Читать книгу Джейк - Ксения Ветер - Страница 4

Чи пытается демонтировать капсулу с прибором днём – после завтрака, до собрания, когда каждый из них должен готовиться к обсуждению и собирать аргументы. Ремидос застает его случайно, когда возвращается в спальню за своими расчетами. Чи орудует ломом – наверное, взял в лаборатории Дхавала, только у него остались такие грубые приборы – Чи выдирает из пола капсулу сам. Пол покрыт змеящимися трещинами от ударов, уродливыми, но недостаточно глубокими, и капсула покосилась, но совсем немного, тоже недостаточно. Чи даже не замечает её, он поддевает остриё лома под основание капсулы, налегает, и металл скрипит.

Ремидос смотрит на это и не может заставить себя ему помешать.

Манипуляторы толпятся вокруг него – их много, почти с десяток, они жужжат, окружая, но не помогая. Они должны помогать решению человека, как должен Разум. Чи ругается, капсула приподнимается, но его руки не выдерживают напряжения – трещат, ток бегает по запястьям, и он отдергивается, отпуская лом.

Ремидос придется его чинить.

Прибор включается и снова начинает визжать от удара.

Визг этот слышен даже из закрытой капсулы.

Жан приходит меньше, чем через минуту – он велел Разуму докладывать обо всех включениях прибора. Он быстро осматривает Чи его отказавшую руку. На Ремидос он даже не смотрит.

– Это глупо, – говорит Жан укоряющее, но не зло.

Манипуляторы, наконец, приходят в действие, и вкалывают Чи обезболивающее. Другие начинают ездить возле капсулы, устанавливая её правильно, некоторые отъезжают за материалами. Боль – наименьшее наказание, и Жан его не жалеет.

– Собрание уже началось, – добавляет он. – Ждем вас двоих.

Когда они входят, в столовой уже все знают о произошедшем; Разум быстр.

– Не знаю, как вы, а я не хочу умереть от темной материи, – бросает Амун, и вот его голос зол.

Чи не чувствует себя виноватым, он садится на стул, демонстративно бросая на стол сломанную руку.

– Вряд ли ковыряние с куском плоти может это предотвратить.

Ремидос молчит. Она ему не мешала.

– Это слова, – обрывает Жан коротко их обоих, и обращается только к одному из них. – Амун. Расскажи нам о наблюдениях за темной материей.

Амун улыбается, вставая – остро, еле заметно, но Ремидос замечает. Он ведет рукой, раскрывая проекцию, и изображение вспыхивает на стене. Сплошная чернота с редкими светлыми точками.

– Хотите фактов? Ничего нового. Звезды гаснут. Вселенная замерзает. Вселенная расширяется.

Он щелкает пальцами, и Разум высвечивает графики с динамикой – насколько холоднее стала измеряемая Вселенная, насколько меньше в ней звезд. Насколько они дальше.

– В прошлый раз мы так и не поняли, куда пропадает энергия погасших звезд, – напоминает Гонзало. – Принцип сохранения энергии не может не работать.

– Моя единственная гипотеза заключается в том, что и эта энергия поглощается темной материей, – пожимает плечами Амун. – Потому она увеличивается так быстро.

Разум проецирует следующий график: на нем линия темной материи растет рваными, пугающими скачками. Возможно, на каждом его промежуточном пике – погасший гипергигант. Амун поворачивает голову и смотрит на график спокойно, должен был видеть его уже ни раз, и ему нет нужды сгущать краски – каждый из них чувствует и без слов.

– Тёмная материя разрывает нас изнутри. Она не отражает, не поглощает, не испускает ничего, даже света. Её всё больше, но мы по-прежнему не можем поймать её, ни одним прибором.

Даже Жан молчит какое-то время – молчание над столом тяжело, ощутимо.

Молчит, прежде чем добавить:

– Мы можем её только чувствовать. Пока она не разорвет нас окончательно.

