Читать книгу Судный день - Курт Ауст - Страница 12

Вернувшись в комнату, Томас приказал мне взять перо и бумагу и приготовился диктовать, но я спросил его:

– Та сказка, которую вы рассказывали сегодня в кузнице, – откуда вы ее знаете?

Томас рассмеялся:

– Эта “сказка” приснилась мне сегодня ночью, после того, как мы с тобой сходили в сарай. Иногда я очень хорошо запоминаю собственные сны и сегодня утром, когда я проснулся, довольно отчетливо вспомнил этот сон. Знаешь, порой день задает вопросы, а ночь отвечает на них, – он уселся на кровать, – однако давай посмотрим, какие ответы принес нам сегодняшний день. Итак, во-первых, теперь нам известно, что граф д’Анжели был убит каким-то тонким предметом, длина которого составляет по меньшей мере, – он расставил руки, – около четырех дюймов. И предмет этот слишком тонкий – так что сразу и не определишь, что это такое. Пока мне ничего не приходит в голову, разве что такой длинный крюк, которым поправляют солому на крыше дома. Он довольно длинный, но слишком толстый.

Профессор замолчал и, глядя перед собой невидящим взглядом, принялся постукивать пальцами по губам и что-то бормотать. Наконец он кашлянул.

– Давай выдвинем гипотезу, а потом разберем, доказывают ли ее факты или опровергают. Итак, предположим, что преступник продумал и подготовил это убийство заранее, во всяком случае, на какую-то долю. Иными словами, я исключаю, что графа убили случайно или в припадке гнева, – профессор посмотрел на меня, – какие факты поддерживают эту гипотезу?

Пламя свечи затрепетало от сквозняка, и я поёжился. Зимняя непогода заперла нас здесь, среди чужих людей, а теперь один из постояльцев мертв. Кто мог запланировать подобное? Я сказал об этом Томасу, и тот кивнул.

– Но не забывай, что мы появились здесь на день позже всех остальных. Нам неизвестно, что происходило накануне нашего приезда или за сутки до этого. За полдня можно многое продумать. Но хорошо, что ты упомянул об этом, надо выяснить, почему большинству гостей граф не нравился – а похоже, это так. Что он такого им сделал или сказал? – Томас озадаченно умолк на мгновение. – Сегодня за обедом случилось кое-что в высшей степени странное. И я понял это лишь сейчас…

Я молча ждал, а Томас нахмурился.

– Никто, ни один из них не желал разговаривать о графе и его смерти. Не удивительно ли? Вспомни: вот мы сидим за столом, группа людей, которые из-за ютландской зимы не могут отсюда вырваться. Вдобавок ко всему один из гостей мертв, умер при совершенно загадочных обстоятельствах, хотя большинство других по-прежнему не знает, насколько загадочных. Убийство непременно захотели бы обсудить. Но что же происходит с нашими соседями? Стоило мне лишь упомянуть о графе, как тема разговора тотчас же меняется. Никто не проявляет ни малейшего любопытства. Умерший не вызывает никакого интереса. Ни у кого из них. – Томас резко выпрямился. – Нет, нужно взглянуть на задачу с точки зрения науки. Вернемся к моей гипотезе. Какие факты поддерживают версию о преднамеренном убийстве?

Я покачал головой – у меня никаких соображений не было. Профессор поднял палец.

– Орудие убийства очень необычное – значит, преступление планировали заранее. Некий предмет необычной длины и толщины, который не у каждого окажется при себе в зимний день на постоялом дворе. Следовательно, то, что в обычный зимний день кто-то все же захватил с собой подобный предмет, является неестественным, верно? Зачем тогда кому-то понадобился этот предмет? Затем, чтобы использовать его с некой неестественной целью, а именно – для убийства другого человека.

Я понял наконец ход его мыслей. Профессор поднял еще один палец.

– Во-вторых, на теле графа мы обнаружили несколько ран различного происхождения. Если… Правда, это из области догадок… но, тем не менее, если все эти раны нанесены незадолго до того, как графу проткнули грудь, то могу предположить следующее: убийца встречает графа и бьет его кулаком по голове, возможно, несколько раз. Граф падает, и преступник колет его в горло каким-то острым предметом. Помнишь небольшую ранку прямо возле шеи? А затем графу наносят смертельную рану в грудь.

