Читать книгу Я просто хочу, чтобы ты ПОМНИЛ… - Лала Агни - Страница 11

Шел 1997 год.

Ему недавно исполнилось тридцать три года. Он был красив. Он был талантлив. Он был загадочен, магнетичен, в нем было нечто завораживающее, он был тем, о ком мечтали десятки миллионов женщин в возрасте от трех до девяноста трех лет (или это я его обожествляла и смотрела на него сквозь призму моей безграничной любви?). У него было все, о чем только можно было мечтать. И никто не знал о том, что глубоко внутри, он так и не смог пережить свою страшную потерю.

Фархан Али родился ровно на 10 лет раньше меня в штате Вирджиния.

Мать его была индианкой, с удивительным именем: Парвати. В индуизме, Парвати – это жена бога Шивы. Ее называют «Дарующая Блаженство», «Благодатная Мать».

Отец же его – высокий, красивый, синеглазый Аман Али, был американцем с арабскими корнями. Будучи в Индии по делам, он встретился с Парвати, которая была тогда совсем молоденькой девушкой семнадцати лет. История их встречи и то, как им все-таки удалось добиться разрешения родителей Парвати на этот брак, могла бы стать отдельной книгой. Дело в том что Аман был мусульманином, а Парвати была воспитана в традициях индуизма. Но Любовь в конце концов победила, и Парвати с мужем переехала в Америку. В 1964 году у них родился сын, которого назвали в честь дедушки, отца Амана. Фархан.

А позже у них родилась еще и девочка. Фатима. Фархан очень сильно походил на мать, унаследовав ее оливковую кожу и темные бездонные глаза, в которые хотелось смотреть вечно, не отрываясь. Этим глазам суждено было покорить полмира. От отца же он взял красиво очерченные губы, немного полноватые и чувственные для мужчины, но делавшие его еще более неотразимым, его густые черные волосы, которых, казалось, было бы достаточно для нескольких человек, и высокую стройную фигуру, наделенную грацией пантеры. И как будто этого было недостаточно, судьбе было суждено, чтобы он родился под самым загадочным и мистическим знаком Зодиака. Знаком Скорпиона.

Я читала где-то о том, что Природа не позволяет мужчине – Скорпиону рождаться внешне красивым. Считается что Скорпион обладает таким количеством природной Магии, что красота ему совершенно ни к чему. Он и так способен одним взглядом пригвоздить тебя к стене и заставить кого угодно подчиниться своей воле. Но что касается Фархана, то он оказался, скорее, исключением из правил, и был сказочно красив.

Он с детства имел неисчерпаемую страсть к книгам, и обладал просто немыслимым интеллектом, вперемешку с наивным очарованием пятилетнего мальчишки. Не любить его было невозможно. Абсолютно невозможно! Его учителя говорили: что бы он ни вытворял, ему никогда ничего не было, ибо наказывать его не хотелось никому. А был он шутником, озорником и хулиганом, но все сходило ему с рук. Потому что одной своей улыбкой он мог растопить камень.

Его детство и юность были довольно обычными. Школа, колледж, университет, друзья, спорт.

Он был очень близок с отцом, они дружили и понимали друг друга, начиная с раннего детства и на протяжении всей его жизни. Как старший брат, он конечно же обожал и баловал свою маленькую сестру Фатиму. Но решающую роль в его судьбе сыграла его мать, Парвати.

Фархан был не просто привязан к матери. Он боготворил ее. Она была для него всем на свете. Для нее же он был Единственным, Талантливейшим и Лучшим из всех людей мира. И его мама всегда мечтала, чтобы ее сын был актером, да не простым, а великим, знаменитым. Она ни на долю секунды не сомневалась, что у него это получится. Она верила безоговорочно, что ее сын станет звездой и будет своим искусством затрагивать сердца людей, влиять на их судьбы и делать их счастливыми.

Когда Фархану будет около 20 лет, он из Вирджинии переедет в Калифорнию, в пригород Лос Анжелеса. Отец откроет там свою фирму. Исполняя мечту отца, Фархан получает степень Магистра по международному праву.

Его мать работает в офисе отца и занимается домом. Помимо этого, она много работает волонтером в различных организациях, оказывающих помощь малоимущим и многодетным семьям. Это была светлая женщина, добрая и трудолюбивая, никогда, однако, не обделявшая своих детей любовью и нежностью. Она никогда не контролировала каждый шаг своих детей, считая, что самое главное в отношениях с детьми – это доверие.

Однако всегда, в любой момент, дети могли рассчитывать на помощь, поддержку и материнские объятия. Сам Фархан много лет спустя скажет: «Все, чего я достиг в жизни, мне удалось достичь только благодаря моей матери».

Вера матери в своего сына и его успех в будущем оказала огромное влияние на его карьеру. Всем, кто знал их семью, она говорила: «Мне ни к чему беспокоиться о моих детях. Особенно о Фархане. Чем бы он ни занимался, он всегда будет лучшим из лучших. Будет ли он бизнесменом, адвокатом, дипломатом, актером, – он всегда будет непревзойденным! И это истинная правда!»

Для нее ее сын Фархан был мегазвездой задолго до того, как он этой самой мегазвездой стал в действительности.

