Читать книгу Индиго - Л. Дж. Шэн - Страница 6

Алекс

Моя душа умирала.

И это не метафора.

Она вытекала из меня с последними надеждами и мечтами на липкий пол, запачканный пеплом сигарет и следами смазки. Мобильный телефон издал звук входящего сообщения, заставляя меня оторвать взгляд от потолка.

Неизвестный номер

Привет, Алекс!

Я

Фото задницы / сисек / лица.

Неизвестный номер

???

Я

У тебя есть мой номер, значит, тот, кто тебе его дал, сказал, что я не стану общаться, пока не увижу твои прелести.

Неизвестный номер

Это Эльза из клуба «Брентвуд». У тебя сегодня благотворительное выступление для сбора средств в помощь детям-аутистам. Я написала тебе лично, чтобы выразить свою благодарность…

Я собирался выступить сегодня вечером бесплатно. С чего бы это? В большинстве случаев я отказывался от выступлений даже за деньги. Фактически я уже давно таким дерьмом не занимался. Вообще.

К черту моего менеджера Блэйка и моего агента Дженну. И к черту мою жизнь, которая швыряет меня из стороны в сторону, заставляя покидать комнату, мое убежище, личное пространство. И гребаную Эльзу, которая теперь знает все пятьдесят оттенков моей тупости.

– Эй, Вэйтроуз. Новенькое благотворительное дело. – Я швырнул телефон в Лукаса, который со вздохом поймал его на лету. Формально Лукас наш барабанщик, так что прикрывать мой зад не входило в его обязанности. Но Лукас, прозванный Вэйтроузом в честь сети модных супермаркетов, покупки в которых он мог себе позволить, умел общаться с «костюмчиками». Я же их ненавидел. Избегал их. Потому что, когда ты рок-звезда и зарабатываешь кучу денег, все хотят ухватить свой кусок пирога. Пирога, который испек ты. И купил ингредиенты на свои собственные деньги. «Костюмчикам» было наплевать на меня, когда я сидел изо дня в день у входа на станцию метро «Кингс-Кросс» с Таней, моей акустической гитарой, играл, просил подаяния, и всучивал демки в руки людей лишь для того, чтобы увидеть, как они выкидывают их в ближайшую урну. Никого из них не было, когда я, стоя под проливным дождем, стучался в двери, умолял о ночлеге в метель, торговался и спорил, чтобы меня услышали. Их не было рядом, когда я слышал только «Отстой!» в Гластонбери, три года играя на разогреве у групп познаменитее, или когда почти пустую банку пива кидали мне под ноги ради веселья, или когда какую-то пьяную девчонку рвало на мои единственные ботинки, а она пыталась мне сказать, что я пою, как дешевая подделка Моррисси[2].

Никого не было, когда я продал свою душу одному из таких «костюмчиков», который посчитал меня действительно талантливым. Но вот ему нужны были такие песни – «легкие, быстрые, запоминающиеся, с огоньком!», и я дал ему это. Говорил же, моя душа умирает. Или просто принадлежит другим. В обоих случаях мне нужна новая. К несчастью, даже отдав все свои деньги, мне ее не купить.

Я ненавидел всех, с кем работал. Записывающие компании, исполнителей, продюсеров, PR-менеджеров, маркетологов, большие корпорации, использующие меня как своего представителя, и вообще каждую дрянь, которая когда-либо просила о сотрудничестве, думая, что жизненно важна для звезды Алекса Уинслоу. Экстренное сообщение: я был звездой.

Я собирал все по крупицам.

Создал себя.

Собирался пожинать плоды трудов своих.

Все. До единого. Сам.

Мое нежелание делиться среди прочего добавляло мне репутацию придурка. Сказать, что мне плевать, значит не сказать ничего. Таблоиды не были мне друзьями, и день, когда я попрошу папарацци сфотографировать меня, будет днем, когда ад покроется коркой льда, а Кэти Перри выпустит приличную песню. Три года подряд за меня все еще голосовали как за «Самого приветливого со своими фанатами», и это было искренне, реально, правдиво. Я любил своих поклонников. Больше, чем я любил деньги, славу или кисок, которые пришли в мою жизнь вместе с ними.

