Читать книгу Иван – царский сын - Ксения Ветер - Страница 2

   Он кажется стариком еще тогда, когда Ваня не может различить его лица – шаркающей походкой и сгорбленной фигурой, и, вблизи, лицо его действительно испещрено морщинами, но гораздо меньше, чем можно было бы предположить. Древний вековой старик выглядит стариком моложе. На него наброшена шкура, и голову венчает голова черного кота – кота огромного, больше, чем любой из львов, которых Ваня видел в зоопарке. Наверное, пантера; глаза кота открыты и смотрят удивительно живым, понимающим взглядом. Из-за шкуры старик мог бы казаться шаманом, из тех, кого показывают в передачах о дальних восточных регионах, но у него нет ни бубна, ни перьев, ни рогов, ни висячих лохмотьев – ничего из того, что должно бы быть у шамана. На старике самый обычный стариковский потрепанный костюм. На шее- совсем не обычный металлический ошейник, поблескивающий потертым золотом в серости тумана. От ошейника тянется толстая, толщиной в запястье, цепь – конец её теряется в сером мареве; она склоняет голову старика к земле, но совсем не расстраивает, судя по насмешливому взгляду. Может, старик уже давно потерял разум. Остановившись перед Мораной, старик встает ровнее, выпрямляя спину, и цепь у его шеи снова звенит.

– Что ты притащила мне на этот раз? Очередную падаль?

   Морана смотрит на него с презрением – и тенью страха.

– Помни, с кем говоришь, – напоминает она, и голос её звенит.

   Старика не пугают её угрозы, как если бы его было больше нечем пугать. Он по-старчески, крякающее, смеётся и поднимает руку, почесывая за ухом кота у себя на голове. Кот не реагирует, хотя на короткий миг Ване кажется – кот тоже оживет, улыбаясь клыкастой пастью.

– Какая строгая стала, ты посмотри.

   Её бесит тон старика – это видно по морщинке между бровей, по тому, как сходятся с жесткую линию губы. Вряд ли у неё покорный характер – думает Ваня, но Гвидон, стоявший до этого поодаль, делает шаг вперед и ловит её взгляд. Этого достаточно, Морана берет себя в руки и не спорит со стариком – как не спорят с запойным или сумасшедшим.

– Я привела тебе жар-птицу.

   Ваня чувствует, как Василиса вздрагивает от этих слов, но – ни на шаг не отступает. Старик не проявляет к ней ни малейшего интереса, даже не смотрит в её сторону – он смотрит на Морану, хитро склонив набок голову, как будто она – девчонка, пытающаяся скрыть от взрослого важный и очевидный секрет. Шерсть кота мокрая от тумана, и брызги летят в стороны, когда старик отряхивается, как животное, и идет к ней. Он поразительно стремителен для своего возраста – Ваня успевает лишь вздрогнуть, старик почти касается Морана, вытянув руку со скрюченными пальцами.

   Цепь натягивается, и ему не хватает всего лишь шага.

   Улыбка его широкая, безумная и гнилая.

– Он у тебя, старая плутовка. Цветок папоротника у тебя, я чую его запах.

– Ты спятил, кот. Папоротник не цветет.

   Старик смеётся ответу – каркающим, болезненным смехом, и не верит её словам.

– А я котенок в руках доброй хозяйки. Так и есть, так и есть…

   Он назвал её "старой", и Ване не хочется знать её возраст, не хочется верить безумцу с котом на голове, но, против своей воли – он верит. Гвидон отстраняет Морану и сам говорит со стариком, прерывая их перепалку:

– К делу. Посмотри, подходит ли жар-птица.

   Голос его ровно такой же, как Ваня слышал, и то, что он стоит перед ним, совсем рядом, настоящий, кажется ему даже невероятнее, чем все магические штучки. С ним старик не ехидничает – он пошатывается, резко дергаясь в сторону, снова звенит цепью и смотрит прямо на Василису. Она встает ровнее под его взглядом, и не отступает, напротив – делает шаг навстречу. Старик теребит уши кота, закинув наверх руки, чешет шерсть, и глаза его странно меняются, светлея. На руках Василисы видением вспыхивают и тут же гаснут огненные перья, и она дергается, пытаясь их разглядеть. Не успевает, но этого достаточно для старика.

– Ах да, жар-птица. Славная маленькая птичка, – хихикает он, как мог бы хихикать дешевый извращенец. – Я видел парочку таких в этом столетии. Надо же, живая, на этот раз.

