Читать книгу Хочу увидеть твои глаза - Кучкар Наркабил - Страница 7

С раннего утра технику выстроили на открытой местности. В передних рядах стояли танки. Саперные танки – БТР – стояли после минопроверяющих бульдозеров-катков. Следом за ними – разведывательные танки БМП, колонну замыкали мотострелковые танки БМП.

Связь проверили в соответствии с обговоренной датой. Каждая рота имела свой термин. Почти каждое действие выполнялось при помощи цифр. Особое значение придавалось хранению тайны. Скажем, если надо было двигаться вперед, произносилось «семьдесят три», «шестьдесят один» означало приказ остановиться. Словом, связь была полностью зашифрованной. Командирам роты, кроме карты похода, раздали бумаги с различными комбинациями чисел, которые применялись в бою вместо слов во время сеансов связи, и комментариями к ним. Об этом знал каждый солдат, но, в основном, операторы БМП-2. Потому что оператор всегда должен был быть на связи, указывать дорогу механику, а если нужно – управлять машиной на основании приказа.

На рассвете наша часть отправилась в путь. От шума в шлемофоне я нервничал и клевал носом. После того как колонна вышла с территории полка, поступил приказ «быть наготове всем операторам».

Я ехал, спокойно закуривая. Все равно, пока мы не выйдем из Кабула, никто в нас не будет стрелять. Через пять-шесть километров начнется город Кабул. Потом мы пересечем город и двинемся на юг, в сторону Гардеза. Пехотинцы, сидя на машинах, дремали. Иногда Юра стучал заснувшим солдатам прикладом автомата по голове. Встрепенувшись и не понимая, в чем дело, они озирались вокруг с вылезшими из орбит глазами от страха.

– Ты почему спишь, а? Мать твою! Если сейчас упадешь с машины – тебе хана!

Солдаты, ничего не отвечая, отворачивались и закуривали. Спать стоя на дежурстве или по дороге в бой на машине было очень постыдным.

Население Кабула высыпало на улицы и с ужасом смотрело на огромное войско, от звуков передвижения которого содрогалась земля. По дороге встречные машины останавливались и ждали, пока мы проедем. Магазинщики холодно и принужденно улыбались и кланялись нам. По-моему, в мире нет такого народа, как этот, который с головой бросается в торговлю, но очень труслив. Стоит вам что-нибудь захотеть купить у них, они вас так облапошат, что мало не покажется. Но в любом случае Кабул был мирным городом. На каждом углу здесь можно было увидеть советских солдат и людей в штатском, а возле посольства свободно ходили русские женщины.

Колонна, выехав из города, повернула на юг и ступила на ровную дорогу, окруженную горами. Веял бодрящий весенний ветер. Небо будто бы опустилось низко, было чистым и ясным. Горы казались очень красивыми. По мере того, как мы шли по пологому подъему, внизу открывался неповторимой красоты пейзаж: ярко-зеленые луга, быстро текущая река, низкие дома, утопающие в зелени цветущих деревьев. Рядом с нами художница-природа будто рисовала красоту жизни. Но природе нет дела до тебя. Ей все равно, что ты делаешь: стреляешь или погибаешь, палишь из самолетов или артиллерии. Ей это неинтересно. Если захочет, она покрасит все вокруг в зеленый цвет, или в белый, или в желтый, а может и вовсе все оголить. А слепцы и недоумки, которые не могут представить себе эту чудотворную силу, заняты тем, чтобы на корню отрезать жизнь, убивать и выкалывать друг другу глаза или съедать чужое сердце и довольствоваться этим. На самом деле на войне люди убивают не друг друга, а саму жизнь.

Когда мы поднялись на еще более высокую точку, до Гардеза оставалось пятнадцать верст. По этой дороге со вчерашнего дня успели пройти еще несколько частей. Те, что прошли первыми, стояли на обороне. Эти части охраняли дорогу до Гардеза. После обеда мы прибыли в Гардез. На широкой площадке нам разрешили два часа отдохнуть.

БМП-2 и танки образовали круг. Стволы были направлены в разные стороны. Воины развели огонь под сенью техники и подогрели консервы с картошкой и мясом. В воздухе запахло ароматной едой. В четыре стороны поставили караул. После того как опустошили посуду с едой, в ней же каждый для себя заварил чай. Мы пообедали на скорую руку. На предстоящем пути больше не было никакой части или батальона, которые могли бы нас прикрыть. Задача нашего полка была войти в местность под названием Лангар и действовать по ситуации. Поэтому ни мы, ни крупные звезды в штабе не знали, какое представление ждет нас впереди.

