Читать книгу Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне - Курт Джентри - Страница 3

Как потом скажет кто-то из убийц, ночь выдалась настолько тихой, что вот-вот – и услышишь звон кубиков льда в коктейлях у людей, живущих вдоль каньона.

Было душно – хоть и не настолько, как накануне, когда температура не опускалась ниже 33 градусов. Трехдневная жара начала спадать всего за какие-то часы до описываемых событий, около десяти вечера в пятницу, – к огромному облегчению тех, кто еще помнил, как в такую же ночь всего четыре года назад район Уоттс взорвался насилием[1]. Хотя с Тихого океана к городу приближался береговой туман, в самом Лос-Анджелесе воздух по-прежнему остался жарким и влажным, тогда как здесь, высоко над основной частью города, а зачастую и над смогом, было хоть немного прохладнее. Тем не менее духота заставила большинство местных жителей спать с распахнутыми настежь окнами.

Учитывая все это, кажется странным, что лишь немногие хоть что-то услышали.

С другой стороны, было уже довольно поздно, как раз за полночь, и дом 10050 по Сиэло-драйв стоял достаточно уединенно.

И поэтому был уязвим.

Сиэло-драйв – узкая улица, идущая вверх от Бенедикт-каньонроуд. Она не бросается в глаза вопреки расположению (прямо напротив Белла-драйв) и обрывается тупиком у высоких ворот дома 10050.

Отсюда не заметишь ни основного здания, ни гостевого домика поодаль; на виду лишь уголок гаража на дальнем конце парковочной площадки да тонкие рейки ограды чуть дальше. Был август, но заборчик увивали лампочки рождественской елочной гирлянды.

Эти огоньки, что виднелись почти от самого бульвара Сансет, развесила актриса Кэндис Берген, жившая здесь с предыдущим съемщиком дома 10050 по Сиэло-драйв, телевизионным и музыкальным продюсером Терри Мельчером. Когда Терри, сын прославленной Дорис Дэй[2], перебрался в пляжный домик матери в Малибу, новые жильцы оставили гирлянду на прежнем месте.

От парадной двери дома до ворот – более сотни футов. От ворот до ближайшего жилища (Сиэло-драйв, 10070) – еще почти сто ярдов.

В доме 10070 по Сиэло-драйв мистер Сеймур Котт с женой уже отправились спать: бывшие у них за ужином гости около полуночи распрощались и уехали. Не успевшая уснуть миссис Котт услыхала некие похожие на выстрелы хлопки – три или четыре, с небольшим промежутком. Казалось, звук идет от ворот дома 10050. Позднее миссис Котт предположила, что шум раздался где-то в промежутке между половиной первого и часом ночи. Ничего более не услыхав, миссис Котт уснула.

Примерно в трети мили южнее Сиэло-драйв, 10050, и ниже по склону Тим Айрленд и не думал ложиться. Тим был одним из пяти воспитателей при палатках летнего лагеря Уэстлейкской школы для девочек. Остальные учителя уже спали, но Тим вызвался нести дежурство ночь напролет. И примерно в 00:40 услыхал мужской голос, донесшийся с севера или северо-востока, вроде бы издалека. Мужчина кричал: «О боже, нет, пожалуйста, не надо! О боже, нет, не надо, не надо, не надо…»

Так продолжалось секунд десять-пятнадцать; крик оборвался, и наступившая тишина показалась Тиму не менее зловещей, чем сами вопли. Айрленд быстро проверил, все ли в порядке в лагере, но дети уже спали. Тогда Тим разбудил непосредственного начальника, заночевавшего в здании школы; рассказав об услышанном, Айрленд получил разрешение объехать квартал – посмотреть, не нуждается ли кто в помощи. Он описал широкий круг: начиная с Норт-Фаринг-роуд, где находилась школа, на юг по Бенедикт-каньон-роуд до бульвара Сансет, на запад до Беверли-Глен – и вновь на север, к школе. Тим не заметил ничего странного.

До рассвета в ту субботу округу оглашали и другие звуки.

Эмметт Стил, дом 9951 по Беверли Гроув-драйв, был разбужен лаем обоих своих охотничьих псов. Как правило, собаки не обращали внимания на обычный уличный шум, но просто сходили с ума от выстрелов. Стил покинул дом, чтобы осмотреться, но, не найдя ничего из ряда вон выходящего, вернулся в постель. По его мнению, было между двумя и тремя часами утра.

Роберт Баллингтон, сотрудник «Патрульной службы Бель-Эйр», частной охранной фирмы, нанимаемой многими домовладельцами этого обширного района, сидел в машине, припаркованной у дома 2175 по Саммит-Ридж-драйв. Стекло было опущено, и Роберт явственно расслышал нечто похожее на три выстрела с промежутком в несколько секунд. Баллингтон позвонил в головной офис фирмы; звонок зарегистрирован дежурным в 4:11. В свою очередь, тот набрал номер Западного отделения Департамента полиции Лос-Анджелеса (ДПЛА) и передал рапорт дальше. Принявший звонок офицер заметил: «Надеюсь, это не убийство; нам только что звонили насчет женских криков в том же районе».

Мальчик-почтальон Стив Шеннон, развозивший свежий номер «Лос-Анджелес таймс», не слышал ничего странного, крутя педали по Сиэло-драйв между 4:30 и 4:45. Но, сунув газету в почтовый ящик дома 10050, он все же заметил нечто похожее на кусок телефонного кабеля, повисшего над воротами. Сквозь ворота Стив видел также, что желтый фонарь на стене гаража вдалеке по-прежнему включен.

Сеймур Котт также заметил свет и упавший кабель, выйдя за своим экземпляром газеты примерно в 7:30.

Около восьми часов Винифред Чепмен сошла с автобуса на углу Санта-Моника и Каньон-драйв. Светлокожая негритянка пятидесяти с небольшим лет, миссис Чепмен работала экономкой в доме 10050 по Сиэло и нервничала, поскольку опаздывала.

Оборванный кабель миссис Чепмен заметила сразу и забеспокоилась.

Перед воротами, слева, находился металлический столбик с механизмом, открывавшим створки. Сходное устройство имелось и по ту сторону; оба столбика располагались так, чтобы водитель мог дотянуться до кнопки, не покидая автомобиля.

Из-за оборванного провода миссис Чепмен решила было, что механизм может и не сработать, но, когда она нажала на кнопку, ворота открылись. Забрав номер «Таймс» из ящика, она поспешила к дому и на подъездной дорожке заметила незнакомый автомобиль – белый «рамблер», припаркованный под странным углом. Винифред спокойно прошла мимо него и нескольких других автомобилей: гости часто оставались на ночь.

В конце мощеной площадки начиналась выложенная плитами дорожка, плавно заворачивавшая к парадной двери главного здания. Тем не менее экономка, не доходя до дорожки, свернула направо, направляясь к крыльцу служебного хода позади усадьбы. Ключ, как обычно, был спрятан на балке над входом. Достав его, Винифред отперла дверь и вошла, сразу пройдя на кухню, где подняла трубку телефона. Гудка не было.

Решив, что стоит предупредить кого-нибудь об обрыве линии, миссис Чепмен пересекла столовую. Тут, на пороге гостиной, она застыла: путь ей преграждали два толстых синих тубуса, которых здесь не было, когда она уходила домой вчера вечером, – а за ними открывалось ужасное зрелище.

На тубусах, на полу и на двух смятых и брошенных здесь же полотенцах алела кровь. Винифред не видела всей гостиной (длинный диван отсекал пространство перед камином), но повсюду, куда бы она ни взглянула, виднелись красные брызги. Парадная дверь была распахнута настежь. Через проем Винифред заметила несколько лужиц крови на плитах крыльца. И чуть подальше, на лужайке, – неподвижное тело.

Крича, Винифред бегом пронеслась по дому, проделав прежний путь в обратном порядке, но срезав дорогу к механизму с открывающей ворота кнопкой и обогнув белый «рамблер» с другой стороны. Внутри машины также находилось чье-то тело.

Выбежав за ворота, миссис Чепмен метнулась вниз с холма, к первому же дому (10070), где принялась дергать кнопку звонка и молотить в дверь. Котты не открывали, и она с криком побежала дальше, к дому 10090, где снова заколотила по двери, выкрикивая: «Убийство, смерть, трупы, кровь!»