Следующий график показывает будущее – его рассчитывал Гонзало, у него выходят лучшие прогрессии из математиков. У них осталось совсем мало времени до того, как темная материя займет больше девяноста восьми процентов Вселенной. Дальше невозможно считать из-за непредсказуемости – на этом сошлись все исследовательские команды.

– Мне нравится, – Амун хмыкает, качая головой от нелепости этой фразы, и поправляется. – Меня интригует этот прибор. Я за то, чтобы с ним работать.

– Мы уже голосовали, – напоминает Касим. – Решение уже принято.

Все поворачивают руки запястьями вверх, у всех они снова желто-оранжевые – неуверенное отрицание – кроме Дхавала и Жана. До сих пор они принимали единогласные решения, хотя бы решения большинства, уже тысячи лет. Они так ни к чему не пришли. Чи всё так же пытался выломать капсулу.

– Оно должно отправиться в космос, – поддерживает Дхавал. – Чем бы это ни было. Важна каждая попытка, каждый шанс, пока не стало поздно. И у меня уже есть пара идей.

– Мы прекрасно знаем, почему.

Неважно, каким цветом горят их запястья, их желания больше не имеют значения, у них нет времени сомневаться. Гонзало кивает, хоть на запястье его оранжевый свет.

– Если понять, что такое темная материя, измерить часть её этим прибором – появится хотя бы шанс. Мы сможем хотя бы пытаться бороться с ней. Хоть что-то.

– Зэмба, – обращается Жан. – Что сказали другие группы? Ты посылал им информацию о нашем новом создании?

– Мнения очень различны. Скорее отрицательные. Мало кому просто на него смотреть.

– Что думаешь ты сам?

– Мне противен этот прибор. Но он точно отличается от всех прошлых, – признает Зэмба. – Может, именно он и сработает.

– Касим?

Касим повторяет:

– Мы уже голосовали.

Ремидос Жан не спрашивает.

Она сама его создала.

– Мы можем создать другой, – предлагает Чи, вставая и выключая проекцию.

– Можем ли?

Шестнадцать тысяч сто две попытки.

– Чи, – завершает Жан терпеливо. – Если ты еще раз позволишь себе подобное, мне придется исключить тебя из нашей группы.

Этот прибор обязан стать их спасением.

Им жутко рядом с ним засыпать.

***

Ремидос сажает Чи в кресло, кладет его руку в продолговатый контейнер и устанавливает нужный режим. Все параметры стандартные, кроме обезболивающих – их она немного снижает.

– Придется подождать, – она говорит, но Чи не отвечает.

Он в ярости, но он смирится – Жан знает их, иначе бы он не поступил так. Разум высвечивает перед ним обратный отсчет: нужно ждать около двух часов. Химикаты должны разъесть его органическую кожу и плоть, открывая доступ к внутреннему экзоскелету – чтобы можно было починить перегоревшие или треснувшие детали. Ремидос заглядывает в экран сканера на боковой стороне контейнера – он уже просвечивает сквозь верхние слои плоти.

Повреждения несерьезные, могли бы быть хуже, старайся Чи усерднее.

Оставив Чи, она переходит в соседний кабинет медотсека.

Раз уж она всё равно включает приборы, можно провести раньше некоторые плановые операции.

Зэмба всегда был самым общительным из них, смешным, ярким, и это тёмная материя сделала его другим. На руках его снова появились длинные белесые полосы, портящие вид кожи – уже появлялись ни раз, но никто так и не нашел причины деградации. Они не мешают, не тянутся через всё тело, они, как тёмная материя, всегда остаются на краю сознания неясной угрозой, вопросом. Они появляются у многих в последнее время – у многих и в других группах, Зэмба знает не хуже неё. Полосы исчезают с обновлением кожи, которое просто приходится делать чаще. Значительно чаще с каждым годом.

Зэмба сидит в кресле, приветливо взмахивая рукой, когда она входит. Приборы уже включены, и Ремидос просто проверяет настройки и выбирает его медицинский профайл.

– Цвет оставляем тот же?

– Ага.