– Но почему преступник не проткнул графу грудь сразу же? Или не воткнул орудие поглубже в горло?

– Сначала отвечу на второй вопрос. Полагаю, что так преступник попытался скрыть убийство. Рана в горле более заметна и сильно кровоточит. А небольшой укол на груди мы вполне могли бы не заметить. И тогда все подумали бы, что граф упал, ударился головой и насмерть замерз. Ты же слышал, что сказал хозяин. Он предполагал именно это. – Томас вновь умолк, а потом пробормотал: – Трактирщик, да… Почему он так уцепился за эту версию?

– Ему не нравится, что на постоялом дворе произошло убийство. Постояльцы испугаются и не станут здесь жить, – предположил я.

– Это точно. Возможно, ты прав, – он усмехнулся, – но трактирщик нашел другой прекрасный выход: будущего вообще нет! Прежде чем наступит новый год, нас всех ждет Судный день!

Я вздрогнул. Подобная мысль вовсе не казалась мне смешной.

Томас вернулся к убийству:

– Ты спросил, почему бы убийце сразу не проткнуть графу грудь. Не знаю. Возможно, граф повалился на бок и добраться до груди было нелегко. Или же… нет, не знаю, – он хлопнул себя по ляжкам, – попробуем пойти дальше и подумаем, кто мог совершить подобное. Мы уже решили, что женщин можно исключить, и я по-прежнему придерживаюсь этого решения. Свалить с ног такого крупного мужчину… сам понимаешь.

Я кивнул.

– По той же причине мы исключили трактирщика. Остаются Альберт, священник и плотник, который на самом деле не плотник. Три человека.

– Почему вы решили, что он не плотник? – перебил я профессора.

– Вспомни про старую древесину, которую якобы можно восстановить, если поместить в смесь соленой воды и вытяжки из лютика! Неслыханная чушь!

– Но вам же кто-то рассказал про это. Значит, вполне возможно, что так оно и есть.

– Если бы даже мне об этом кто-то рассказал, то я все равно посчитал бы это чушью. Однако тогда я, возможно, проверил бы этот способ, прежде чем так решительно называть его чушью. Но все дело в том, что я придумал его прямо во время беседы с нашим любезным плотником. Ни один настоящий плотник подобным россказням не поверил бы.

Я рассмеялся и показал три пальца:

– Получается, у нас трое – плотник, который на самом деле не плотник, священник, который, похоже, прирос к Библии, и конюх, лишившийся дара речи.

Томас засмеялся в ответ, но один палец загнул.

– Нет, у нас двое подозреваемых, как я уже говорил. С трудом представляю доброго Якоба в роли хладнокровного убийцы. К тому же в тот вечер в трактире его башмаки были сухими – ты сам заметил. Значит, на улицу он перед этим не выходил, а это достаточно веское доказательство.

– Но он мог надеть сапоги и переобуться потом.

– Да, об этом я тоже думал. Но когда вы относили тело графа в сарай, он вышел на улицу в ботинках. Значит, сапоги либо находятся у него в комнате, либо же подобная роскошь вообще не для нашего священника. По-моему, второе вернее. Мне священник показался человеком довольно неприхотливым, которого больше заботит Писание, а не собственные удовольствия. Но давай все же не будем полностью исключать пастора. Если применить на этот счет первое правило Декарта, то, пока мы не удостоверимся, что другой обуви у Якоба нет, исключить его невозможно. – Томас схватил правой рукой большой и указательный пальцы левой. – Итак, у нас остаются Альберт и ненастоящий плотник. Оба лгут по пока неясным причинам – то есть нам неясным. Судя по телосложению, это преступление мог совершить любой из них, оба они ведут себя странно, почти подозрительно, хотя я бы сказал, что наш конюх по странности идет на полголовы впереди. Плотник – будем так его называть, пока не выясним правду, – был на улице как раз перед нашим приездом. Насчет Альберта точно непонятно… хотя погоди-ка! Помнишь вчера, когда мы только подъехали к воротам, ты начал дергать за веревку. И сначала никто не откликнулся. Верно?

Я кивнул.