   Гвидон не злится ни его тону, ни его ужимкам, ни одна мышца не дергается на его лице.

   Живьем этот человек страшнее.

– Подходит или нет? – он спрашивает коротко.

– Подходит, отчего же нет.

   Старик кивает и безразлично машет рукой – словно ответ очевиден и совсем не стоит беспокойства, не стоит того, чтобы тащиться почти неделю на поезде в эту всеми забытую степь, не стоит сотрясания воздуха и все их старания нелепы. Их всё-таки притащили, и старик может быть сумасшедшим или мудрее других. Его взгляд пьяно блуждает вокруг, под хихиканье, и вдруг останавливается на Ване – из безумного вмиг становясь цепким. Он знает – Морана разрешила ему прийти именно за этим.

– Покажи мне мальчишку.

   Ваня вздрагивает – он уже слышал "мальчишка", произнесенное этим голосом.

   Он никогда не считал себя трусом, но ему хочется убежать. Не сумасшедший старик пугает его, не тот, кого называют здесь Гвидоном и даже не Морана с её колдовством. В него вглядывается не старик – в него смотрит шкура кота своими пустыми глазницами. Страх сковывает его, туман становится вязким, как кисель, как зыбучий песок, не давая уйти, напротив – он, как и Вася, делает навстречу несколько шагов. Гвидон берет его за локоть жесткой хваткой, подводя ближе, и теперь Ваня не мог бы вырваться, даже пытаясь.

   Ошейник впивается в обвисшую шею старика, но тот не замечает этого, и цепь звенит.

– Давно я не видел сыновей Кощея, – он тянется к Ване, вдыхая его запах, носом почти касаясь шеи. – Ох как давно.

   Стремно; и Ване хочется отдернуться и немедленно продезинфицировать себя всего, целиком, от макушки до кончиков пальцев. Пальцы Гвидона сжимают его локоть сильнее, до боли, и Ваня в какой-то момент боится, что тот сейчас вместе с плечом вырвет его руку. Лицо его не меняется, и старик часто втягивает ноздрями Ванин запах, растягивая улыбку – до невероятных размеров, как пьет давно завязавший. Ему вторит кот, и Ваня слышит, как слышал ветер.

– Отдай цветок мальчишке, – старик говорит.

   Гвидон резко дергает Ваню назад, отстраняя от старика, как будто одна близость может вдруг быть опасной. Ваня едва не падает, оступаясь, и Вася подхватывает его в последний момент. Раньше бы Ваня сказал, что ему не нужна помощь девчонки, но теперь встает, пытаясь тоже защитить её своим телом. Гвидон не двигается с места, он спокойно стоит перед стариком и смотрит на него, словно раздумывая над предложением. Словно он может согласиться.

– Что он несет, – шипит Морана, глядя на Гвидона. – Цветок мой.

   Ясно, кто из них принимает решение, и Ваня последний, кто хочет встать между ними.

   Старик мелко, каркающе хихикает, задыхаясь на вдохах. Глаза кота на его голове вспыхивают и гаснут.

   ***

   Их с Васей оставляют в той же палатке, и перевертыш, выждав, собакой пробирается к ним – заполняя и без того небольшое пространство. Шерсть его влажная от тумана, лапы грязные от земли, и он крутится, устраиваясь между их ногами. Нелепо, зачем ему скрываться здесь, при Моране, его подарившей; и в этом должен быть некий смысл – смысл, еще не понятный Ване. Он не может думать еще и об этом, и слова старика гонгом бьются в его голове.

   Он сын какого-то Кощея, братья – не его братья, и Ваня слишком долго игнорировал намеки перевертыша. Ему нужно еще больше усилий, чтобы игнорировать дальше, и он вспоминает отца – молчаливого и ворчливого, ни разу не обидевшего ни одного из них; вспоминает заботливую и суетливую тетю Люду и детство с братьями, с их нелепыми драками, Лешкиными девчонками и друзьями, Гришиными строгими отповедями, тетиными пирогами, тогда, когда отец умел улыбаться – вспоминает и не может поверить. Ничто из этого не может быть неправдой, и Ване особенно ярко, тоскливо хочется домой.

   Василиса совсем не думает о Кощее, не понимает, еще далекая от волшебного безумства. Она обхватывает колени руками, сжимаясь – промерзшая в легком сарафане, и произносит:

– Если бы я действительно могла улететь…

   Ваня видел её, сияющую, в костре в окружении ведьм, видел огненные всполохи перьев у её рук, но и он не может представить её летящей. Другого способа сбежать он не может придумать тоже. На помощь перевертыша рассчитывать не приходится – он и так прячется при любом удобном случае. Ваня вздыхает и ерошит жесткую серую шерсть.