– Чувак. Не могу поверить, что ты хотел заняться секстингом с пятидесятилетней председательницей благотворительной организации. У тебя совсем стыда нет? – Лукас толкнул меня в плечо ногой, его пальцы уже печатали извинения от моего имени. Даже не знаю почему. Мне показалось, что в этой ситуации столько же здравого смысла, сколько в войне в Сербии. Вэйтроуз ворчал, но все равно разгребал за мной дерьмо. Отчасти именно поэтому я и платил ему.

Он мне не нравился. Я едва его выносил после случившегося два года назад.

Мы развалились на моем рыжевато-каштановом бархатном диване. Я говорю «моем», но на самом деле он принадлежит Шато Мармон[3]. В Лос-Анджелесе я всегда останавливаюсь в апартаментах, оформленных в деревенском стиле. Что обычно составляет семь месяцев в году, но я не могу назвать это место домом. Лос-Анджелес похож на второсортную проститутку. Она всем дает, выглядит так себе, а однажды переспав с ней, понимаешь, что до тебя там побывало много парней и все оставили после себя кучу дерьма. Добавь к этому кучи мусора и белозубых старлеток, которые хотят оседлать тебя – твой член, репутацию или черную карточку American Express[4]. А что получишь ты? Мое собственное определение ада.

Я закурил еще одну сигарету и стал переключать каналы. Реалити-шоу. Кулинарное шоу. Шоу визажистов. Звездные сплетни. Группа людей отремонтировала дом и плачет из-за этого. Девчонка с фальшивым загаром устроила истерику из-за того, что свадебные приглашения оказались не того оттенка розового. Я швырнул пульт через всю комнату. Он попал прямо в плоский экран, на котором тут же появилась паутинка из трещин. Никто и глазом не моргнул.

Элфи, мой бас-гитарист, пернул, а затем сказал:

– Хочу почесать задницу, но я слишком устал.

– Хочу секса, но я слишком устал, чтобы спуститься в бар отеля, – подхватил Блэйк. Он лгал. Ему нравилась только одна девушка, но как раз она оказалась не той, кто ему нужен.

– Уверен, Лукас не откажется. Трахаться – это его национальный вид спорта. – Элфи хрюкнул, за что получил от Блэйка по уху.

С чего это они так обессилели? Не имею понятия. Мы спали так много, как будто хотели отоспаться на всю жизнь вперед. Каждую свободную минуту. Каждый день. Следующие три месяца обещали быть изматывающими.

Я схватил телефон, ведь Лукас уже успешно потушил очередной созданный мною пожар и пролистал список контактов. Дюжина постоянных номеров в Лос-Анджелесе, но я не желаю звонить им, вести на ужин в дорогой ресторан. В этом-то проблема. Все они в какой-то степени имеют отношение к знаменитостям, и все хотят, чтобы я вошел с ними рука об руку в The Grove[5] или ласково потрепал за щечку в The Ivy[6]. К несчастью, я лучше суну свой член в приоткрытую консервную банку, чем исполню их мечты, которые сделают мою сексуальную жизнь такой же увлекательной, как окрашенная в бежевый стена. Я не сплю с фанатками – слишком их уважаю, и не завожу постоянных отношений – у меня бывшая из преисподней, но об этом позже. Все это означает, что я чаще всего прибегаю к «кискам для компромисса», как я их называю. Одинокие стюардессы, женщины слегка за тридцать, посвятившие свою жизнь карьере, сидящие в баре «Шато», и заезжие туристки, которым наплевать на то, кем я являюсь. Они не всегда одеты с иголочки, но с ними я не чувствую себя так, словно я всего-навсего пластинка, выпущенная звукозаписывающей компанией.

В дверь позвонили. Может, бог услышал мои молитвы и послал мне что-нибудь путное, например, киску, но без тела? Вот за что я бы заплатил хорошие деньги и не продал бы никому – надо записать: карманная вагина от Google. Вот это была бы вещь.