Именно мама с детства привила маленькому Фархану любовь к кинематографу. Именно она ходила с ним в кино, а после фильма они подолгу обсуждали то, что видели. Рассказывала она ему также и о кинематографе своей страны. И любовь к родине его матери передалась и ему.

«Видишь, сынок? – говорила она ему, – актер может за одну жизнь прожить сотни жизней! Но самое удивительное, актер может глубоко затронуть душу человека! Этого может оказаться достаточно для того, чтобы человек изменил всю свою жизнь, и жизнь тех, кто рядом с ним!»

Также с детства Парвати научила его языку свое родины. Хинди. И уже будучи подростком, Фархан смотрел с мамой не только фильмы которые создавал Голливуд, но и фильмы, создаваемые в Болливуде.

Так что с детства он был хорошо знаком с обеими культурами и, впитав в себя лучшее из того, что было и в Голливуде и в Болливуде, он смог соединить это в своем творчестве воедино. К 30 годам он уже был звездой как в стране, в которой он родился, так и на родине его любимой матери, в Индии.

Работа Амана Али, отца Фархана, делала возможным юноше контактировать со многими людьми из киноиндустрии, которые знали его семью. Этим пользовалась Парвати. Уже с юности она представляла своего сына тем клиентам своего мужа, которые работали в кино.

«Это мой сын! – говорила она. – И он будет Звездой!»

Спорт тоже сыграл немалую роль в расцвете и продвижении кинематографической карьеры Фархана. Футбол. Теннис. Хоккей. Умение падать и подниматься. Проигрывать и побеждать.

Вначале в школе, а потом и в университете он принимал участие в различных постановках и спектаклях. Его яркая внешность вместе с талантом, грацией, убедительностью и эмоциональностью не оставляли ни у кого сомнений в том, что его ждет блестящее будущее. После университета он бы мог легко сделать карьеру в области международного права. Но свое образование по назначению он так и не использовал.

Уже в двадцатилетнем возрасте за его плечами были нескольких успешных телесериалов, около десятка театральных постановок и работа в трех крупнобюджетных блокбастерах.

Его карьера шла по нарастающей. Не поддаться его магнетизму было невозможно. Для этого нужно было быть просто глухим или слепым.

Жизнь шла своим чередом, набирая обороты.

В этом же возрасте и к великому разочарованию растущей армии своих поклонниц, Фархан женился. Познакомился он со своей женой, Синтией на университетской вечеринке, когда ей было всего двадцать лет, а ему двадцать три. Она была американкой из очень богатой и респектабельной семьи, принадлежавшей к старой калифорнийской элите. Ее родители долго не соглашались на свадьбу с Фарханом.

Во-первых, избранник дочери был мусульманином, а ее семья придерживалась традиций католицизма. Во-вторых, родители Синтии считали, что быть женой актера – это не самая лучшая и завидная судьба для их единственной дочери. Однако устоять перед шармом Фархана им, конечно же, не удалось. Через два года молодые поженились.

Итак. Молодой, прекрасный, любимый, успешный. Семья, работа, молодая жена, карьера.

Ничего не предвещало беды, но она пришла нежданно.

Когда Фархан был на съемках в другой стране, ему неожиданно позвонил отец.

– Сын! Срочно приезжай! Мама в больнице.

Первым же рейсом он вылетает домой. Забыв есть, забыв спать, забыв дышать.

Следующие несколько недель он ни на шаг не отходит от постели матери. Он ест только тогда, когда его заставляют насильно. Он не спит и только проваливается в забытье, в блаженную темноту, когда его организм отказывается более бодрствовать.

Скоротечный рак не оставлял места надежде. Но он не хотел отчаиваться. Он все равно надеялся. Он надеялся, что Бог, в которого он очень сильно верил, не отнимет у него самого дорогого на свете человека, маму. Он, как и все мы, ожидал чуда. Парвати то приходила в себя, то снова теряла сознание.

В те моменты, когда она была в сознании, она шутила с врачами и медсестрами, говорила ласковые слова своему сыну и мечтала о том, как он получит все мыслимые и немыслимые кинонаграды. Как они вместе потом поедут в Индию, на ее родину, и она с гордостью покажет его, ее любимого мальчика, многочисленной родне, которая все еще жила там. И он верил ей. Верил всем своим сердцем. Но потом Парвати впала в кому. И надежды не осталось.

Тогда он вспомнил, что в детстве мама рассказывала ему, что есть такая древняя молитва, которую надо прочесть ровно 108 раз, и после этого случится любое чудо. Но читать ее нужно обязательно под открытым небом. Он выходил на улицу из больничной палаты, находил более-менее пустынное место на парковке возле здания и начинал читать эту самую молитву. С закрытыми глазами он читал и читал, загибая пальцы, чтобы не сбиться со счета. И именно в тот миг, когда была прочитана сто седьмая молитва, его мать покинула этот мир. Смерть оказалась сильнее.

Его Отец вышел на улицу, плача, почти не видя путь перед собой. Он нашел своего сына читающим последнюю молитву. Он подошел к нему и положил руку сыну на плечо. Фархан никак на это не реагировал, но продолжал читать. Отец несколько минут не решался заговорить. Наконец, сжав плечо своего сына он тихо произнес:

– Бетта (сынок на хинди) Бетта! Мама ушла. Ее больше нет с нами, – его голос дрожит, и ему приходится собрать все свое мужество, чтобы не сломаться. Но Фархан словно не слышал его. Или не хотел слышать.