Действовать по ситуации означало, что каждый за себя, и любым способом надо выполнить задание, но при этом остаться в живых.

Колонна тяжело тронулась в путь. Через пять-шесть верст по пустырю мы добрались до кишлака. Вдоль дороги не было видно домов, вокруг – только деревья. На улицах повсюду лежали остатки взорвавшейся техники, гильзы, и уже подступала паника. Наша техника ускорила темп. Дрожь пробегала по телу при виде рухнувших домов, стен и мрачных крепостей. Казалось, что за армией следила какая-то невидимая тень.

Колонна полностью вошла в кишлак. Наш батальон расположился в открытой местности в тени деревьев, значительно дальше от домов, крыши которых виднелись издалека. БМП были направлены на кишлак на точном расстоянии. Пехотинцы стали рыть траншеи вокруг машин. Стволы орудий были нацелены на еще не успевшие рухнуть стены. Я внимательно наблюдал за окрестностью. Внизу можно было увидеть дома и деревья. Но если начнется стрельба, то наш привал останется под градом снарядов. По связи командир батальона приказал быть наготове, а если заметим какое-нибудь движение, разрешил стрелять без слов. Для нас было важно держать кишлак без движения.

Казалось, вот-вот небо свалится на землю. Тишина. Не было слышно даже шелеста листьев на деревьях. Холодное молчание. Я снял шлемофон и отсоединил связь. Было очень жарко. Я словно задыхался. Командир роты Евдокимов в машине через бинокль наблюдал за окрестностью, или мне так казалось. Он недавно прибыл в Афган, еще не видел боя, и ему было интересно. Мне, признаться, было даже жаль его. Бедняжка, он, наверное, даже представить себе не может, каким бывает настоящий бой. Он всего лишь начальник, офицер. Какой он на самом деле вояка, увидим во время боя. На войне люди с железными нервами рушатся изнутри и понимают, что исчерпали себя, но надо терпеть. Несправедливо давать оценку воину, не видевшему боя.

А еще одна истина – надо понимать тех, кто теряется на поле боя, проявляет трусость. Потому что человек не железный. Если есть осознание ужаса войны, то считаю оскорбительным махать на это рукой. Кто-то осознает его сразу, кто-то позже, а кто-то в течение всей жизни каждый раз хватается за сердце. Люди на войне делятся на две категории: сильные волей становятся героями, а те, у кого сдали нервы, прослывают трусами.

Командир роты по связи проинформировал, что в местности, где мы стоим, все мирно, а солдаты готовы к бою. Я приготовил машину к пальбе. Боеприпасов было достаточно. Но если начнут стрелять в нас из крепостей по бокам, а не из домов напротив, то нам конец. Я предупредил Рината: если начнут атаковать со стороны крепости, не раздумывая отходить назад, на большую дорогу. В такой битве каждый воин должен думать о себе. Ринат это хорошо понимал. А что делать? Зато, сбежав с поля боя, останемся в живых. Главное – не попасть под гранату и вместе с машиной не отправиться на тот свет.

Я очень ждал стрельбы. Уж больно хотелось увидеть, как поведет себя вот этот командир. Он ведь не видел настоящего боя и, возможно, растеряется. Кто знает, может, он цепкий и будет геройски воевать, ничего не страшась. Но если он действительно смелый, то тут же завоюет уважение среди солдат, его будут слушаться. Ну а если струсит, то позора ему не миновать: вся рота будет называть его ЧМО. Интересно, чувствует ли Евдокимов, что сейчас стоит перед большим испытанием? А может, он думает, что никто его не видит, не чувствует его состояния, и откуда нам знать, храбрый он или трус. Он еще в неведении, что ждет его впереди. И все равно солдаты роты будут определять его статус по тому, как он сегодня себя поведет. Большинство офицеров в Афгане находят общий язык с подчиненными только после боя. Если они растеряются или проявят страх, то потеряют уважение солдат.

А я хотел испытать Евдокимова именно в этом бою. Сейчас самое время это сделать. И если он действительно отважный, то выйдет сухим из воды, не потеряет авторитет у простых солдат. А если испугается, я его, наверное, возненавижу. Ужас! Неужели к нему надо придираться только за то, что у него на плече звезда? Офицер ведь тоже человек. Нет, на войне бывают только офицеры и простые солдаты, смелые и трусливые. А храбростью называют состояние, когда человек теряется и ошеломленно смотрит смерти в глаза?

