Читать книгу Очищение - Ксения Никольская - Страница 4

Будильник просигналил ровно в шесть утра, и, выпив растворимого кофе, они, почти не разговаривая, сели в такси – Макс на переднее, а Вера на заднее сиденье. Ехали так же молча, под раздражающие звуки радио, транслирующего застрявшие во времени и надоевшие всем, кроме жизнерадостных пенсионеров, хиты. В аэропорту Макс немного пришёл в себя и, отстояв несколько очередей и пройдя многочисленные контроли, наконец-то смог нормально позавтракать в одной из кафешек в зале вылета. Заплатив за яичницу и кофе с круассаном сумму, которую он обычно тратил на продукты на неделю, он обречённо подумал, что скоро придётся опять прибегнуть к помощи кредитки, и без этого уже накопившей довольно внушительный долг. Но делать было нечего: в отпуске траты всегда превышают доходы, ну, если только не проводить его на даче, конечно.

Рейс, как ни странно, не задержали, и посадив Веру к окну, Максим хотел было поспать ещё пару часиков в своём неудобном кресле, но тут, как назло, стюардессы начали что-то бубнить, потом он никак не мог устроиться так, чтобы не мешать соседям, а потом стали разносить скудный обед, или завтрак, и пришлось поднимать спинку и опускать столик. Вера, поставив на паузу сериал, который она смотрела на подаренном Максом айпаде, начала листать фотографии места, куда они направлялись. Максим тоже заинтересовался и присоединился к ней. Место ему определённо нравилось. Маленькие аккуратные домики, окружённые виноградниками, бассейн с приветливо расположившимися вокруг него лежаками, несколько уютных ресторанчиков, предлагающих посетителям свежайшие морепродукты, и ласковое море, обрамляющее всю эту красоту. Макс подумал, что, наверное, не зря он всё-таки сдался и поехал сюда, в конце концов, на дачу можно сгонять и осенью, тем более что рыбалка в сентябре обычно бывала очень удачной.

В аэропорту Варны их встретил небольшой автомобильчик, плюющийся дизельным топливом, с неработающим кондиционером. В салоне лежала придорожная пыль от постоянно открытых окон и пахло дешёвым освежителем воздуха в виде елочки с приделанной к ней иконой, болтавшейся прямо посреди лобового стекла. Под весёлые болгарские напевы, написанные, кажется, все на один мотив, и бессвязную болтовню водителя они наконец-то доехали до деревеньки, которую с таким томительным ожиданием разглядывали в самолёте. Кое-как разобрав вещи, Макс и Вера плюхнулись на кровать и проспали почти до вечера. В день приезда они смогли только дойти до ближайшего ресторана и поужинать огромной пиццей, сопроводив её бутылкой вина, распитой за начало отпуска. Получив счёт, Макс подумал, что такими темпами к помощи кредитки придётся прибегнуть раньше, чем он этого ожидал. Потом он весь вечер просидел на балконе гостиничного номера, наблюдая, как деревня медленно погружается в романтические сумерки с вкраплениями огоньков от приморских кафешек, бодрой курортной музыки и смехом нетрезвых отдыхающих.

Утром следующего дня Макс почувствовал себя отдохнувшим и готовым к долгожданному отпуску. Он даже хотел побриться, но обнаружил, что все принадлежности он оставил дома, собираясь положить их в чемодан с утра, но, естественно, забыв это сделать. «Что ж, придётся отращивать благородную щетину», – весело подумал он и подмигнул своему отражению в запотевшем зеркале. Вера тоже проснулась, и они решили взять с собой пляжные сумки и позавтракать в кафе на берегу, после чего сразу же пойти купаться.

