Читать книгу Память гарпии - Ксeния Таргулян - Страница 4

«Песни манящие сводят с ума»

Он лежал на холодном асфальте, и снежные хлопья, как пепел, опускались на лицо. Небо расплескалось серой акварелью. Безмятежная тишина зимней ночи.

Орфин медленно моргнул. Веки двигались тяжело, как после глубокого сна. Никакой боли. Может, из-за шока?

Поднявшись, он всмотрелся в пургу. Странно, что в таком снегопаде не нарастали сугробы. Едва коснувшись земли, снег снова взлетал и продолжал беспорядочно кружить по воздуху. Орфин поймал на ладонь несколько снежинок, но они не растаяли. Ни блеска, ни шестигранного узора. Больше похоже на пепел. Или просто лоскуты густого светло-серого дыма…

Сцена аварии едва проглядывала сквозь метель. Его несчастный ниссан, когда-то модный, а теперь искореженный, одиноко застыл поперек трассы. Фургон, сбивший его, бесследно умчал прочь.

Вспомнился скрежет металла – так резко и ярко, словно грузовик снова шел на таран. Запоздалое эхо резануло по ушам.

Чуть пошатываясь, Орфин подошел к машине. Левый бок всмятку, передняя дверца торчит, как сломанное крыло жука. В паутине белых разломов застыли кровь и волосы.

Внутри салона сквозь темноту проступали контуры передней панели, дальше виднелся руль и какая-то бесформенная масса над ними. Подушка безопасности?

Его охватило тревожное предчувствие, даже предзнание. Он продолжал вглядываться во тьму салона, пока не распознал под рулем скрюченные пальцы. Стоило опознать их – сложился и остальной образ. Нагромождение теней превратилось в переломанную человеческую фигуру.

Живот скрутило ужасом, но Орфин не мог оторвать взгляд от трупа. Он манил и ужасал одновременно. Это чувство родом из детства – когда ты ищешь самый темный и мерзкий угол, чтоб испытать себя на храбрость. Чтоб двигаться дальше, нужно столкнуться с кошмаром.

Орфин наклонился к пробоине в стекле и всмотрелся в сумрачное нутро. Голова лежала на сломанном руле. Грудь пробита, обломки ребер застряли во внутренностях. Дрожащей рукой Орфин потянулся к водителю, чтоб повернуть его лицом к себе.

Пальцы покалывало от напряжения. Стоило коснуться кожи мертвеца – на ощупь как бумага – и голову обручем сдавила боль. Мир вокруг рассыпался на атомы и собрался вновь. Орфин оказался за рулем, о лобовое стекло перед ним мокрыми кляксами разбивался снег. Жизнь неслась мимо всполохами, размытыми пятнами. Он безнадежно потерял управление. Огромные фары вспыхнули впереди. Они выросли так резко, точно гигантский филин вдруг распахнул глаза. В них горело нетерпение: лети быстрей, мотылек, я жажду тебя растерзать!

Горизонт утонул в огне фар, и лязг металла ударил по ушам. Лодыжки и колени раздробило такой болью, что по костям до самой шеи прокатился раскаленный вал. Корпус швырнуло вперед…

Кое-как ему удалось вырваться из огня воспоминания. Он схватился за собственную грудь, за лицо, с криком отступая от машины. Боли уже не было, лишь жар и опаляющий ужас. Рой мыслей о смерти и безумии переполошил всё в голове.

Он кинулся прочь от ниссана. Но не успел пробежать и десяти шагов, как под ногами показалась расщелина, словно землю вскрыли ножом. Орфин в последний момент рухнул на колени, тормозя ладонями о белый асфальт. Он замер прямо над обрывом.

Трасса кончалась зияющей пустотой. Кусок дороги отломился, как плитка шоколада. Дрожащей рукой Орфин коснулся слома. Его неровный край уходил под углом внутрь, под асфальт. Внизу – бесконечный разреженный туман и бушующая пурга. Но так не бывает, куски города не летают просто так. Это кошмарный сон? Но как ни силился, он не мог проснуться. Да и мир вокруг выглядел слишком реальным и насыщенным деталями.

