Читать книгу Колье госпожи де Бертлен - Л. Г. Миланич - Страница 4

Особняк Павла Дмитриевича Ахматбея, построенный в 1867 году располагался на Конногвардейском бульваре, буквально на соседней дворцу Воротынского улице, и был известен как «Дом с арабами» из-за того, что ограждение его двора, состоявшее из гранитных колонн и чугунных, витиеватых решёток, было увенчано четырьмя бюстами чернокожих мужчин в тюрбанах. Сам особняк был двухэтажным с подвалом, сделанный из белого камня, парадный вход – двустворчатые двери с тимпаном, на котором красовалась всё та же монограмма «АБ», располагался в правой части здания. На первом этаже окна парные, совмещённые, арочные, разделённые небольшой колонной с капителями в коринфском стиле, часть фундамента под окнами первого этажа и вокруг окон подвала была облицована отшлифованным рустом, коим были обрамлены и арочные оконные проёмы. Окна первого этажа фасада были разбиты на пять пар пилястрами. Межэтажный пояс был украшен дентикулами. На втором этаже окна, такие же сводчатые, были шире и не разделены колоннами. Проёмы их также были выложены рустом, а сами окна напоминали по своей манере окна католических соборов. Три симметричных балкона с чугунными балюстрадами располагались под тремя окнами в левой, срединной и правой части дома. Всё это венчалось антаблементом с плавно выступающим карнизом, модильонами, дентикулами и выносной плитой. Почти все дома Ахматбеев в обеих столицах были выстроены в едином стиле, и «Дом с маврами» не был исключением. Рядом с особняком располагался ресторан, в котором Павел Дмитриевич частенько обедал.

Сани остановились у парадной. Павел Дмитриевич вышел первым. За ним Воротынский.

– Сейчас дома только дворецкий – Ефим, да нянька – Настасья – сказал Ахматбей, входя в дом.

Воротынский снял шапку и положил её на шляпную полку в прихожей. Затем он поставил в угол трость и повесил на крюк тяжёлую бобровую шубу:

– Где же он?

– В столовой, надо думать. Обычно, Люси готовит нам завтрак и ужин, а сейчас всё на Ефиме Андреевиче

Прихожая представляла собой просторное прямоугольное помещение, из которого вели две лестницы: первая – наверх, в общий зал, вторая – вниз, в подвал. Стены прихожей были тёмно-тёмно-красного цвета, у противоположной лестницам стены стоял диван, обитый красным бархатом, с валиками по бортам, у самой двери – ряд крючков большого и малого размеров, а над ними – шляпная полка. У стены же, противоположной входной двери была печка, для просушивания одежды и обуви.

– Это Вы, Ваше Сиятельство? – донёсся из общего зала хриплый голос, сопровождаемый шаркающими шагами, а после в прихожую спустился полноватый, низкий (хотя, для князя Воротынского все люди были низкими), пучеглазый старичок с пышными баками, в жилете, поверх которого был надет белый длинный фартук – Ваша Светлость! Что же вы не предупредили, что приедет Ваш брат? Я бы приготовил праздничный обед…

– Не нужно обеда, Ефим. Владимир Александрович здесь по делу – сказал Павел Петрович, подойдя к лестнице – Иди, занимайся своими делами

– Как будет угодно, Ваше сиятельство, но опосля меня не браните, ежели Ваш достопочтенный брат оголодает, а у нас окромя солёных огурцов да самогонки нет ничего – сказал Ефим, спускаясь в подвал.

Павел Дмитриевич и Воротынский вошли в общий зал. Светло-лазоревые стены его были украшены изысканной лепниной, в межоконных проёмах висели голландские пейзажи, окна были наполовину занавешены тюлевыми ламбрекенами, напротив окон стояли канапе, чередующиеся со столиками и стульями. Освещался зал массивной бронзовой люстрой с имитацией виноградных гроздьев на рожках.

– Здесь гости собирались, затем мы прошли в столовую – говорил Ахматбей, проходя насквозь зала к дверям столовой.

– А дети где? – спросил князь, озирая обстановку зала.

– На втором этаже

Сверху раздался приглушённый детский плач.

– Теперь слышу – сказал Воротынский, входя вслед за Павлом Дмитриевичем в столовую.

Столовая была небольшой. В центре стоял стол на 18 персон, у стены располагался средних размеров камин камин, над которым висели тарелки из Гжели. В двух противоположных углах – серванты, украшенные резьбой и антропоморфическими фигурами. Из столовой Ахматбей и Воротынский прошли на лестницу и поднялись на второй этаж.

