Читать книгу Иван – царский сын - Ксения Ветер - Страница 1

   Его уже начинает подташнивать от стука колес. Ваня до сих пор не может объяснить, как они оказались в поезде – телепортацией, магией, высшей властью – не может и не пытается. Это самый комфортный поезд их всех, какие он мог бы придумать, не видел даже по телевизору – у них у каждого отдельное купе со всего одной спальной полкой, душем, столом, и даже завтрак им подают сервированным по всем правилам – что уж говорить об ужине. Они могут свободно перемещаться по вагону, разговаривать о чем угодно – ничего не понимая, и, с каждым пролетающим за окном километром, Ваня всё больше чувствует себя пленником.

   Поезд не останавливается, день за днем, и, с их влиянием и богатством, они бы точно могли позволить себе везти пленников самолетом – несколько часов, а не дней. Перевертыш отвечает на его вопрос, вставая рядом у окна – словно читает его мысли.

– Поезд сложнее всего отследить, – он говорит.

– Почему это? Спутники найдут тебя хоть на велосипеде.

– Рельсы зачарованы. С воздухом или дорогой посложней.

   Зачарованы так зачарованы; Ваня вздыхает и продолжает смотреть в окно, на проносящиеся мимо елки. Он не знает, что стало с братьями и Лешкиными друзьями, и беспокойство не оставляет – настойчивым, зудящим червячком. Разъяренные ведьмы, нечисть, Салтан, Морана и тот, новый, пугающий человек – слишком много для электрика и ребят из автомастерской. Телефон отобрали, едва они очутились в вагоне, как и арматуру, и банку с кровью у перевертыша, и сияющий цветок из рук Василисы. Больше они не видели своих конвоиров – одетых в армейскую форму людей в черных масках, успокаивающих не больше, чем бугаи Салтана.

   В первое время Василиса даже не притрагивалась к еде, Ваня видел, как проводница – молчаливая женщина с каменным лицом, разносившая им тарелки – несколько раз убирала из Васиного купе остывший ужин. Ваня пытался заговорить с проводницей, спросить, куда их везут, зачем, но с тем же успехом он мог бы пытаться разговорить стену. С Васей немногим лучше. Она не пьяна, не укурена, не смеётся, но соображает заторможено, с трудом фокусируя взгляд. То и дело она натыкается на двери, стол, кровать, и лишь спустя пару дней начинает узнавать Ваню.

– Это ты, – говорит она медленно, хмурясь. – Парень из НИИ.

– Я был охранником, вообще-то, – Ваня оскорбляется. – Работал, не просто так.

   Василиса медленно кивает, понимая смысл его слов, и улыбается уголками губ – вымученной, бледной улыбкой. Она вся бледная, под глазами залегли темные круги – хотя совсем недавно Ваня видел её смущающейся, но бодрой аспиранткой. Он не знает, что именно делали с ней ведьмы, но хотел бы казнить их только за это. События ночи то и дело всплывают в памяти, и он смотрит на её поникшие русые волосы и видит другую, ту, Васю – горящую, объятую языками пламени.

– Что ты делал там, в парке? – она спрашивает, тихо, но поддерживая беседу.

   Существенным прогрессом в их отношениях с тех пор, как она отказывалась даже говорить своё имя.

– Жар-птицу ловил. Кто же знал, что это ты.

   Вася хмурится, обхватывает себя руками, кусая губы, и лицо её покрывается сетью мелких, частых морщин – как от неожиданной, оглушившей боли. Между пальцев её снова – если Ваня не успел сойти с ума сам – бегают язычки золотистого пламени. Слишком много оживших спецэффектов, сошедших с экранов телевизора. Он вздыхает, и кладет руку поверх её ладони. Золотое пламя совсем не жжет; скорее щекочет, стихая от его касания. Приступ стихает, и лицо Васи медленно разглаживается – она прижимается к его руке обессилено и беззащитно.

– Какого фига? – Ваня спрашивает, слишком мягко и тихо для настоящего возмущения.

– Я не знаю, – отзывается девушка, снова хмурясь.

   Она явно старше Вани, на существенные лет пять, но, настолько растерянным, её лицо кажется младше, совсем маленькой девочки. Ваня верит ей – легко, и не хочет расспрашивать и знать больше магических секретов. За неё рассказывает перевертыш – Ваня вздрагивает от его голоса.

– Она еще молодая птица, – перевертыш говорит, будто это всё объясняет.