Дорога до моря была неблизкой, и с каждым шагом Максим всё сильнее разочаровывался. Удивительно, как Вере удалось найти такое отвратительное место в этой, казалось бы, солнечной и гостеприимной стране. У самого берега моря ютились однотипные ресторанчики, несколько маленьких магазинчиков предлагали туристам скудный набор продуктов и плавательных принадлежностей, за ними выстроились в ряд отели, а чуть дальше шла вереница недостроенных зданий, расписанных мрачным граффити. Только пройдя всё это великолепие можно было попасть на пляж с серым песком вперемешку с камнями, водорослями и выброшенными на берег медузами. У берега размещалось несколько кафешек, вокруг которых летали чайки и прогуливались отдыхающие в полуспущенных плавках, видимо, в поисках опохмела после вчерашних дискотек. Всё было каким-то тусклым, ненастоящим и странно безжизненным, совершенно не похожим на картинки, которые ему гордо демонстрировала Вера в самолёте. Отпускное настроение улетучилось, не успев даже появиться.

Вера, кажется, тоже была немного расстроена, но всё-таки расстелила заботливо принесённое с собой покрывало, брезгливо отпихнув несколько окурков, валявшихся в песке, и стала мазаться кремом от загара. Макс тоже намазался, хотя ещё ни разу в жизни это средство не спасало его от зудящих и кусающихся солнечных ожогов. Море оказалось не по-южному холодным, и Макс с трудом заставил себя войти в него, надеясь, что вскоре привыкнет к температуре воды и сможет немного поплавать. Он даже нацепил очки, купленные в Спортмастере несколько лет назад с огромной скидкой, но мутное море, накатывающее на его немного обвислое тело ледяными волнами, так и не позволило ему воспользоваться ими. Полежав пару часов на полотенце, он увидел, что его кожа начинает краснеть под беспощадными солнечными лучами, и стал проситься обратно. Вера уже успела найти удачные ракурсы для Инстаграма, отправить пару голосовых подружкам и особо не возражала. Пообедав на очередную внушительную сумму, они вернулись в номер, где Вера стала расставлять по полочкам в крохотный ванной комнате свои многочисленные принадлежности для загара, от загара, после загара и вместо загара. Максим решил оставить её за этим важным занятием и лёг спать, надеясь на то, что вечером купит пива и чипсов и опять посидит на балконе, вдыхая прохладу морского воздуха.

Но просто сидеть оказалось скучно, и Макс решил пройтись по окрестностям, пока окончательно не стемнело. Интернет работал паршиво, но ему всё-таки удалось выцепить с еле грузящихся сайтов кое-какую информацию об этом невзрачном местечке. В получасе ходьбы от побережья должен был находиться маленький городок, лишённый каких-либо стоящих внимания достопримечательностей, но имеющий некоторые признаки цивилизации в виде баров, казино и круглосуточного магазина. Он подумал, что небольшая прогулка, пусть даже в такое Богом забытое место, будет очень кстати и позволит ему немного отвлечься и побыть в одиночестве.

От гостиницы, которую язык не поворачивается назвать отелем, уходила довольно широкая дорога – единственная, по которой можно было попасть в цивилизацию, – поэтому заблудиться было нереально. Максим для приличия предложил Вере пойти вместе и, получив ожидаемый отказ, бодро вышел из номера. Солнце уже опускалось за деревья, и прохлада легонько тронула его голые руки, уже успевшие обгореть на солнце. Прохлада, приносящая не облегчение, а странное чувство тревоги и неизбежности. Недостроенные туристические дома скалились уродливыми рисунками граффити и злобно усмехались пустыми оконными проёмами, а монотонное стрекотание цикад напоминало издевательский хохот вселенной. На секунду Максим подумал, что лучше было бы отложить этот поход на более светлое время суток, или хотя бы взять такси и доехать с комфортом, но потом всё-таки решил, что, раз уж вышел, то возвращаться нехорошо. Плохая примета. Вдруг он остановился, потому что в этот момент его накрыло какое-то слишком реальное дежа-вю, как будто всё это уже было с кем-то до него. И эта прохлада, тронувшая его обнажённые руки, и эта пыльная дорога, манящая своей таинственной неизвестностью, и деревья, подступающие к ней с обеих сторон, и южные цикады, поющие свою торжественную песнь.