– Сынок…

Голос Фархана начал дрожать, по щекам текли слезы, но он не мог остановиться. Он слышал, что сказал ему отец. Но он не верил, не хотел верить…Не хотел… Последняя, сто восьмая молитва оказалась уже ненужной…

Во время прощания с Парвати беспрерывно лил дождь. Природа тоже плакала. Фархан шел за гробом, поддерживаемый двумя старыми друзьями. Он едва мог идти. Говорить он тоже не мог. Вскоре все ритуалы были закончены, все молитвы прочтены и все слова сказаны. Настал момент сказать последнее «прощай».

Но Фархан намертво держался за руку своей матери. От горя он словно обезумел. Его мать была его жизнью, его смехом, его радостью, его вдохновением, его верой и всем миром вокруг него. И теперь это все уходило с ней, и он не хотел ее отпускать…

– Как я не умер тогда вместе с ней, я не понимаю до сих пор, – скажет он много лет спустя. – Жизнь для меня разделилась на «до» и «после». Я никогда уже не мог быть прежним. Эта боль и это горе никогда не покинули моего сердца. Но эта боль и это горе стали для меня тем, что привело меня туда, где я сейчас. Я поклялся исполнить мечту моей матери и стать самой яркой звездой на Небосклоне Мирового Кинематографа, и я исполнил ее мечту!

Шло время. Работа по четырнадцать часов в день стала для него своеобразным убежищем от боли, которую было невозможно исцелить. Спустя два года у него рождается сын, а спустя еще два года дочь. Дети, которых он обожает, наконец заполняют пустоту, образовавшуюся после ухода Матери. Его же успех актера растет год от года. Он смел и предпочитает идти не по проторенной дорожке, он берется за проекты, не сулящие коммерческого успеха, но которые он сам считает интересными. Призы и награды сыплются на него, как из рога изобилия.

И вот этот самый Фархан Али, и есть тот, глаза которого я ищу среди толпы. Он и есть тот самый, которого я зову, лежа в холодной больничной палате, он и есть тот самый Единственный. Тот самый Долгожданный! Та самая недостающая часть меня самой, без которой моей душе нет покоя. Но я об этом пока еще не знаю.

Я до сих пор не могу понять и даже представить себе, каким образом получилось так, что я НИКОГДА до 2014 года не видела его лица! Я, возможно, слышала его имя, но оно, по всей видимости, никак не отзывалось во мне. Возможно, одна из причин такова, что я очень люблю старые фильмы. И предпочтение я отдаю отнюдь не голливудским, а старым индийским, итальянским и французским фильмам. С начала девяностых (а его блокбастеры начали выходить именно в начале девяностых) я едва помню, чтобы я ходила в кино, именно в кинотеатр. У меня дома появился дешевенький видеомагнитофон, и я брала напрокат множество кассет со старыми любимыми фильмами и по много раз их пересматривала. Но моими самыми-самыми родными, конечно же, оставались индийские фильмы. Я пересматривала старые ленты снова и снова. В них был этот неповторимый шарм и грусть ушедшей эпохи. Его же работы просто прошли мимо меня (или так суждено было). Его лицо мне на глаза тоже никогда не попадалось, иначе я СРАЗУ бы узнала ЭТИ ГЛАЗА! Но этого не случилось вплоть до той роковой ночи 2014 года.

Но об этом позже. А пока…

Пока я открыла глаза в больничной палате, утром после своей первой брачной ночи, первой своей ночи с мужчиной. Я, видимо, все же умудрилась провалиться в сон. Первое, что я увидела, было белое от ужаса лицо моей мамы и моего брата Алексея. Как оказалось позже, оставив меня в больнице на попечение врачей и медперсонала, мой новоиспеченный муж отправился домой спать. Проснувшись утром, он все же поехал домой к моей маме и сообщил ей, что я нахожусь в больнице, но «там ничего страшного нет и все будет в порядке». Увидев маму и брата, я начала опять плакать. Говорить я не могла, просто смотрела на них и рыдала молча. Брат повернулся к моему мужу, его лицо было искажено дикой яростью, я сжалась, ожидая драки. Лицо мамы было бескровным и как бы окаменевшим от моей боли. Но тут в палату с обходом пришел врач и вывел мою маму в коридор для «разговора». Брат отвернулся от меня и тихо сказал Артуру: «Если бы она умерла, я бы тебя голыми руками разорвал на куски! Подонок!»

Из больницы я вышла примерно через три недели. Все это время моя мама пыталась меня откормить. Но выходило у нее плохо. Я продолжала таять, сама не зная почему. Куда-то пропало желание жить. Но произошла, однако, еще одна вещь. Весь этот страшный опыт сильно обострил мои способности. Весть об этом облетела больницу за считанные часы. У моей кровати постоянно находились люди, которые задавали мне вопросы, на которые я равнодушно и бесстрастно отвечала.

Началось это все с того, что в обычный день моя постоянная медсестра ставила мне обычную мою сто пятидесятую капельницу, поскольку мой гемоглобин все еще был низким и никак не желал подниматься.