– Зачем им Вася? – спрашивает он у собаки. – Ты знаешь?

   Перевертыш прикидывается животным и только глупо виляет в ответ облезлым хвостом. Он знает, наверняка, и Ваня заставит его рассказать, как только представится возможность – если она вообще представится. Снаружи, у палатки, он слышит шаги и знакомые голоса. Они о чем-то спорят, Ваня не может разобрать слов, но различает яростный женский голос и как Гвидон отвечает ей – спокойно и жестко.

   Это злит её только больше.

   Судя по обрывкам фраз, они говорят о цветке и о Кощее, забыв про бедную Васю. Гвидон обрывает Морану на полуслове – Ваня не может разобрать, чем – и несколько минут снаружи тихо. Притихает, не двигаясь, собачий хвост – Ваня и сам не замечает, как сжал напряженно шерсть на его загривке. А потом полог палатки резко отодвигается в сторону, и Морана хватает Ваню за шиворот, вытягивая за собой наружу. В её руках сила явно не юной женщины, даже не накачанного мужчины – она поднимает его, как пушинку, и рычит, заставляя смотреть в глаза.

– Где Кощей? Говори, где он, – рявкает она.

   В мгновение она превращается из прекрасной женщины в ужасающее чудовище, не сменив ни единой черты. Ваня уверен – она может разорвать его голыми руками, прямо сейчас, эта девушка с золотыми волосами. При всем желании и всем страхе – ему нечего ответить.

– Ты понимаешь сама, – говорит Гвидон ровно. – Ему неоткуда знать о Кощее. Древний не оставляет следов.

   Морана понимает – она раздраженно морщится, отпуская Ваню, и понимание делает её только злее.

   Видимо, у них с этим Кощеем тоже какие-то давние счеты.

– Твоя мать, – произносит Морана, пытаясь поймать зацепку. – Мы спросим у его матери.

   Ваня готов рассмеяться, и отвечает со смешком, прорвавшимся через страх:

– Моя мама давно умерла.

   Гвидон смотрит на него долго и странно, словно смерть матери действительно всерьез меняет его отношение. Даже у сильных есть свои слабости. Они переглядываются – снова забывая о Ване, как о несущественной мелочи, предмете, и Морана берет Гвидона за руку, уговаривая.

– Должно быть хоть что-то. Никого ближе мы не видели.

– Должно быть хоть что-то, – соглашается с ней Гвидон. – Береги мальчишку.

   Ваня начинает ненавидеть это слово. Морана кивает, покорно опуская ресницы, и, когда она снова смотрит на Гвидона – в них нет и тени прошлой ярости. Ни одной её эмоции не следует верить.

– Неожиданный подарок, верно? – воркует она, вновь превращаясь из яростной стервы в ласковую подругу. – Вместе с жар-птицей еще и Кощеев сынок.

– Ты знала? – спрашивает Гвидон, отстраняя её.

   Он тоже не верит, не отвечая на ласку, но Морану не смущает его строгость – она льнет снова, прижимаясь телом; роскошным даже в простом длинном платье.

– Чувствовала.

   Ваня не может понять, верит ли Гвидон её искренности – тот кивает и отступает от Мораны. Он вполне похож на человека, у которого много дел куда более важных, чем женские прелести – он и есть этот человек. Гвидон еще раз осматривает Ваню – куда пристальнее, чем все разы до этого, словно надеется увидеть на нем что-то – люминесцентный знак, отметку посреди лба или хотя бы пару рогов, хоть что-то – и никак не может рассмотреть.

– Я подумаю, как нам это использовать, – произносит Гвидон.

   Ваню совсем не прельщает идея использования чего-либо в нём, но он догадывается держать при себе своё бесценное мнение. Гвидон кивает – ему или своим мыслям – и разворачивается, уходя в сторону и почти сразу скрываясь в тумане. Морана смотрит то на него, то на Ваню, торопливо делая выбор. Ей нужно несколько минут, пока фигура Гвидона почти не исчезнет из видимости – тогда она решается, зло шипит под нос на знакомом языке и идет за ним. На вкус Вани, и у них странноватые отношения.

– Сиди здесь, – коротко бросает она напоследок.