Через пару сотен метров Макс пожалел, что не взял с собой наушники, потому что просто так идти было скучно. От нечего делать он стал рассматривать камни и пыль на дороге, а потом окруживший её лес и вслушиваться в его равномерный шум и периодическое ритмичное поскрипывание. Вдалеке журчал ручеёк, и вся эта какофония звуков вводила в необъяснимое состояние: нечто среднее между тоскливой угнетённостью и просветлением. Максим уже потерял чувство времени и не мог понять, идёт ли он двадцать минут, или двадцать часов. Он механически переставлял ноги и покорно внимал открывшейся ему картине, а его мысли постепенно растворялись в этом странном напряжённом спокойствии. Он забыл и о криво сделанном отчёте, и о Егорове, и об ипотеке, и о Вере, но почему-то никак не мог забыть о чём-то ещё, что вертелось у него в голове и так и не смогло приобрести хоть какую-то форму. И тут Максиму показалось, что он не один здесь. Как будто тихие шаги всё время слышались за спиной, как будто кто-то невидимый следил за его движениями и точно копировал их, кто-то не сводил с него глаз, взглянув в которые можно было сойти с ума. Какие-то тени мелькали между деревьями, не скрываясь, но наблюдая, выжидая, примеряясь. Ему стало казаться, что он слышит утробное мычание то ли из-за деревьев, то ли из-под земли, и в этом напеве открывалась внезапная сверхъестественная сила, способная размазать по неровной дороге весь его оставшийся рассудок, оставив от него только жалкое мокрое пятно. Хотелось зажать уши и не слышать ничего, но звуки доносились изнутри, они звучали у него в голове, обволакивали, проникали во все щели и уголки подсознания, мягко, но верно захватывая его целиком. Ветер стал ледяным и каким-то грязным и дул, казалось, во всех направлениях сразу, от чего у Максима перехватило дыхание, и судорога пробежала по всему телу. Он не понимал, где находится, куда идёт, или не идёт вовсе, он медленно погружался в какую-то удушливую трясину, готовый в любой момент захлебнуться в ней, как вдруг вдали показались огни фар чёрного автомобиля. Максим бросился прямо на них в надежде найти спасение и остановился, ослеплённый их недостижимым величием. Внезапно всё вокруг исчезло, и через секунду действительность приобрела свои привычные очертания. Даже окружающие звуки перестали сливаться в строгий и величественный хор. Это опять был шум леса, журчание ручейка и фонари города, до которого он уже почти дошёл. «Ничего себе задумался», – удивился Макс.

Уже почти стемнело. Максим шёл по узким улочкам, мимо открытых веранд небольших ресторанчиков и неторопливо прогуливающихся местных жителей вперемешку с редкими туристами. Дойдя до центральной площади, он остановился в поисках удачного места для фотографии, которую вроде как для приличия надо было бы показать Вере. Он пристально осмотрел неработающий фонтан, щедро покрытый изнутри скользкой плесенью, заплёванные лавочки, мимо которых с криками проносились подростки на велосипедах, и однотипные дома, окружавшие площадь со всех сторон, но не нашёл ничего подходящего для отпускного фото. Сделав пару дежурных снимков, Макс решил, что пора искать такси и возвращаться в гостиницу. Судя по карте, стоянка была совсем рядом, в нескольких кварталах, прямо около круглосуточного магазина, где можно было заодно купить пива и чипсов на вечер. Попрощавшись с площадью, Максим направился мимо фонтана к одной из улочек, отходящих от неё.

В конце улочки оказалась довольно большая церковь, и Макс подумал, что неплохо было бы сфотографироваться и у неё, тем более что, в отличие от площади, здание церкви было ярко освещено несколькими фонарями, и снимок должен был получиться вполне приличным. Макс спустился по ступенькам и с удивлением обнаружил, что дверь церкви была открыта, несмотря на довольно позднее время. Он сфоткал здание целиком и решил попробовать зайти внутрь. В дверях его встретила женщина средних лет, которая убирала с импровизированного прилавка незатейливые церковные товары.

– Русский? – приветливо улыбнулась она, завидев посетителя.

– Да, – улыбнулся в ответ Максим.

– Я ещё русски говорю. Тук има много русски туристи. Даряти за храм. Деньги, разбираш? Можете и ви дарите. Един лев, два лева, пет лева, сколько имаш?