– Ждешь кого-то? – Элфи отхаркнул мокроту в пепельницу на кофейном столике. У него манеры, как у использованного тампона.

Я продолжил листать контакты в телефоне, игнорируя его.

– Чувак! – Лукас толкнул меня в грудь ногой, опять, лежа напротив меня, пользуясь барабанной палочкой, чтобы почесать спину. – Зазнался, что ли? Кто за дверью?

– Смерть с косой. Или Дженна. Что одно и то же. – Я глотнул кока-колу – напиток, не наркотик, к сожалению, продолжая листать список имен.

Фэллон.

Иди к черту, Фэллон.

Я собирался трахнуть ее. Снова. Но в этот раз поставлю на четвереньки, в наказание за содеянное – ведь она сделала тату с моим именем на лодыжке, ставшим для нее оковами. У меня огромный список всего того, что мне задолжала Фэллон Лэнкфорд, и она вернет мне все сполна, ведь глубоко внутри она все еще любит меня. Это написано у нее на лице. Лицо, которое с годами все больше подходит стандартам Голливуда: пухлые губы, аккуратный носик, длинные ресницы. Я помню девчонку, скрывающуюся за этой маской, которая была без ума от меня. Проблема в том, что больше всего на свете она мечтала о славе.

Блэйк встал и направился к двери. Выглядел он так, словно собирался на войну: каждый его мускул был напряжен. Блэйк и Дженна все время не сходились во взглядах, и я никогда не видел смысла заставлять их играть по правилам. Я услышал голоса исходящие от входной двери. Рычание, раздражение, а затем металлический смешок Дженны, собиравшейся, кажется, плюнуть в лицо. Спустя несколько секунд оба вошли внутрь, позади них был кто-то еще.

Девушка.

Незнакомая.

Очередная чертова нянька.

Она вошла в квартиру, свет множества ламп освещал ее лицо, и все, о чем я мог думать, это как быстро я избавлюсь от нее. Она выглядела… нормально. Не в моем вкусе. Дженна находила таких, которые своей внешностью не вызывали у меня жуткий стояк, но все равно были достаточно симпатичными, чтобы я был вежлив с ними. Эта же была определенно ниже среднего роста. Дюймовочка с оливковой кожей, маленькой грудью и острым носиком. Длинные волосы цвета голубого льда – если бы мне нужна была хипстерша, я бы выбрал одну из тысяч кричащих фанаток, пытающихся пробраться за кулисы. Я был не совсем уверен, что на ней надето, но счел бессмысленным верить в то, что на самом деле она заплатила за это. Винтажное оранжевое платье с расклешенными манжетами и цветочной вышивкой едва прикрывало ее острые коленки. Какого черта я знаю, что означают эти слова, спросите вы? Потому что моя бездушная задница рекламировала «Armani» и «Balmain», чтобы поддерживать свою страсть к наркоте, на фоне которой Чарли Шин[7] показался бы просто бойскаутом.

Добро пожаловать в мой дурдом, Новенькая. С этого момента начинается ухабистая дорожка.

Я сделал еще один глоток колы и стиснул зубы. Новенькая канет в Лету через неделю максимум, как и остальные няньки до нее. Я в этом уверен. Я почти нажал на имя Фэллон – почти – но все же, хмурясь, спрятал телефон в задний карман.

Не сейчас.

Не здесь.

Не на глазах у всех этих придурков.

Дженна, первая стерва в Северной Америке, скрестила руки на груди и наградила меня таким испепеляющим взглядом, что чуть не подожгла все вокруг.

– Привет, Ал. Продолжишь просиживать диван и пердеть или поздороваешься с новой сотрудницей?

Я уважал Дженну. Она была единственной среди «костюмчиков», кто не спрашивал о сексуальных предпочтениях, не просил позировать для фото или не требовал пони на день рождения. Вот первая причина, почему я согласился на предложение о няньке во время турне «Письма Покойника». Предполагалось, что эта должность была занята два месяца назад, когда я покинул реабилитационный центр, но для начала мне, конечно же, пришлось заставить девять других нянек сбежать в слезах. А одна даже переехала в другой штат, чтобы нас разделяло расстояние побольше. Я надеялся, что к восьмой няне Дженна бросит эту затею, но она не сдавалась.