   Как будто ему есть куда идти. Она больше не говорит с ним чарующе, наигравшись, как кошка с мышью – потеряв интерес или наоборот – только теперь начав воспринимать всерьез. Теперь Ваня не просто забавная игрушка, теперь он – Кощеев сын, и, он боится, слишком скоро узнает, что же это значит.

   Пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, Ваня забирается обратно в палатку и приобнимает Василису, согревая её хотя бы теплом тела. Перевертыш лежит тут же, по-собачьи горячий, и Ваня подтягивает поближе и его, укладывая морду на колени девушке.

– Зачем им я? – только сейчас спрашивает сама Василиса.

   Ступор, охвативший её, отступает, и она начинает понимать.

   ***

   Следующим утром мужчина в военной форме будит Ваню и жестом приказывает следовать за собой. Вася с перевертышем еще спят – они прижимаются друг к другу ночью, греясь – и Ваня выбирается как можно осторожнее, стараясь не разбудить их. Ему удается аккуратно переложить Василису, перевертыш-собака тоже похрюкивает во сне, но Ваня уверен – он проснулся еще до того, как мужчина подошел к их палатке. Мысль об этом вселяет в него странное спокойствие.

   На второй день туман немного рассеивается, и Ваня может различить множество палаток, раскинутых в степи – утром они еще утопают в белесой дымке. Только рассветает, и лучи с трудом пробиваются сквозь серость, выхватывая фигуры людей – часовых и ранних пташек. Большинство еще спит, но, судя по количеству машин и палаток, с ними около сотни военных. Никто не обращает на них внимания, и они легко проходят сквозь лагерь. Вдалеке, уже различимый без серого марева, Ваня видит огромный, раскидистый дуб – высотой он этажей в десять, не меньше; и даже сейчас его крона скрывается в дымке. Старика нет, но он может представить звон его цепи и шаркающие, дерганые шаги.

   За палатками, у ряда джипов, расположился огромный фургон-трейлер, черной громадиной возвышающийся над их палаточным лагерем. Ваню ведет тот же мужчина, что привез Морану к поезду – он не сразу узнает лицо, но уверен – видимо, кто-то особо доверенный. Лицо это жесткое, но не жестокое, и Ваня не уверен, стоит ли бояться его – может, и стоит, на всякий случай. Мужчина прикладывает палец к панели у двери трейлера, и дверь отодвигается в сторону, пропуская их – высокими технологиями, впечатляющими Ваню не меньше магии. Они поднимаются по лестнице, и внутри эта машина выглядит круче, чем квартира Вани и большинства его одноклассников – за годы в школе он побывал не у всех.

   Кухня оборудована по последнему слову техники, и в ней сам Гвидон стоит у кофеварки. Несмотря на время, он уже одет в идеально отглаженный костюм, и рубашка его свежее и белее, чем когда-либо у Вани. Мужчина в военной форме остается стоять у двери, сложив за спиной руки – вышколенным привычным движением, не меняясь в лице. Гвидон ставит на стол три чашки и жестом подзывает к себе Ваню. Морана тоже сидит здесь, за столом, в домашнем шелковом халате, который скорее подчеркивает, чем скрывает её прелести. Смущенный, Ваня старается как можно меньше смотреть на неё, и только кивает, приветствуя.

– Доброе утро, – тянет Морана, явно забавляясь его реакцией.

   Гвидона не веселит и не злит это, он разливает по чашкам кофе, садится за стол и снова жестом велит ему сесть. Ваня аккуратно садится, стараясь не задеть Морану коленом, и она вытягивает стройную ножку, поглаживая его лодыжку. Интерес её вспыхивает так же быстро, как пропадает.

– Доброе, – выдавливает Ваня, не отрывая глаз от чашки кофе.

– Прекрати, – коротко бросает Гвидон, без злости, но неоспоримо.

   Морана вздыхает, садится ровнее и запахивает халат. Ваня с благодарностью смотрит на Гвидона, и тот спокойно кивает в ответ, отпивая свой кофе. За ночь в палатке Ваня успел промерзнуть до костей, и он обхватывает руками горячую чашку, согреваясь. Гвидон говорит с ним прямо, не насмехаясь, не загадывая загадки, не таясь – прямо, как, Ваня думал, совсем не принято у волшебных существ.

   Он говорит с ним, как с равным.

– Ты сын Кощея. Знаешь, что это значит?

   Ваня не знает, и отрицательно мотает головой. Морана фыркает, но Гвидон совсем не выглядит удивленным. Он хмурится своим мыслям и продолжает – достаточно медленно, чтобы Ваня успел понять.