   Он стоит в дверном проеме, сложив на груди руки, и хрупкий момент откровенности рушится под его ехидным взглядом. Василиса смущенно отстраняется от Вани и трет лицо, разглаживая морщины на лбу. Перевертыш проходит в её купе, садится на стол, не спрашивая разрешения, и обращается к Василисе – требуя, с веселым интересом, словно она глупый ребенок, неловко пытающийся врать.

– Рассказывай, как давно это началось?

   Ваня хочет ответить за неё – первым и резко, сказать, что перевертыш не имеет никакого права её допрашивать, но она сжимает его плечо, останавливая. Перевертыш даже не обращает на него внимания.

– Всего несколько недель, – она кусает губы, честно пытаясь ответить точнее. – Месяц, не больше.

– Что именно? Пламя, что еще?

   Он явно знает, что спрашивать, как врач знает симптомы, уже поняв болезнь – вот только перевертыш совсем не похож на доброго доктора. На лице его нет ни тени сочувствия, только любопытство, и он болтает ногами в воздухе, глядя на них со стола. Ваня бы не ответил, но Вася отвечает – хватаясь за него, за единственную соломинку. Она действительно ничего не знает.

– Во сне я слышала песню. Ту песню, что они пели.

   Перевертыш кивает, своим мыслям или одобряя её симптомы.

– Можешь её напеть?

   Василиса концентрируется, пытаясь вспомнить мотив, даже приоткрывает губы – но не может, и качает головой – отрицательно и раздраженно. Ваня помнит – была песня, но отчего-то тоже не смог бы пропеть ни строчки.

– Это хорошо, – произносит перевертыш.

   Как если бы знание песни приговаривало их к чему-то ужасному, неотвратимому.

– Что еще, кроме песни? Где ты была, что делала?

   Перевертыш настолько уверен – Васе есть, что рассказать, а она настолько не отрицает, что его уверенность передается и Ване. Она признается – как признается в чем-то постыдном и страшном, после долгого молчания.

– Думаю, это было не впервые. Думаю, я часто бывала в том парке.

– Почему ты так думаешь? – терпеливо спрашивает перевертыш.

   Удивительно тактично для него, и, Ваня подозревает, он тоже не безразличен к хорошеньким девушкам. С Ваней он говорит совсем другим тоном. Василиса облизывает губы, быстро смотрит на перевертыша и опускает взгляд.

– Я просыпалась, и волосы мои были мокрые, а ноги – в земле.

   Новость совсем не впечатляет перевертыша, но Ваня представляет, как, должно быть, испугана она была. События даже его жизни в последний месяц стремнее некуда, а он был в сознании всё это время. Не знать абсолютно ничего – куда хуже. Перевертыш раздосадовано качает головой, словно хотел услышать от Васи что-то поинтереснее.

– Это всё? Ты ничего не помнишь?

   Вася виновато качает головой, и перевертыш цокает языком с обидой.

– Лучше, если бы мы могли узнать, что именно они с тобой делали. Я не знаю этого ритуала.

   Потеряв интерес, он направляется к выходу из её купе – ничего не рассказывая и не объясняя. Ване, в отличие от девушки, знаком этот трюк – он хватает перевертыша за руку, не давая уйти, оставив их в безызвестности. Поймать его совсем просто, словно тот ждал этого – вынуждая их задавать вопросы. Василиса спрашивает первой, голос её дрожит, и, то ли испуганной, то ли злой, она кажется живее, чем все прошлые дни.

– Это безумие, как я могла добраться туда во сне? Родители ничего не замечали, дверь была заперта. У нас нет балкона, у нас седьмой этаж.

– Это ерунда, – фыркает перевертыш в ответ. – Ты же птица.

– Она умеет летать? – раньше неё поражается Ваня.

– Птицы летают, в большинстве своём, – перевертыш пожимает плечами, словно это плевое дело, и легко выдергивает руку из его хватки.

   В конце концов, не пингвин. Ваня не может представит себе Васю, вылетающую из окна панельного дома – всё еще слишком для его картины мира. Но уже может в это поверить. Перевертыш не уходит, как собирался, и, в этом вагоне, их всего трое – на пути неизвестно куда. При всей своей независимости, даже перевертыш понимает, им нужно держаться вместе.

– Я могу улететь сейчас? – Вася спрашивает тихо.

– Ты можешь? – вместо ответа говорит перевертыш.