Максим понял, что женщина хочет денег и неохотно полез в карман. Достав пригоршню увесистых монеток, полученных в качестве сдачи в ресторане, он стал неспешно пересчитывать их, стараясь выискать самые мелкие, которые было не жалко пожертвовать на храм. Смотрительница терпеливо наблюдала за Максимом и с благодарной улыбкой протянула руку, как вдруг, едва их пальцы соприкоснулись, вздрогнула и быстро-быстро забормотала на чистом русском языке:

– Ну вот ты и пришёл. И они за тобой стоят, уже ждут, когда смогут забрать тебя. Что, испугался? Не бойся, сейчас рано ещё, дальше страшнее будет. Тебе повезло: много грязи на тебе, идти будешь долго, а как дойдёшь – сможешь вернуться, если не будешь торопиться. Я буду здесь. Я всегда здесь. Пока они продолжают своё дело, я жду таких, как ты. Многие находят дорогу сюда, но никто ни разу не нашёл дорогу обратно. Вдруг у тебя получится? Оставь деньги здесь – чтобы вернуться, надо что-то оставить. А я пока приготовлю кое-что и буду ждать тебя, – и она схватила его кулак с монетами своими трясущимися руками и со странной для старухи силой потянула его к себе.

– Ровно пять монет. Пять жертв. Пять жизней. – бормотала она

«Цыганка! – в панике подумал Максим. – Сейчас все деньги выманит, телефон отнимет, Господи, зачем я вообще сюда попёрся? Брошу ей мелочь и убегу отсюда, не погонится же она за мной?»

И он, не глядя, сунул эти несколько монеток старухе, быстро нырнул в открытую дверь церкви и быстрым шагом направился к стоянке такси. К счастью, свободная машина одиноко стояла посреди пятачка и как будто дожидалась его. Услышав название отеля, водитель с радостью согласился поехать туда, запросив, тем не менее, довольно приличную сумму, даже по московским меркам. Всю дорогу Максим мрачно смотрел в окно и пытался понять, что такое происходит в последние дни в его жизни, начиная с халтурно сделанного отчёта для Егорова и заканчивая сумасшедшей бабкой в церкви. Где-то в глубине души он ощущал предчувствие какого-то неотвратимого события, которое должно было то ли изменить всё к лучшему, то ли отправить её навеки в кромешный ад. Максим надеялся на первый вариант, хотя второй казался ему не менее реалистичным. Он всё пытался понять, в какой именно момент что-то пошло не так и можно ли ещё что-то исправить. Выход был только один, и, подъезжая к гостинице, он решил, что сейчас не будет впадать в панику, а постарается отвлечься и отдохнуть. В конце концов, следующий отпуск светил ему не раньше, чем через полгода, и надо было хорошенько набраться сил перед очередным бессмысленным броском во имя обогащения Егорова.

В следующие дни Вера, кажется, тоже расслабилась и даже была готова разделить с ним по вечерам пару бутылок так ненавидимого ей пива. Ежедневные получасовые прогулки на пляж сначала тяготили Максима, не привыкшего к таким частым нагрузкам, но через несколько дней ему начало нравиться, особенно когда прошли первые ожоги от солнца, и кожа стала покрываться благородным черноморским загаром. Они гуляли, держась за руки, и Максим впервые за несколько лет увидел ту Веру, в которую он когда-то так неожиданно для себя влюбился: без многочасового макияжа, без тщательной укладки и продуманных образов в одежде, с выгоревшими волосами и коричневыми от загара плечами, выглядывающими из-под лёгкого, почти детского сарафана. Максим исподтишка любовался на свою жену и гордо сравнивал её с другими туристками, с трудом впихивающими свои тела в аляпистые безвкусные купальники. Они покупали никому не нужные сувениры и безделушки, брали на ужин свежие морепродукты, и Макс уже перестал думать о том, выдержит ли его кредитка такой напор бесполезных трат.