Пятнадцатилетний Джим Эйзин как раз прогревал семейный автомобиль. Была суббота, и он, член 800-го отделения бойскаутской группы содействия закону, поджидал отца, Рэя Эйзина, чтобы тот подбросил его к Западному отделению полиции Лос-Анджелеса: в тот день Джиму предстояло работать на приеме посетителей. К тому времени как он достиг крыльца, родители уже отперли дверь. Пока они старались успокоить впавшую в истерику миссис Чепмен, Джим набрал номер полиции. Приученный в отряде к точности, Джим заметил время – 8:33.

В ожидании полиции отец с сыном дошли до ворот соседей. Белый «рамблер» стоял футах в тридцати от ворот – слишком далеко, чтобы можно было различить что-либо внутри, зато они заметили не один упавший телефонный кабель, а сразу несколько. Похоже было, что провода перерезаны.

Вернувшись домой, Джим снова позвонил в полицию и, несколько минут спустя, еще раз.

Не совсем ясно, что произошло с этими звонками. Официальный полицейский отчет гласит лишь: «Время 09:14; единицы 8L5 и 8L62 Западного отделения приняли радиовызов – код 2, возможное убийство, 10050, Сиэло-драйв».

Упомянутыми «единицами» были патрульные автомобили. Офицер Джерри Джо Де Роса, управлявший «единицей 8L5», прибыл первым, с включенными мигалкой и сиреной[3]. Полицейский начал опрашивать экономку, но ему пришлось нелегко. Будучи в истерике, она не могла связно описать увиденное («Кровь, всюду трупы!»); не удавалось получить ясное представление о действующих лицах и связях между ними. Полански. Альтобелли. Фрайковски.

Тут вызвался помочь Рэй Эйзин, знавший жильцов дома 10050 по Сиэло-драйв. Дом принадлежит Руди Альтобелли. Он живет сейчас в Европе, но нанял сторожа-смотрителя, молодого человека по имени Уильям Гарретсон, чтобы тот приглядывал за усадьбой. Гарретсон проживает в гостевом домике ближе к дальнему концу участка. Основной дом усадьбы Альтобелли сдал кинорежиссеру Роману Полански и его жене. В марте чета Полански, впрочем, тоже отправилась в Европу, и на время их отсутствия в дом въехали друзья – Эбигейл Фолджер и Войтек Фрайковски. И месяца не прошло, как миссис Полански вернулась; Фрайковски и Фолджер остались с ней, пока не вернется муж. Миссис Полански – киноактриса. Ее зовут Шэрон Тейт.

Отвечая на вопрос, заданный Де Росой, миссис Чепмен не смогла сказать, кому из названных лиц (или же никому) принадлежат виденные ею два тела. К уже прозвучавшим именам она, впрочем, добавила еще одно: Джей Себринг, известный стилист мужских причесок и старинный друг миссис Полански. Это имя она упомянула потому, что заметила среди припаркованных у гаража автомобилей черный «порше» Себринга.

Достав винтовку из патрульной машины, Де Роса попросил миссис Чепмен показать ему, как открываются ворота. Осторожно пройдя по подъездной дорожке к «рамблеру», полицейский заглянул внутрь через опущенное стекло. Там действительно было тело, сидящее на месте водителя, но склонившееся к пассажирскому сиденью. Мужчина, белый, рыжеватые волосы, рубашка в клетку, синие брюки грубой хлопковой ткани; одежда пропитана кровью. Мертвец на вид был молод; вероятно, юноша-подросток.

Примерно в этот момент за воротами остановилась патрульная машина 8L62 с офицером Уильямом Т. Вайзенхантом. Де Роса вернулся за ним, прибавив: здесь, вероятно, произошло убийство. Де Роса по-прежнему держал в руках винтовку, Вайзенхант – пистолет. Проходя мимо «рамблера», Вайзенхант также заглянул туда, отметив опущенное стекло с водительской стороны и тот факт, что фары и зажигание не включены. Затем полицейские осмотрели остальные автомобили и, обнаружив их пустыми, обыскали гараж и помещение над ним. Безрезультатно.

Здесь их догнал третий офицер, Роберт Барбридж. Когда все трое дошли до конца парковки, их взгляду предстали сразу две неподвижные фигуры на лужайке перед домом. Издалека тела походили на заляпанные красным манекены, случайно брошенные на газон, да так и оставшиеся там лежать.

Они выглядели особенно чудовищно по контрасту с ухоженной лужайкой и окаймлявшими ее кустами, цветами и деревьями. Справа – само здание, длинное, изогнутое, на вид скорее уютное, чем шикарное; крыльцо ярко освещено фонарем. Дальше, за южным концом дома, виднелся плавательный бассейн: зелено-голубая поверхность воды в утреннем свете. Слева протянулся перевитый елочной гирляндой реечный заборчик; огоньки еще горели. А за заборчиком разворачивалась широкая панорама, охватывавшая и центральный район Лос-Анджелеса, и океанский пляж. Там, внизу, жизнь кипела по-прежнему. Здесь же она замерла.

Первое тело находилось в восемнадцати-двадцати футах от парадной двери здания. Чем ближе подходили офицеры, тем ужаснее становилась картина. Мужчина, белый, лет тридцати с чем-то, среднего роста; полуботинки, яркие расклешенные брюки, фиолетовая рубашка, жилет. Он лежал на боку, голова покоилась на правой руке; вытянутая левая сжимала пучок травы. Голову и лицо покрывали следы ударов, кровоподтеки; на торсе и конечностях зияли буквально десятки ран.

Второе тело располагалось примерно в двадцати пяти футах от первого, еще дальше от крыльца. Женщина, белая, длинные темные волосы, на вид 26–29 лет. Она лежала навзничь, раскидав руки; босая, одетая в длинную ночную рубашку, которая раньше, до нанесения жертве множества колотых ран, была, вероятно, белой.

Царившее вокруг абсолютное спокойствие заставило офицеров занервничать. Здесь было слишком уж тихо. Сама безмятежность начала казаться зловещей. Эти окна вдоль передней части дома… за любым мог ожидать, наблюдая, убийца.

Оставив Де Росу на газоне, Вайзенхант и Барбридж двинулись назад, к северному концу дома, надеясь отыскать другой способ войти. Полицейские превратились бы в четкие мишени, попытайся они приблизиться к парадной двери. Офицеры заметили, что с одного из окон передней части дома снят ставень, прислоненный теперь к стене. Вайзенханту также бросилась в глаза горизонтальная прореха в нижней части ставня, у самого края. Предположив, что именно здесь в дом залез убийца (или убийцы), Вайзенхант и Барбридж продолжали искать другие способы проникновения внутрь и вскоре наткнулись на распахнутое окно в торце здания. Заглянув туда, они увидели свежеокрашенную комнату без какой бы то ни было мебели. И влезли в дом через это окно.

Де Роса ждал, пока не увидел коллег уже внутри; только тогда он приблизился к парадной двери. На дорожке между кустами живой изгороди алело пятно крови; еще несколько пятен – в правом углу крыльца; другие – у самой двери, слева от нее и на дверной ручке. Де Роса не заметил – или не вспомнил позднее – никаких следов, хотя их там было немало. Открывавшаяся наружу дверь была распахнута, и Де Роса оказался на крыльце прежде, чем заметил надпись, тянувшуюся по нижней ее части.

Чем-то похожим на кровь там были выведены три буквы: «PIG»[4].

Вайзенхант и Барбридж уже закончили проверку кухни и столовой, когда Де Роса ступил в холл. Повернувшись влево, в сторону гостиной, он обнаружил, что его путь частично перекрыт двумя синими посылками-тубусами. Казалось, прежде они стояли вертикально, но затем были сбиты: одна из труб, упав, прислонилась ко второй. Кроме того, на полу рядом с тубусами Де Роса увидел очки в роговой оправе. Барбридж, последовавший за ним в комнату, заметил еще кое-что: на ковре, слева от входа, лежали два небольших кусочка дерева. Они напоминали фрагменты расколовшейся рукояти пистолета.

Выезжая на вызов, полицейские ожидали увидеть два тела, но обнаружили уже три. Теперь они искали не новые трупы, но хоть какое-то объяснение случившемуся. Подозреваемого. Улики.

