Читать книгу Господь – мой брокер. Семь с половиной законов духовного и финансового роста - Кристофер Бакли - Страница 6

– Так, – произнес брат Боб, – «Яблоко» мы уже отведали, а вот и Ева.

Со времени последних событий миновал месяц. Аббат еще глубже погрузился в труды Чопры, заставив братию изучать книги и других гуру самосовершенствования. Посылать меня в Чили за вином он передумал, сосредоточившись вместо этого на планах, которые он именовал «перепозиционированием» Каны. Провозгласив, что более не будет никакого «мелкого мышления», он уехал на курорт в Калифорнии – поприсутствовать на семинаре с участием самого Дипака Чопры. Узнав стоимость этого, как назвал его аббат, «выездного семинара», я был, мягко выражаясь, ошеломлен. Как гласила брошюра с именем Чопры на обложке, официальное название семинара – «Путешествие в Беспредельность». Только увидев счет, я понял, о чем идет речь: перелет первым классом (ну, еще бы!), плата за семинар и учебные пособия, четыре дня на спа-курорте «Экстраваганца» – «всего» 8324 доллара и 19 центов. Примерно столько мы тратили на еду за целый год. Но я был ошеломлен еще больше, когда аббат вернулся в длинном лимузине, да еще в компании весьма привлекательной особы.

Ее звали Филомена; лет около тридцати, с большими, полными очарования ореховыми глазами, короткой стрижкой а-ля «девчонка-сорванец» и фигурой, о которой мне, как монаху, лучше на страницах сего повествования умолчать. Как выяснилось, родом она была из Ричмонда в штате Виргиния, а стало быть, обладала и шармом, и мягким говором истинной южанки (правда, как слишком скоро стало очевидным, хватало в ней и доброй конфедератской стали).

Аббат познакомился с ней на семинаре Чопры. Филомена работала консультантом по менеджменту у Beal’s & Bubb – международной компании со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Как оказалось, леди была весьма заинтригована, встретив настоящего аббата на семинаре Чопры, а аббат испытал те же чувства при встрече с последовательницей Чопры, отлично разбирающейся в маркетинге. Он тут же нанял ее (за сумму, вспоминая которую я краснею до сих пор), чтобы «добиться максимального признания торговых марок “Аббатское” и “Кана” с упором на потенциал роста». Я, правда, заметил, что в контракте ничего не говорилось о фактическом улучшении нашего вина как такового.

За полуденной трапезой аббат официально представил леди монастырскому сообществу. Монахи старшего возраста слегка поворчали насчет присутствия женщины в монастыре. Дама коротко (но, должен признать, убедительно) рассказала о своем опыте работы. Она была в составе финансовой группы, которая сумела утроить продажи автомобилей компании «Крайслер» в Японии.

– Японские дилеры «Крайслера» не сразу примирились с присутствием в команде женщины, – сказал Филомена. – Но их настрой резко изменился, когда они оценили влияние нашего маркетингового плана на уровень продаж.

Я восхитился ее ловкостью – ведь это было не что иное, как деликатный способ заявить: «Я знаю, что в монастырях не привыкли к виду юбок, но дайте мне шанс!»

Когда она закончила выступление, отец настоятель одобрительно закивал.

– Если эта леди смогла убедить японцев водить американские машины, – произнес он, – то сможет и убедить американцев, что вино Каны приятно на вкус.

Брат Боб поднял руку:

– Так план заключается в том, чтобы сделать наше вино приятным на вкус?

– Разумеется, мы подумаем и об этом, – сообщила Филомена.

– Хорошо, – сказал аббат, – давайте постараемся не увязнуть в деталях. Филомена, у нас есть традиция – во время еды кто-нибудь читает вслух. Не окажете ли нам честь? Может, что-нибудь из того, что мы изучали на семинаре? «Семь духовных законов успеха?»

– Если вы не против, – возразила Филомена с приличествующей скромностью, – я бы предпочла кое-что другое. Это книга, которая много для меня значит. – Филомена открыла свой портфель и извлекла потрепанное издание в мягкой обложке. – Вот она. «Поющие в терновнике».

Аббат слегка смутился.

– О… Вот как. Вам нравится эта книга?

– Я перечитывала ее восемь раз.

– О…

Монахи переглянулись.