Проделывая все свои манипуляции, она «слишком громко», если так можно выразиться, думала, а я же попросту услышала ее мысли. И не только слышала, но и видела тех людей, о которых она думала. И тех людей, и их будущее. Я была в таком состоянии, что даже не задумывалась о том, КАК и ПОЧЕМУ я это вижу и слышу. Мне было все равно. На тот момент я была полумертвая, как сломанная кукла.

А думала эта чудесная женщина о том, что не стоит ей соглашаться на то, чтобы ее девятнадцатилетняя дочь выходила замуж за парня по имени Антон. Я не знаю, как у меня это получается, но я говорю всегда прежде, чем успеваю подумать и себя затормозить. Ведь я прекрасно знаю, ЧТО люди могут подумать. Но тогда мне было абсолютно все равно. Я была еще жива, но живой я себя не ощущала вовсе.

– И зря вы волнуетесь! – сказала я ей. – Парень хороший. Очень любит ее! Ну и что что ей 19, а ему 20! Пусть поженятся! Они будут очень счастливы! Сынок у них скоро будет! Радость вам! А вот вы лучше за старшую дочь волнуйтесь! Человек, с которым она встречается, видный! И при деньгах! Но душой он черный! Всю жизнь ее погубит! Не выдавайте ее за него!

У медсестры лицо стало белее снега, и капельница застыла у нее в руках.

Вот с того и пошло! В моей палате было пять коек. На тот момент там лежали я и еще одна женщина. Но после этого случая туда перевелось еще трое. По ночам я им пела. Мой голос каким-то странным образом успокаивал боль. Люди рассказывали мне всю свою жизнь, жизни свои детей и родных. Я все это видела, как на ладони. Меня прозвали «пророчица», и ко мне шли, и шли, и шли люди. Когда меня выписали, собралась огромная толпа. Люди давали мне свои адреса и телефоны. Благодарили, обнимали, желали мне всяческого здоровья и счастья… О, как же я была далека от этого самого здоровья и счастья. Из больницы я поехала прямо домой к маме.

Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы я вернулась в квартиру к «мужу». Тимошка же оставался со мной и мамой. Он очень сильно любил меня и не отходил от меня ни на шаг. Артур понимал, что ему со мной лучше. Но у меня все еще оставался ключ от его квартиры. О разводе мы не говорили. Хотя было совершенно ясно и понятно, что жить я с ним не буду. Только он не хотел сдаваться. Как это ни странно, но он, по всей видимости, продолжал надеяться, что каким-то чудом все наладится.

Может быть, он все же любил меня. Скорее всего. Просто он был чужой. Нечуткий. Грубый. Но, скорее всего, он был таким всегда. Просто я всегда думала о маленьком Тимошке, а надо было присмотреться к человеку, за которого я согласилась выйти замуж.

Я привыкла к давлению, привыкла к насилию, не сопротивлялась, думала, что вытерплю, как обычно, пыталась сделать как лучше для малыша… И разрушила две судьбы. Или три. Да, скорее всего.

Артур чувствовал себя виноватым и всячески пытался эту вину загладить. Мало того, однажды, несколько месяцев спустя, он стал передо мной на колени и сказал, держа меня за руки:

– Я очень сильно виноват перед тобой. Я страшно виноват перед тобой. Умоляю! Если сможешь, прости меня. Я тебя безумно люблю! Я дышать не могу без тебя! Я все сделаю! Только скажи! Скажи, чего ты хочешь? Все будет, как ты скажешь. Хочешь, в Париж поедем? Или в Индию. Ты же всегда мечтала об Индии. Скажи, чего ты хочешь? Я все сделаю. Я не хочу, не могу потерять тебя!

Но я не хотела ничего. Его прикосновения, даже самые невинные, ввергали меня в ужас. Он засыпал меня розами, покупал мне дорогие украшения, которые впоследствии я отдала ему обратно. Он очень хотел меня вернуть и все для этого делал, но я была словно мертвая. Я не чувствовала вообще ничего. У меня была странная температура тела. Ниже нормы. Мне было постоянно холодно, и я двигалась и выполняла домашнюю работу, словно робот. Я научилась надевать на себя маску, и почти смогла заставить людей, окружающих меня, поверить, что у меня все в порядке. Но это было ложью.

Причиной холода и пустоты внутри был не только мой первый неудачный сексуальный опыт и грубость мужа. Не только вернувшееся ощущение собственной никчемности, ненужности и неудачливости. Было что-то еще…

После выхода из больницы я вернулась в университет, и внешне все вроде бы было как прежде. Но я знала и понимала, что со мной что-то не то. И это нельзя было объяснить просто шоком, стрессом от того, что пришлось пережить. Нет. Я понимала, я изнутри чувствовала, что было еще что-то, но что? Я этого не знала. Держалась я тогда на большом количестве кофе, так как у меня не было сил ни на что. Мне не хотелось есть. Мне не хотелось никого видеть. Для меня было подвигом просто заставить себя встать с постели. Мама всячески отпаивала меня целебными трав, ами и отварами. Но мне ничего не помогало. Я хотела быть одна. Это было все из того, что меня устраивало.