Комната была просторна и светла. Стол, кресло, пианино. Затем нечто странное. В центре гостиной стоял развернутый к камину длинный диван. На его спинку был наброшен огромных размеров американский флаг.

И лишь дойдя почти до самого дивана, офицеры увидели тела, лежащие по ту сторону.

Женщина была молода, светловолоса и явно беременна. Лежала на левом боку, прямо перед диваном, с подобранными к животу ногами – в позе зародыша. На ней был яркий пляжный комплект-бикини; цветочный узор на ткани практически не различался из-за крови, покрывшей едва ли не все тело. Вокруг шеи была дважды обернута белая нейлоновая веревка: один конец тянулся вверх, к потолочной балке, второй – в сторону, к телу мужчины футах в четырех.

И вновь веревка дважды обматывала шею жертвы; свободный конец уходил под тело и обрывался в нескольких футах с другой стороны. Окровавленное полотенце, наброшенное на лицо, скрывало черты. Он был невысок, около 165 см, и лежал на правом боку, с поднесенными к голове руками, словно все еще защищаясь от ударов. Его одежда – синяя рубашка, белые брюки в черную полоску, широкий стильный ремень, черные ботинки – была насквозь пропитана кровью.

Никому из офицеров и в голову не пришло проверить пульс у кого-либо из лежащих. Как и в случае с телами в автомобиле и на лужайке перед домом, бесполезность этого была совершенно ясна.

Хотя Де Роса, Вайзенхант и Барбридж были патрульными, а не следователями по делам об убийствах, все трое и ранее сталкивались на службе со смертями. Но прежде им не приходилось видеть ничего подобного. Дом 10050 по Сиэло-драйв выглядел настоящей бойней.

Потрясенные полицейские разделились, чтобы обыскать остальные помещения. Над гостиной были устроены вместительные антресоли. Де Роса взобрался по деревянной лестнице и нервно оглядел их, но никого не увидел. С южным концом дома гостиную соединял холл. В двух местах в нем обнаружилась кровь. Слева, сразу за одним из пятен, размещалась спальня, дверь которой была приоткрыта. Простыни и подушки смяты, покрывало сдернуто, будто кто-то – возможно, женщина в ночной рубашке, оказавшаяся на лужайке, – уже успел раздеться и улечься в постель, когда в дом заявились убийцы. На доске у изголовья кровати сидит игрушечный кролик с опущенными вниз лапами и настороженными ушами, словно бы насмешливо взирая на вошедших. Крови нет, как нет и каких-либо признаков борьбы.

Через холл, как раз напротив, – хозяйская спальня. Дверь также открыта, как и двери в дальнем конце комнаты; сквозь опущенные жалюзи виднеется бассейн.

Эта кровать шире и аккуратнее; откинутое белое покрывало открывает верхнюю простыню веселой цветочной расцветки и белую с золотистым геометрическим узором нижнюю. Две подушки лежат скорее в центре кровати, чем у изголовья, – они словно отделяют сторону, на которой спали, от не используемой. У стены напротив, экраном к кровати, стоит телевизор с двумя изящными шкафчиками по бокам. На верху одного из них виднеется белая плетеная колыбель.

Полицейские осторожно открыли примыкавшие двери: гардеробная, встроенный шкаф, ванная, еще один шкаф. И вновь никаких следов борьбы. Телефонная трубка мирно лежит на аппарате, на ночном столике у кровати. Ничего опрокинутого или небрежно брошенного.

Впрочем, на внутренней стороне левой створки раздвижных дверей обнаружились следы крови: предположительно, кто-то (возможно, опять же женщина на лужайке) бежал сюда, пытаясь спастись.

Выйдя наружу, офицеры были на мгновение ослеплены ярким бликом на поверхности бассейна. Эйзин упоминал гостевой домик за основным зданием. Теперь полицейские заметили это строение – или, скорее, его угол – где-то в шестидесяти футах на юго-восток, за кустами.

Тихо приблизившись к нему, они услыхали первые звуки с момента своего появления на территории усадьбы – собачий лай и мужской голос, произнесший:

– Тс-с, тихо ты.

Вайзенхант двинулся направо, в обход здания. Де Роса повернул налево, чтобы пройти мимо передней его части, Барбридж прикрывал его сзади. Оказавшись на крыльце со стеклянной дверью, закрытой изнутри противомоскитным экраном, Де Роса сумел разглядеть в жилой комнате, на диване, повернутом к двери, юношу лет восемнадцати. На нем были брюки, но никакой рубашки, – и хотя молодой человек вроде не был вооружен, объяснит позднее Де Роса, это не означало, что оружие не лежит у него под рукой.

С криком «Ни с места!» Де Роса пнул входную дверь.

Опешив, юноша поднял взгляд и уперся глазами в наставленное прямо на него оружие: сначала один ствол, а через мгновение – и все три. Кристофер, принадлежащий Альтобелли большой пес веймарской породы, бросился к Вайзенханту и вцепился зубами в ствол его пистолета. Вайзенхант прижал собаку дверью к косяку, пока юноша не отозвал ее, успокоив.

Существует две противоречащие друг другу версии того, что произошло затем.

Юноша, назвавшийся Уильямом Гарретсоном, сторожем, позднее заявит, что офицеры сбили его с ног, заковали в наручники, рывком поставили на ноги и вытащили на газон, где вновь повалили наземь.

Потом Де Росе придется давать показания об аресте Гарретсона:

– Не падал ли он, не оказывался ли на полу, споткнувшись?

– Может, и падал; не помню, спотыкался он или нет.

– Вы приказали ему лечь на землю снаружи?

– Приказал, да, то есть лечь на землю, да.

– Помогли ли вы ему опуститься на землю?

– Нет, он сам упал.

Гарретсон без конца спрашивал:

– А в чем дело-то? В чем дело?

Один из офицеров ответил:

– Сейчас увидишь!

Подняв юношу на ноги, Де Роса и Барбридж провели его назад по дорожке к основному зданию.

Вайзенхант остался в гостевом домике – искать оружие и забрызганную кровью одежду. Ничего такого и не обнаружив, он все же заметил множество маленьких деталей. Одна из них в то время показалась столь несущественной, что он позабыл о ней, пока позднее расспросы не заставили ее всплыть в памяти. Рядом с диваном стояла стереосистема. Когда полицейские вошли в комнату, она была выключена. Поглядев на панель управления, Вайзенхант отметил, что ручка громкости установлена между отметками «4» и «5».

В это самое время Гарретсона провели мимо двух неподвижных тел на газоне. О состоянии тела молодой женщины говорит хотя бы то, что Гарретсон принял лежащую за миссис Чепмен, экономку-негритянку. Мужчину он назвал «молодым Полански». Если, по утверждению Чепмен и Эйзина, Полански находился сейчас в Европе, заявление сторожа не имело смысла. Чего офицеры не знали, так это того, что Гарретсон считал Войтека Фрайковски младшим братом Романа Полански. И Гарретсон совсем стушевался, когда ему предложили опознать молодого человека в «рамблере»[5].

В определенный момент, никто точно не помнит когда именно, Гарретсону разъяснили его права и объявили, что он арестован за убийство. На вопрос о своих действиях прошлой ночью он отвечал, что не сомкнул глаз всю ночь, писал письма и слушал пластинки, ничего странного не видел и не слышал. Его более чем сомнительное алиби, «вялые, неправдоподобные» ответы и неудачное опознание тел привели троицу полицейских к выводу, что подозреваемый лжет.

Пять убийств, причем четыре совсем рядом, – и он ничего не слышал?

Сопровождая Гарретсона по подъездной дорожке, Де Роса заметил контролирующий ворота механизм – на столбике, не доходя до ворот. А также кровавое пятно на кнопке.

Вполне логично было бы предположить, что кто-то (возможно, убийца) нажал кнопку, чтобы выйти через ворота, и при этом оставил на ней отпечаток пальца.

Офицер Де Роса, в обязанности которому вменялось охранять место преступления до прибытия следственной группы, теперь нажал на эту кнопку сам, уничтожая любые отпечатки, которые могли там оставаться.

Позднее он даст показания и на этот счет.

– Имелась ли какая-либо причина, вынудившая вас дотронуться до окровавленной кнопки, управлявшей воротами?