Он кивает, немного улыбаясь ей, но улыбка его вымучена.

Они все ужасно устали, несмотря на точно выверенный режим сна.

Ремидос нравится цвет его кожи – темно-коричневый, теплый цвет земли; он не меняет его уже несколько сотен лет. Она проводит ладонью по его руке, осматривая повреждения – белые полосы на нём особенно заметны, вспухшие, грубые жгуты – они тянутся от запястья, несколько раз пересекая Разум, до локтя. Ремидос заставляет его подняться и осматривает всю кожу – она не халатный биолог – обе руки, ноги, шею, лицо, везде, где кожа есть, и особенно тщательно стыки её с туловищем, покрытым метатканью. Полосы есть только на левом предплечье, где Разум, как и всегда.

– Не переживай, – говорит Ремидос, сажая его снова в кресло. – Неприятно, но никакого вреда от них нет.

– Я знаю. Но всё же, – он неопределенно поводит плечами, и она понимает его. – В одной из других групп у металлурга всё тело было в этих штуках. Это неправильно.

– Всё неправильно, – соглашается Ремидос.

Она возится долго, подбирая и настраивая плотность – решает сделать ему кожу прочнее, устойчивее для полос. Биопринтер печатает образцы, она тестирует их, вживляет несколько на пробу – квадратики кожи встраиваются в руку, заметные, смешные, но функционирующие. Они вместе выбирают лучший, вызвав манипулятор со скальпелем и прессами, и Зэмбе явно становится чуть веселее. Это всё, что она может сделать.

Выбрав кожу, она загружает её в Разум.

– Может, оставим, как есть? – вдруг предлагает Зэмба.

Ремидос вздыхает, гладит его по локтю и тянет вверх, помогая подняться.

– Не глупи, – она говорит.

Зэмба неопределенно фыркает, обращая всё в неудачную шутку, и ложится в отсек для обновления кожи. Манипулятор вводит ему снотворное, и через несколько секунд он закрывает глаза. Экран опускается сверху, Разум заканчивает передачу образцов репликатору, и Ремидос прикладывает ладонь, разрешая процесс. Только ладонь биолога включает медицинские операции, у всех своё дело – тоже традицией древних.

По экрану расплываются алые разводы.

Обновление кожи небыстрый процесс, спать Зэмба останется в медотсеке, в одной из капсул регенерации. Ремидос возвращается к Чи, еще раз смотрит в экран сканера на контейнере с рукой – изображение гораздо четче, Разум уже провел анализ и вывел рекомендации на большой монитор рядом.

– Как дела? – она спрашивает. – Не скучно?

Чи всё еще не говорит с ней, и Ремидос еще немного снижает обезболивающее и одобряет все предложенные Разумом операции. Повреждения простые, Разум не умеет ошибаться.

– Будет готово к вечеру, – она говорит.

Чи не отвечает, Разум вновь высвечивает перед ним обратный отсчет.

Роль биолога в лечении закончена, дальше – дело Разума.

Что-то дергает её, то самое неясное чувство тревоги, с тёмной материей прокравшееся внутрь. На выходе из медицинского отсека Ремидос оборачивается и возвращается в комнату с Зэмбой. Ей вдруг хочется – нестерпимо хочется – убрать экран аппарата, заглянуть в капсулу, увидеть, как же меняется человеческая кожа. Она просит Разум, но он не слушается, даже когда она прикладывает пальцы к виску. Ремидос подходит к трубе аппарата, вручную нажимает кнопку экрана, но она не работает тоже. Должно быть, механизм заклинило, и Разум уже отправил команду о починке манипуляторам. Она смотрит в кристаллическую поверхность экрана, на цвета, переливающиеся, перетекающие один в другой, и как они меняются, становясь из красноватых расслаблено-голубыми. Странное желание пропадает. Ремидос вдруг чувствует себя дурой.

За тысячи лет любой биолог видел любые операции медотсека.

Тут нет никакого секрета, она сама ни раз наблюдала за сменой кожи.

Она просто не может вспомнить, как.