– Вот здесь наша спальня, – говорил Павел Дмитриевич, указывая на запертые двери в холле второго этажа – Здесь мой кабинет, там детская, вот здесь библиотека, это – гардеробная, а в этой комнате жена хранит свои украшения

– Колье хранилось здесь? – спросил Владимир Александрович

– В том-то и дело, что нет. Лили положила шкатулку на туалетный столик – отвечал Ахматбей, нащупывая в кармане ключ от спальни.

Достав ключ, Павел Дмитриевич отпер спальню и вошёл туда, пропустив вперёд Воротынского. Напротив двери было два больших окна. У первого стояла кушетка, на которой лежало скомканное дамское ночное платье. Туалетный столик из красного дерева, состоявший из большого зеркала, двух больших четырёх маленьких ящиков, с множеством флаконов и коробочек стоял прислонённым к стене. Под зеркалом находилась простенькая шкатулка с замочком на ключе. Владимир Александрович подошёл к столику и осмотрел шкатулку, не прикасаясь к ней.

– Где ключ? – спросил он, вглядываясь в замочную скважину.

– Лили держит его при себе, на цепочке

– Колье изначально находилось в этой шкатулке?

– Нет. Оно было в бархатном футляре

– Где футляр? – спрашивал Воротынский, не отрываясь от рассматривания шкатулки.

– В комнате с остальными украшениями

– Больше в тот вечер ничего не пропало?

Ахматбей задумался и после небольшой паузы ответил:

– Честно говоря, не знаю. Лили только в субботу утром обнаружила пропажу колье. Ни о чём другом она не говорила…

Воротынский взял шкатулку и начал вертеть её, вглядываясь в каждую щербинку:

– Чрезвычайно любопытно. То есть, колье весь вечер было в шкатулке, и после ухода гостей Луиза не любовалась им?

– Да. Она очень устала и сразу легла спать. В субботу она хотела его одеть. Открыла шкатулку и с ней чуть удар не случился

Воротынский внимательно вгляделся в замочную скважину, рассматривая окружавшие её царапины:

– Подойди сюда, Паша. Смотри… – князь указал пальцем на скважину подошедшему к нему Ахматбею – Видишь эти царапины? Они старые. Это видно по их цвету. Они уже потемнели. И в основном, эти царапины расположены по краям самой скважины, что логично. Они были оставлены ключом от шкатулки. А вот эти царапины совсем свежие и довольно глубокие, по сравнению с другими. Их всего пять, и они располагаются несколько хаотично. Их невозможно было оставить при попытке открыть шкатулку ключом…

– Что ты хочешь сказать?

– Скорее всего, преступник работал грубой отмычкой, скорее всего шилом, или чем-то на подобии его…

Владимир Александрович поставил шкатулку на столик:

– Мне нужен список всех гостей, бывших в твоём доме в тот вечер. Фамилия, имя и отчество. Пойди и составь его сейчас. А я побеседую с твоим дворецким

Ахматбей кивнул и ушёл в свой кабинет, а Воротынский спустился в подвал и прошёл на кухню, где Ефим варил детям кашу в большой кастрюле.

– Позвольте побеспокоить Вас, любезный – обратился к дворецкому Воротынский, пригнувшись, чтобы не ударится о притолоку, входя на кухню.

– Извольте, Ваша Светлость – ответил Ефим, помешивая кашу черпаком.

Владимир Александрович сел на стул, стоявший у рабочего стола:

– Скажите, Ефим Андреевич, как Вы можете охарактеризовать свою хозяйку?

Дворецкий вздохнул, зачерпнул каши и снял пробу. Не удовлетворившись, он долил в кастрюлю молока и продолжил мешать:

– Я не привык обсуждать хозяев, Ваша Светлость

– А я не базарная баба, Ефим Андреевич

Ефим Андреевич помолчал, обдумывая ответ, а после добавил ещё молока и заговорил:

– Вы же знаете, что Луиза Евгеньевна не говорит по-русски

Воротынский кивнул.

– Она ведь даже не дворянка – продолжал дворецкий – Её отец – родом из какой-то глухой французской деревни, из семьи то ли свинопаса, то ли пахаря. Она выбилась из грязи в князи только по милости Божией. Так ведь она же ещё и католичкою была. Пришлось перед венчанием её ещё и в православие крестить. Но, Императриц крестят и эту распутную крестили. Детишек она не жалует. А им мать нужна. Самому старшему мальчику – Мише, только-только шесть лет исполнилось. У всех остальных в год разница. Вот Настасья с ними день и ночь сидит. Да и Павла Митрича она токмо за деньги любит. Ежели бы он ей все энти кольца да бусы не покупал – стала бы она с ним жить? У ней цельная комната одних энтих цепочек. Зайтить тудой страшно. Всё блестит, сверкает, как в храме каком-то

– А что Вы можете сказать на счёт её окружения? Кто-нибудь из гостей, бывших в пятницу в доме, вызвал у вас подозрение?