– Я должен был пройти через ворота.

– Иными словами, это сделано преднамеренно?

– Мне нужно было убраться оттуда.

В 9:40 Де Роса позвонил в отделение, доложив о пяти трупах и аресте подозреваемого. Пока Барбридж оставался на территории усадьбы, ожидая появления следственной группы, Де Роса и Вайзенхант отвезли Гарретсона в участковое отделение Западного Лос-Анджелеса для допроса. Еще один офицер доставил туда же миссис Чепмен, но состояние экономки было настолько истерическим, что ее пришлось везти в медицинский центр Калифорнийского университета Лос-Анджелеса, где она приняла успокоительное.

После доклада Де Росы четверо следователей отделения полиции Западного Лос-Анджелеса были командированы на место преступления. Лейтенанты Р. К. Мэдлок и Дж. Дж. Грегоар, а также сержанты Ф. Граванте и Т. Л. Роджерс прибыли менее чем через час. К моменту появления последнего из них у ворот усадьбы уже стояли первые репортеры.

Прослушивая полицейские радиочастоты, они перехватили сообщение о пятерых погибших. В Лос-Анджелесе стояла сухая жаркая погода, и возможность возгорания была постоянной заботой – особенно на холмах, где всего за несколько минут и человеческие жизни, и имущество могли исчезнуть в огненном аду. Очевидно, кто-то предположил, что пятеро человек погибли при пожаре. Должно быть, в одном из полицейских рапортов упоминалось имя Джея Себринга, поскольку один из репортеров набрал номер его дома и осведомился у дворецкого, Амоса Расселла, не известно ли тому что-нибудь о «погибших в огне». Расселл позвонил Джону Маддену, президенту «Себринг интернэшнл», и рассказал ему о звонке. Мадден забеспокоился: ни он сам, ни секретарь Себринга не говорили с Джеем со вчерашнего вечера. Мадден связался с матерью Шэрон Тейт, находившейся в Сан-Франциско. Отец Шэрон, полковник армейской разведки, служил неподалеку, на базе Форт-Бейкер, и миссис Тейт навещала его там. Нет, она не говорила с Шэрон. Или с Джеем, который и сам должен был подъехать в Сан-Франциско в тот же день.

До своего брака с Романом Полански Шэрон Тейт жила с Джеем Себрингом. Хоть и покинутый ради польского кинорежиссера, Себринг поддерживал дружеские отношения с родителями Шэрон, как и с четой Полански. Появляясь в Сан-Франциско, он обычно созванивался с полковником Тейтом.

Когда Мадден повесил трубку, миссис Тейт набрала номер Шэрон. Телефон все звонил и звонил, но никто так и не подошел.

В доме же было тихо: линию еще не восстановили. Офицер Джо Гранадо, химик-эксперт из ОНЭ, отдела научной экспертизы ДПЛА, уже приступил к делу, прибыв на место около десяти. В обязанности Гранадо входило взятие проб во всех местах, где, по-видимому, оставалась кровь. Обычно в деле об убийстве Гранадо заканчивал работу за час-другой. Но не в этот день. Не в доме 10050 по Сиэло-драйв.

Наконец миссис Тейт дозвонилась до Сэнди Теннант, близкой подруги Шэрон и жены Уильяма Теннанта – менеджера Романа Полански. Нет, они с Биллом не говорили с Шэрон с позднего вечера накануне. Шэрон сказала тогда, что они с Гибби (Эбигейл Фолджер) и Войтеком (Фрайковски) проведут ночь дома. Джей говорил, что заглянет попозже, и Шэрон приглашала Сэнди присоединиться. Вроде никакой вечеринки не намечалось, просто домашние посиделки. Сэнди отказалась. Как и миссис Тейт, она уже пыталась дозвониться до Шэрон этим утром, но безуспешно. Никто не подходил.

Сэнди уверила миссис Тейт, что никакой связи между сообщением о пожаре и домом 10050 по Сиэло-драйв, скорее всего, нет. Впрочем, едва миссис Тейт положила трубку, Сэнди позвонила в теннисный клуб мужа и попросила вызвать его к телефону. Это важно, сказала она.

Где-то между 10 и 11 часами утра Реймонд Килгроу, представитель телефонной компании, вскарабкался на столб за воротами усадьбы 10050 по Сиэло-драйв и обнаружил, что телефонные провода перерезаны возле крепления к столбу. Кто бы ни перерезал линию, ему, вероятно, также пришлось взбираться на столб. Килгроу восстановил два кабеля, оставив остальные для изучения следователями.

Полицейские машины подъезжали к воротам через каждые несколько минут. И по мере того как на месте преступления появлялись все новые и новые офицеры, само это место понемногу менялось.

Очки в роговой оправе, впервые замеченные Де Росой, Вайзенхантом и Барбриджем у двух тубусов, как-то переместились на шесть футов в сторону, на крышку стола.

Два кусочка рукояти пистолета, ранее замеченные на пороге, оказались уже под креслом в гостиной. Как говорилось в официальном отчете ДПЛА, «очевидно, они оказались под креслом после толчка ноги одного из первых появившихся на месте офицеров; впрочем, выяснить, кто именно это был, не удалось»[6].

Третий кусочек той же рукояти, поменьше, позднее обнаружили на крыльце парадного входа.

Кроме того, полицейские разнесли кровавые следы из дома на крыльцо и дорожку, добавив к уже имевшимся там отпечаткам новые. Чтобы определить и исключить позднейшие добавления, потребовалось бы опросить весь посетивший место преступления персонал.

Гранадо все еще собирал образцы крови. Позже, в стенах полицейской лаборатории, он проведет с ними пробу, позволяющую определить, принадлежала ли кровь человеку или животному. Если кровь оказывается человеческой, эксперт определит ее группу (O, A, B или AB[7]) и подгруппу, проведя еще ряд дополнительных анализов. Существует около тридцати подгрупп крови; однако, если на момент взятия пробы кровь успела высохнуть, можно точно определить лишь три из них – M, N и MN[8]. Ночь была теплой, и уже начинался не менее жаркий день. Когда Гранадо приступил к работе, бульшая часть крови, не считая лужиц возле лежащих в доме тел, уже успела высохнуть.

В течение нескольких дней Гранадо получит из офиса коронера пробы крови каждой из жертв и постарается сопоставить их с уже полученными. В обыкновенном деле об убийстве присутствие на месте преступления следов крови нескольких групп подскажет, что убийца, как и сама жертва, также был ранен, – и эта информация способна затем стать важной уликой в определении личности преступника.

Но данный случай не был рядовым убийством. Вместо одного тела следователи столкнулись с пятью.

Повсюду было столько крови, что Гранадо пропустил несколько пятен. Справа от крыльца, при приближении к нему по дорожке, находились несколько больших лужиц крови. Гранадо взял пробу только одной из них, предположив, как он заявит позднее, что вся эта кровь имела один источник. Как раз справа от крыльца кустарник выглядел поломанным, измятым, будто туда кто-то упал. Оставшиеся там кровавые брызги, казалось, подтверждают такое предположение. Эксперт их не заметил. Как не взял и проб из лужиц крови в непосредственной близости от тел в гостиной и на лужайке, предположив, что во всех этих случаях кровь принадлежит ближайшей жертве – а ее образец он в любом случае получит от коронера. Это следует из позднейших показаний Гранадо.

Всего Гранадо взял сорок пять проб крови. Тем не менее по некоей так и не проясненной причине он не стал выявлять подтип двадцати одной из них. Если это не сделать в течение недели-двух после взятия пробы, анализ бесполезен: компоненты крови разрушаются.

Позже, при попытке воссоздать ход событий во время убийств, оплошности эксперта вызовут немало проблем.

Незадолго до полудня приехал все еще одетый в теннисный костюм Уильям Теннант, и полицейские провели его через ворота. Эта прогулка стала кошмаром наяву: ему показывали один труп за другим. Юношу в автомобиле Теннант ранее не видел, но опознал в лежащем на газоне мужчине Войтека Фрайковски, а в женщине – Эбигейл Фолджер; тела в гостиной были опознаны им как Шэрон Тейт-Полански и, вероятно, Джей Себринг. Когда полицейские приподняли окровавленное полотенце, лицо жертвы оказалось настолько обезображено ушибами, что точно определить личность не удалось. Теннант выскочил наружу, и ему стало дурно.