   В его голосе нет интонации – ни сомнения, ни издевки, ни побуждения, ни надежды – настоящий вопрос с чистым любопытством. Вася встает, вытягиваясь – она осунулась с тех пор, как Ваня видел её на лестнице института – закрывает глаза, и каждая мышца напряжена в её теле. Она пытается изо всех сил, вены вспухают на тонкой шее, и перевертыш следит за каждым её вздохом так, словно и правда – вдруг может.

   Она не поднимается от пола ни на миллиметр.

   Перевертыш разочарованно вздыхает и всё-таки выходит из купе.

   Они едут около недели.

   С приближением, на третий день в поезде, Ване начинают сниться сны.

   "Отдай цветок мальчишке" – слышит он, просыпаясь, отголоском кошмара; воем, ветром, растворившемся в стуке колес. Ему не нужен никакой цветок.

   ***

   Небольшая платформа, у которой останавливается их поезд, стоит посреди степи. Ровный кусок бетона, без табличек и указателей, только трава, трава и трава – насколько хватает взгляда. Никто не торопит их, не оповещает о прибытии, и они недоверчиво выбираются из железного нутра поезда – Ваня, перевертыш и Василиса. Яркое, открытое дневное небо слепит после многих дней взаперти, и Ване приходится щуриться и прикрывать глаза ладонью. К платформе ведет пыльная, грунтовая дорога.

   Двери поезда закрываются за их спинами, никто не выходит больше – ни охрана в военной форме, ни молчаливая проводница, и поезд словно выключается, больше не нужный. Солнце печет, от легкого ветра трава идет волнами, и тишина, пустота, спокойствие поражают, как пропасть – внезапно возникшая под ногами бегуна. Слишком много движения и стука колес. Даже перевертыш выглядит растерянным, щурясь, даже он бесцельно проходится по платформе и знает, куда идти дальше. Он просто садится на бетон, поджав под себя ноги, Ваня с Василисой следуют его примеру, и они ждут.

   Спустя где-то полчаса вдалеке, в траве, показывается одинокий джип цвета хаки – он быстро приближается, тормозя только у самой платформы. Джип потрепан, начисто лишен бандитского лоска машин Салтана, и, Ваня готов поспорить, это совсем не хороший знак. Он не знает водителя, но знает женщину на пассажирском сидении. Морана выбирается из машины, не дожидаясь, пока перед ней откроют дверь, и платье на ней скромнее, чем прошлое, но – всё равно неуместно откровенное на пыльной дороге. Её роскошные волосы уложены в оплетающие голову косы, тяжелой сложной конструкцией, и, кажется – тонкая шейка с трудом выдерживает такую тяжесть. На ногах её грубые потрепанные ботинки – перечеркивающие весь образ, делающие её из неземной феей почти человеком.

   Ваня знает – это обманное впечатление.

– Я уже заждалась, – говорит им Морана вместо приветствия, и голос её такой же чарующий, как он помнит.

   Ваня встает, оттряхивая джинсы от пыли, Вася поднимается за ним следом, а перевертыш только поднимает, здороваясь, руку. Морана не поднимается к ним, но и не торопит – словно они должны сами попроситься за ней в машину. Она улыбается и наклоняет голову набок, глядя на Ваню из-под ресниц – на него одного, и ветер легко играет с её волосами, выбивая непослушные прядки. Наверное, это тоже ведовство, великая магия обольщения и красивых женщин – она выглядит поразительно естественно среди раскинувшейся степи, как выглядел бы табун.

– Зачем ты привезла нас сюда? – спрашивает Ваня, набравшись смелости.

   Василиса стоит за его плечом, и перевертыш усмехается, запрокидывая голову и щурясь от солнца.

– Разве ты не рад этому? – говорит Морана вместо ответа. – Разве ты хочешь вернуться?

   Конечно, Ваня хочет вернуться – к братьям, помочь им с ведьмами и всей нечистью мира, к тетке и даже к отцу, но отчего-то молчит, не отвечая. Морана делает всего одно плавное, манящее движение рукой, и он и сам не замечает, как спускается к ней, вставая напротив. Трава вокруг говорит и с ним, и он слышит в воздухе горьковатый привкус и шепот.

– Отпусти Васю, – просит Ваня, со всей возможной твердостью.

   "Отдай цветок мальчишке" – шепчет ветер.

   Перевертыш спрыгивает с платформы и встает рядом с ним. И он, и Морана еле заметно щурятся, отвлекаясь – словно тоже слышат, тоже чувствуют и не могут понять. Морана встряхивает головой, пара прядей выбивается и стекает на платье – откровеннее, чем если бы она начала раздеваться. Голос его чарует, сильнее с каждым шагом, и она подходит – вновь, как в ту ночь – совсем близко.

