Читать книгу Полночь - Ксения Андреевна Левонесова - Страница 8

В нашем городе один стриптиз-клуб, один роддом и четыре детских дома. Такая вот статистика.

На самом деле мысль о том, чтобы найти и подружиться с мальчишкой из детдома, пришла ко мне не сразу. Поначалу я просто раздумывала о том, как найти деньги на дорогу до Севера, на проживание, чтобы дождаться Сияния – ведь оно бывает так редко! Но каждый раз, когда я вспоминала о Марке, что-то меня мучило. Будто незаконченное дело, которое я не могу после себя оставить.

Хоть я и отгоняю эту мысль, но факт остается фактом: Марк погиб из-за меня. Сорвался ко мне на помощь, и по пути отказали тормоза. Я погубила его судьбу, а значит, должна восстановить равновесие в мире: подарить кому-нибудь другому билет в жизнь. Ребенок из детского дома подходит на эту роль.

Может быть потом, в далеком Северном городке, я пойму, что никакой жизни после смерти не существует, и я зря стараюсь связаться с Марком. Нет, это действительно похоже на шизофрению, но я не могу отделаться от мысли, что мы с ним не попрощались. В месте, где мир истончается, я свяжусь с ним. Никакие логические доводы меня не остановят – просто верю в эту ерунду и все тут!

Если разум победит, если действительно ничего не произойдет после моего путешествия – пусть. Хотя бы часть плана будет однозначно выполнена. Марк погиб, сломал жизнь. Ради него я должна помочь кому-нибудь другому – жизнь построить. Это будет честно и правильно.

В первом детдоме ответили, что, если я не собираюсь никого усыновлять, нечего звонить и тревожить ранимую детскую душу. По второму номеру долго не отвечали, а когда ответили – пробормотали что-то невразумительное. В третьем сказали, что если хочу помочь – могу перевести деньги на счет. Нет уж, я планирую, чтобы моя помощь дошла до детей, а не осела у кого-нибудь в кармане.

Четвертый детский дом назывался «Надежда». Где-то я читала, что один из синонимов надежды – ожидание. Горькая ирония для сотен ребятишек.

– Добрый день! – ответили бодро, будто и вправду ждали моего звонка.

Мы говорили долго. Я расспрашивала обо всем, что может пригодиться: как можно пообщаться с сиротами, что с собой приносить, о чем разговаривать…

Прежде всего, мне сказали, что нельзя называть их «сиротами». Хотя бы не вслух. Забавно, за последние недели я узнаю все больше «запретных» слов. В клубе штрафуют, если назвать посетителей клиентом. Еще и ругаются: клиенты в борделе, а у нас – гости! Вот и в детском доме тоже есть слова, которые произносить нельзя, хотя все понимают, что это правда.

Итак, детей нельзя называть сиротами. Приходить просто так, для общения, тоже нельзя – лучше учить их чему-нибудь. И нужно быть уверенной, что я приду не один раз – дети быстро привязываются. Ну, с этим проблем не будет, настроена я серьезно. Девушка с другой стороны телефона посоветовала мне связаться с группой волонтеров – они регулярно приходят в «Надежду». Я позвонила туда.

Алина, волонтер, устроила мне настоящее собеседование: кто я такая, зачем хочу помогать, что умею, где работаю. Отвечать старалась честно, только возраст преувеличила и про место работы соврала – сказала, то тренер по танцам. Это почти правда, когда я ходила на танцы, меня часто ставили провести разминку или повторить движения. Потом и вовсе целые занятия в младших группах доверяли. Жаль, что пришлось уйти с тренировок – это случилось сразу после трагедии с Марком. Потом я просто не захотела возвращаться.

В общем, собеседование я прошла. В понедельник, единственный выходной, мы договорились встретиться.

Мы увиделись на отшибе города. На встречу пришла лишь одна девушка. Рыжая, крашеная. Странно, я ожидала целую группу волонтеров. Девушка улыбалась. По таким людям сразу видно: добрая душа. Алина – с ней мы созванивались – сразу же обняла меня и пожала руку. Радуется встрече, будто мы знакомы несколько лет. Это маска перед походом в детский дом, или она со всеми так общается?