– Ну… была одна эдакая мамзелька. Подруга хозяйкина. То ли Желизелла, то ли Жулизела…

– Жизелла?

– Вот-вот. Тож по-русски не гу-гу. Всё вилась вокруг да около хозяйки. А она тоже хороша – вышла к гостям, как ёлка рождественская. А после хозяйка энту мадам повела в свою сокровищницу, хвастаться. Вышла та с глазами, как у кошки на колбасу

– Вы считаете, что она могла украсть колье?

– Да такая не только колье, а цельный диван могла бы вынести за милую душу…

– А что на счёт служанки Луизы Евгеньевны?

– Люська-то? Нет, это Вы не верьте, Ваша Светлость. Она ещё ребёнок совсем. По-русски знает. Глупенький ребёнок ещё. Ничего она украсть не могла

– Хозяйка не очень беспокоится за свою служанку, не так ли?

– Она вообще не за кого, кроме своих драгоценностей не беспокоится. Это Павел Митрич благодетель, а она любит только своё отражение

Воротынский встал со стула:

– Благодарю Вас, Ефим Андреевич. Вы мне очень помогли. Если у меня возникнут ещё вопросы, я непременно к Вам обращусь

– Обращайтесь, Ваша Светлость, всегда рад помочь

Владимир Александрович вышел из кухни, прошёл в прихожую и поднялся в общий зал, где встретил Павла Дмитриевича, идущего из своего кабинета со списком.

– Составил? – спросил Воротынский, протягивая руку за бумагой.

Ахматбей пробежал глазами по фамилиям и протянул список брату:

– Да. Все, кто был в тот вечер

Владимир Александрович сел на канапе, положив ногу на ногу, и принялся читать:

– Ахматбей Пётр Иванович, Ахматбей Лев Иванович, Ахматбей Владимир Семёнович, Дурнов Павел Петрович, Жизелла Гроссо, Максимилиан Дельмас, Пётр Фёдорович Ольденбургский, Карл Фёдорович Грот, Николай Алексеевич Шаговской, Валентин Михайлович Шаговской-Покровский-Стрешнёв, Екатерина Ивановна Реверди – Воротынский закончил читать и поднял глаза на Павла Дмитриевича – Я знаком со всеми, кроме мадемуазель Гроссо и месьё Дальмаса

– Жизелла Гроссо – подруга Лили, а Дальмас – её двоюродный брат

– Никто из них по-русски не говорит?

– Нет

Владимир Александрович ещё раз просмотрел список, а затем сложил его и положил во внутренний карман:

– Луиза Евгеньевна скоро вернётся?

– Возможно. Она любит повертеться у модистки перед зеркалом

– Скоро же она забыла о своей пропаже… – со вздохом заметил Воротынский.

– Да что ты, Вова – Ахматбей поставил стул напротив канапе и сел на него – Она в глубокой депрессии

Владимир Александрович скептически посмотрел на брата и вновь вздохнул.

– Правда – добавил Павел Дмитриевич.

Воротынский покачал головой и повернулся к окну, слегка отодвинув двумя пальцами тюль.

Когда часы пробили одиннадцать, к дому Ахматбея подъехали утеплённые белоснежные сани с вензелями и бронзовыми цветами, запряжённые тройкой белых орловских рысаков. На запятках, не смотря на мороз, стояли два лакея, облачённые во французские платья XVIII века и в треугольных шляпах с вышитыми мехом полями. Когда сани остановились, один из лакеев отворил дверь, и на мощёный тротуар ступила своими ярко-красными, на деревенский манер, высокими сапогами, одетая в соболей, песцов, бобров и куниц, совершенно безвкусно скомпонованных в единый наряд дама, с надменным, равнодушно-властным взглядом. Это и была Луиза Евгеньевна де Бертлен, ныне княгиня Ахматбей. Второй лакей выгрузил из саней около десяти самых разнообразных коробок и свёртков, каким-то волшебным образом умудрившись их уложить в одну башню на своих дрожащих от холода руках, и занёс всё это в дом, сразу после того, как княгиня провояжировала в услужливо распахнутую перед ней другим лакеем дверь парадной особняка.

– Отнеси покупки ко мне. Осторожно! – по-французски задребезжал женский голос из передней.

– Да, княгиня – ответил по-французски лакей.