– Когда мы зашли к нему, я увидел, что колокольчик висит прямо над его кроватью, поэтому если бы он находился в конюшне, то сразу же услышал бы звонок и открыл ворота раньше. А вот если он отлучился по нужде, то вернулся бы как раз к тому моменту, когда ты позвонил во второй раз. – Томас посмотрел на меня: – Хочешь что-нибудь добавить?

Я задумался.

– Плотнику проще было пробраться в комнату графа, потому что, если тот выходил, плотник сразу услышал бы. То есть сейчас мы уже знаем, что кто-то рылся в графских вещах. Но Альберту такое проделать было бы непросто. Вдобавок ко всему, плотник бродил ночью по дому и видел свет в сарае… Интересно, видел ли он свет из комнаты графа или из трактира? Ведь сарай просматривается лишь из этих двух помещений. И даже не важно, откуда он видел сарай – как он вообще оказался там посреди ночи?

– Да уж, малышка Мария сообразила быстро. Избавила нас от неловких объяснений. Посмотрим, удастся ли нам выудить из плотника, куда он ходил ночью. Но вряд ли в комнату графа – тогда, чтобы отпереть замок, понадобились бы все твои таланты, – и Томас подмигнул мне, – еще что-то? Нет, погоди! Кое о чем нам надо просто помнить. Возможно, это совершенно не важно, но, как гласит третье правило Декарта, явления, логически не связанные друг с дружкой, тоже следует включать в рассуждения. Я сейчас о хозяине. Сказать честно, он мало похож на обыкновенного датского трактирщика. Он не только чересчур начитанный, так вдобавок они с супругой ведут себя как люди знатные и состоятельные. И этот дом явно не всегда использовался как постоялый двор. Мне кажется, что прежде здесь был довольно зажиточный хутор. Но не будем на этом останавливаться, просто возьмем на заметку. Тебе есть что добавить, Петтер?

Кивнув, я поплевал на пальцы и поправил перекосившуюся и начавшую оплывать свечу.

– У Альберта на лице рана – возможно, от недавней драки. Выглядит мерзко. И сам он мерзкий. Мне он не нравится.

Томас рассмеялся:

– Когда Господь раздавал людям очарование, Альберт оказался последним в списке, – и серьезно добавил: – Согласен, надо бы получше осмотреть эту рану. Возможно, ее нанес граф, который вряд ли сдался бы без боя. Ведь он, несмотря ни на что, был графом… – Последние слова Томас произнес скривившись, а затем умолк и принялся с отсутствующим видом теребить пуговицу на жилете. – Альберт… да… Возможно, его поведение чем-то объясняется. Ты слышал, Мария сказала, что Альберт стал каким-то странным. И еще: какова причина убийства? Судя по тому, что говорит трактирщик, граф не отличался добрым нравом. Возможно, плотник или Альберт особенно невзлюбили его? Могло ли это стать причиной убийства? Как думаешь?

Но я больше особо не думал. Живот жил в предвкушении полдника, а мозгу хотелось отдохнуть, поэтому я отключился и ни о чем не думал. Томас долго молча смотрел в окно, а пальцы продолжали терзать несчастную пуговицу. Я притих, боясь нарушить ход его мыслей.

Просидел он так очень долго. Целую вечность – сказал бы мой живот. Когда Томас зашевелился, я уже задремал, а Томас пробормотал:

– Вот и разгадка, да. Видимо, так все и было. Но доказать будет сложно.

Я тотчас же очнулся и навострил уши, готовясь услышать объяснение. Вообще-то меня не удивляло, что профессор мог просидеть вот так и додуматься до разгадки убийства. Хотя к тому времени я знал его не очень долго, мне казалось, что он из тех, кто никогда не перестает удивлять окружающих.

Он заметил мой вопросительный взгляд и кивнул. Значит, сейчас последует объяснение.

– В исследовании под названием “Математические начала натуральной философии”, написанном десять лет назад, англичанин Ньютон, Исаак Ньютон, утверждает, что каждое обладающее массой тело притягивается к центру Земли. Он называет подобное явление силой тяжести или центробежной силой. Благодаря ему мы не взлетаем вверх, а если бросить какой-либо предмет, – взяв книгу, он выпустил ее из рук, и она стукнулась о пол, – то предмет падает вниз. Ньютон, и старый Коперник, и Кеплер – как можно его забыть – старались положить математические принципы в основу системы, связывающей движение Солнца, Луны, планет и звезд.