После занятий в Университете я ехала в большой парк, потому что там можно было найти пустынные аллеи, где никого не было. Там я и бродила часами. Я стремилась остаться одной. Совершенно одной.

А еще я стала чувствовать страшное, всепоглощающее чувство вины! Вины перед НИМ. Перед тем, кого я искала, но так и не нашла. Объяснить этого я не могу. Но каждой клеточкой своего существа, каждой частичкой сердца и души, столько, сколько я помню себя, я всегда чувствовала, что принадлежу только ему одному. Что я «его» и больше ничья. Ведь я всегда мечтала только об одном. Я найду его, или он найдет меня, и именно Он будет у меня первым и единственным. Никак иначе я себе свою жизнь и не представляла, да и не хотела представлять. Но все повернулось иначе! И во всем случившемся я винила только саму себя.

Выйдя замуж за Артура, я пошла против самой себя. Я отдала свое тело тому, кому оно никогда не должно было принадлежать, нелюбимому, и вот за это я и поплатилась. Я чувствовала себя грязной, оскверненной, запятнанной. Разве об этом я мечтала все годы детства и юности? Разве об этом? Чем я заслужила такой страшное наказание? Но, наверное, заслужила, раз это со мной произошло! Так я говорила сама себе. На протяжении долгих лет после той страшной ночи у меня вошло в привычку каждый день, утром и вечером, подолгу стоять в душе под струей горячей воды и тереть себя, чем только можно. Умом я, конечно же, понимала, что вода тут не поможет. Но я продолжала это делать. А еще винила я не только себя. Во мне появилась обида на Бога… Боль и Обида.

Тогда я, как христианка по крещению и вере, соблюдала все посты и все правила и наставления, какие только были, хотя, увы я не находила никакого покоя в церкви. От храмовых ритуалов неприятно щемило в груди, мне было там душно и не хватало воздуха… Я убедила себя в том, что просто у меня черная душа, и поэтому я все это чувствую. Я изо всех сил старалась быть правильной и хорошей девочкой. И мне искренне казалось, что я таковой и была. Наверное, поэтому я никак не могла понять, почему БОГ заставил меня пройти через все это. Я была уверена, что я этого вовсе не заслуживала. Я хотела быть счастливой. Хотела найти ЕГО. Я чувствовала, что принадлежу ЕМУ, и никому другому принадлежать не должна. Так ПОЧЕМУ же меня протащили через этот кошмар? В чем я виновата? В отступничестве? В мягкотелости? В глупости?

Мне казалось, что я уже никогда не найду Его, потому что мое тело не было «чистым». После той страшной ночи, я больше не видела во сне его глаз. И это меня сломало окончательно.

Прошел месяц, два, три, шесть. Однажды, возвращаясь домой из университета, я села не на тот автобус. Маршрут чужого автобуса пролегал через старое городское кладбище. Сразу оговорюсь, я очень сильно боюсь кладбищ и обхожу их десятой дорогой. Но тут, увидев высокую стену и за ней множество могил, я вдруг попросила водителя остановиться.

Я сошла около кладбищенской стены и направилась к воротам. Я зашла внутрь. Там было абсолютно пусто. Не было совсем никого. Зима. Довольно холодно. Но холода я не чувствовала. Уже давно. Может потому, что холодно было у меня внутри. Странно, но кладбище не вызвало у меня прежнего ужаса. Совсем наоборот. Вдруг, непонятно по какой причине, мне стало спокойно. Я внезапно перестала ощущать эту тупую боль в области груди. Кладбище было старым и потому очень, очень большим. Я начала бродить среди могил. Я читала имена, смотрела на фотографии. Я присаживалась на маленькие скамеечки и не замечала, как становилось темно. Никакого страха я не испытывала. Наоборот, мне не хотелось оттуда уходить. Я ПОНИМАЛА: что-то было очень «не то» и очень «не так»! Но бороться с этим у меня не было ни сил, ни желания. Моя жизнь закончилась. Так я тогда думала. Его я больше никогда не увижу и не найду. Так какой же смысл продолжать жить? Я угасала. Медленно, но верно.

Я стала приходить на кладбище каждый день. Иногда я покупала цветы и раскладывала их на старые могилки. Гуляла там. Сидела часами. Пока однажды не случилось то, что меня, как я сейчас понимаю, спасло. Однажды, зайдя в ворота кладбища, я увидела пожилую женщину, которая продавала цветы. Их у нее было мало, и просила она какую-то очень небольшую сумму. Я решила купить у нее все цветы. Но когда я давала ей деньги, она вдруг взяла меня за руку. Я не могу сейчас вспомнить ее лица.

Она взяла меня за руку и сказала слабеньким, тонким, но очень добрым голосом:

– Детонька… Детонька, послушай! Сгубить тебя хотят! Не сгубили, потому как Светлая ты! Очень Светлая! Но если не найти того, кто это отчитает, то сгубят! Найти кого-то надо, детонька! Чтобы вычитали тебя! Ты вот что! Ты в монастырь пойди, тот, что недавно отстроили. Там есть такая Наталья! Поищи ее! Она поможет тебе! А сюда не ходи больше, деточка! Не ходи! Не место тебе среди мертвых. На ЗЕМЛЮ портили тебя! С могилы взятую. Могила с твоим именем!