– Увы, не могу, милый мальчик. Именно она нам нужна.

   Нужна Салтану, нужна Моране и тому мужчине, нужна всем, и Ваня оборачивается, выискивая Васю глазами – что же такого в ней. Девушка стоит на платформе, обхватив себя руками, и в глазах её не только страх, но и злость – будто ей есть, что ответить. Она сама не осознает этой злости и отступает, пятясь от края платформы – страх побеждает злость, короткие вспышки золотого пламени вспыхивают и гаснут вокруг её пальцев. Лицо Морана преображается при их виде, из обольстительного становясь хищным – всего на миг, достаточный, чтобы принять решение. Ваня встает ровнее – между Васей и ней.

– Я не дам вам её обидеть.

   Перевертыш отчетливо, издевательски фыркает, сдерживая смешок, но Морана ничуть не смеётся. Она ласково убирает с лица Вани прядку, касаясь щеки, и руки её ледяные.

– Посмотрим, милый мой, посмотрим. У меня насчет тебя, – она приближается, почти касаясь его кожи губами, или кажется так, или ветер кружит ему голову и перед глазами плывет. – Есть предчувствие.

   Слово звучит отвратно, должное льстить, и у Вани в горле встает от него тяжелый, склизкий комок. Морана отступает – изящно, мановением ветра, даже не пытаясь заставить их силой. Джип вместительный, с открытым кузовом, вполне способный увезти их всех, и Морана садится на заднее сидение, оставляя открытой дверь. Поезд за спинами по-прежнему недвижим, вокруг расстилается степь, и где-то позади слышен раскат грома. Обернувшись, Ваня видит приближающуюся грозу – темные тучи клубятся, неотвратимо заполняя небо, от края до края, вспыхивая редкими молниями. Ветер дует сильнее, обдавая холодом и близкой влагой. Морана не кричит, но её отчетливо слышно.

– Предпочтете остаться здесь?

   Ей нет нужды заставлять тех, у кого всё равно нет выбора. Ваня помогает Василисе спуститься с платформы и придерживает дверь, когда она забирается в машину – вспомнив все Лешкины уроки хороших манер. Лешку любят женщины, и Ваню снова охватывает тревога за братьев. Сам он садится на сидение рядом с водителем, исподволь вглядываясь в лицо – вроде, лицо живого человека, а не каменную маску богатырей Салтана. Перевертыш собакой запрыгивает в кузов, и они едут прочь от поезда, к горизонту.

   Гроза их не догоняет.

   ***

   Туман окутывает их плавно, не мешая колесам машины, вкрадчивый и не заметный, пока водителю не приходится включить дальний свет. Скоро Ваня с трудом различает окрестности, и лагерь – только когда начинает тормозить джип. Очертания палаток и других машин всплывают из белой мглы, как призраки; фигуры людей проскальзывают вокруг и снова растворяются в тумане.

– Подождите пока, – говорит им Морана, выбираясь из машины. – Нам, девочкам, нужно посекретничать.

   Ваня тут же выскакивает, вставая между ней и Василисой. Морана легко кладет ладонь на его плечо, отстраняя – и Ване приходится собрать все свои силы, чтобы не поддаться

– Она не пойдет с тобой.

   Ваня старается смотреть на неё смело, хотя бы без страха, но совсем не уверен в успехе. Отвести взгляд он не может, но чувствует, как её ладонь на плече тяжелеет, вдавливая в землю, и как впиваются в его кожу, сквозь ткань футболки, острые когти. Дело не в смелости, и, встав между ними, Ваня не может отойти и от страха тоже, не может даже шевельнуться. Морана улыбается, обнажая зубы, и убирает руку.

– Не бойся, милый, – шепчет она. – Я пока её не обижу. Даю тебе слово. Мы скоро вернемся.

   Перевертыш спрыгивает с капота и проходит мимо них к ближайшей палатке, игнорируя споры. Ваня невольно смотрит ему вслед и позорно хочет повторить, сдаваясь, но давит минутную слабость. Его руку сжимает Вася – благодарно и невесомо, тут же выпуская.

– Я пойду с ней, – говорит она мягко. – Не глупи.

   Водитель тоже выбирается из машины и встает рядом с Ваней, сложив на груди руки. Вокруг то и дело мелькают суетящиеся фигуры в той же военной форме, а Ваня, если честно, сомневается, что справился бы даже с ним одним. Должно же чего-то стоить слово, и Ваня сдается, отступая.