Словно делая ему уступку, плотная пелена пепла внизу расступилась, и Орфин сумел окинуть взглядом… всё. В бескрайнем небе висели десятки летающих островов. Вниз от каждого, как кабели, свисали красно-серые корни.

Он увидел и границу собственного плато – рваную угловатую линию. Она описывала неровный полукруг по шоссе и терялась в зарослях ветвистых красных коряг слева. Их толстые багровые корни петляли по острову, как пуповина.

В центре всего покоилась искореженная машина с трупом. Такое чувство, будто этот кусок земли вырвали из реальности вместе с Орфином в момент его… Слово на «с» разлетелось осколками по мыслям. Из горла вырвался рваный прерывистый звук – то ли смех, то ли рыдание.

И здесь он отныне и навеки заперт? Остался наедине с миражами, посреди бледной копии мира, который еще недавно казался неотъемлемым… Он обхватил себя за плечи, съежившись на коленях у обрыва, под порывами холодного ветра.

Смутное чувство подкралось к нему, холодными пальцами коснулось плеча, окружило безликой толпой – и наконец сдернуло маску и с остервенением набросилось.

Потеря.

Так много вещей осталось там, за чертой! Столько важных дел и столько мелочей – неясно, о чем горевать больше. Уже полгода не говорил с отцом – и теперь никогда не успеет. На пятницу записан клиент, разведенный повар-невротик, но их беседа никогда не состоится. Что ж, зато не придется навязывать ему сомнительный препарат – этой мысли Орфин горько рассмеялся, звук взрезал тишину.

Шантажировать Медеш тоже уже не удастся. Кто знает, может, у него были бы шансы помешать ей? Пустые фантазии…

А еще он никогда больше не почувствует аромат прелой листвы и дождя, не выпьет горячего кофе, не пройдет по ночным неоновым улицам. Всё это осталось в прошлом. Жизнь завертелась в воображении калейдоскопом цветов, вкусов и запахов, коротких сценок, вспышек, образов…

Он призраком бродил по безлюдному острову, держась подальше от кровавых лоз. Время тянулось мучительно медленно. Не было ни солнца, ни звезд, чтоб отмерять его. Ни голода, ни сердцебиения, ни вечерней усталости. Он всё еще дышал, но, кажется, просто по привычке. По ощущениям, часы давно сменились днями, но сколько он провел здесь на самом деле, Орфин не знал.

Иногда ему слышался шум машин или голоса, мерещился запах бензина и далекий блеск городских окон. Он с горечью отворачивался от этих фантомов.

Сожаления, одно горше другого, накатывали на него. Жизнь оборвалась на середине фразы, так и осталась вопросительно-недосказанной. Оглядываясь на свои решения и поступки, он ни одно не мог назвать верным. Даже лучшие годы, когда он был почти счастлив, теперь казались самообманом.

Когда-то он любил свою работу и верил, что действительно помогает людям. Теперь видел, что лишь дразнил их и делал эмоционально зависимыми. Упивался их слепой любовью. Воспоминания о том времени резали без ножа, хоть он и делал всё то неосознанно.

Интересно, кто-нибудь станет скучать по нему? Он оставил в наследство одни долги – так помянут ли его хоть одним добрым словом?

Хорошо хоть, что у него не было домашних животных – и, значит, он никого не бросил. Хотя… Он явственно помнил клочкастого серого котяру, который драл обои и метил углы. Что этот зверь делал в его квартире? От противоречивых воспоминаний Орфин пришел в смятение. В конце концов он решил, что это уличный кот захаживал к нему в непогоду, а Орфин его подкармливал.

Продолжая мерить шагами остров, он заметил, что место мало-помалу меняется. Стены и асфальт лишились фактуры, стали бетонно-меловыми. Прикосновения к ним оставляли белый налет на пальцах. Остров ветшал.

Пользуясь этим, Орфин сумел выбить одну из дверей и зайти в незнакомое здание. Он испытал короткое торжество, как будто вырвался из плена. Но нутро дома обрубалось, едва начавшись. Разрез реальности шел по линолеуму, по обтертым ступеням. Вместо четвертой стены, которая бы замыкала комнату, гуляли ветра. Потолка тоже не было – над головой простиралось серое небо.