Филомена выбрала главу, где рассказывалось о финансовой дилемме, вставшей перед главным героем романа – красивым священником: принять громадную сумму денег некой пожилой леди, завещанную Церкви в его лице, или отказаться от них в пользу родственников леди, заслуживших эти деньги тяжким трудом. Филомена читала о том, как священник принял мучительное решение принять деньги. Аббат был так захвачен моральным выводом из прочитанного отрывка, что попросил Филомену продолжить чтение. Та отказывалась, но аббат настоял, и мы слушали, как терзаемый страданиями священник скакал верхом с представительницей обездоленного семейства – прекрасной юной племянницей старой леди по имени Мэгги.

Нам всем было не слишком комфортно слушать, как девушка, почти еще подросток, подвергла испытанию священника, давшего обет целомудрия. Голос Филомены, ласкавший наш слух, зазвучал тише, когда она читала его отповедь девушке: «Только не привыкай к романтическим мечтам обо мне, это не годится. Я никогда не смогу относиться к тебе так, как будет относиться муж. Я совсем не думаю о тебе в этом смысле, Мэгги, понимаешь? Когда я говорю, что люблю тебя, это не значит – люблю как мужчина. Я не мужчина, я священник»[19].

Филомена продолжала читать: теперь пастырь пытался утешить девушку, обняв ее:

«Он обнимал ее, но совсем не собирался целовать. Запрокинутого к нему лица было не разглядеть – луна уже зашла, стало совсем темно. Он почувствовал, как его груди внизу касаются острые маленькие груди… волнующее, удивительное ощущение. И еще удивительней – так естественно, словно давным-давно привыкла к мужским объятиям, она вскинула руки и крепко обвила его шею».

Аббат вежливо кашлянул и поднялся на ноги.

– Очень мило. Спасибо, Филомена. А теперь нас всех ожидают дела.

Филомена поселилась в мотеле неподалеку, но мы ежедневно встречались с ней для работы над маркетинговым планом. Встречи происходили в тесном и обветшалом кабинете аббата, который Филомена как-то в шутку окрестила «бизнес-люксом». Мне это показалось просто брошенным вскользь замечанием, не лишенным юмора, однако аббат воспринял его всерьез.

– А знаете, – сказал он мне чуть погодя, – Филомена права.

– Насчет чего?

– Нам действительно нужен бизнес-люкс. Только взгляните! – и он указал на потертую дверь, служившую столешницей, ветхие шкафчики, устаревшую пишущую машинку и отваливавшуюся кусками штукатурку. – Это совсем не первый класс, брат Тай.

– По-моему, все не так уж плохо, – ответил я. – Не думаю, что Филомена имела в виду что-то особенное.

– Я думаю, она предпочла бы более достойное место для работы.

– Не уверен, что понимаю вас, – осторожно отозвался я. – Так кому нужен кабинет побольше размером – вам или ей? Или вы хотите, чтобы у Филомены был большой кабинет?

– Вы слишком уходите в детали. – Аббат наставил на меня палец. – И как вы собираетесь открыть для себя Поле безграничных возможностей в этой… кладовке?

Я начал бояться, что аббат намерен пуститься во все тяжкие, чтобы произвести впечатление на Филомену, – занятие, которое в последние дни приобрело необычайную популярность в стенах Каны. С некоторых пор монахи стали уделять большее внимание своей внешности: гладили рясы, завязывали причудливыми узлами пояса. Даже брат Джером подбирал носки в пару. А однажды, когда братия в часовне распевала хвалебную песнь страданиям De Doloribus Extremis[20], сочиненную святым Фаддеем, брат Боб толкнул меня в бок, указав на стоявших перед нами монахов:

– Ничего не замечаешь?

Продолжая тянуть вирши святого Фаддея о колючих кустах куманики, я глянул, куда мне показали. Кажется, чего-то недоставало – но вот чего? И тут меня осенило: исчезли характерные выбритые места на головах монахов, именуемые тонзурами.

– Дивитесь все: зачес а-ля Кана, – прошептал брат Боб.

Филомена, похоже, смутилась, когда аббат сообщил, что хочет расширить свой кабинет, и попросил ее совета.

Она скромно сказала:

– Дизайн интерьера – совсем не мой профиль. Если бы вы видели мои апартаменты, – засмеялась она, – то сразу бы передумали со мной советоваться.