Егоров, как и обещал, так и не побеспокоил Максима, то ли забыв о нём, то ли готовя огромный список поручений, который будет ждать его по возвращении из отпуска. Пару раз позвонили родители, дали несколько наставлений, посоветовали, что купить и рассказали о том, что при Советском Союзе болгары были очень весёлыми и гостеприимными. Максим отправил несколько голосовых Ваську, своему другу детства, который в этом году должен был ехать в Евпаторию с женой и тремя детьми. Васька дежурно позавидовал ему и обещал, что в скором времени обязательно встретится с ним и выпьет в одиночку всю бутылку Слнечного Бряга, который Макс сам же и привезёт из поездки. В этом Ваську можно было верить – ещё на школьной скамье он мог запросто перепить физрука и в старших классах пытался даже соревноваться с трудовиком, которого никто не видел трезвым с момента основания школы. Самому Максу было далеко до друга. Он позорно пьянел от пары бутылок Балтики Девятки и незаметно уползал подальше, забытый всей своей веселящейся компанией. Через некоторое время сильно нетрезвый Васёк провожал его до дома и, извиняясь, шёл обратно к остальным, чтобы открыть очередную бутылку чего-то очень дешёвого и очень вонючего. Потом Васька немного остепенился, довольно рано съехал от родителей, организовал свой небольшой бизнес по ремонту автомобилей и женился, почти одновременно с Максом. Но дружбу они не забросили, и время от времени выбирались то на рыбалку, то за город на шашлыки, то просто сидели в гаражах и потягивали пивко, обсуждая последние разработки в мире автомобилестроения. Васька был душой компании, эдаким своим парнем, который через пять минут знакомства становился твоим лучшим другом, как будто вы знакомы уже лет пятнадцать. Он обладал врождённым умением внимательно слушать и говорить в нужный момент нужные слова, поэтому каждый, кто общался с ним, чувствовал какую-то особенную близость и с радостью принимал его в свою душу. Макс был уверен, что без Васька и их небольшой уютной компании его жизнь окончательно потеряет смысл и именно поэтому он так отчаянно отстаивал своё право на общение с ними, несмотря на пренебрежительное отношение Веры.

Отпуск неспешно двигался к своему завершению, и Максим с сожалением считал оставшиеся беззаботные дни. Кожа темнела, кредитка пустела, а вечерами подступала старая добрая тоска, такая же, как во вторую половину дня в воскресенье, когда понимаешь, что выходные почти закончились, а отдохнуть так и не удалось. Вера особенно не переживала по поводу окончания отпуска и возвращения на работу. Её не слишком напрягали в офисе, и она могла запросто уйти с половины рабочего дня в салон красоты, или пройтись по ближайшим магазинам. Сейчас она уже строила планы на зимний отдых в горах и хотела прямо по приезду заказать себе и Максу лыжи или сноуборды, пока на них были скидки. О том, что они ещё не расплатились за текущий отпуск, Вера и слышать не хотела. «Работать надо лучше, может повышение получишь, – безапелляционно заявила она. – Работы сейчас много, всем хватает, если правильно себя поставить. Вернёшься – так и скажи Егорову, пусть зарплату прибавит, не зря же ты на него десять лет пашешь, как проклятый». Максим подумал, что и правда пора поговорить с начальником о повышении, в конце концов, ипотека сама себя не оплатит, а второй такой отпуск их бюджет просто не выдержит. И он стал готовиться к беседе, перечисляя в голове все свои достижения и личные качества, о которых он непременно расскажет Егорову в первый же день выхода на работу. От этих мыслей становилось легче, но где-то в глубине души он понимал, что это всё самообман, и никакого повышения ему не светит.

В последний день перед отъездом Макс решил опять пройтись по дороге, ведущей к городу. Вера в этот раз захотела сопроводить его, и, накинув ветровки, они вышли из уже переставшего быть чужим отеля. Пройдя метров двести, они остановились, чтобы сделать последние панорамные фото деревни, которую было хорошо видно с небольшого возвышения чуть в стороне от дороги. Максим полез на холмик, а Вера осталась внизу в поисках удачного места для фотографии. На холмике росла высокая трава, скрывающая в своих недрах что-то, что сначала показалось Максиму памятником, или мемориалом. Раздвинув заросли, он, к своему удивлению, обнаружил каменную плиту, окружённую низким покосившимся заборчиком, на которой стоял простенький железный крест. Не оставалось сомнений в том, что это была могила. Макс удивился: кому могло прийти в голову похоронить человека не на кладбище, а здесь, почти в лесу, рядом с пыльной дорогой и неприметной курортной деревенькой. Он подошёл поближе к кресту, чтобы разглядеть надпись на табличке. «Мария Петкова Добрева. 06.04.1978 – 15.10.2000 Искаме да си сред нас сега то цм ами само спомени и тъга».