– Кощей – вроде великого древнего колдуна. Уверен, ты видел таких в блокбастерах. Он был еще до того, как появился ты, я или даже мой отец. Слышал, у тебя есть фонарь с пером жар-птицы – это одно из его сокровищ. Тысячи его сокровищ спрятаны по миру, мы ищем их.

   Ваня кивает на каждое слово и даже удивляется – всё это он мог бы представить еще по сказкам, которые слышал в детстве. Единственное, что он не мог представить – это действительно его касается. Гвидон убеждается, что он слушает, и продолжает:

– Но самое главное его другое умение. Он бессмертный.

   Конечно, Кощей Бессмертный – это знают даже дети в детском саду, и Ваня снова кивает, переставая чувствовать себя таким уж глупым. Он отпивает немного кофе, и терпкий вкус его бодрит.

– Его убивали много раз, – говорит Гвидон. – Или думали, что убивали. Но каждый раз он ускользал, сливаясь с людьми. Кощей живет обычной жизнью, пока не решит снова обрести власть. Кощей порождает детей, и иногда мы находим по миру его потомков.

   Тот старик с котом на голове сказал, что давно не видел сыновей Кощея; а еще сказал, что давно – это даже не сотня лет. Гвидон не акцентирует на этом внимание, и Ваня не уточняет – не хочет показаться выскочкой. Он уверен – Гвидон замечает и это, и в его взгляде проскальзывает одобрение.

– Свою силу он получает не самым приятным способом. Не хочу обсуждать подробности.

   Они в лагере, окруженные военными, доставленные сюда на зачарованном поезде, сбежавшие от нечисти и ведьм, рядом со стариком, цепью прикованным к дереву, и Ваня не хочет знать, что именно этот человек считает "не самым приятным способом". Вместо этого он спрашивает:

– Зачем вы его ищете?

   Ответ прост, но Ваня не ожидает его услышать:

– Мы хотим найти его и убить навсегда.

– Но ведь он, типа, мой отец? – Ваня поражается откровенности. – Разве я не должен быть на его стороне?

   Морана хохочет в голос над его словами – у неё неприятный, низкий, гортанный смех. Гвидон не улыбается, но и не заставляет её замолчать – тоже понимая шутку. Отсмеявшись, Морана садится расслабленнее, и халат снова сползает, открывая больше, чем можно видеть спокойно.

– Поверь, родство с ним не значит ничего хорошего, – воркует она умиленно.

   Ване нужно научиться её игнорировать; он отрывает взгляд от её груди и смотрит только на Гвидона – куда-то на его выглаженный воротник, не решаясь смотреть в глаза. Спрашивать, как равный, ему нужно научиться тоже.

– Это значит, я тоже бессмертный?

   Морана смеётся снова – тише в этот раз, качая головой, и даже Гвидон улыбается кончиками губ. Чувствовать себя дураком Ваня научился еще с перевертышем, и его не особенно гнетет это чувство.

– Нет. Совсем нет, – отвечает Гвидон терпеливо. – Это значит, у тебя может быть парочка необычных умений. Сила, если ты любишь Звездные Воины. Кощей не родился таким. Он сам себя таким сделал.

   Ваня замолкает, размышляя над услышанным. Фильмы он смотрел, и ему вполне ясна аналогия – там тоже родство со злодеем не делало тебя плохишом автоматически. Есть небольшое "но" – окончив школу, он уже понимает, что жизнь отличается от экранных сказок.

– Темная сторона, типа?

– Именно так.

   Заскучав, Морана снова толкает его под столом коленкой. Ваня вздрагивает, но умудряется сохранить относительное спокойствие – одно из величайших его достижений последнего месяца.

– Ты поможешь нам? – спрашивает Гвидон прямо.

   Он говорит без обманной отеческой ласки Салтана, без обаятельной ворожбы Мораны и даже без недомолвок перевертыша – коротко и по делу, единственный в этом новом волшебном мире. Ему хочется помогать – это его талант, если они, как Люди Икс, различаются по талантам. Ваня крутит в руках чашку кофе, допивает, рассматривая гущу на дне. Его не торопят, даже Морана, и, он слышал, можно как-то гадать на рисунках от кофе, понимать знаки – но, как ни старается, он не видит ничего, кроме грязи.

– Вы спасете моих друзей? – вопросом на вопрос отвечает Ваня. – Они живы?

