Читать книгу Иван – царский сын - Ксения Ветер - Страница 3

   Они вновь встречаются со стариком на закате. Туман низко стелется, окрашенный его лучами, и придает происходящему кинематографически пафосный, кровавый оттенок – или как будто они утопают в клубничном киселе из школьной столовой. Ваня может рассмотреть его лучше, чем в прошлый раз, и жалеет, что присмотрелся – под ошейником старика проглядывают язвы, а зубы его черны.

– Ко мне зачастили гости, – говорит он, карканьем. – Хорошо, что мне есть, чем их угостить.

   Ваня невольно оглядывается, высматривая ворон, и они действительно разлетаются, в такт словам, от кроны огромного дуба. Старик не спрашивает, зачем они пришли, словно действительно заранее знает ответы. Он подходит ближе, звеня цепью, и на этот раз в его руке несколько грубых деревянных мисок. В верхней из них плещется густая, темно-зеленая жижа, и у Вани крайне нехорошее предчувствие.

– Готов? – старик спрашивает.

   Охрана окружает их полукругом, не давая отступить, только вперед – к старику и дереву с каркающим вороньем. Морана не пришла с ними, демонстрируя несогласие – что-то непонятное Ване, связанное с цветком, но Гвидон совсем не выглядит расстроенным. Ни Васи, ни перевертыша нет, Ваня видел их в последний раз утром, выбираясь из палатки, и, если с ним что-то сделает безумный старик, ему хотелось бы попрощаться хотя бы с ними. Гвидон отвечает:

– Готов.

   Старик хмыкает, и кот на его голове насмешливо блестит глазами – он обходит Гвидона, даже не взглянув, и приближается к Ване. Бежать некуда, позади вооруженная охрана, Ваня понимает это и все равно не может не отступить. Миски в руке старика деревянно, глухо стучат друг о друга, вместе с карканьем, звоном цепи и ветром превращаясь в музыку. Кто посадил его на цепь? Почему? – думает было Ваня и тут же обрывает себя. Он не хочет знать.

– Нет, не ты, царевич. Я спрашиваю мальчика. Готов ли он?

   "К чему? К чему я должен быть готов, по-вашему?" – хочется закричать Ване и обложить их всеми известными матными словами, но он сжимает зубы. Не стоит говорить такое Гвидону.

– Типа того, – отвечает он неуверенно.

– А ты, царевич, – наконец, обращается к Гвидону старик. – Подумал как следует?

   Он говорит фамильярно, насмешливо, но на лице Гвидона нет раздражения или злости.

– Ты еще ни разу не подводил меня.

– Что правда, то правда. Баюн не подводил.

   Они назвали его "Баюн", и, кажется, Ваня уже где-то слышал такое слово. Старик сует в руки Гвидону верхнюю миску, и рядом они, касаясь, выглядит до чудовищного, ужасно несовместимо – как компьютер в пещере древнего человека. Сгорбленный, чудаковатый старик на цепи, накрытый шкурой гигантского черного кота – помесь шамана и бездомного психопата, и – сошедший с экрана мужчина в идеальном деловом костюме. Если бы Ваня еще мог надеяться, что происходящее – дурной сон, то он бы надеялся сейчас. Гвидон спокойно берет из его рук миску с жижей и слушает.

– Освободи свой дом на колесах. Мальчишка пролежит там много дней прежде, чем обретет зрение. Мальчишка будет кричать от боли, когда увидит. Мальчишке покажется, я дроблю его кости.

   Ничто из этого не звучит привлекательно, и Ваня сглатывает, судорожно соображая. Краем глаза он пытается заметить лазейку в оцеплении, но лазейки нет – и он действительно не может сбежать. Как и Салтан, Гвидон спрашивает, не давая настоящего выбора. Ваня вспоминает взгляд Мораны – она смотрела так, словно готова силой вырвать из его рук деревянную миску, выпить залпом и пройти через любые муки, лишь бы заполучить цветок. Должно быть в нём что-то сверх ценное.

   Бежать некуда, и Ваня не смел, но он спрашивает:

– А без этого как-то нельзя?

   Баюн усмехается его словам; кошачья морда усмехается тоже.

   Гвидон одной рукой достает сверкающий цветок из внутреннего кармана пиджака и протягивает старику. Второй он держит миску, так ровно, словно, пролившись, жидкость способна разъесть его кости.

   Так оно может и быть.

   Старик хватает цветок, отрывает один лепесток и кидает во вторую миску. Он трет его пестиком, напевая под нос – заговором, суеверием или маразмом. Дряблое тело его покачивается, и цепь звенит в такт движениям, музыкой вплетаясь в слова. Перетертый лепесток старик пересыпает к вареву и мешает прямо пальцами, в руке Гвидона, разминая жидкость – как тётя Люда мнет тесто. Ваня догадывается, что должен будет выпить это, и от одной мысли его тошнит.

   Старик знает и это; он усмехается и плюет в миску, вмешивая плевок в варево.

– Если мальчишка выживет, – хихикает старик, поднимаясь. – Он сможет доесть остальное.

   Цветок он почтительно относит ближе к дереву и опускает на землю. Одного лепестка не хватает, но цветок светит так же ярко – внутренним, живым золотом. От его тонкого стебелька отрастают вдруг отростки-корни и впиваются в землю – словно так было всегда, и цветок вырос здесь, а не раскрылся в пламени костра. Свет его переливается, как тлеющие угли, как Солнце из видео на уроках астрономии. Магия – Ваня понимает, уже должен привыкать к ней, но все равно замирает, зачарованно глядя на цветок.