Когда полицейский фотограф завершил работу, другой офицер вынул простыни из бельевого шкафа и накрыл ими тела.

За воротами ожидавшие развития событий репортеры и фотокорреспонденты собрались уже десятками, непрестанно подъезжали новые. Машины полиции и прессы настолько запрудили Сиэло-драйв, что нескольким офицерам велели устранить создавшийся затор. Когда, всхлипывая и держась за живот, Теннант пробивался сквозь толпу, репортеры обрушили на него шквал вопросов: «Погибла ли Шэрон?», «Ее убили?», «Сообщил ли кто-нибудь Роману Полански?» Уильям молчал, но ответы ясно читались на лице.

Однако не каждый из побывавших на месте преступления проявил такое же нежелание говорить.

– Как на поле битвы, – заявил репортерам сержант полиции Стэнли Клорман, чьи черты были искажены испытанным от увиденного шоком.

Еще один офицер, имя которого осталось неизвестным, обронил:

– Словно какой-то ритуал, – и эта единственная ремарка легла затем в основу невероятного количества самых отвратительных измышлений.

Новость об убийстве распространялась подобно волнам, расходящимся от эпицентра землетрясения.

«Пятеро зарезаны в Бель-Эйр», – гласил заголовок первой заметки, переданной по телеграфу агентством Ассошиэйтед Пресс. Она появилась еще до того как стали известны имена погибших, и тем не менее верно описала расположение тел; отметила перерезанные телефонные линии; объявила об аресте подозреваемого. Были и ошибки; одна фраза, которую часто повторяли впоследствии, гласила: «На голову жертвы наброшен колпак-капюшон…»

ДПЛА уведомил Тейтов, Джона Маддена (который, в свою очередь, известил родителей Себринга) и Питера Фолджера, отца Эбигейл. Родители Эбигейл Фолджер были в разводе. Ее отец, председатель совета директоров «Эй-Джей Фолджер коффи компани», жил в Вудсайде, а ее мать, Инесс Миджиа Фолджер, – в Сан-Франциско. Впрочем, миссис Фолджер сейчас навещала друзей в Коннектикуте после средиземноморского круиза, и мистер Фолджер нашел ее там. Она не могла поверить в услышанное: ведь они с Эбигейл говорили лишь вчера, около десяти вечера. Мать с дочерью собирались лететь сегодня в Сан-Франциско, чтобы встретиться там. Эбигейл зарезервировала билет на десятичасовой утренний рейс «Юнайтед эйрлайнз».

Вернувшись домой, Теннант совершил самый сложный звонок в жизни. Уильям был не только деловым менеджером Романа Полански, но и его близким другом. Теннант сверился с часами, привычно приплюсовав девять часовых поясов, чтобы узнать, сколько сейчас в Лондоне. Хотя там уже стоял поздний вечер, Теннант подумал, что Полански мог задержаться за работой, увязывая свои разрозненные кинопроекты перед возвращением домой в будущий вторник, – и попробовал набрать номер его городского дома. Предположение оказалось верным. Полански обсуждал с несколькими сотрудниками один из эпизодов сценария «Дня дельфина»[9], когда зазвонил телефон.

Полански позднее так опишет состоявшийся разговор:

– Роман, в доме несчастье.

– В каком доме?

– В твоем, – и затем, скороговоркой: – Шэрон погибла, и Войтек, и Гибби, и Джей.

– Нет, нет, нет, нет! Это какая-то ошибка.

Оба уже плакали; Теннант снова и снова повторял, что это правда; он сам был в доме.

– Как это случилось? – спросил Полански. Позднее он объяснит, что поначалу подумал не о пожаре, а об оползне, которые случались в холмах Лос-Анджелеса, особенно после затяжных дождей; иногда под лавиной земли оказывались целые дома, и в этом случае люди еще могли оказаться живы. Лишь тогда Теннант сказал Роману, что все они убиты.

У Войтека Фрайковски, как выяснили в ДПЛА, в Польше имелся сын, но никаких родственников в Соединенных Штатах не было. Юноша в «рамблере» оставался не опознан, но ему уже присвоили кодовое имя Джон Доу 85[10].

Новости быстро распространялись – и слухи вместе с ними. Руди Альтобелли, владелец дома на Сиэло-драйв и менеджер немалого количества знаменитостей, находился в Риме. Одна из клиенток Руди, молодая актриса, позвонила и рассказала ему, что Шэрон и еще четверо убиты в доме, а нанятый им самим сторож Гарретсон во всем сознался.

Ничего подобного Гарретсон не делал, но Альтобелли узнает об этом лишь по возвращении в Соединенные Штаты.

Специалисты начали прибывать около полудня.

Офицеры Джером А. Боен и Д. Л. Гёрт из отдела дактилоскопии научно-следственного подразделения ДПЛА прошлись по главному зданию и гостевому домику усадьбы в поисках отпечатков пальцев.

Нанеся на отпечаток особый порошок («проявив», иными словами), его покрывают прозрачной клейкой пленкой; затем пленку с оставшимся на ней отпечатком снимают и размещают на картонке контрастного цвета. На обороте указываются место нахождения отпечатка, дата, точное время и инициалы офицера, снявшего отпечаток.

На одной из таких карточек, приготовленных Боеном, читаем: «09.08.69 / 1005 °Cиэло / 1400 / Дж. А. Б. / внутренняя сторона дверного косяка левой створки раздвижной двери / из хозяйской спальни в направлении бассейна / ближе к дверной ручке».

Расположение еще одного отпечатка, снятого примерно тогда же, значилось как «внешняя сторона парадной двери / створка с дверной ручкой / непосредственно над ручкой».

Работа с отпечатками в обоих зданиях заняла шесть часов. Позднее к двум первым специалистам присоединились офицер Д. Э. Дорман и гражданский эксперт дактилоскопии Венделл Клементс; последний сосредоточился на четырех автомобилях.

Вопреки распространенному мнению, отпечатки, пригодные к распознанию, встречаются не так уж часто. Даже если поверхность в принципе подходит для того, чтобы на ней остался отпечаток, человек обычно касается ее лишь краешком пальца, оставляя оттиск фрагмента его кромки, бесполезный для идентификации, часто еще и смазанный. Кроме того – и офицер Де Роса продемонстрировал это с кнопкой, управляющей воротами, – второй отпечаток, наложенный сверху на первый, создает путаницу, также непригодную для распознания. Таким образом, на любом месте преступления количество отчетливо читаемых отпечатков, имеющих достаточно точек сравнения, обычно оказывается на удивление скудным.

Не считая тех отпечатков, что позднее были исключены как принадлежащие работавшему на месте персоналу ДПЛА, после изучения основного здания, гостевого домика и автомобилей было получено всего пятьдесят оттисков. Из них семь принадлежали Уильяму Гарретсону (все – из гостевого домика); еще пятнадцать относились к жертвам и были исключены; три оказались недостаточно четкими для сравнения. После чего в распоряжении следствия осталось двадцать пять относительно четких отпечатков, любой из которых мог принадлежать убийце или убийцам.

Первые следователи отдела убийств появились в доме не ранее 13:30. Дело было передано под ответственность лейтенанту Роберту Дж. Хелдеру, контролирующему расследования грабежей и насильственных смертей. В свою очередь, он поручил дело сержантам Майклу Дж. Макганну и Джессу Баклзу (обычный напарник Макганна, сержант Роберт Калкинс, находился в отпуске и заменит Баклза по возвращении из него). Еще трое офицеров – сержанты Э. Хендерсон, Дадли Варни и Дэнни Галиндо – были назначены им в помощники.

