо краснеет, глаза навыкат, рот жадно пытается поймать остатки кислорода. Сколько нужно на удушение? Минута? Две. Я раскидываю руки, пытаясь нащупать что-то с острым концом… Вот! Сучок. Я беру его и вонзаю заостренный конец в руку Беренса, грозясь проделать дыру. Наконец, сержант ослабляет хватку, а мои легкие могут нормально дышать. Я снова беру пистолет и бью Беренса прикладом по голове. Сержант падает на землю.

Я пользуюсь моментом и надеваю ему наручники.

Издалека, со стороны ворот до меня доходит вой полицейской сирены. «Наконец-то, – думаю я, – приехали!»

***

В итоге всех, кто находился в подвале, арестовали. Нас с Мерфи осматривают врачи, допрашивают в полиции – в общем, привычная процедура, так сказать. Вскоре, спустя почти неделю после ареста, до нас доходят подробности жизни подозреваемых – Яков строил на девочках очень неплохой бизнес, воруя каждый лишний пфенниг из благотворительности. Беренс не просто так его покрывал – он был его постоянным посетителем «на семинарах» и вдобавок получал неплохие деньги. А у Джакоба Христманна были связи на черном рынке, где он закупался наркотой и делился ею со знакомыми – вот откуда она оказалась у Рауха.

И кстати, о нем же. Догадки Бриджет не подтвердились – деньги на ремонт украл не Таузинг, а Раух из-за своей лени. Дело в том, что он всю свою жизнь не работал и жил на шее у матери, а год назад она померла от инфаркта. Раух устроился на стройку и получал на руки совсем немного. К тому же, со слов соседей, он любил выпить. Но тут еще завязалась проблема с кредитом на машину, который до конца жизни оплачивала мать. И, между прочим, она специально брала кредит на такой неплохой подарок на день рождения сына. Раух забил на кредит, и в итоге из-за долгов у него изъяли «Ковалевскую». Таузинг тогда подарил ему Вольво по очень низкой цене. С деньгами же он не мог помочь, да и в последнее время стал чаще проводить время с богатым Джакобом. Раух также просил у молодого Христманна деньги. Тот давал их, но вскоре начал отказывать: «Смысл, если ты их пропиваешь и не возвращаешь?» Тогда Раух вспомнил слова Таузинга про сбережения Бриджет. Он вломился к ней в дом, пока она была на работе, и выкрал деньги. Спустя год Раух пропил всю сумму и от безысходности украл японскую кошку у соседской бабушки.

Короче говоря, вот до чего может опуститься человек.

Но это сейчас не главное. После того злополучного дня я просыпаюсь от утреннего звонка Даффи: тот просит нас с Мерфи немедленно приехать в здание ОДБ.

Мы едем туда. У меня на шее остались синяки, я иногда их трогаю – болят. Но благо, горло не пострадало. У Мерфи на животе осталась большая гематома, ему перевязали то место, где сломано ребро, поэтому он сидит прямо, по струнке. Мы едем в полном молчании, не выспавшиеся и злые, но как только приезжаем, нас с порога встречают чуть ли не аплодисментами, и Даффи…

Он вручает нам лицензии!

Теперь мы – полноценные члены ОДБ.

***

После вручения грамот мы отправились в бар и сейчас сидим, на радостях уплетая ледяной эль.

– Ну, что теперь будем делать? – говорит Мерфи.

Я пожимаю плечами:

–Знаешь, я скажу так: мы с тобой неплохо поработали.

– Да, это уж точно. Испугался, когда в меня выстрелили? Что я коньки отброшу.

– О, боже, что бы я без тебя делал! Ну, было бы неприятно. Знаешь, удивительно, как нас судьба связала: то живем вместе, то работаем… Будем работать, наверное. Если ты не против.

– В смысле?

– Я могу скинуться на твою идею с бизнесом. Если ты, опять же, не против.

Он несколько секунд молчит, а затем смеется:

– Да ладно! Неужели ты этого, правда, хочешь?

– Ну, почему бы и нет? Я тут подумал над твоими словами по поводу «клерков», да еще расспросил секретаря… В принципе, ты был прав. Даже противно стало: офисный клерк, «клерк» из ОДБ… Клерк как ярлык. Я просто предлагаю, мы могли бы вместе работать, раз уж у тебя в планах открыть свое детективное агентство.

– Не думал я, что ты захочешь работать с педиком.

– Как минимум ты не лезешь ко мне, не действуешь на нервы и подвозишь меня.

– Я просто пытаюсь к тебе так подкатить.

На секунду я замираю с кружкой в руках, а он откидывается назад и ухмыляется:

– Ну что, купился?

Я хмурюсь.

– Прекращай свои шутки, ладно? Тем более, ты больше меня, мне страшно с тобой наедине оставаться… И вообще, я серьезно.

– В принципе, работать вдвоем – это весело, я так думаю. И если ты на это реально готов, если ты внесешь деньги, то – добро пожаловать.

– Что ж, – говорю я и поднимаю кружку, – за наше новое дело!

– За частный бизнес!

С этими словами мы чокаемся и пьем эль до дна.

Глава 2