На огрызке скамьи ожидания лежала рассеченная поперек книга. От каждой строки в ней осталась лишь первая половина.

Подойдя к окну без верхней рамы, Орфин окинул взглядом остров. Опустошение и заброшенность. Люди пропали, время остановилось, и бездушный отпечаток цивилизации медленно старел на ветру. Белый, как макет из пенопласта.

Он до боли вглядывался вдаль, надеясь увидеть хоть что-то… кого-нибудь… И однажды это произошло.

К островку, на котором он застрял, приближался высокий белый смерч. Орфин ясно видел его тугой столб, который, покачиваясь, плыл через бездну. Вокруг него вращались облачные отростки.

От вихря шел тоскливый плач, словно тысяча шепотов слились в единой заунывной песне. Она пробирала до костей. Орфин непроизвольно обхватил себя за локти. Всё это ощущалось слишком реальным, чтоб принять за сон. И слишком походило на безымянный ад.

Стоны невидимых душ делались громче, и вот уже их голоса звучали мелодиями, горькими и сладкими одновременно. Как выводок сирен, они дурманили и манили к себе. Но страшней всего то, что Орфин узнал среди них тот единственный голос, который мечтал услышать и пытался забыть все последние годы. Он зажал ладонью собственный рот.

Кайма смерча уже лизала край острова, и в его облачном ореоле Орфин вдруг с ужасом распознал формы человеческих ступней и ладоней – полупрозрачные, оторванные от тел, они по спирали мчались вокруг жуткого столба. Его пробрал прерывистый истеричный смех – пробился сквозь горло и сквозь пальцы.

Неужели она там? Стала частью этого торнадо смерти?

Словно перед лицом древнего бога, Орфин замер в немом ожидании, что смерч поглотит и его.

Но тот двигался мимо острова. Лишь его белесые языки колючими порывами ветра хлестали по кровавому лесу впереди. Он начал удаляться. А Орфин пораженно уставился вслед. Тоскливая манящая песня всё еще звучала, тянулась от вихря. И дразнящий голос в ней повторял: «Как ты мог?.. Я еще жду…»

К горлу подступила вязкая горечь. Он мертв. Истек кровью в замызганном салоне разбитой машины, и никто не помянет его добрым словом. Кто он теперь? Призрак, тень… Если Рита правда там, разве имеет он право не последовать? Чем дольше Орфин вглядывался в яростный танец пурги, тем чище звучала для него эта идея.

Он бросил взгляд на собственные ладони с длинными пальцами. Чертовски легко было представить, как они отделяются от запястий и летят к вихрю, а сам он остается с аккуратно обрубленными призрачными культями.

– Постой! – крикнул он. Но вихрь не замедлился.

Орфин стер слёзы, едва они навернулись, вышел из картонного дома и шагнул к жутким корягам, за которыми клубилась и пела метель. Он страшился подходить к ним прежде и теперь понял, что не напрасно. Огромные куски плоти тянули кверху влажные красные отростки. Высокие узловатые нагромождения из костей, кровеносных сосудов, голых мышц… Они врастали в землю и ветвились наверху, подобно деревьям. Огромные вены, цепи бело-голубых нервов и обрубки костей перетекали друг в друга, цепляясь ветвями.

Содрогнувшись от этого зрелища, Орфин всё же ступил внутрь леса, стараясь не касаться чудовищных организмов. Но шквальный плевок снега вдруг толкнул его вперед – прямо на острый костяной шип. Орфин выставил ладони перед собой, и шип вспорол ему предплечье. Рану опалило болью.

Мир наполнился шуршанием бумаг и незнакомым голосом, читавшим строки о ненависти. Едкие слова были хуже пощечин.

Он отдернул руку, и иллюзия прошла. Ветер продолжал хлестать по спине. Чтоб удержаться, Орфин вцепился в тело другого древа – бочковидное, раздувшееся. Ладони влажно чавкнули о его поверхность. Организм заколыхался, точно жир, и Орфина обдало вонью гнилой еды. На языке возникла горечь прогорклого масла.