   Он не называет братьев братьями, подхватив у перевертыша выражение – теперь это может сыграть на руку. Магические приключения не должны быть всерьез опасными, лучше никаких, и Ваня и так втянул их в слишком многое. У него с трудом получается заставить себя радоваться отсутствию их кровного родства, с трудом получается признавать, и никак не получается думать о них иначе. Гвидон словно ждал его просьбы, готовый к переговорам, и кивает, соглашаясь.

– Они живы. И их спасут.

   То и дело сжимающая его тревога отступает, и только теперь Ваня осознает – они действительно могли умереть, из-за него, едва он оказался в поезде. Не зря его зовут дураком. Осознание это ошарашивает, и Ваня жмурится, приходя в себя – наверное, как-то так чувствуют себя на мести аварии, выбираясь из-под обломков машин. Действительно могли умереть. Гвидон понимающе ждет снова и подливает кофе.

   Ваня делает несколько больших глотков, трет глаза, не давая себе раскиснуть, и тоже старается говорить собрано и кратко – как Гвидон. Голос его не дрожит, но получается все равно не очень похоже.

– Чем же я могу вам помочь?

   Вместо Гвидона отвечает Морана – она изгибается, наклоняясь, и её золотая прядь касается его руки, щекоча. Всё, что она говорит, превращается в музыку, если она захочет.

– Кощей должен быть где-то рядом с тобой. Или с сокровищами. Ты сможешь увидеть его рано или поздно. Опознать. Есть магия в его крови, и ты его родной сын. Баюн видит такие вещи.

   Ваня отстраняется, осторожно убирая прядь её волос, и садится ровнее. Гвидон спрашивает снова прямо и по существу, жестом останавливая потянувшуюся к ним Морану.

– Подумай, может, ты видел кого-то рядом? Кого-то, кого можешь заподозрить? Может, слышал о нём?

   Морана наклоняется всё равно, жадно вслушиваясь, как будто мечтает лично вцепиться этому Кощею в горло – и она уже подставила Ваню разок. У него нет причин верить ни одному из них, кроме вооруженных людей снаружи, и эта – весомейшая из причин – заставляет Ваню молчать, а не спорить.

– Вижу, ты сомневаешься, – понимает Гвидон.

   Не то чтобы он сомневался – какие уж тут сомнения, когда ничто не мешает им закопать его под палаткой, но. Он просто не может представить, чтобы это кончилось для него хоть чем-то хорошим.

– Хочешь узнать, что стало с твоей матерью? – вдруг спрашивает Гвидон.

   Ваня вздрагивает, едва не подпрыгнув на стуле. Это последнее, что он ожидал услышать.

   Он знает, что стало с его матерью и так.

– Нашли дурака, – Ваня хмурится, пытаясь не верить. – Пьяный водитель, авария, что тут узнавать.

   Гвидон не удивляется его реакции, не теряется и пытается убедить. Он просто говорит:

– Баюн так не считает.

   Ваня второй раз слышит об этом Баюне, не понимая, чем тот так авторитетен, но мысли его путаются, опережая друг друга, и он никак не может выстроить происходящее в четкую, понятную картину. Сердце скачет где-то у горла, ладони потеют, Ваня сглатывает и перестает пытаться. Один вопрос сейчас самый главный.

– Вы знаете?

– Пока нет. Но могу узнать.

   Гвидон тонко, еле заметно улыбается, и Ваня спрашивает, пытаясь не признать поражение:

– Баюн?

– Кот, – поясняет Морана с усмешкой.

   Ваня сразу понимает, о ком она, и вскакивает, едва не уронив чашки.

– Я не обязан верить спятившему старику!

– Не обязан, – соглашается Гвидон.

   Ему нет нужды спорить; сказав о матери, он уже победил.

   Ваня зло сопит, пытаясь взять себя в руки, и тайна, как наживка, удерживает его крепче военных за стенами трейлера, крепче раскинувшейся вокруг степи, крепче денег и страха – больше всего, что мог предложить ему Салтан. Он плохо помнит маму, но помнит, и сердце его сжимается. Ваня садится обратно.

– Дневной сторож в НИИ, где я работал, – произносит он сипло. – Василий Петрович. Он… Странный. Я бы подумал на него.

– Стережет свои сокровища, – смеётся Морана, прикрывая глаза. – Чахнет.

– Проверим сторожа, – говорит Гвидон и встает. – Спасибо.

   Он касается рукой Ваниного плеча – совсем легко, без тени фамильярности, и решает прежде, чем Ваня успевает отказаться.

– Ты получишь цветок.

   Морана сверлит его вспыхнувшим, ненавидящим взглядом, но не смеет поспорить.