Узнав об убийствах, коронер округа Лос-Анджелес Томас Ногучи попросил полицейских не прикасаться к телам, пока их не осмотрит представитель его ведомства. Заместитель коронера Джон Финкен прибыл на место около 13:45, сам же Ногучи обещал приехать позже. Финкен официально подтвердил наступление смерти; измерил температуру тел и воздуха (к 14 часам на лужайке было около 35 градусов, в доме – 28) и разрезал веревку, соединявшую тела Тейт и Себринга; куски веревки получили следователи, чтобы попытаться установить, где ее производят и продают. Это был белый трехжильный нейлон; общая длина веревки составила 43 фута 8 дюймов. Гранадо взял пробы крови, но не выявлял подгрупп, вновь предположив очевидное. Финкен также снял с тел жертв личные вещи. Шэрон Тейт-Полански: обручальное кольцо желтого металла, серьги. Джей Себринг: наручные часы «Картье», позже оцененные в полторы тысячи долларов. Джон Доу 85: наручные часы «Люцерн» и бумажник, но никакого удостоверения личности. Эбигейл Фолджер и Войтек Фрайковски: личные вещи отсутствуют. Надев на кисти жертв пластиковые пакеты (для сохранности волосков или частиц кожи, которые могли остаться под ногтями во время борьбы с убийцами), Финкен помог накрыть тела и укрепить их на тележках-носилках для размещения в машинах скорой помощи и доставки в морг при Дворце юстиции в центре Лос-Анджелеса.

Атакованный у ворот репортерами, доктор Ногучи объявил, что не станет комментировать произошедшее, пока не получит результаты вскрытия тел в полдень на следующий день.

И Ногучи, и Финкен, впрочем, уже успели поделиться со следователями первыми выводами.

Следов сексуального насилия или нанесения жертвам увечий нет. Три жертвы – Джон Доу, Себринг и Фрайковски – застрелены. Не считая легкой рубленой раны на запястье левой руки, полученной в попытке самозащиты (удар, рассекший также и ремешок часов), у Джона Доу не было ножевых ран. Но у остальных четверых были – и более чем достаточно. Также Себринг получил по меньшей мере один удар в лицо, а Фрайковски – множественные удары неким тупым предметом по голове.

По входным отверстиям от пуль коронеры заключили, что убийца, вероятно, использовал оружие 22-го калибра. Полицейские успели прийти к тому же выводу. Осматривая «рамблер», сержант Варни обнаружил четыре фрагмента пули между обивкой и внешней стороной пассажирской дверцы. Найден был и еще один кусочек металла неправильной формы – на подушке заднего сиденья. Хотя все они были слишком малы для идентификации оружия, «на глазок» калибр также походил на 22-й.

По поводу характера колотых ран кто-то заметил, что все они могли быть сделаны штыком. В своем официальном докладе следователи шагнули чуть дальше, определив: «Нож, которым нанесены ранения, возможно, представлял собой штык». Это не только отмело в сторону ряд прочих возможностей, но и фактически объявляло: убийца (или убийцы) воспользовались одним-единственным ножевым орудием.

Глубина ран (многие достигали 5 дюймов), их ширина (между дюймом и полутора) и толщина (от 1/8 до 1/4 дюйма) соответствовали кухонному или обычному карманному ножу.

По совпадению, в доме нашлись и кухонный, и карманный ножи. Разделочный нож в кухонной раковине дал положительную реакцию на бензидин, что предполагало кровь, – но отрицательную Октерлони, что подразумевало кровь животного, а не человеческую. Боен попробовал снять отпечатки пальцев с рукояти, но получил лишь нечитаемые фрагменты. Позже миссис Чепмен узнала в ноже предмет из кухонного набора, принадлежавшего чете Полански и хранившегося в шкафу. Но еще до этого полицейские исключили этот нож из-за его небольшой толщины. Нанесенные жертвам удары были настолько яростными, что лезвие попросту сломалось бы.

Второй нож Гранадо нашел в гостиной, менее чем в трех футах от тела Шэрон Тейт. Он завалился за подушку одного из кресел и торчал лезвием вверх. Складной карманный нож шириной 3/4 дюйма и длиной не более четырех: слишком мало, чтобы нанести большинство ран. Заметив пятнышко на лезвии, Гранадо протестировал его на кровь – реакция отрицательная. Гёрт поискал отпечатки – нечитабельный хаос.

Миссис Чепмен не смогла вспомнить этот нож когда-либо прежде, а если учесть необычное место, где его нашли, он вполне мог принадлежать убийце.

В беллетристике сцену преступления обычно уподобляют картинке-головоломке. Если набраться терпения и не опускать руки, все разрозненные фрагменты рано или поздно станут на свои места.

Людям, достаточно долго служившим в полиции, известно: в жизни всё по-другому. Гораздо лучшей аналогией будут две-три, а то и больше головоломок, и все неполные. Даже если удается найти ответ, непременно будут как недостающие фрагменты, так и лишние – улики, которые не вписываются в общую схему.

На диване был растянут американский флаг – еще один жутковатый мазок к и без того кошмарной картине. Он породил множество предположений политического характера – пока Винифред Чепмен не сказала полицейским, что флаг находится в доме вот уже несколько недель.

Но лишь мизерная часть подобных обрывков улик поддается такому быстрому и простому объяснению. Кровавые буквы «PIG» на входной двери – не намекают ли они на недавние расовые беспорядки?

Откуда взялась веревка? Миссис Чепмен уверенно заявила, что прежде никогда не видела такую на территории усадьбы. Если ее принес убийца, то зачем?

Важно ли, что двое связанных вместе жертв, Шэрон Тейт и Джей Себринг, были в прошлом любовниками? Или не только в прошлом? Что делал в доме Себринг – в отсутствие Полански? Этим вопросом позднее зададутся многие газеты.

Очки в роговой оправе (отрицательный результат проверки на отпечатки пальцев и на кровь) – принадлежат они кому-то из жертв, или убийце, или совершенно постороннему человеку? Или (с каждым очередным вопросом число возможностей растет) очки оставлены здесь, чтобы запутать следствие?

Две посылки-тубуса на пороге. Экономка уверяет, что их не было, когда она уходила домой вчера в 16:30. Кто их сюда доставил и когда?

Зачем убийца затруднял себя взломом и снятием ставен, когда другие окна были распахнуты настежь, включая окно недавно окрашенной комнаты, которая должна была послужить детской для будущего ребенка четы Полански?

Джон Доу 85, юноша в «рамблере». Чепмен, Гарретсон и Теннант не смогли опознать его. Кем он был и что делал на территории усадьбы? Стал ли он свидетелем остальных убийств или был убит раньше? Если он погиб первым, почему остальные не слышали выстрелов? На сиденье рядом с ним найдены часы со встроенным приемником «Сони дигиматик». Часы остановились в 00:15. Простое совпадение или важная улика?

Кстати, о времени совершения убийств: жалобы на выстрелы и другой шум поступали на протяжении значительного времени – от нескольких минут после полуночи до 4:10.

Не все элементы головоломки оставались разрозненными; некоторые вполне подходили друг к другу. Нигде на территории не были обнаружены пустые гильзы: возможно, орудием преступления послужил револьвер, который их не выбрасывает.

Составленные вместе, три черных кусочка дерева сложили правую половинку рукояти пистолета. Таким образом, полиция знала, что разыскиваемое оружие – револьвер 22-го калибра с недостающей половиной рукоятки. Анализ следов крови на фрагментах показал, что она принадлежала Себрингу: очевидно, рукоять револьвера и сыграла роль «тупого предмета», которым жертву ударили по лицу. А исследование надписи на парадной двери выявило, что слово «PIG» выведено кровью Шэрон Тейт.

На подъездной дорожке стояли четыре автомобиля, но среди них не было красного «феррари» Шэрон Тейт, и машину объявили в розыск.

Следователи оставались в усадьбе еще долго после того, как тела жертв были увезены: они искали значимые улики.

Признаков грабежа или кражи не оказалось. Макганн нашел бумажник Себринга в пиджаке, висевшем на спинке стула в гостиной. В нем было 80 долларов. В бумажнике Джона Доу нашлись 9 долларов, в бумажнике и кармане брюк Фрайковски – 2 доллара 44 цента. На ночном столике у кровати Шэрон Тейт, на виду, лежали банкноты в десять и пять долларов, а также три купюры по одному доллару. Явно дорогостоящие предметы – видеомагнитофон, телевизоры, стереосистема, часы Себринга, его же «порше» – также не были украдены. Несколькими днями спустя полиция вновь привезет Винифред Чепмен в дом 10050 по Сиэло – с тем чтобы та постаралась определить, не пропало ли чего-либо. Единственным предметом, который она не смогла найти, оказалась тренога для фотокамеры, хранившаяся в шкафу в холле. Пять невероятно жестоких убийств едва ли были совершены с целью завладения штативом. Вполне вероятно, его одолжили кому-нибудь или просто потеряли.