Я стояла, словно в землю вросшая! Не знаю, минуту, или полчаса. Но когда ко мне вернулась способность говорить, я спросила:

– И что они сделали с этой землей, бабушка?

Женщина на минуту замолчала. Все это время она продолжала держать мою руку в своей.

– Земля в кровати, – сказала она.

И мне все стало ясно в тот же миг! Вспомнила я и эту чертову кровать, и как трясло меня при одной мысли о том, что нужно на нее лечь, и тот ужас, который она во мне вызывала. Я сейчас вспоминаю, что было дальше, словно во сне, словно в тумане. Я пошла на остановку, села на автобус и поехала к дому, где жил мой муж. Я знала, что если увижу его машину на стоянке, значит он дома, если же нет… Значит, его там нет. Машины не было. Я поднялась на лифте на девятый этаж. Ключи у меня еще почему-то были с собой. Мы ведь все еще числились женатыми, может, я их носила в сумке, как напоминание о моей несвободе. Не помню.

Закрыв за собой дверь, через минуту я стояла напротив этой проклятой кровати… Мне почему-то опять стало жутко и невыносимо страшно. Наконец я нашла в себе силы и подняла огромный двуспальный матрац. Мне пришлось свернуть его почти вдвое. На середине кровати лежал сверток. От него шел холод, словно от могилы на том кладбище, с которого я только что приехала. Я взяла его в руки. Это был женский головной платок. Развернув его, я увидела в середине землю… Я уже знала, что это была за земля. Тогда я не знала о том, что брать подклады в руки категорически запрещено.

Как только сверток оказался у меня в руках, возникло жуткое и страшное видение. Я лежу в заколоченном гробу, и при этом я ЕЩЕ ЖИВА. Мне страшно и до ужаса холодно. Мне стало дурно до такой степени, что я осела на пол, и на лбу у меня выступил холодный пот. Я замерзла, и меня трясло, как при высокой температуре. Наконец, усилием воли я заставился себя подняться с пола.

Я не знала, что с этой землей делать. Положив сверток в сумку, я вышла из квартиры и поехала в монастырь, о котором мне сказала женщина на кладбище. Или это была не женщина. Иногда мне кажется, что это вовсе не был человек. Возможно кто-то из Высших, из моих хранителей, пришел, чтобы сохранить мне жизнь.

Я приехала в монастырь и пошла прямиком в храм. В маленькой лавке, где продавались свечи, просфоры и прочая церковная утварь, я увидела женщину. Она стояла ко мне спиной и была чем-то занята. Но словно почувствовав мой взгляд, она обернулась и на миг застыла, глядя мне в глаза. Ее глаза были серебристо-серого цвета.

– Здравствуйте, – я не совсем понимала, что мне следует говорить.

– Я ищу женщину… Ее зовут Наталья. Возможно, вы сможете мне помочь. Видите ли… Одна женщина…Там, на кладбище… Я… Встретила женщину на кладбище, она цветы продавала… И… Она сказала, что на мне порча. Я землю нашла под матрацем. В общем, она сказала мне прийти сюда и спросить у вас за Наталью…Чтобы она меня отчитала…

Все время пока я пока ехала туда и пока говорила, меня все так же продолжало трясти в ознобе. У меня даже губы стали сухими и белыми.

Женщина продолжала на меня смотреть…

– Небось за красоту порчу-то навели, – наконец заговорила она.

– Я… Я не знаю…

– Я не знааю, – передразнила она меня, но по-доброму, без злости либо издевки в голосе.

– Да от тебя глаз не оторвать! Правда, бледная больно! Дам я тебе Натальи телефон! Но учти, она всех подряд не берет. Позвони ей и скажи от меня. Зина меня зовут. Поняла?

Я закивала головой.

– Спасибо вам! Огромное вам спасибо!

Я уже собралась было уходить, но внезапно вспомнила о подкладе.

– Скажите, – снова обратилась я к ней, – а…что мне делать с этим?

И я вытащила из сумки сверток с землей.

Зина взглянула на сверток в моей руке, и лицо у нее посерело.

– Ох… Батюшки! Пресвятая Матерь Божья! – она прижала обе руки к лицу. Серые светлые глаза ее распахнулись, наполнились одновременно и испугом, и участием или жалостью. Она подошла ближе и несколько минут смотрела на сверток в моей руке.

– Это кто ж тебя так проклял-то? – наконец сказала она. – Ведь на смерть сделано! Не иначе! Аж озноб прошиб!

Потом она с неверием и восхищением вновь посмотрела на меня…

– И ВЫЖИЛА ВЕДЬ! Это ж какая сила хранит тебя?!

Она снова какое-то время молча смотрела на меня, словно пытаясь что-то увидеть.

Потом сказала:

– Есть кто-то… Только вот не знаю, кто. Но они хранят тебя. Они словно всегда и незримо везде с тобой. И не Духи, и не Ангелы. Вроде люди… А вроде и нет. Не могу понять. А порча-то сделана сильно! Грамотно сделана! И не пожалели тебя, души черные!

– Вы в этом понимаете? – спросила я.