– Кира, рада тебя видеть!

– Привет, Алина, – я неуверенно кивнула. Не умею я общаться с людьми, которые в первую минуту знакомства уже обнимают меня. Хотя в клубе незнакомцы еще и не такое себе позволяют… Наверное, отсюда и неприязнь.

Алина оделась просто, но ярко: желтое платье с цветочками и цветные босоножки. Помню, в детстве я не могла различать, красивые люди или нет. Всю «красивость» я измеряла по яркости и необычности одежды. Еще мне нравились молодые неформалы со странного цвета волосами. Как и у Алины – рыжий, почти красный оттенок.

Мы пошли в сторону детского дома.

– Ребята быстро привязываются к нам! Многие волонтеры не выдерживают, сама понимаешь, сложно общаться с малышней, которая потеряла родителей. А дети в «Надежде» быстро взрослеют духовно, вот увидишь. Десятилетние уже переживают подростковый кризис, а подростки, бывает, серьезнее некоторых взрослых. Все от того, что им пришлось многое преодолеть! – Алина трещала без умолку. – Хоть они и взрослеют душой, у них очень мало бытового опыта. С некоторыми мы учились готовить – обычно-то они в столовой питаются. К моменту выпуска многие не умеют даже яичницу жарить. Деньгами распоряжаться не умеют: либо тратят сразу на какую-нибудь ерунду, либо прячут как самую большую ценность.

– Копят на что-то?

– Да нет, скорее боятся потратить. Откладывают на черный день. Потом находит кто-нибудь из старших и забирает себе на сигареты. Я это к тому, что деньги им давать не нужно. Лучше подарки, игрушки, сладости. Хотя сладости – зависит от группы, в некоторых есть диабетики. Они не умеют сдерживаться, откусывают втихушку. Лучше не рисковать. Если хочешь что-то подарить, одежда, канцелярия и книги – лучше всего.

– Я принесла игрушки.

– Хорошо, – кивнула Алина. – Но не приучай, чтобы не транжирили!

Алина вываливала на меня тонну информации, будто заученный текст. Наверное, я далеко не первая такая «волонтерка».

Мы зашли в детский дом. Прихожая с коврами. Дальше – комнаты с книжными шкафами, цветочными горшками. И повсюду ковры. Это место усиленно хотело казаться уютным. Это не плохо, просто не работает. Какая-то работница повела нас по бесконечным коридорам.

Я шла и не могла отделаться от мысли, что где-то здесь мог жить Марк. Я никогда не спрашивала, из какого он детского дома, а сам он говорить на эту тему не любил. Знаю только, что Марка усыновили, когда ему было двенадцать. Редкий случай – обычно люди предпочитают младенцев. Его приемные родители – чудесные люди, только после гибели единственного сына они совсем потеряли себя. Через год после трагедии я видела отца Марка – он шел по улице, поседевший, с трясущимися руками. Настоящий старик. Сорокалетний. Я тяжело переживала смерть Марка, но его отцу было хуже всех. Это на его машине разбился сын, это он не починил заедающий ремень. Это он всегда напоминал, чтобы Марк пристегивался. Говорил, это помогает во время аварий – не в этот раз. Я никогда его не винила, Марк гонял как сумасшедший. И вечно забирал у отца машину – открывать и заводить ее он умудрялся без ключей.

– Тетя Аля!

Стоило нам войти в зал, как на Алину набросилась малышня. Девчонки, в основном. Мальчишки стояли в стороне, с интересом поглядывая на меня. Наверное, для обнимашек с воспитателями они считали себя слишком взрослыми, хотя самому старшему из них едва ли больше двенадцати.

– Я сегодня не одна! – сказала Алина. – Познакомьтесь, это – Кира.

– Вы теперь будете приходить с тетей Алей? – спросила одна из девчонок.

– Да.