Аббат нежно коснулся ее руки:

– Мне ценен любой ваш совет. Благодаря вашим усилиям Кана расширит свою деятельность. Нам еще долго работать вместе. Я хочу, чтобы вы были довольны.

Филомена залилась румянцем, и мне пришлось нарушить выразительное молчание, начав напевать De Doloribus. Возможно, подумалось мне, именно сейчас бессмертной душе аббата было бы полезно поваляться в колючих кустах.

– Я подумаю, кого вам рекомендовать, – пообещала Филомена.

Вот так и получилось, что неделю спустя в нашу жизнь вошел Эллиот.

Точнее, он не вошел, а въехал – на черном седане, во всем черном с головы до ног, включая очки в тяжелой черной оправе (в которой, как я заметил, не было стекол).

– Будь у тебя такое лицо, – объяснил он потом, – ты бы тоже задумался о том, как его приукрасить.

Мне лично его лицо показалось совершенно нормальным. Впрочем, возможно, что мои эстетические стандарты не отличались такой изысканностью, как у Эллиота. Недавно его компания по дизайну интерьеров переехала из Сохо, квартала в Нижнем Манхэттене Нью-Йорка, где располагаются многочисленные художественные галереи и мастерские. Видимо, с точки зрения Эллиота, этот район больше не соответствовал понятию престижности. «Сохо, – сказал он, – больше не котируется».

Его новая штаб-квартира расположилась в бывшем здании бойни (район мясокомбинатов).

– Обожаю необычные места, – заявил Эллиот. – Когда Филомена сказала, что речь идет о монастыре, я тут же решил, что готов немедленно выезжать.

Правда, когда он оказался здесь, его энтузиазма, по всей видимости, поубавилось. Экскурсию по Кане совершил в полном молчании. Затем мы вернулись в кабинет аббата, чтобы выпить чаю.

– Ну что ж, – набрав полную грудь воздуху, сказал Эллиот, – здесь есть кое-что любопытное.

– Боюсь, вы заметили, – вставил аббат, – что мы не слишком заботились о поддержании Каны в лучшем виде.

– Ну, вы занимались другими вещами, – возразил Эллиот, изучая потрескавшийся линолеум.

– Раньше пол был мраморным, – сказал аббат.

– Люблю старый линолеум, – отозвался Эллиот. – Но в работе его не использую.

На секунду повисло молчание, потом аббат произнес:

– Понимаю.

– Итак, – заключил Эллиот, ставя чашку на картонную коробку, служившую кофейным столиком. – Сначала – хорошие новости.

Он глянул в окно.

– Здесь достаточно свободного места для реконструкции. Кое-кто из моих клиентов заложил бы душу за ваши владения. Можно снести стены – лучше всего отбойным молотком. Много места для… так о чем мы говорим? Начнем с основного – приемная, кабинет. Конференц-зал. Зал с экраном – для проведения совещаний. Атриум? Можно спроектировать атриум. При таком освещении без атриума не обойтись. Ничто так не успокаивает, как фонтан. Может, соорудить его там, где вы молитесь, или вы предпочитаете какое-нибудь другое место? Вообще-то, – сообщил он, не дожидаясь ответа, – фонтан в молельне – очень интересная идея.

– Полагаю, аббат имел в виду что-то менее грандиозное, – вставил я.

– Минутку, – сказал Эллиот. – Кажется, мы кое о чем забыли.

– Да, – заметил я, – о цене.

– О винном погребе! Вы же занимаетесь виноделием! Это же самое главное ваше занятие… то есть я, разумеется, имел в виду, что вино, конечно, еще не все. Но ведь вы именно этим занимаетесь. Так о чем я? Ах, да – как там говорится в Библии? Не прячут лампу под спудом?

– Под сосудом, – возразил я. – «Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом»[21].

– Прошу вас, брат мой, – сказал аббат и повернулся к Эллиоту. – И какого рода… общее впечатление вы имеете в виду?

– Удобство и аскетизм, – сообщил Эллиот. – Все должно вызывать в уме мысль об обете бедности, но не о дешевизне – мы ведь не этого хотим, не так ли?

