Читать книгу И все же… - Кристофер Хитченс - Страница 2

Мне легко заявить, что Джордж Оруэлл оказался принципиально прав, назвав фашизм, сталинизм и империализм тремя величайшими проблемами XX века, как и то, что правота его была бы немыслима без отстаивания интеллектуальной честности и независимости. Возникает вопрос: возможно ли было придерживаться всех этих положений, и притом одновременно?

Приведу характерную цитату из книги Пола Лашмара и Джеймса Оливера «Британская тайная пропагандистская война»[27], повествующей об истории Департамента информационных исследований (ДИИ) Министерства иностранных дел Великобритании:

«По репутации Джорджа Оруэлла, как объекта идолопоклонства левых, был нанесен сокрушительный удар, от которого не оправиться, после того, как в 1996 году вскрылось, что писатель тесно сотрудничал с рыцарями холодной войны из ДИИ и даже представил собственный черный список из восьмидесяти шести имен коммунистических «попутчиков». В «Дейли телеграф» в этой связи писали: «Некоторые посчитают это равносильным тому, как если бы герой романа «1984» Уилсон Смит сделался добровольным помощником полиции мыслей».

Это лишь одна из версий изложения событий, все сильнее раздуваемых в СМИ. Нетрудно продемонстрировать (даже на базе исключительно доказательств Лашмара и Оливера), что она абсолютна неверна. А именно их краткое описание я предпочел лишь потому, что в нем нет ненависти к Оруэллу, искажающей многие другие изложения данной истории.

Итак, лишь документально подтвержденные факты:

1. Существование оруэлловского списка интеллектуалов-сталинистов «вскрылось» отнюдь не в 1996 году – о нем в своей биографии писателя, впервые опубликованной в 1980 году, упоминал профессор Бернард Крик.

2. Черный список могут вести лишь те, кто облечен властью принимать на работу и увольнять. Внесенных в черный список лишают работы по политическим мотивам, не связанными с профессиональными качествами. Никакого другого значения ни сейчас, ни прежде у этого словосочетания не было и нет.

3. Даже если в «Дейли телеграф» подобное и пишут, не осмеливаясь прямо назвать «некоторых», кто так считает, Департамент информационных исследований никак не «полиция мысли» (не говоря уже о полиции мысли, как она описана на страницах «1984»).

Это далеко не все искажения, которым подверглись мотивы и поступки Оруэлла в стремительно распространяющейся, но поверхностной кампании «разоблачения». Тривиальные факты дела таковы. Когда-то Оруэлл со своим другом Ричардом Рисом любил играть в игру, которую сам Рис окрестил «салонной». Заключалась она в попытке угадать, кто из общественных деятелей в случае вторжения или победы диктатуры окажется коллаборационистом. Оруэлл то в шутку, то всерьез поигрывал в эту игру. В первый день нового 1942 года в длинном письме в «Партизан ревью» Оруэлл проанализировал разнообразие оттенков пораженческих настроений в среде британских журналистов и интеллигенции. В беспристрастном тоне он обратил внимание на странные альянсы весьма далеких группировок. Он также указал на возникающий у интеллектуалов соблазн приспособиться к власти и приводит в пример события по ту сторону Ла-Манша:

«И режиму Виши и немцам без особого труда удалось сохранить фасад «французской культуры». Множество интеллектуалов оказались готовы переметнуться, а немцы – с не меньшей готовностью – их услугами, невзирая даже на «декадентство», воспользоваться. Сегодня Дрие ла Рошель редактирует «Нувель Ревью Франсэз», Паунд громогласно клеймит евреев по радио Рима, а Селин или, по крайней мере, его книги – ценный пропагандистский символ в Париже. Все они подпадают под раздел «культурбольшевизма», но одновременно представляются козырями в игре против интеллигенции в Англии и США. Если немцы захватят Англию, произойдет то же самое, и думаю, мог бы составить, как минимум, приблизительный список людей, которые переметнутся». [выделение мое].