– Да. Понимать-то понимаю. Видеть вижу! А вот снимать не умею. Знаю только, что портила тебя женщина. Из-за мужика. Дорогу ты ей перешла. Забрала его. Обычный случай. Такое часто случается. Только вот, чтобы так сильно. На смерть… Бедная девочка! Ну ты вот что! Звони Натальюшке! Она поможет! А это, – она указала на сверток, – здесь оставь! Я знаю, что с этим делать.

Уже на следующее день я была в крошечной квартире у Натальи

Наталья оказалась красивой рыжеволосой женщиной слегка за 50, с пронзительными глазами цвета неба в июне, с мягкими солнечными конопушками, делающими ее лицо на удивление юным и свежим. На полу была расстелена белоснежная ткань, на которую она меня уложила. Рядом с моей головой стояло две свечи, две свечи в районе груди и две в районе ног. Она сказала мне то же самое, что и женщины на кладбище и в монастыре.

– Света в тебе много! Как водопад в лучах солнца. Поэтому и выжила. Но еще и потому что ты из «ключевых!». Раньше времени тебе уйти с этой Земли никто не даст.

– Из Ключевых? Это как?

– Это такие Души, которые, придя на Землю, могут менять жизни многих других людей. К лучшему менять, понимаешь?

– Я????? Нет…Что вы! Вы наверное что-то путаете. Я совсем ничего не могу! Да и не могла никогда…

В ответ на это она только улыбнулась.

– А вот принятия себя и любви к себе в тебе нет совсем! И это плохо! Но это потом. Мне сначала из лап смертушки тебя вырвать нужно.

И она начала меня вырывать их этих самых лап. У нее была старинная книга на старославянском языке. И меня тогда уже поразило, что тексты эти были обращением не к христианскому богу, а к старым, очень древним Богам. В невообразимо красивых текстах она призывала Мать Богов Ладу, призывала ту, что плетет нить человеческой судьбы, Макошь. Но чаще всего она призывала мой Род и каких-то «Хранителей Рода». Ощущение от чтения этих текстов было невероятное. Поначалу было очень страшно. Уже через несколько минут во время первой «вычитки» я четко увидела себя лежащей в холодном гробу с закрытой крышкой. Меня обуял такой ужас, что я хотела вскочить, но Наталья удержала меня. Она продолжала читать. И вот постепенно крышка этого самого гроба, в котором я лежала, начала приоткрываться. Словно луч света проник в темноту. Она открывалась больше и больше. Но это происходило очень медленно. Потихоньку мне становилось легче дышать, и словно тонкой золотой струйкой жизнь начинала вливаться в меня. А Наталья все читала и читала, как будто бы пела песню древнюю:

– На синем море бел-горюч камень Алатырь, на камне Алатыре Богиня Лада сидит, в белых ручках держит белого лебедя, ощипывает у лебедя белое крыло. Как отскочило-отпрыгнуло белое крыло, так отскочите, отпрыгните, отпряньте от Аллы родимые огневицы, горячки и лихорадки. С буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца. С ветру пришла – на ветер пойди, с воды пришла – на воду пойди, с лесу пришла – на лес пойди. От века и до века.

Шла русалка лесной дорожкой,

оцарапала нежну ножку,

А из ранки той да не кровь – руда,

а из ранки той да чиста вода.

Да чиста вода та ручьем текла,

да по всей земле та вода прошла.

Да на остров тот, да не тот Буян,

на Буяне том да высок курган.

На кургане том камень-Алатырь

лежит во всю ширь.

Не поднять его, не свернуть его,

пока род людской на земле живет.

Как под камень тот утекла вода,

а за ней беда – навсегда.

Ныне и присно, и от круга до круга!

Тако бысть, тако еси, тако буди!

Странник Лег, Светлый твой Хранитель, данный тебе Родом-Покровителем в охранение, прошу тя усердно:

Ты Аллу днесь просвети и от всякого зла сохрани,

ко благому деянию настави и на путь праведный направи,

да будут все деяния ее да во Славу Сварога и Рода Небеснаго.

Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Ой ты, Лада-матушка, матерь СВА Небесная-пречистая!

Не остави нас без любви и счастия! Благодать свою ниспошли на нас, яко и мы чтим и славим тебя Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди! До скончания времен, пока светит нам Ярило солнце!

Словно солнце теплом и светом проливалось на меня с каждым ее словом, растворяя и мои страхи, и холод, и гроб, в котором я уже лежала в чьем-то больном воображении и по чьему-то желанию.

Я поняла, что набедовавшаяся с молодым любовником бывшая жена Артура, с которой он не хотел видеться и которую не подпускал к сыну, очень захотела вернуться домой, к богатству и спокойствию. Вот она и решила, что если я умру, то проблема с ее возвращением решится сама собой.

Наталья сказала, что в кровати была земля с могилы какой-то Аллы, а на кладбище, куда меня тянуло так сильно, где-то зарыта восковая куколка с моим именем. Кукла что была «мной», тянула меня на кладбище, словно домой, и не вмешайся в мою жизнь Высшие силы, я бы и обрела свой дом на том самом кладбище. Но Судьба или Хранители распорядились так, что я все же выжила.