Он отдернул руки от древа, и видение прошло, но его уже колотило от них. «Сраный, сука, ад». Но возвращаться было некуда. Он по-прежнему слышал пение и плач. Впереди за дьявольским лесом показался женский силуэт. Фигура стояла среди бури, обхватив себя руками за плечи, и ее кудри расходились вверх подобно ветвям.

– Рита!

Переждав очередную снежную трепку, Орфин бросился к ней. Оставалась пара шагов. Внезапно земля ушла из-под ног, и он ухнул вниз, слишком поздно поняв, что дальше нет острова. Пропасть настигла его одновременно с прозрением. Это не женщина – просто еще один изогнутый ствол. Он очерчен так ярко, потому что крайний.

Нутро скрутило от ужаса падения. Орфин закричал, пытаясь ухватиться. Ударился коленом о мясистый корень, почти пронесся мимо, но отчаянно схватился за него, обвил локтями. Слишком слабо: его несло дальше вниз, сдирая кожу. С третьей попытки зацепился ногами – лихо качнуло в сторону, но падение наконец удалось сдержать.

Он завис над пропастью, болтаясь на извилистом корне среди десятка других. Всё тело колотило от страха и энергии. Граница земной тверди наверху напоминала разъеденный песчаник. До нее были считанные метры – но ни за что не добраться.

Снова накатывало видение – он чувствовал это как подступающую рвоту, как черные мушки в глазах перед обмороком. Первой нотой кошмара была удушливая ярость. Затем движения – удары – он бил кого-то. Орфин пытался удержаться в своем уме, но кошмар затягивал его воронкой. Он ударил рыжеволосую женщину. Сломал ей нос, она упала в рыданиях. «Прости! Хватит!» – кричала она, но его изводила жгучая обида, и он поднял ногу для пинка.

Орфин вырвался на миг, но тут же соскользнул на метр ниже по корню и панически вцепился в его сужающийся конец. Видение началось сначала. Он сжимает кулак, замахивается.

– ЭЙ! – донеслось сверху сквозь вязкую иллюзию. – Лезь наверх, парень!

Хрящ смещается под костяшками. Ярость застилает глаза.

Корень под Орфином вдруг закачался, и кошмар милостиво отступил. Кто-то бил палкой по основанию лозы – оттого она и шевелилась. Орфин изумленно уставился наверх. Мужчина свешивался с края острова и протягивал вниз посох.

– Ну же, парень! Давай! Я не могу тут вечно торчать! Ох…

Незнакомец начал подниматься, чтоб уйти. Ужас жарким кнутом ударил по груди.

– Стой! – крикнул Орфин. – Подожди!

– Забирайся давай!

Господи, он не представлял, как, но просто не мог упустить этот шанс. В детстве ведь он лазал по канатам? Ноги сами вспомнили правильное положение, и Орфин перехватил корень чуть выше.

Минуту назад подъем казался невозможным и бессмысленным. Но стоило наверху появиться кому-то, кто сможет помочь или хотя бы объяснить – и надежда лучше любого хлыста заставила двигаться.

Оказавшись на уровне протянутой палки, Орфин бросил правую руку на древко, но лишь ударил по нему пальцами. Инерция рывка понесла дальше, и его головокружительно закачало над бездной.

– Заберись выше, – строго велел незнакомец.

– Не могу!.. Корень слишком толстый!

– Ладно, – сверху послышалось шевеление, и посох опустился чуть ниже. – Попробуй еще раз.

Орфин сглотнул. Его трясло, и снова оторвать хоть палец от корня казалось безумием. Он медленно выдохнул, пытаясь унять панику. Ощутил движение корня под собой: вперед-назад. И, поймав его ритм, из подлета кинулся на посох. Пальцы крепко сомкнулись на нём. Мужчина потянул его наверх, и, зацепившись коленом за край земли, Орфин выкарабкался на поверхность.

Не веря своему счастью, он рухнул спиной на твердь. Острые углы впились в лопатки, но как же он был этому рад. Внутри всё бурлило и клокотало – в груди, в жилах, в самих костях. Стресс ощущался иначе, чем при жизни. Рука, которую он поранил о шип, почти зажила. На ней остался только красноватый шрам, который становился тоньше на глазах. При внешнем сходстве Орфин не носил больше привычного тела, но пока не мог понять свою новую природу.