У меня зародилось вдруг подозрение, а он продолжал:

– Глядя на малое – эту книгу и великое – звезды, мы видим, что числа – краеугольный камень бытия и становления. Мы можем найти и другие примеры – Стено, то есть Нильс Стенсен, чьи медицинские исследования часто помогают мне в работе, долго изучал камни, их структуру и происхождение. Он доказал, что за пять с половиной тысяч лет существования Земля разогревалась и остывала, покрывалась водой и высыхала, а рельеф ее поверхности менялся. Но довольно – я веду к тому, что… – Замолчав, он уставился непонимающим взглядом на оторванную пуговицу, которую держал в руке. Затем смущенно посмотрел на меня, но я лишь улыбнулся и подумал, что до ужина надо бы успеть пришить пуговицу. – Я веду к тому, что Стено исследовал кристаллы и обнаружил, что кристаллическая решетка всегда остается неизменной. Этот принцип постоянства кристаллической решетки доказывает закономерность, существующую в каждом, даже самом мелком, камешке. Думаю, пройдет какое-то время и этот закон тоже можно будет свести к числам, – он рассеянно положил пуговицу на стол и многозначительно взглянул на меня, – а вот пример великого. Свет. Мне известно, что Ньютон, о котором я только что упомянул, прежде проводил эксперименты для того, чтобы разделить поток света. Верь или не верь, но свет можно разделить на цвета. Говорят, что свет складывается из семи различных цветов. Оле Рёмер ведет с Ньютоном переписку и наслышан о его экспериментах – Рёмер сам сообщил об этом на университетском собрании незадолго до Рождества. Вдумайся: этот свет, – он показал на свечку, пламя которой затрепетало, словно испугавшись оказанного ему внимания, – состоит из нескольких цветов – желтого, красного и синего, которые удивительным образом превращаются в белый, прозрачный свет. И здесь тоже ДОЛЖЕН существовать основной принцип сочетания цветов – их вид, количество, форма, да откуда мне знать, что еще! Я жду не дождусь, когда наконец Ньютон опубликует этот труд!

Мое подозрение давно уже уступило место смирению. Томас с головой погрузился в собственный мир, – мне сложно за ним угнаться. Я попытался, но потом решил просто запомнить его слова, даже не стараясь понять. Еще в детстве я научился с легкостью и почти дословно запоминать разговоры или короткие монологи, подобные этому. Часто этот навык помогает мне сейчас – например, я запрячу слова Томаса поглубже в свое сознание, а потом, когда моей голове станет проще уразуметь его идеи, я вновь извлеку их из глубин памяти.

Способность эта еще важнее для меня теперешнего, когда я сижу в замке князя Реджинальда на самом юге Германии и пытаюсь осмыслить прошедшие годы, преодолев свою забывчивость. Телесная дряхлость и все более тягостная потребность в отдыхе – их тоже нужно превозмочь. И я побеждаю их: возрожденный на бумаге образ Томаса Буберга наполняет меня радостью, которая пересиливает зимнюю стужу в суставах, ревматизм, несварение желудка, уныние, – она все может преодолеть, даже смерть.

Какая напыщенная фраза… Но такова правда. Записывая, я чувствую умиротворение и покой, и князь Реджинальд говорит, что они окружают меня светящимся ореолом. Время от времени по вечерам князь заходит ко мне – читает последние записи и добродушно ругает мою неторопливость. Будь его воля, он прислал бы ко мне молодого бойкого писца, который под диктовку занес бы на бумагу всю мою историю. Тогда, по его словам, мы бы закончили задолго до Рождества.

Но нет, это было бы неправильно. Я должен закончить все так, как считаю верным. Должен вспомнить все важные детали, которые сделают эту белую картину смерти понятной. Начни я диктовать вслух – и рассказ потеряется, я забуду что-нибудь важное, чьи-то слова. Забуду то, что должен был помнить тогда и что вспомню позже – возможно, слишком поздно. Ни о чем нельзя забывать, я должен собрать воедино все те крошечные кирпичики, смысл которых понимаю только сейчас.

Старый Тобиас сообщил, что вечером зайдет князь, поэтому мне нужно завершить рассуждения Томаса.

Напыщенные фразы – Томас тоже их любил.