Луиза Евгеньевна, невысокая, смуглая брюнетка, похожая больше на цыганку, с чёрными, по-арабски подведёнными глазами и накрашенными ярко-красной помадой губами, вошла в гостиную и, не поздоровавшись с гостем, слегка небрежно поцеловала вставшего со стула мужа в лоб, отчего у него остался красный след.

– Здравствуй, Поль. Кто это у нас в гостях? – спросила она, вытирая платком след со лба Павла Дмитриевича.

– Вы могли бы спросить у меня самого, мадам. Тем более, что мы с Вами уже много раз встречались – вставил по-французски князь, не дожидаясь ответа Ахматбея на вопрос жены.

Владимир Александрович встал, громко стукнул каблуком о каблук и резко поклонился:

– Владимир Воротынский. Двоюродный брат Вашего мужа.

Луиза Евгеньевна слегка приподняла брови, но в основном оставила выражение лица каменно-равнодушным:

– Ах, да. Припоминаю. Мы были у Вас во дворце осенью…

– Лили, у Владимира есть к тебе вопрос. Он хочет помочь нам найти колье – обратился к жене Ахматбей.

Луиза Евгеньевна села на стул, на коем до того сидел Павел Дмитриевич, а тот встал за ней, опершись одной рукой на спинку. Княгиня достала из ридикюля перламутровый мундштук и костяной портсигар, из коего ей была извлечена египетская папироска Лаферма и двумя пальчиками заправлена в мундштук, после чего мадам де Бертлен брезгливым жестом показала мужу, что ей необходима спичка, и тот, расторопно и послушно, изъял из внутреннего кармана спичку, черканул её о коробок и поджёг сигарету жене.

– Я слушаю Вас – сказала Луиза Евгеньевна Воротынскому, сделав первую короткую затяжку и выпустив облако дыма.

– Скажите, мадам кто по-Вашему мог украсть колье? – спросил Владимир Александрович, стараясь скрыть отвращение от запаха табачного дыма (князь не курил, и с детства не мог терпеть запаха табака).

– По-моему, имя вора уже известно – равнодушно проговорила она в перерыве между затяжками.

– Вы верите, что это сделала Ваша служанка?

– Я не вижу причин, чтобы не верить этому.

– А где по-Вашему может находиться колье в данный момент?

– Мне кажется, что на этот вопрос должны мне ответить Вы, если Вы взялись искать его.

– Что ж, Вы правы, мадам. Позвольте задать последний вопрос. Кроме колье ничего не пропало?

– Нет – довольно резко, но, не меняя выражения лица, ответила Луиза Евгеньевна.

– Вы уверены в этом?

– Да.

– Может быть, Вы позволите мне осмотреть комнату, в которой хранятся Ваши драгоценности?

– В этом нет необходимости, князь. У меня украли лишь одно колье. Если пропадёт ещё что-то, мы непременно обратимся к Вам – несколько раздражённо проговорила Луиза Евгеньевна, после чего жестом попросила у мужа пепельницу, затушила сигарету, убрала мундштук в ридикюль и встала со стула – Прошу меня извинить, господа, я устала – после этих слов княгиня развернулась и вышла из зала в столовую, направившись к лестнице.

– Не злись на неё, Вова. После этой кражи она стала раздражительна. Очень много нервничает – сказал стыдливым тоном Павел Дмитриевич, садясь обратно на стул.

– Но это не мешает ей делать покупки в гостином дворе… – добавил Воротынский, глядя в сторону.

В зал вошёл лакей с пирамидой из коробок и свёртков в руках и медленно зашагал через комнату.

– Милейший! – подозвал Ахматбей лакея – Оставьте коробки здесь, я сам их занесу

Лакей крякнул, поставил пирамиду в углу, рядом с роялем и облегчённо вздохнул:

– Как Вам будет угодно, Ваше Сиятельство

После чего слуга развернулся и направился к выходу, но его остановил подошедший Владимир Александрович:

– Любезный, будьте добры, а на какую сумму Ваша хозяйка произвела покупок? – спросил он вполголоса.

Лакей вынул из кармана аккуратно сложенный листочек, развернул его наполовину и взглянул на выведенную убористым почерком цифру:

– 20 рублей и 65 копеек, Ваша светлость

– Благодарствую. Свободны – ответил князь.

Лакей стукнул каблуком и вышел на улицу.

– О чём ты там шептался, Вова? – спросил Ахматбей.

– Да так, узнал почём нынче соболя… кстати, сколько денег ты дал ей сегодня утром?

– 45 рублей. Но тебе-то что за печаль до сего?

В ответ Воротынский только повёл бровями.