– Если что – кричи.

   Василиса кивает, коротко улыбнувшись, и уходит вслед за Мораной, всего через несколько шагов растворяясь в тумане. Недавний водитель не загоняет Ваню в палатку, но и не дает пойти за ними. Ваня чувствует себя дураком, бесцельно оглядываясь в тумане, и всё-таки следует в палатку за перевертышем. Самое обычное укрытие, которое можно найти в спортивном магазине, немного примиряют его с необычностью места, и, входя, Ваня невольно задерживает руку на ткани.

   Внутри совсем немного места, и перевертыш сидит – уже человеком – поджав под себя ноги. Торчащие уши его и кончик носа покраснели от холода, и только сейчас Ваня замечает, какой холодный и влажный воздух. Туман пробирается даже в палатку, вязким дымом, разбегаясь от движений. Ваня садится, коленом задевая колено перевертыша в небольшом пространстве, и спрашивает:

– Она врёт?

– Нет, – качает головой перевертыш, не сомневаясь. – Она никогда не врет.

   Странновато для божества зла, но Ване надо верить хоть кому-то. Он выдыхает, расслабляясь, и чувствует, как понемногу отпускает сковавшая его тревога. Не забывает о братьях, нет, но – ему нужно собраться, чтобы вернуться к ним.

– Я не понимаю. Если она зло, – сознается Ваня тихо. – Почему тогда она такая красивая?

   Перевертыш усмехается, качая головой, и что-то ласковое есть в его усмешке.

– Какая же она должна, по-твоему, быть?

– Ну, не знаю…

– Носатой старухой в черном балахоне?

   Какой изображают Бабу-Ягу или Смерть, именно так должна выглядеть злая богиня, и Ваня кивает, сам понимая условность образа. Даже Гитлер не выглядел так.

– Ага, типа того.

– Сам стал бы так выглядеть, умей меня облик?

   В его словах есть смысл, но сам перевертыш – тощий парень с торчащими ушами. Ваня улыбается, представляя на нем длинный нос, и отвечает:

– Ты же выглядишь.

   Перевертыш фыркает его шутке и толкает коленом – в палатке недостаточно места для потасовки, никому из них не хочется наружу, и Ваня подается, лишь немного толкая в ответ. Они садятся ближе, и тепло чужого тела хоть немного греет.

– Тот, второй…

   Перевертыш понимает его вопрос не сказанным – Ваня всё еще совсем мало знает об их волшебном мире.

– Гвидон, сын Салтана. Если выживем, расскажу тебе их семейную драму. Или ты, может, читал?

   Ваня не может сообразить, о чем он, и отрицательно мотает головой. Видимо, это что-то общеизвестное, из уровня школьной программы, и перевертыш демонстративно вздыхает и закатывает глаза.

– Ах, прости, забыл, ты читать не умеешь.

   Он готовится остроумно ответить, но тут дверь палатки отодвигается и к ним заглядывает Морана.

– Пойдем, – коротко бросает она.

   Вместо облегающего откровенного платья на ней простой длинный сарафан, волосы распущены вместо сложных кос. Волосы её тепло сияют в тумане, и, кажется, свет их бьется вместе с биением сердца. Сарафан на ней темной грубой ткани, такой же – на Василисе, и девушки словно одеты для какого-то древнего, кровавого обряда. Возможно, так оно и есть, и Ваня неохотно выбирается и идет за ними. Туман сгущается, опутывая их, скрадывая движения и фигуры вокруг, и Ване приходится спешить, чтобы не отстать от Мораны. Очертания дерева выплывают из белого марева слишком поздно, когда до ствола остается не больше пятидесяти шагов. Темная громадина заполняет пространство перед ними – для обхвата понадобилось бы человек десять, не меньше – и Морана замирает, взяв Васю за руку. Ваня делает шаг к ним и замирает, заметив того человека – перевертыш назвал его Гвидоном; на нем неуместный, идеальный отглаженный костюм. Ваня не может увидеть перевертыша, оглядываясь, но уверен – он с ними, недалеко, став собакой с серой шерстью – почти не различимый в тумане.

   Такое большое дерево должно быть видно далеко, из любого уголка степи, но Ваня ни разу не видел его по дороге или от платформы поезда. Почти зажившие – его ладони снова зудят на местах порезов. Из тумана, как призрак, медленно выходит старик.

   Цепь звенит с каждым его шагом.