Обратите внимание на дату письма. Следует иметь в виду, что еще совсем недавно Советский Союз был военным союзником Гитлера – альянс громогласно защищали британские коммунисты, – а московское радио клеймило британскую морскую блокаду нацистской Германии как варварский способ ведения войны, направленный против гражданского населения. В 1940 году Коммунистическая партия Германии опубликовала заявление, в котором приводились диалектические обоснования того, что Британская империя хуже национал-социалистов. Оруэлл никогда не уставал подчеркивать то, что иллюзии или заблуждения подобного рода могут иметь реальные последствия. Он также не преминул упомянуть и указать интеллектуалов – Э. Х. Карра[28] как самого известного, – способных со зловещей гладкостью перейти на службу от одного диктаторского режима к другому.

Не менее важно, что в Испании Оруэлл видел, как широко коммунисты опирались на страх перед анонимным доносом, на стукачество и полицейскую слежку. Как раз в те дни официальным героем всех молодых коммунистов был Павлик Морозов, четырнадцатилетний пионер, который донес в советскую полицию на отца, укрывавшего зерно от государства. В результате Павлика убили крестьяне, и позже статуи ребенка-мученика ставили в СССР повсюду, а следовать его примеру был обязан каждый истинный партиец.

Отвращение Оруэлла к культу предательства выразилось не только в жестком стиле, которым он изобразил и осудил его в романе «1984». На протяжении всей жизни он ненавидел любые формы цензуры, проскрипций и занесения в черные списки. Даже когда в разгар Второй мировой войны из тюрьмы освободили сэра Освальда Мосли[29] – акт милосердия, вызвавший целый поток жалоб от мнящих себя антифашистами, – Оруэлл отметил, что ему было неприятно видеть, как левые протестовали против применения законодательного акта «хабеас корпус»[30]. Такой же линии поведения он придерживался в отношении возражавших против снятия государственного запрета на публикацию газеты «Дейли уоркер», заметив лишь, что эту привычку к нетерпимости многие переняли от самих редакторов «Дейли уоркер». В мае 1946 года он писал, что главная опасность раскола лейбористского движения, инспирируемого коммунистами, в том, что он «едва ли приведет к власти правительство коммунистов, а скорее будет способствовать возвращению консерваторов, которые, как я полагаю, представились бы русским меньшей угрозой, чем успехи лейбористского правительства».

Вот тут и собака зарыта. Крайне левые и демократические левые с разных сторон пришли к единому выводу о том, что сталинизм – не вариант социализма, а его отрицание. Оруэлл видел, как агенты Сталина убивали крайне левых в Испании, и был одним из немногих, кто пытался привлечь внимание к казни в 1943 году по приказу Сталина Генрика Эрлиха и Виктора Альтера, лидеров польского социалистического Бунда[31]. Для него столкновение со «сталинским интернационалом» было вопросом отнюдь не академическим или тактическим. Он воспринимал его как личную и весьма реальную угрозу. И во главе кампании по запрету или ограничению продажи его книг – внесению его и его произведений в «черный список» – стояли тайно сочувствующие коммунистам (как в издательствах, так и на государственной службе). Именно чиновник британского министерства информации Питер Смолка исподволь организовывал кампанию по запрету «Скотного двора». Поэтому можно сказать так: в конце 1940-х годов Оруэлл боролся за свое выживание как писателя и считал, что на карту в борьбе против Сталина поставлено сохранение демократических и социалистических ценностей.

Можно ли было вести эту борьбу, не отмежевавшись от «сил реакции»? Во всем, что Оруэлл в то время писал и делал, видно стремление провести это размежевание. Он помогал в составлении и распространении заявления «Комитета в защиту свободы», с протестом против увольнений с госслужбы по подозрению в политическом экстремизме и требованием отменить секретные процедуры аттестации и ввести следующие гарантии юридической защиты:

«(a) Лицу, в отношении которого ведется расследование, должно предоставляться право обратиться в профсоюз или к другому представителю, уполномоченному выступать от его имени.