Определенно, о дешевизне речь не шла. Первичная смета на бизнес-апартаменты аббата (которые теперь больше напоминали целый комплекс VIP-помещений) тянула на 1,3 миллиона долларов. Я напомнил, что таких денег у нас нет, чем вызвал суровое осуждение за неумение мыслить масштабно и получил задание добыть деньги, «где бы они в данный момент ни находились».

Аббат показал книгу Дипака Чопры под названием «Семь духовных законов успеха»[22], обратив особое внимание на четвертый – Закон наименьших усилий: «В конечном итоге вы обретаете такое состояние, при котором не делаете ничего, получая все».

Поскольку это потрясающее открытие оставило меня внешне равнодушным, аббат принес еще книги – «Семь навыков высокоэффективных людей»[23] Стивена Кови и «Разбуди в себе исполина»[24] Энтони Роббинса.

– Возможно, вам будет интересно узнать, брат мой, что президент Соединенных Штатов недавно[25] приглашал авторов этих книг в Кэмп-Дэвид, где они рассказывали высокопоставленным сотрудникам Белого дома, как надо руководить правительством, – поведал аббат.

Поскольку я по-прежнему упрямился, он протянул мне книгу Нормана Винсента Пила «Сила позитивного мышления»[26].

– Возможно, вот эта привлечет ваше внимание, – сказал он. – Это классический труд, уже продано 5 миллионов экземпляров.

Забрав книгу в келью, я попробовал углубиться в чтение. Это была захватывающая история мелкого коммивояжера, который сказал себе: «Если Господь на моей стороне, тогда я точно знаю, что с Божьей помощью смогу продавать пылесосы». На этом месте я прервался, решив, что лучше почитаю требник.

Получив еще несколько своевременных намеков от Брокера нашего, я смог постепенно увеличить наш портфель акций. Я звонил Биллу на Уолл-стрит, обсуждая с ним финансовые дела целыми часами, и он стал называть наш банковский счет «Канским хедж-фондом».

Филомена закончила работу над своим амбициозным маркетинговым планом, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться широкого признания торговой марки «Кана». Для этого предполагалось снять рекламный ролик для показа по телевидению, причем силами самих монахов.

– Зрители хорошо реагируют на достоверность, – объясняла она под рокот бульдозеров, выкапывающих яму для фундамента винного погреба – будущего хранилища вина «Аббатское». – Они обожают правдивость – а кто может снять ролик про монастырское вино правдивее, чем монахи?

Она наняла режиссера по имени Брент – обладателя куртки со множеством карманов на «молниях» и молодой ассистентки.

– Вообще-то я сам неверующий, – заявил он вместо знакомства, – но уважаю то, чем вы тут занимаетесь.

Чтобы вызвать у нас еще больше доверия, сообщил, что ему нравится «Имя розы».

Брент получил премию «Клио», аналог «Оскара» в индустрии телерекламы, за успешный ролик о средствах по уходу за газонами с носорогом в главной роли. Поначалу его слегка задело, что мы не знакомы с его творением. Филомене пришлось объяснить ему, что в Кане нет телевизора.

– Нет телевизора? – поразился тот. – Уму непостижимо!

Из Нью-Йорка прибыла съемочная группа. Брент с Филоменой организовали для монахов кинопробы. Кое-кто из братии сомневался в желании видеть свои лики на экране в шедевре, уже получившем в кулуарах калефактория название «Имя розового вина»[27]. И нельзя сказать, чтобы делу сильно помог Брент, который, усадив перед собой монахов, изнемогающих от жары и ослепленных светом софитов, принялся задавать им вопросы: «Расскажите немного о себе. Почему вы решили стать монахом? Какая-то психологическая травма в подростковом возрасте?»

Завершающий штрих изнурительному процессу добавила молодая привлекательная ассистентка, которая через несколько дней прибыла из Нью-Йорка с монашескими рясами, весьма напоминающими одеяния персонажей фильма «Имя розы».

– А что не так с нашими рясами? – довольно резко осведомился я у Брента.

– Мне они не подходят.

– Как жаль, что они не достойны вашего одобрения, – парировал я, – но вообще-то нашему ордену они, как вы выражаетесь, «подходят» уже с 1193 года!

– О’кей, – бросил Брент своей команде усталым тоном – ну прямо как исполненный многотерпения режиссер, вынужденный терпеть капризы примадонны. – Перерыв 15 минут.