Вероятность, что убийства совершены в процессе ночного грабежа – жертвы застигли грабителя(ей) на месте преступления, – оставалась, но передвинулась ближе к концу списка версий.

Другие находки предполагали гораздо более правдоподобную ситуацию.

В «порше» Себринга обнаружили грамм кокаина, 6,3 грамма марихуаны и недокуренная самокрутка с марихуаной.

В пластиковом пакете, найденном в ящике письменного стола в гостиной, были еще 6,9 граммов марихуаны. В тумбочке у кровати в спальне Фрайковски и Фолджер обнаружились 30 граммов гашиша и десять капсул с веществом, в ходе дальнейших анализов оказавшимся относительно новым наркотиком, известным как МДА. Кроме того, пепел марихуаны был в пепельнице на столике у кровати Шэрон Тейт, сигарета с марихуаной – на столике у входной двери[11], еще две – в гостевом домике.

Не проходила ли здесь вечеринка с обильным приемом наркотиков, завершившаяся тем, что кто-то из участников словил неудачный «приход» и перерезал всех остальных? Этот вопрос возглавил составленный полицейскими список возможных мотивов, хотя недостатки теории были также очевидны: получалось, что убийца размахивал револьвером (в одной руке), штык-ножом (в другой) и имел при себе 43 фута нейлоновой веревки, которую захватил, так сказать, «на всякий случай». Кроме того, телефонные провода. Если их перекусили до убийств, налицо преднамеренность преступления, а не спонтанный приступ бешенства. Если провода перерезаны после, то зачем?

А может, убийца намеревался передать или купить наркотики, и спор о деньгах или о скверном качестве товара перерос в потасовку? Так выглядела вторая, более правдоподобная из пяти версий, предложенных следователями в самом первом отчете о ходе расследования.

Третья была вариацией на тему второй: убийца решил оставить себе и наркотики, и деньги.

Четвертая предполагала, что жертвы застали врасплох забравшегося в дом вора(ов).

Пятая версия объявляла преступление заказным: убийца был послан кем-то в дом, чтобы устранить одну (или нескольких) из жертв, и после выполнения заказа прикончил всех остальных, чтобы не оставлять свидетелей. Но разве убийца-профессионал воспользовался бы чем-то столь громоздким, подозрительным и неудобным, как штык? И разве продолжал бы наносить все новые раны, словно обезумев, – как, очевидно, и обстояло дело?

Версии, упоминавшие наркотики, выглядели правдоподобнее. В ходе дальнейшего следствия, пока полиция опрашивала друзей и знакомых погибших, жизненный стиль и привычки жертв начали понемногу проясняться. Поэтому вывод о возможной связи между наркотиками и мотивом преступления некоторым стал казаться настолько очевидным, что, даже заполучив улику, которая позволила бы распутать дело, следствие наотрез отказалось принимать ее в расчет.

Полиция оказалась не единственной, кто подумал о наркотиках. Услыхав о случившемся, актер Стив Маккуин, давний приятель Джея Себринга, решил, что дом стилиста надо очистить от наркотиков – ради защиты его семьи и бизнеса. Хотя сам Маккуин не участвовал в «уборке», к тому времени, как в ДПЛА нашли время обыскать жилище Себринга, все «посторонние» предметы уже были оттуда удалены.

У других немедленно начался приступ паранойи. Никто не знал, кого и когда захочет допросить полиция. Неназванный представитель киноиндустрии признался репортеру журнала «Лайф»: «В Беверли-Хиллз только и слышно, как работают сливные бачки; вся канализация Лос-Анджелеса, должно быть, уже под кайфом».

«КРОВАВАЯ ОРГИЯ УНЕСЛА ПЯТЕРЫХ, ВКЛЮЧАЯ КИНОЗВЕЗДУ», «ШЭРОН ТЕЙТ – ЖЕРТВА „РИТУАЛЬНЫХ“ УБИЙСТВ» – подобными заголовками пестрели первые полосы вечерних газет; радио и телевидение также включились в обсуждение новостей. Кошмарная природа самого преступления, количество жертв и их известность (красавица-киноактриса, всемирно известный стилист причесок, наследница кофейной империи, ее великосветский плейбой-возлюбленный) подготовили появление, пожалуй, самого нашумевшего убийства в истории – за исключением разве что убийства президента Джона Ф. Кеннеди. Даже солидная «Нью-Йорк таймс», которая редко снисходит до криминальных новостей на первой полосе, напечатала их на другой день, да и во многие последующие дни.

Отчеты прессы о происшедшем, опубликованные в тот же и на следующий день, примечательны необычно высоким содержанием в них деталей. В газеты просочилось столько информации, что позднее следователям непросто будет отыскать «ключи» для опроса подозреваемых на детекторе лжи.

В любом деле об убийстве обычной практикой считается придерживать определенную информацию, которая предположительно остается известной лишь самим полицейским и убийце(цам). Если подозреваемый сознается в совершенном или соглашается пройти проверку на детекторе, этими сведениями можно воспользоваться, чтобы определить, говорит ли он правду.

Из-за утечек приписанные к «делу Тейт» (как уже окрестила происшествие пресса) следователи смогли насчитать лишь пять таких «ключей»: 1) использованный в убийствах нож был, вероятно, штыком; 2) огнестрельные раны причинены, вероятно, револьвером 22-го калибра; 3) размеры веревки и то, как она завязана и свернута; 4) очки в роговой оправе; 5) складной карманный нож.

Количество неофициально просочившейся в прессу информации так обеспокоило высшие чины ДПЛА, что все дальнейшие находки следствия были прикрыты завесой молчания. Это не могло понравиться репортерам; кроме того, не имея подтвержденных новостей, многим пришлось обратиться к догадкам и сплетням. В последующие дни было опубликовано огромное количество ложной информации. Так, широко разошлась весть, что неродившийся младенец Шэрон Тейт был вырезан из ее живота, что ей отрезали обе груди, что у жертв были следы увечий в области гениталий. Наброшенное на лицо Себринга полотенце в разных изданиях превращалось то в белый капюшон (Ку-клукс-клан?), то в черный (сатанисты?).

Впрочем, когда дошло до обсуждения личности человека, которому было предъявлено обвинение в убийствах, информации явно не хватало. Поначалу решили, что полиция хранит молчание, стремясь защитить права Гарретсона. Считалось также само собой разумеющимся, что ДПЛА имеет против него достаточно улик, – иначе зачем арестовывать?

Одна из газет Пасадены постаралась восполнить пробелы, подбирая обрывки и разрозненные клочки сведений. Она писала, что при аресте Гарретсон спрашивал: «Когда со мной встретятся следователи?» Вывод очевиден: Гарретсон знал, что именно произошло. Гарретсон действительно задал подобный вопрос, когда его проводили через ворота, немало времени спустя после ареста, – но этот вопрос последовал после замечания, сделанного Де Росой ранее. Цитируя анонимного полицейского, газета также сообщила: «Источник указал, что брюки юноши порваны на колене, а в его комнате в гостевом домике заметны следы борьбы». Железные улики, да и только, – если не знать, что все это произошло во время ареста Гарретсона, а не до того.

В течение нескольких дней место преступления посетили сорок три полицейских офицера, разыскивавших оружие и другие улики. Осматривая антресоли над гостиной, сержант Майк Макганн обнаружил коробку из-под киноленты с видеозаписью внутри. Сержант Эд Хендерсон отвез ее в полицейскую академию, где имелось устройство для просмотра. Фильм демонстрировал Шэрон и Романа Полански, занимавшихся любовью. Проявив известную деликатность, полицейские не стали включать видеозапись в собранные вещественные доказательства и вернули ее обратно на антресоли[12].

Помимо обыска помещений, следователи опросили соседей о появлении подозрительных незнакомцев в округе.

Рэй Эйзин вспомнил, что два или три месяца назад в усадьбе 10050 по Сиэло-драйв была устроена большая вечеринка, причем гости съезжались «в нарядах хиппи». У Рэя, впрочем, осталось ощущение, что эти люди на самом деле к хиппи не относились: многие подъезжали на «роллс-ройсах» и «кадиллаках».