Дело в том, что я тот еще упрямец.

Я неохотно оторвал свою задницу от дивана и поковылял в сторону гостей.

– Для справки, – я затянулся сигаретой, выдыхая дым из ноздрей, как разъяренный бык, – Элфи в ответе за сомнительный аромат. Он не может без мексиканской кухни, когда приезжает в Лос-Анджелес.

– Чувак, ты прав. Не могу без нее. – Элфи загоготал с дивана, дополнив предложение отрыжкой. «Тако за мир во всем мире! Я должен основать некоммерческую организацию».

Я протянул новенькой руку. Мой рост – метр восемьдесят. Она – примерно метр пятьдесят. Можно сказать, она мне до пупка, что очень удобно, если бы я хотел заняться с ней сексом. Она подняла голову и встретилась со мной взглядом. Ее глаза, в отличие от волос, были темно-синими. И дикими. Глубокими, как хорошо звучащий аккорд.

Не совсем скучная. Отлично, крошка.

– Алекс Уинслоу.

– Инди Беллами.

– Тебя зовут Инди? – Я оценил ее с ног до головы. Ее маленькая потная ладошка пыталась пожать мою большую и холодную.

– Индиго. Как цвет.

– От этого лучше не становится, – усмехнулся я. Фактически потеряв к ней интерес, я выпустил дым в открытое окно и облокотился о стену, пытаясь вспомнить, о чем хотел спросить Дженну. Что-то про рекламу, в которой я снимался в середине года. «Versace»? «Pepsi»? Разницы никакой.

– Рада это слышать. Я с нетерпением ждала твоего мнения о моем имени, – сказала Инди.

Она все еще была здесь.

Она здесь, и она ответила мне.

Какого хрена?

Дженна пошевелилась где-то на втором плане, доставая телефон из сумочки от «Hermes» и просовывая его между нами.

– Вы двое пока узнайте друг друга получше, только чур оставаться в одежде. Мне нужно позвонить. Скоро вернусь. – Ее каблуки противно стучали по полу на всем пути до террасы.

Индиго смотрела на меня отнюдь не как щенок. Я взглянул на нее в ответ, ведь я засранец и игра в гляделки – моя сильная сторона, наряду с сексуальными домогательствами по смс к пожилой женщине, занимающейся благотворительностью.

– Привет. – Я наклонился и коснулся губами уха новенькой. Она не шелохнулась, хотя большинство нянек вздрагивали от этого. Случившееся застало меня врасплох, но не настолько, чтобы я отказался от своей затеи. – Хочешь узнать секрет?

Новенькая не ответила, и я принял ее молчание как знак согласия.

– Я писаюсь в кровать. Каждую. Ночь. Но из-за того, что я нервничаю по поводу турне и все такое, я писаю повсюду. Иногда моча смешивается с соками прошлой девушки, которую я трахал. Я всегда прошу своих помощников заправлять мою кровать, потому что, в отличие от персонала отеля, они подписывают документы о неразглашении. Думаешь, ты справишься, малышка?

Я отстранился, чтобы взглянуть на ее лицо. Именно в этот момент у других нянек появлялись слезы на глазах, приоткрывался рот, они бледнели. Но не эта. Нет. Улыбка новенькой сияла ярче солнца, словно диабетику второго типа разрешили съесть сладенького.

– Мистер Уинслоу, я с радостью куплю вам подгузники для взрослых. Вообще, я думаю, они прекрасно подойдут вам, учитывая ваше поведение.

Где Дженна нашла эту девчонку и как я смогу отправить ее обратно в ад или откуда там ее принесло, прежде чем мы сядем в самолет в среду? Я ухмыльнулся, все еще опираясь о стену, и провел пальцами по волосам.

– Ты хоть представляешь, во что ввязываешься? – я перестал прикалываться. Игра закончилась в тот момент, когда она стала дерзкой.