И, стуча каблуками кожаных мокасин, в сопровождении ассистентки отправился перекурить.

Филомена, словно продавщица в магазине одежды, приложила ко мне одну из ряс:

– А вам к лицу!

– Мне показалось, вы что-то говорили насчет любви зрительской аудитории к достоверности. Что достоверного в этих голливудских костюмах?

– Просто зрители любят иную достоверность. Достоверность кино.

– Да бросьте!

– А вы подумайте сами. Сколько человек во всей Америке хоть раз в жизни видели настоящего монаха? Вы не из той публики, которую можно запросто встретить в торговом центре. – Она положила мне руку на плечо. – Может, вы успокоитесь, если я скажу, что Брента считают Сиднеем Поллаком[28] тридцатисекундной рекламы?

Скажу честно: в тот момент я думал совсем не о Бренте. Уже несколько лет ко мне не прикасалась женщина. Филомена кокетливо смотрела на меня. Я не хочу сказать, что она имела в виду нечто недостойное, – нет, Филомена была совсем не из таких особ. Она просто старалась угодить мне и помочь делу; и все же показалось, что в ее взгляде, устремленном на меня, было и кое-что другое. Как-никак передо мной была женщина, читавшая «Поющие в терновнике» восемь раз!

– Очень хорошо, – промямлил я и, оставив ее в компании Брента заниматься кинопробами, сбежал, чтобы в одиночестве перечитать размышления святого Фаддея об очищении души путем погружения в студеные воды рек Каппадокийских.

Через несколько дней Филомена и Брент приступили к съемкам рекламного ролика. И я совсем не был удивлен, узнав, что отец настоятель выбил себе главную роль. Брент заявил, что наш аббат «излучает авторитетность», при этом «сохраняя ореол доступности» (что бы это ни значило). На роль второго плана выбрали «смотрителя по свиньям» – брата Джерома, который, по описанию Брента, идеально воплощал образ «простака».

– Мотор! – крикнул Брент. Брат Джером, стоя по колено в огромном чане, давил виноград, в то время как находившийся поблизости аббат записывал что-то в книгу гусиным пером. Из портативного проигрывателя, стоявшего рядом с чаном, лились звуки григорианского песнопения.

Аббат вышел из комнаты. Тут, по сюжету, брат Джером должен был начать отплясывать в чане «диско» с поднятой рукой а-ля Джон Траволта, а увидев, что аббат возвращается с новым пером, снова нажать кнопку – заиграет Salve Regina[29], и брат Джером снова примется торжественно отжимать виноград.

Голос диктора произнесет: «“Кана”, каберне на любой вкус».

Затем аббат скажет: «Если Каны то вино, знай – божественно оно».

По-моему – хотя моего мнения никто не спрашивал, – в этом ролике вполне мог сняться и носорог.

Съемочный процесс шел со скрипом. Брат Джером все время норовил пуститься в пляс под григорианское песнопение и принимался торжественно давить виноград под «диско». Затем он, несмотря на яростные требования Брента прекратить, стал подпевать парням из «Би Джиз». Его фальцет довольно отвратно звучал даже для «Остаться в живых» – можете себе представить, как это выглядело, когда певец-свиновод принялся за исполнение Salve Regina – песнопения XIII века!

– Стоп! – крикнул Брент. За четыре дня съемок эту команду нам приходилось слышать часто. Однажды количество дублей дошло до 126.

Аббат так разволновался, что начал перевирать текст.

– Коль мы выпили вино…

– Стоп.

– Свиньям выпить не дано…

– Стоп!

Брент, нависнув над монитором в компании Филомены и своих ассистентов, то и дело хмурился – а я, как монастырский казначей, отлично понимал, в какую копеечку нам влетают нахмуренные брови режиссера.

Терпение всех действующих лиц было на исходе. Аббат начал с отвращением бросать на пол гусиные перья; Филомена и Брент громко ссорились. Только брат Джером оставался спокойным, простаивая по 12 часов в день по колено в винограде.

У меня тоже начали сдавать нервы. Я приехал в Кану, дабы скрыться от мира – и вот мир собственной персоной заявился в Кану, да еще громко восклицая: «Черт побери, парни!» Когда Брент чертыхнулся в очередной раз, я понял, что дошел до точки.