На самом деле я не очень люблю детей. Но у этих – своя атмосфера. Кто-то продолжил обнимать Алину, кто-то подошел ко мне и потрогал. Словно убеждались, что я настоящая.

– А ты нам что-нибудь принесла? – спросили Алину. Она взглянула на меня: «Ну я же говорила!»

– Ребята, сколько раз говорила? Если будет возможность – принесу. Но сегодня для вас есть подарки у Киры.

Это правда. Все утро я потратила, чтобы купить побольше игрушек. Жалко, конечно, было отдавать заработок незнакомым детям – истраченные несколько тысяч рублей я могла бы отложить. Но теперь, когда я сняла рюкзак и отдала его на растерзание детишек, жалость куда-то ушла. Ну да, потратилась – но это не страшно, заработаю еще. Зато как они накинулись на подарки! За минуту разобрали все, даже рюкзак, в котором я игрушки принесла. Ладно, все равно там ничего больше не было. Мой школьный рюкзачок достался одному из мальчишек постарше.

– Нравится? – спросила я у него.

– Не, скучный. Мне бы с Человеком-пауком!

– А что тогда с этим будешь делать?

– Отдам старшим. Поменяю на что-нибудь, – парень улыбнулся – одного зуба не хватает. Наверное, местный хулиган. Ничего, такие лучше всего умеют выживать. Не то что девчонки с золотой медалью – мне понадобилось почти восемнадцать лет, чтобы решиться сбежать от матери-истерички. Ушла бы раньше, глядишь, мы в шестнадцать сняли бы с Марком квартиру и уже к восемнадцати заработали бы на нормальную машину. Теперь поздно о чем-то жалеть, надо только двигаться вперед.

Дети обнимали игрушки, боясь, что их тут же отнимут. И при этом смотрели на меня преданными глазами: я купила их любовь всего за несколько тысяч рублей.

Алина подмигнула.

– Ну, ребята, чем займемся сегодня?

– Чем? Чем? – тут же заинтересовались дети.

Алина посмотрела на меня. Мы уже обговаривали это: просто приходить и болтать можно, конечно, но лучше проводить дело с пользой. Алина предложила мне порисовать с детьми. Когда меня запирали в комнате, больше ничего не оставалось, кроме как рисовать. Я, конечно, не стала мастером, да и талантливой себя не считала, но опыт приносил свои плоды: рисовала я неплохо.

– Разбирайте! – Алина подала свой пакет ребятам, и они тут же распределили принадлежности. Кто-то пошел наливать воду для краски, кто-то раздавал бумагу и кисточки. Игрушки побросали и забыли о них тут же.

Уселись прямо на полу – парт в зале не было. Кто-то даже развалился на животе, готовый рисовать. Мда, шедевра в таком положении не сделать, но ребятишкам, наверное, это и не нужно.

– А вы умеете рисовать, тетя Кира? – спросила девочка.

– Умею. Только не называйте меня тетей!

– А меня нарисовать сможете? – спросил пацан. Тот самый, который урвал себе рюкзак. Блондин с чуть наглым видом. Всего лет двенадцать, а уже умеет ухмыляться, как взрослый. С вызовом, дерзко.

– Конечно! – согласилась я. Тут же взяла бумагу и карандашом накидала линий по принципу «палка, палка, огуречик – получился человечек». Только за плечами дорисовала рюкзак. – Ну, как тебе, похож?

Парень обиженно взял бумагу.

– Эх вы, а говорили, умеете рисовать!

Дети засмеялись и тут же начали изображать друг друга. Кто-то старался и выводил каждую линию, кто-то рисовал бестолково, как и я. Они смеялись и тыкали друг в друга пальцами.

– Это ты! Лохматая!

– А это ты, ушастый!

Какой непродуктивный урок! Зато веселый. Они смеются, как настоящие дети. Почему-то мне всегда казалось, что сироты – угрюмые, серьезные. Марк, например, был именно таким. Хотя у него скорее просто такой характер.

Алина хлопнула в ладоши, привлекая внимание.