Тишина стояла зловещая. Казалось, что деревья, дома напротив постепенно приближались в нашу сторону с угрозой. Ринат сидел молча, не двигаясь, заперев изнутри люк кабины механика. Невозможно было что-либо распознать и по виду Евдокимова, который рядом со мной сидел на месте командира и смотрел в бинокль. Странно, что он еще ни разу не закурил. Значит, нервы в порядке. А если начнется серьезный бой, наверное, потерпит. Напрасно мы вышли с ним. Его каменное лицо раздражало меня. Удивительно, как вся рота следит за каждым движением офицеров. В роте понимали страх солдат, но проклинали испугавшихся командиров.

Евдокимов что-то пробурчал. Продолжая смотреть в бинокль, он дернул меня и был сильно обеспокоен. Я посмотрел в смотровую щель. Напротив нас появилось стадо баранов, которые затем рассыпались вдоль арыка. За ними показался мальчик-пастушонок. На голове у него была цветастая тюбетейка. Иногда он стучал по земле палкой, которую держал в руке, равнодушно оглядываясь по сторонам. Взгляд всего войска был направлен на мальчишку. Стволы орудий, БМП и танков были направлены на него.

Прошла четверть часа. Хотелось встать на колени перед этим мальчиком и взмолиться, чтобы остановили войну.

Пастушонок напомнил мне моего братика. Бедняжка, он был одет в лохмотья. Сейчас, видимо, он вышел, полагаясь на волю случая. Интересно, думал ли в это время мальчик о смерти? Ему, вроде бы, лет семь, не больше. Но, казалось, он выглядел старше всех нас.

Потерявшее бдительность войско, которое поверило, что в этом кишлаке нет душманов, а люди доброжелательны, застал врасплох сильный взрыв в крепости с правой стороны. Затем пошли в ход гранатометы. Все смешалось: свист пуль, пыль, шум, грохот. Душманы с обеих сторон взяли нас на прицел. Наши танки и БМП приступили к делу. Мы палили бесперебойно по крепостям. Автоматы стреляли безостановочно. Снаряды посыпались и на кишлак напротив. Через перископ ствола я посмотрел на место, где стоял мальчик. С земли вместе с пламенем поднялись осколки взорвавшегося снаряда. Кишлак был в клубах пыли.

Душманы атаковали нас без передышки. На нашу машину сыпались железные осколки, земля содрогалась. Я невольно протянул руку к стволу. Машина дернулась, и полетело бесчисленное количество снарядов. Внутрь ворвался запах пороха. Я нацелился и выстрелил в окошко левой крепости, откуда сыпались огни. Немного поутихло. Затем снова появился огонь. И я опять выстрелил. Через некоторое время из того же окошка снова пальнули огнем. Перед нашей машиной произошел сильный взрыв. Это душманы целились в нас. Евдокимов стал торопливо докладывать комбату по связи, что положение очень серьезное и враг нас прижимает со всех сторон. В кабине командира он дрожал от страха, а когда рядом произошел взрыв, резко взглянул на меня и закричал: «Стреляй!» Его глаза вылезли из орбит, он озирался по сторонам. Танки оккупировали крепость. Стены стали рушиться. По связи я приказал Ринату повернуть машину назад и отходить вплоть до большой дороги. Евдокимов съежился. Теперь он забыл и про связь, все время молчал. Меня взбесило его безразличное выражение лица.

Машина двинулась назад. Пехотинцы, видимо, того и ждали: сразу вместе с нами стали отступать. Мы оставили место, где должны были держать оборону. Пока мы добирались до большой дороги, я все время стрелял в ту местность, которую мы покинули. Мы не знали, откуда нас атакуют. В точках за крепостями бои были не такими уж страшными. Не всем удается остаться целыми после того, как засунули руку в пчелиный рой. И если бы мы продолжили пальбу, то нас точно заглушили бы намертво. Наша техника и вооружение были ничто по сравнению с умным вражеским орудием.

Артиллерия изрешетила кишлак вдоль и поперек. Началось нечто ужасное – наподобие Апокалипсиса. После страшных взрывов рушились крыши, с душераздирающими криками бегали люди. Черед дошел и до наших самолетов, которые стали бомбить кишлак. От звуков этой бомбежки содрогались небо и земля. После каждого взрыва вселенная дрожала, этот грохот оглушал. Иногда в воздухе появлялся белый дым и слышался треск. Артиллерия стреляла из орудий шрапнелями. Кишлак находился под градом пуль. Несколько часов назад вовсю цветущие деревья теперь были разломлены напополам, стволы их почернели и дымились. Кишлак напоминал холодный свежий холм могилы. В воздухе запахло дрожжами. Было очень жарко. Я отчего-то забеспокоился. Постепенно я начал терять силы.