(б) Все предъявленные обвинения должны подкрепляться обоснованными подтверждающими доказательствами, что особенно важно при предъявлении обвинений представителями МИ5 или Особого отдела Скотланд-Ярда, когда источники информации не раскрываются.

(в) Гражданскому служащему или его представителю должно предоставляться право подвергать перекрестному допросу свидетельствовавших против него лиц».

Подписанное в том числе Оруэллом, Э. М. Форстером, Осбертом Ситуэллом и Генри Муром заявление было впервые опубликовано в газете «Соушэлист лидер» 21 августа 1948 года. (Не могу удержаться, чтобы не отметить, что это произошло ровно за двадцать лет до дня вторжения советских войск в Чехословакию, а в момент публикации в Чехословакии полным ходом шла сталинизация и при содействии многочисленных якобы «беспартийных» подставных организаций проводилась этническая чистка немцев. Оруэлл был одним из немногих яростно протестовавших, предвосхитив Эрнеста Геллнера[32] и Вацлава Гавела[33] в понимании антинемецкого расизма как демагогического прикрытия авторитарного и националистического государства.) Этим обстоятельствам не нашлось места на страницах ни одной из опубликованных книг, в которых идет речь о предполагаемой роли Оруэлла как полицейского шпика, их авторы предпочли в ужасе отшатнуться при одной лишь мысли о том, что у писателя могли быть связи с британским Министерством иностранных дел.

Так насколько обширны были эти связи? 29 марта 1949 года в санаторий, где лежал больной Оруэлл, приехала Селия Кирван (помимо всего прочего, сотрудница ДИИ). И к тому же свояченица Артура Кестлера[34]. Благодаря именно этому Оруэлл в свое время познакомился с ней и сделал ей предложение. Они обсудили необходимость привлечения к борьбе с коммунистами социалистов и радикалов. Эта тема уже давно тревожила Оруэлла, что нетрудно заключить из хронологии попыток писателя добиться нелегального распространения «Скотного двора» в Восточной Европе. Писатель был явно неравнодушен и к самой мисс Кирван, посему кое-кто из защитников Оруэлла поспешил с выводом о том, что это, плюс его тяжелое физическое состояние вполне могли заставить его дать слабину. Подобное оправдание представляется мне сентиментальным и анекдотичным. Он сказал Кирван то, что сказал бы кому угодно и о чем неоднократно заявлял в печати: если речь заходит об искушении Москвой, многим видным левым с безупречной репутацией доверять не следует. 6 апреля он пишет Ричарду Рису письмо с просьбой отыскать и прислать «записную книжку ин-кварто в бледно-голубом картонном переплете» со «списком скрытых коммунистов и им сочувствующих, который я хочу обновить». Это само по себе доказывает, что изначально Оруэлл составлял список не по поручению государства. Нет сомнений и в том, что существовала еще одна записная книжка с именами давних приверженцев нацизма и их потенциальных пособников, но это не суть важно. Оруэлла обвиняют не в составлении списков как таковых, а лишь во внесении в них не тех людей.

Вследствие неизлечимой тупости британского чиновничества и «служебной тайны» переданный Селии Кирван список из тридцати пяти имен до сих пор недоступен общественности. В Государственном архиве Великобритании лаконично и глупо заявляют, что «документ не предоставлен Министерством иностранных дел». До определенного момента можно было бы считать, что данная мера призвана защитить от посмертной оценки Оруэллом тех, кто еще жив, однако теперь, по прошествии времени, не срабатывает даже этот абсурдный предлог. Кроме того, у нас есть записная книжка, пусть даже «необновленная», и никакого официального разрешения на то, чтобы самим сделать выводы, не требуется[35].