– Что за балаган? Не обзывайтесь. Недостатки каждый нарисовать сможет, а слабо нарисовать друг друга красивыми, а?

На меня в детстве такое не сработало бы. Но у Алины здесь, кажется, есть авторитет. Дети присмирели и начали вглядываться друг в друга, рассматривая юные лица, будто впервые друг друга видят. Они старательно искали друг в друге плюсы, которые раньше не замечали.

Кто-то подходил ко мне, чтобы посоветоваться и попросить помощи. Некоторые подходили и спрашивали какую-то ерунду, лишь бы поговорить. Я почувствовала себя новой игрушкой – меня просто стараются изучить. Кто-то стеснялся и шел к уже знакомой Алине. Ее здесь любят. Здорово.

Со скуки я и сама начала рисовать. Краски не люблю – предпочитаю работать карандашами. Четкие штрихи, никакой размытости.

Какое же странное чувство: еще ночью я танцевала перед людьми, которые даже не старались скрыть свои худшие стороны. А сейчас сижу в окружении детей, у которых «худших сторон» пока нет.

Полчаса спустя передо мной лежало изображение «Полночи». Двухэтажное здание, луна над входом, тонированные стекла. Рядом – дорогие машины, «лексусы» и «бмв». Хоть и набросок, но получилось красиво.

Увидев, что ко мне идет мальчишка, стыривший рюкзак, я попыталась спрятать рисунок. Кажется, паренек все равно заметил.

– Помочь? – спросила я.

– Кира, я нарисовал вас, – он протянул бумагу.

Это не было похоже на детский рисунок. Скорее на эскиз, какие художники делают перед тем, как начать рисовать: набросок простым карандашом, сотни быстрых штрихов складываются в фигуру задумчивой девушки. Она скрючилась на полу, скрестив ноги и склонившись над бумагой. Короткие волосы спадают на лицо. Это точно я.

– Вау. Это круче, чем я тебя нарисовала, – призналась я. Пацан улыбнулся.

– Я вам дарю.

– Спасибо, – я неуверенно взяла листок.

– Можно взамен я возьму то, что вы нарисовали?

Черт! Это нормально – дарить ребенку изображение стриптиз-клуба? С другой стороны, я не написала название и адрес. Может быть, он никогда и не узнает, что это за здание: «Полночь» и «Надежда» находятся в разных частях города.

– Конечно. Держи.

Передавая рисунок, я заметила, что наши с ним работы похожи. Такой же простой карандаш, такой же небрежный набросок.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Илья Холод.

– Холод? Это фамилия?

– Да. От родителей досталась, – Илья смутился. Я, не задумываясь, потрепала его по волосам.

– Спасибо, Холод.

Потихоньку ребята перестали рисовать и уже ходили, рассматривая творения друг друга. Илья никуда не ходил и сам смотрел на рисунок «Полночи». Надеюсь, воспитатели не в курсе, что это такое.

– Кира, пора собираться. У них свободное время заканчивается.

– Хорошо.

Я встала с пола. Дети увидели, что мы засобирались, и девчонки вновь подбежали обниматься. Я начала собирать канцелярию, разбросанную по полу – лишь бы на мне не висли малявки. Я к детям нормально отношусь, просто пусть держаться от меня на расстоянии вытянутой руки. Я здесь не за этим.

– Тетя Аля, когда ты в следующий раз?

– Не знаю, малышка. Пока не могу сказать.

– А вы, Кира, еще придете? – дети бросились ко мне. Хорошо хоть не обнимали. Наверное, почувствовали, что я этого не люблю, а может, и сами не доверяли незнакомке.

– Я буду в следующий понедельник, – ответила я.

Потом, когда мы уже вышли из детского дома, Алина сказала мне:

– В следующий раз ничего не обещай им. Бывает, у людей не получается сдержать обещание. Дети все запоминают и воспринимают это как маленькое предательство: слишком часто их обманывали взрослые.

– Я приду, – твердо ответила Алине.

Когда я вернулась домой, там вновь никого не было. Куда Сашка пропадает каждый день?