Эмметт Стил, разбуженный той ночью лаем собак, вспомнил, что в течение последних недель по ночам кто-то разъезжал на вездеходе-багги вверх-вниз по холмам, но Стил не разглядел водителя или пассажиров.

Большинство опрошенных, однако, не видели и не слышали ничего из ряда вон выходящего.

Следователи остались с куда большим количеством вопросов на руках, нежели получили ответов. И тем не менее они не оставляли надежд услышать показания человека, способного, по их мнению, собрать головоломку, – Уильяма Гарретсона.

Следователи, работавшие в центре города, питали меньший оптимизм. После ареста девятнадцатилетнего Гарретсона отправили в тюрьму Западного Лос-Анджелеса для допроса. Офицеры сочли его ответы «вялыми и не слишком подробными» и решили, что подозреваемый все еще находится под остаточным действием того или иного наркотика. Возможно также, на чем настаивал сам Гарретсон, что Тот же автор объявил затем, что на чердаке найдено множество черных колпаков-капюшонов. Очевидно, он создал их из того же материала, что и снимки, поскольку полиция не нашла ничего даже отдаленно напоминавшего колпак. – Примеч. авт.

он практически не спал прошлой ночью, всего несколько часов под утро, – и теперь испытывал эмоциональное истощение и страх.

Вскоре после этого Гарретсон воспользовался услугами адвоката Барри Тарлоу. Второй допрос, проходивший в присутствии Тарлоу, состоялся в Центре Паркера, штаб-квартире ДПЛА. Насколько могла судить полиция, он также оказался непродуктивным. Гарретсон заявил, что мало контактировал с людьми, населявшими основное здание. По его словам, в ту ночь у него был лишь один посетитель, парень по имени Стив Парент, явившийся около 23:45 и покинувший гостевой домик получасом позднее. Отвечая на вопросы о Паренте, Гарретсон сказал, что они не слишком хорошо знакомы. Как-то вечером пару недель тому назад Парент подвез его вверх по каньону; вылезая из машины у ворот, юноша пригласил Стива заглядывать в гости, случись тот поблизости. Гарретсон, живший в гостевом домике отдельно от всех прочих (не считая собак), раздавал сходные приглашения и ранее. И был удивлен, когда Стив действительно появился: прежде никто и никогда не воспользовался его радушием. Но Стив вскоре ушел, выяснив, что Гарретсон не будет покупать часы с радиоприемником, которые тот собирался продать.

В этот момент полицейские еще не связали позднего посетителя Гарретсона с юношей в «рамблере» – возможно, потому, что сам Гарретсон не смог опознать его.

Посовещавшись с Тарлоу, Гарретсон согласился пройти проверку на детекторе лжи, и процедуру назначили на вечер следующего дня.

С момента обнаружения тел прошло двенадцать часов. Джон Доу 85 так и оставался неопознанным.

Лейтенант полиции Роберт Мэдлок, исполнявший обязанности руководителя следствия на протяжении тех нескольких часов, пока дело не было приписано к отделу убийств, позднее скажет: «Когда мы обнаружили [принадлежащую жертве] машину на месте преступления, нам по-прежнему приходилось действовать сразу в четырнадцати направлениях. Так много надо было сделать, что у нас попросту не нашлось времени проследить регистрацию автомобиля».

Между тем Уилфред и Хуанита Паренты провели день в ожидании и беспокойстве. Их восемнадцатилетний сын Стивен так и не явился домой прошлой ночью. «Он не позвонил, не сказал ни словечка. Прежде он никогда так не поступал», – говорила Хуанита Парент.

Около 20:00, понимая, что жена слишком расстроена, чтобы приготовить ужин, Уилфред Парент отвел ее и троих остальных детей в ресторан. Быть может, когда мы вернемся, сказал он жене, Стив уже будет ждать нас дома.

Из-за ворот дома 10050 по Сиэло-драйв можно было различить номер лицензии на белом «рамблере»: ZLR 694. Один из репортеров записал его и затем провел собственное расследование, связавшись с Департаментом транспортных средств и узнав, что зарегистрированным владельцем автомобиля являются Уилфред Э. и Хуанита Д. Парент, 11214 Брайант-драйв, Эль-Монте, Калифорния.

К моменту его появления в Эль-Монте, пригороде Лос-Анджелеса примерно в двадцати пяти милях от Сиэло-драйв, в доме никого не обнаружилось. Опросив соседей, репортер узнал, что в семье действительно был сын-подросток; он выяснил также имя семейного священника Парентов – отца Роберта Бирна, служившего в церкви Рождества, – и позвонил ему. Бирн прекрасно знал самого юношу и всю его семью. И хотя священник был уверен в том, что Стив не знаком ни с какими кинозвездами и все это какая-то ошибка, все же согласился сопровождать репортера в окружной морг. По пути туда он сказал о Стиве:

– Этот парень – фанатик стереоаппаратуры. Если хотите спросить о проигрывателях или о радио, Стив знает все ответы.

Отец Бирн не сомневался, что юношу ждет прекрасное будущее. В то же время ДПЛА уже установил личность убитого с помощью отпечатков и проверки лицензии. Вскоре после возвращения домой Парентов у их двери появился местный полицейский, который протянул Уилфреду Паренту карточку с нацарапанным на ней номером телефона и попросил набрать его. Вслед за чем вышел, не сказав больше ничего.

Парент набрал номер.

– Офис коронера округа, – произнес мужской голос.

Растерявшись, Парент назвался и рассказал о карточке и о визите полисмена.

Звонок был переадресован заместителю коронера, который заявил Уилфреду:

– Очевидно, ваш сын попал в перестрелку.

– Его убили? – обмерев, спросил Парент. Расслышав вопрос, его жена впала в истерику.

– У нас тут лежит труп, – ответил заместитель коронера, – и, сдается нам, это ваш сын.

Затем он перечислил приметы, которые совпали.

Парент повесил трубку; его душили слезы. Позже, по понятным причинам резко, он заметит:

– Могу сказать лишь одно: это ужасный способ сообщить о смерти сына.

Как раз в это время отец Бирн увидел тело и произвел опознание. «Джон Доу 85» стал Стивеном Эрлом Парентом, восемнадцатилетним энтузиастом электроники из Эль-Монте.

Было уже пять часов утра, когда Паренты легли в кровать.

– Мы с женой в итоге забрали детей к себе в постель, и все впятером крепко обнялись и плакали, пока не уснули, – рассказывал несчастный отец.

Примерно в девять часов вечера все того же 9 августа 1969 года Лено и Розмари Лабианка и Сьюзен Стратерс (21-летняя дочь Розмари от предыдущего брака) выехали от озера Изабелла – популярной зоны отдыха в 150 милях от Лос-Анджелеса – домой в город.

Пятнадцатилетний брат Сьюзен, Фрэнк Стратерс, отдыхал на озере вместе с другом, Джимом Саффи, чья семья владела небольшим домиком на берегу. Розмари и Лено ездили к озеру в прошлый вторник, чтобы оставить ребятам свою лодку, но утром в субботу вернулись, чтобы забрать и лодку, и самого Фрэнка. Но сын захотел остаться на озере еще на день, и теперь семья Лабианка возвращалась домой без него, в своем зеленом «тандерберде» 1968 года выпуска, везя за собою лодку на прицепе.

Лено, президенту сети лос-анджелесских супермаркетов, исполнилось сорок четыре года. Итальянец весил под 100 килограммов и был тучноват. Розмари – изящная, привлекательная брюнетка тридцати восьми лет – начинала официанткой придорожной закусочной, а затем, после череды смен мест работы и несчастливого брака, открыла собственный магазинчик одежды («Бутик Карриаж» на Норт-Фиджуро в Лос-Анджелесе) и добилась внушительного успеха. Они с Лено были женаты с 1959 года.

Из-за лодки Лено ехал осторожно и пропускал вперед почти весь транспорт, направлявшийся в этот субботний вечер к Лос-Анджелесу и окрестностям. Как и многие, они держали радио включенным и услышали в сводке новостей об убийствах в доме Полански. Если верить Сьюзен, новость особенно расстроила Розмари, которая всего несколько недель тому назад призналась близкой подруге:

– Кто-то приходит в дом, когда нас нет. Вещи сдвинуты с мест, а собаки оказываются снаружи, хотя должны были сидеть внутри.