Безусловно, в том списке отразились личные обиды и странности Оруэлла. И практически не находят подтверждения слова Риса о том, что «это была своего рода игра – играючи, мы обсуждали, кто был платным агентом и чьим, прикидывали, насколько далеко в своем предательстве готовы зайти наши дорогие «bкtes noires»[36]. Выражаясь точнее, только против одного человека мы выдвигали обвинение в том, что он агент, да и то с оговоркой «почти наверняка». Это был Питер Смолка, псевдоним Смоллетт, бывший ответственный сотрудник газеты Бивербрука и офицер ордена Британской империи, занимавший также солидный пост в Министерстве информации. Именно под его нажимом Джонатан Кейп отверг «Скотный двор». Впоследствии было окончательно установлено, что Смолка действительно являлся агентом советской разведки, то есть здесь имеет место стопроцентное совпадение оруэлловской версии о прямой иностранной вербовке с общепризнанными фактами. Как Оруэлл весьма деликатно сформулировал в письме к Селии Кирван, приложив к нему свой список, он «не такая уж и сенсация, и не думаю, что он станет для твоих друзей откровением… если бы это было сделано раньше, такие люди, как Питер Смоллетт, не пролезли бы на ключевые посты в сфере пропаганды, где они способны причинить нам немало вреда». Здесь «нам» – демократическим левым.

В тот же день Оруэлл написал Ричарду Рису о том, что дружба некоего парламентария-лейбориста со скандально известным Конни Циллиакусом[37] не доказывает, что он «криптокоммунист». И добавил: «Мне кажется, очень важно постараться оценить субъективные чувства людей, поскольку иначе никто не сможет предсказать их поведение в ситуациях, когда последствия определенных поступков очевидны даже тому, кто себя обманывает… Вся трудность в необходимости решить, где каждый человек остановится, и приходится рассматривать каждый случай в отдельности». Сотрудники сенатора Джозефа Маккарти[38] ни в малейшей степени не обладали подобным умением разбираться.

Лишь немногие комментарии и пометки длиннее десятка слов. Зато многие из них на удивление хорошо выдержали проверку временем. Кто возразит против такой характеристики Кингсли Мартина, как «разложенец-либерал. Весьма нечестен»? Или другой меткой оценки еще одного будущего редактора «Нью стейтсмен» Ричарда Кроссмана? «Политический карьерист. Сионист (кажется, искренний). Слишком нечестен, чтобы быть откровенным попутчиком»? Тут тонкая ирония: Оруэлл уважал честных ленинцев. Почти треть записей заканчивается приговором «Наверное, нет» или «Только симпатизирует» в графе, отведенной Оруэллом для указания партийности. Пристли охарактеризован как зарабатывающий огромные суммы на советских изданиях своих произведений, что, как теперь выяснилось, соответствовало действительности.

Некоторые критики, в частности журналистка Френсис Стонор Сондерс в книге «Кто заказывал музыку?» [Who Paid the Piper?], брезгливо сморщились, поскольку Оруэлл не обошел вниманием и национальную принадлежность, и то, что сегодня именуют «сексуальными предпочтениями». Исаак Дойчер назван «польским евреем», однако он и на самом деле был польским евреем. А вместе с тем о Луисе Адамиче сказано – почему бы и нет? – «родился в Словении, [а] не [в] Хорватии». Переменчивого, словно Протей, Конни Циллиакуса, фигуру в свое время крайне влиятельную, Оруэлл идентифицировать так и не смог и, выражая сомнение, вопрошает: «Финн? Еврей?» (оба варианта верны).

Должен признаться, я громко рассмеялся, прочитав, что Стивен Спендер назван лишь имеющим «склонность к гомосексуальности», а Том Драйберг – всего-навсего «гомосексуалистом». Госпожа Сондерс сквозь зубы процедила, что в те дни подобного рода обвинения могли доставить немало неприятностей. Может, и так, но только не в британской секретной службе и не в МИДе.