– Разумеется. – Она шагнула вперед. – Я пытаюсь поправить свое финансовое состояние, а это значит, что твои выходки со мной не прокатят. Мне нужны деньги. Я переживу эти три месяца и не дам себе сорваться несмотря ни на что.

– Ты же не знаешь, что значит «несмотря ни на что». На твоем месте я бы не стал давать таких обещаний.

Ее глаза сверкнули, а я начал терять терпение.

– Но вот она я, и я своему слову хозяйка. Подайте на меня за это в суд, мистер Уинслоу.

Не играй со мной, девочка.

Я шагнул к ней, сведя к минимуму расстояние между нами, и теперь ее маленькая грудь была на уровне моего желудка. В ее глазах горел огонь, и его хватило бы, чтобы от отеля осталась лишь горстка пепла. Я еле сдерживался, чтобы не скинуть ее с балкона собственными руками, когда святой Лукас в исполнении Вэйтроуза появился из-за моего плеча, протянув к ней руку, чем спас девчонке жизнь.

– Лукас Рафферти. Барабанщик. – Он одарил ее своей супермощной улыбкой милого брата Брэда Питта. Ее настороженное выражение лица сменилось радушием, и она высвободила свою руку из моей, протянув Лукасу. Только тогда я заметил, что мы пожимали друг другу руки три минуты. Итак, новенькая тоже была крепким орешком.

Умница, Дженна. К Рождеству ты получишь кучу дерьма и скандал в желтой прессе.

– Инди.

– Родители хиппари? – Мягкий смех Вэйтроуза наверняка превратил ее внутренности в маршмеллоу. Лукас мог очаровать кого угодно, и хотя его любовная жизнь оставалась тайной, женщины вешались на него постоянно. Ирония заключалась в том, что он их не заслуживал.

Она пожала плечами.

– Чисто символически. Они назвали меня так из-за цвета глаз.

Румянец окрасил ее шею, подобрался к щекам и остановился у волос, как корона. Я покачал головой и подошел к обеденному столу, прислонившись к нему бедром и засунув горсть крекеров в рот.

– Цвет глаз у ребенка может меняться до четырех лет, – заметил Лукас у меня за спиной.

Они собирались выиграть награду за самый скучный разговор в мире? Я бы точно за них проголосовал.

– Полагаю, им нравилось рисковать. – Ее хрипловатый смех наполнил комнату.

– Нравилось?

– Они умерли. – Пауза. – Автокатастрофа.

– Жаль это слышать. – Его шикарный акцент прозвенел в моих ушах и снова разозлил меня.

Он сочувствовал. Я не был особенно счастлив узнать, что новенькая тоже сирота. Но дело в том, что Лукас действительно переживал за нее как ребенок, которого еще не потрепала жизнь. Он был самым отвратительно серьезным человеком, которого я когда-либо встречал. Насколько я знаю, я был единственным человеком в мире, которого он поимел. Что, как можно заметить, многое говорило о моем уровне паршивости или способности сопереживать. Или ее отсутствии.

Дженна вернулась с террасы и убрала телефон в сумочку. По ее улыбке можно было понять, что она выкинет мою жалкую задницу на ближайшую обочину, если я откажусь принять новенькую. Были и другие агенты, известные и могущественные вроде нее, но только Дженна смогла вытащить меня из тюрьмы в три часа ночи, когда я решил сыграть в одностороннюю «игру в труса»[8] в полицейской патрульной машине на Тихоокеанском шоссе и закончил ночь, тегая грудь надзирательницы. Я не мог рассчитывать, что мой барабанщик, менеджер или бас-гитарист будут подтирать за мной дерьмо, а уж тем более на их поддержку, когда я облажаюсь. Я любил друзей, как любят домашнего питомца: неистово, без надежды на взаимность. Моя семья… это отдельная история, в которую я не хочу углубляться.

– Привет, – сказала Дженна.

Я кивнул.

– Она разговаривает, – я указал подбородком на девушку.

– Прошлая не говорила и не продержалась четырех дней на должности. Нужно попробовать что-то новое. – Мой агент пожала плечами, а я затянулся в миллионный раз за день, игнорируя ее и всю вселенную. Этим я любил заниматься, покинув реабилитационный центр, больше всего.