«Что за тъга? – подумал Максим, разбирая полустёртые буквы. – Тъга, видите-ли у неё… Самоубийца, наверное, раз даже до кладбища не донесли, а закопали тут, как бездомную кошку. И молодая совсем, 22 года. Что, Мария Петкова, несладко тебе жилось? С парнем, небось, поругалась, да и наглоталась каких-нибудь безвредных таблеток, а они возьми и подействуй. Не ожидала такого исхода? Не хотела лежать в сырой земле, где тебя даже черви не найдут? А может всё не так было? Может ты ипотеку выплачивала за свою халупу в вашей стрёмной деревеньке, и ремонт убогий никак не могла закончить? И в офис ходила каждый день, как проклятая, где все видели в тебе врага, потому что сами старались урвать кусок внимания начальства, чтобы получить сгнившую кость в виде ежеквартальной премии? Кредитов на подарки понабрала, а сама ходила с простеньким Сиаоми, «спасибо, что не сдох через два месяца»? Друзья у тебя были? Чего же они не помешали тебе покончить с собой? Может потому, что им тоже было наплевать на тебя? На то, что, несмотря на всю эту шелуху, ты оставалась Марией Петковой – собой, со своими мыслями, радостями и тревогами, со своей жизнью, которая для других упорно оставалась пустым местом? И, наконец, поняв, что невозможно докричаться до этого мира, сдвинуть хоть на миллиметр офисные перегородки и стены ипотечной квартиры, ты решила сделать это – перестать играть по их правилам, бросить им в лицо свою жизнь, за которую никто не дал бы и ломаного гроша? Раз они отказывались видеть тебя – пусть и не увидят никогда больше. И что? Что дальше? Что ты смогла доказать им, или самой себе? Нашла своё предназначение, которое есть у каждого человека с рождения? Достигла этого самого покоя, о котором так мечтала? Что-то никто не навещает твою могилку, да, Мария? А ты думала, будут ходить, горевать. Ну вот я пришёл, поговорил с тобой, убрал траву, табличку протёр. Тебе стало легче? Мне – нет, потому что ты останешься лежать здесь, а я пойду обратно и потяну за собой нить своего никчемного существования дальше, по дороге от дома к офису, с каждым шагом всё больше запутывая её и запутываясь сам, теряя последнюю надежду на освобождение. Всё, Петкова, мне пора. Мёртвым, как говорится, мёртвое, а живым – страдание. Я не плачу, если что, тебе показалось.»

Макс сфоткал Веру на фоне деревни, потом они немного прогулялись и вернулись в отель, где их ждали собранные чемоданы и недопитая бутылка вина. Спать нужно было ложиться рано, ужинать было нечем, и они поспешили поскорее закончить свой последний отпускной день. Лунный свет пробивался через жалюзи всю ночь, как будто кто-то включил невидимый ночник, охраняющий их беспокойный сон. Сотни летних бабочек-однодневок облепили окна и пытались прорваться внутрь комнаты, не замечая невидимого стеклянного препятствия. Откуда-то издалека доносилась курортная музыка, сопровождающаяся странными едва различимыми словами: «Ты, О дрожащая грудь ночи, что мерцает четками лун! Я обожаю Тебя, Эвоэ! Обожаю Тебя, И А О!»1. Но Максим ничего не слышал, даже звона колокольчиков, пытающегося пробраться в их комнату вместе с летними мотыльками. Ему нужно было выспаться перед долгой дорогой обратно в своё старое ипотечное жилище и начать как можно быстрее расплачиваться по кредиту.