Обожавшего Сталина шотландского поэта Хью Макдиармида Оруэлл назвал «крайне антианглийским». Мой друг Перри Андерсон, главный редактор «Нью лефт ревью», тоже готов был ринуться в драку, пока я не показал ему энциклопедию «Кто есть кто», где Макдиармид назвал «англофобию» своим любимым досугом. Это тот самый Перри Андерсон, в чьей опубликованной в 1968 году в «Нью лефт ревью» работе «Компоненты национальной культуры» содержалась таблица с указанием этнических и национальных корней эмигрантской интеллигенции в Великобритании эпохи холодной войны, начиная с Льюиса Нэмира, Исайи Берлина, Эрнста Гомбриха и Бронислава Малиновского и кончая Карлом Поппером, Мелани Кляйн и, разумеется, Исааком Дойчером. Эту таблицу он перепечатал в своей книге 1992 года «Английские вопросы». И оба раза я его защищал. Подобное стоит знать.

В списке есть отдельные перегибы, так, Поль Робсон назван «ярым антибелым». Однако в остальном даже сравнительно осторожные суждения об американцах весьма проницательны. Генри Уоллес, редактор «Нью репаблик», смягчив линию журнала по отношению к Сталину, вынудил Оруэлла прекратить сотрудничество с этим изданием. А президентская кампания Уоллеса 1948 года своей опорой на коммунистическую партию и ее организации уничтожила и скомпрометировала американских левых на поколение вперед. Давние критики администрации Трумэна с левого фланга – в частности, И. Ф. Стоун – проявили достаточно интеллектуального и морального мужества, указывая на это еще в те времена.

Этот тривиальный эпизод враги Оруэлла усиленно раздувают как последний шанс очернить его правоту. Важно не забывать главного: ДИИ не интересовался и не занимался контрразведкой, а хотел лишь набрать убежденных социалистов и социал-демократов; от частного мнения Оруэлла никто не мог бы пострадать и не пострадал, и «приватно» он не говорил ничего из того, что не заявил бы публично. Также Оруэлл не знал лично большинство людей из «списка». Это важно, поскольку «стукачом» или подсадной уткой с полным основанием можно назвать лишь того, кто предает друзей или коллег в надежде на сделку с правосудием или иные выгоды. Под это определение никоим образом не подпадают оруэлловские оценки конгрессмена Клода Пеппера или вице-президента Уоллеса. Их карьере они повредить не могли – и не повредили. И ни одну запись в «списке» по язвительности и рядом не поставить с опубликованным в печати вызовом Оруэлла профессору Дж. Д. Берналу и другим редакторам «Модерн квортерли» – он желал узнать, убежденные они агенты Сталина или нет.

Как раз тогда в Германии американские офицеры конфисковывали, сжигали прямо на месте или передавали советским союзникам нелегально распространявшиеся издания «Скотного двора» Оруэлла. Писателю было действительно нелегко отстаивать независимость в противостоянии одновременно и со сталинизмом, и с западным империализмом. Но, во всяком случае, именно тупоумие государства помогало Оруэллу всю жизнь оставаться только жертвой, но никак не слугой. Заигрывавшему со Сталиным почти десять лет МИДу Великобритании в середине 1940-х годов неожиданно потребовался антисталинский запал. И в поисках надежных и честных писателей обратиться оказалось некуда, кроме левой газеты «Трибьюн». Не самый позорный момент в анналах британского социализма, как в ближней, так и в отдаленной исторической перспективе. И, кроме того, это одна из причин отсутствия в Великобритании как массового страха оказаться в стане неугодных, так и самой чистки в духе сенатора Маккарти. И сталинскому, и консервативному «предательству интеллектуалов» постоянно противодействовали такие группы, как «Комитет в защиту свободы». Никому посмертно не лишить Оруэлла его заслуг как борца за утверждение и сохранение традиций подлинной свободы мысли.

«Нью-Йорк ревью оф букс», 26 сентября 2002 г.