– Можно тебе что-то сказать? – Дженна снова нанесла на губы кроваво-красную помаду, взглянув в карманное зеркальце, которое держала у лица.

– Вежливость тебе не идет. – Риторическое утверждение, но оно разбудило во мне внутреннего бунтаря.

– Тебе нужно задуматься о следующем альбоме, Алекс. «Отсоси» оказался так себе, и ты брал отпуск, чтобы поправить здоровье. Я была удивлена, что за время лечения ты не написал ни строчки.

Я тряхнул головой и поднял бровь.

– Бывала в реабилитационном центре, Дженна?

– Нет. – Она захлопнула зеркальце.

– У меня появилась чертова тонна времени, но я был слишком занят, блуждая по коридорам, опираясь на стеночки и стараясь не содрать с себя кожу живьем.

– Твоя дурь не приводит к физической зависимости, – настаивала она, не моргая.

– А ты принимала, Дженна? – я спросил тем же тоном, как в прошлый раз.

– Нет.

– Тот же ответ.

В дверь снова позвонили. Блэйк открыл, снова, впуская Лукаса и новенькую. Участники группы и менеджер уже поняли, что она станет частью нашего окружения. По крайней мере, им хватило приличия игнорировать ее, как уродливую вазу, которую никто не решается убрать. Конечно, кроме Вэйтроуза, который старательно все портил.

– Кто заказывал мексиканскую еду? – заорал Блэйк.

– Глупый вопрос, дружище! – Элфи крикнул с дивана.

– Вот дерьмо, точняк! – медленно протянул Лукас, имея в виду живот Элфи, который не разделял его пристрастий в еде.

Я повернулся, снова обращаясь к Дженне.

– Итак. Где ты откопала эту маленькую задиру? – Я помассировал мочку ее уха. Женщины таяли под моими руками, как масло, и мой агент ничем не отличалась от остальных. За исключением того, что она никогда не станет спать со мной, потому что знает, чем все закончится.

Дженна разглядывала свои ногти.

– Разве это имеет значение? Я не верю, что ты сможешь удержаться сам – это все, что тебе нужно знать. Ты импульсивный, озлобленный и полон ненависти ко всему живому. А она… Ей есть что терять в случае, если все пойдет не так, как я этого хочу. Извини, Ал. Она готова встать на тропу войны.

– Дженна, – цокнул я, проводя большим пальцем по нижней губе. – Война ей не по плечу. Ее едва хватит на спортивный забег.

– Если так, то пообещай играть по правилам. Она, может, и дерзкая, но все равно еще очень юная.

– «По правилам» – таких слов нет в моем словаре. – Я не шутил.

– Скажи это кому-нибудь из твоих бесконечных подружек на одну ночь. Уверена, они все равно прыгнут к тебе в постель. – Дженна так закатила глаза, что они чуть не выпали. Она задела мою грудь плечом, направляясь к двери. Индиго последовала за ней с прямой спиной.

Перед уходом Дженна бросила мне:

– Напиши альбом, Ал. Сделай его эффектным, сравняй счет между тобой и Уиллом Бушеллом.

Что-то щелкнуло в моей голове, когда она произнесла это имя.

Нечего было равнять. Я выпустил один плохой альбом. У всех такие есть. Даже у Bad Religion[9]. Но я, разумеется, не собирался оправдываться ни перед ней, ни перед кем-либо, и определенно не перед моей свитой и маленьким смурфом, которого она затащила в мое логово.

– Уже в процессе. – Я подмигнул Дженне и выстрелил в нее из пальца, повернувшись так, чтобы она не заметила злость на моем лице.

Дверь закрылась.

Я схватил мексиканскую еду Элфи и швырнул ее в стену, глядя, как черные бобы сползают вниз.

Гуакамоле прилип к обоям, как бетон, борясь с гравитацией. Я нервничал и даже не знал почему.

Новый альбом?

Новое турне?

Новенькая?

Уилл Бушелл?

Предстояли перемены, и на этот раз не было волшебных средств, способных снять напряжение.