– Стоп! – скомандовал я.

Все головы обратились в мою сторону. Брент был потрясен – я присвоил его роль! Чеканя шаг, я вышел на середину съемочной площадки.

– Слушайте все сюда, – сурово обратился к ошеломленной команде во главе с Филоменой. – Ваша лексика абсолютно неприемлема. Здесь вам не Голливуд. Это монастырь – святое место, посвященное первому чуду Господа нашего, сотворенному Им на земле.

– Ну, извините, – заявил Брент. – А я и не знал. Разве это не хождение по водам? Может, продемонстрируете? Озеро у вас тут имеется. Почему бы вам по нему не прогуляться?

– Вы разбираетесь в Библии не лучше своего знаменитого носорога, – парировал я. – К вашему сведению, чудо в Кане Галилейской не имеет ничего общего с хождением по водам. Позвольте вас просветить.

Я открыл требник и прочел:

«На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак.

И так как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них.

Было же тут шесть каменных водоносов… вмещавших по две или по три меры.

Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили они до верха.

И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином – а он не знал, откуда это вино, знали только почерпавшие воду, – тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе»[30].

Подняв глаза от страницы требника, я увидел полдюжины озадаченных лиц.

Филомена произнесла:

– Значит, наш слоган будет звучать так: «Кана – подавайте наше вино, когда гости так упьются, что не поймут разницы?»

– Я бы пригласил этого парня тамадой на свадьбу дочери, – отозвался Брент. – Честно, я так и не ухватил, в чем тут суть. Мы снимаем рекламный ролик, если не заметили!

– Подожди минутку, – попросила Филомена. – Чудо в Кане…

Через два месяца мы собрались в калефактории на просмотр готового ролика. Аббат с гордым видом включил первый в истории нашего монастыря кассетный видеомагнитофон, подсоединенный к новому телевизору с экраном в 128 дюймов. «Чудо в Кане. 30 секунд» – появились на экране титры, за которыми последовал отсчет продолжительности ролика.

Первые кадры изображали сцену современной свадьбы. Поразительно привлекательные, хорошо одетые люди (кастинг для этой сцены Брент организовал вне монастыря) смеялись и танцевали в бальной зале большого особняка.

К хозяину дома, беседующему с дочерью-невестой, подходит мрачного вида представитель фирмы, обслуживающей свадебное торжество, и шепчет на ухо: «В вашем погребе не осталось вина».

Невеста принимает встревоженный вид, хозяин дома достает из кармана мобильный телефон и набирает номер.

Сцена меняется – теперь на экране старинный, похожий на крепость монастырь, прилепившийся к скалистому утесу; его башенки четко вырисовываются на фоне покрытых снегом горных вершин. Изнутри доносится пение монахов. Вдруг раздается телефонный звонок. Знакомый голос отвечает: «Монастырь Каны».

Филомена подтолкнула локтем сидевшего рядом аббата.

Внезапно дубовые монастырские двери распахиваются настежь, из них выезжает грузовик и с грохотом проносится по подъемному мосту; в кузове – громадная деревянная винная бочка с надписью «Кана», а по бокам ее, точно пожарные, восседают монахи. Грузовик устремляется по продуваемой ветрами горной дороге.

Потом мы видим, как он с визгом тормозит возле особняка, где уже ожидают обеспокоенные слуги. Полдюжины монахов выгружают бочку из кузова и быстро заносят внутрь.

Аббат выбивает затычку деревянным молотком, и из бочки струей льется вино. Появляются официанты с подносами, уставленными бокалами с вином.

Представитель фирмы, обслуживающей торжество, с наслаждением пробует вино и похлопывает хозяина по спине: «Ах вы хитрец! Приберегли лучшее напоследок!»

Хозяин дома, просияв, смотрит в сторону и подмигивает.

Аббат, стоя возле бочки с вином, тоже подмигивает и поворачивается лицом к камере. Подняв бокал, будто желая чокнуться со зрителем, он весело возглашает: «Нет! Мы сберегли лучшее для – ВА-А-С!»

Камера показывает бокал крупным планом, на экране появляется контактный номер: 1-800-ИСПЕЙ-КАНУ. Мы слышим голос аббата: «Новое чудо Каны!»