Целый год эта удивительная женщина вытаскивала меня из мрака, в котором я оказалась. Она умывала меня водой из семи колодцев, вычитывала меня древними молитвами, поила меня заговоренным молоком и медом, выливала воском на воду. Мы ездили в лес на Купалу, и я босиком бродила по утренней росе, пока она читала древние заговоры. Потихоньку, медленно, но верно, жизнь возвращалась ко мне. А моего брака, который был все еще действителен на бумаге, на самом же деле давно уже не существовало. С самого начала. Мне нужно было решиться потребовать развод у моего мужа.

Я долго не могла отважиться это сделать. Я его попросту боялась. Он стал одним из моих кошмаров, которых и так было немало в моей жизни. Когда я его видела, у меня от ужаса внутри все просто сворачивалось в комочек и леденело. Он еще пытался наладить со мной отношения, но, видя, какой ужас отражался на моем лице, когда он пытался хотя бы коснуться меня, предпочитал меня не трогать.

Наконец настал тот день, когда я решилась попросить у него развод. Я опять во всем обвиняла себя. Это уже даже не привычка, а мой стиль жизни: обвинить себя, чтобы было легче окружающим. Но ему это все равно не понравилось. Он то уговаривал меня, то угрожал, то умолял. Обещал любовь до гроба и звезды с неба. В конце концов он сказал:

– Если ты разведешься со мной, то моего сына не увидишь больше никогда!

Увы, я была настолько наивна, что не поверила ему. Ну не станет же он лишать сына той любви и внимания, которое мальчик получал в моем доме. Но я снова ошиблась.

В тот день, когда документ о нашем разводе был подписан, мой теперь уже бывший муж взял маленького Тимошку с собой в детский театр.

Больше я никогда не видела мальчика. Никогда. Слово свое бывший муж сдержал.

Я не ожидала этого, и потому была просто убита. Мое сердце тосковало по малышу. Я много плакала, мысленно разговаривала с ним и просила у него прощения. Я делала это даже много лет спустя.

Много лет я жила с чувством вины перед этим маленьким мальчиком за то, что я вначале дала ему дом и семью, а потом он всего этого лишился. Конечно, он ничего не понял тогда, и у меня не было возможности потом, через годы, все объяснить и попросить прощения. Мы никогда больше не встречались.

Летом того же года мне исполнилось двадцать три. Работа Натальи со мной была завершена.

Но глаз ЕГО, моего звездного любимого, моей половинки, я все так же не видела в своих снах уже почти два года. И хотя мне помогала память об этих самых снах, к сожалению, одной памяти мне было мало. Безумно мало! Я хотела, чтобы эти сны вернулись. В них я черпала силы! Силы для того, чтобы терпеливо ДОЖДАТЬСЯ нашей с ним встречи! Но снов о нем, как я уже говорила, не было уже около двух лет. Меня это очень сильно мучило и изводило. И я наконец, первый раз в своей жизни я решилась рассказать кому-то о том, что с самого детства жду и ищу кого-то. Я рассказала это Наталье.

О Пламенных Близнецах тогда никто не знал ни сном ни духом. Но миф о половинках душ был известен всем. Хотя его тоже толком никто не понимал, и в реальной жизни тогда в это никто не верил.

Но к моему изумлению, по окончании моего длинного рассказа, Наталья сказала:

– Я часто ощущала и чувствовала, что рядом с тобой словно чья-то Душа еще есть. Но не могла понять, чья. Это тот, кто как бы всегда незримо находится рядом с тобой. И он не с тобой. Наложение двух одинаковых рисунков. Вы одинаковые. И вы разделены.

Теперь, после того как ты мне рассказала об этом, я понимаю. Значит это был Он, тот, кого ты ждешь и кого ищешь. Наверное, ваши души раньше никогда не расставались. А теперь вас разлучили. То есть, в физическом мире. Но не в физическом вы всегда вместе. Думаю, что и ты там, рядом с ним. Где бы он ни был, кем бы он ни был, наверняка, и он ждет и ищет тебя.

Я не знаю, как и когда вы найдете друг друга, но я точно знаю, что это случится. Я знаю это наверняка! Скорее всего, именно ТЫ найдешь его! Как и когда, я тебе ответить не смогу, но точно знаю, что найдешь! Это написано у вас на Роду! Это то, для чего вы пришли на эту Землю, это то, для чего тебе дано было пройти через все, через что ты прошла. Ты найдешь его! Обязательно найдешь!

И в ту же ночь я увидела его ГЛАЗА Снова! И с ними ко мне снова вернулась Жизнь и Надежда. Я найду его! Или Он найдет меня! Обязательно! Иначе и быть не может!

* * *

…И с ними ко мне снова вернулись жизнь и надежда…

Птица закончила читать главу и радостно подбросила листок вы воздух. Он на удивление рассыпался не искрами, а небольшими белыми цветами.

– Это ромашки, да? Это так называется цветок? Ромашка? Я так рада, что Лала ожила и начала видеть глаза своей половинки. Что-то меняется к лучшему. Что-то обязательно случится! Хорошее. и… плохое? Я не помню еще… Я пока только чувствую.

Жанна отошла от мольберта. Склонив голову, посмотрела на законченную уже работу. На холсте был ромашковый луг, кромка синего леса, ослепительно голубое небо, два ярких солнца и три бледных луны. Бирюзовая, золотая и васильковая.

– Да, Птица. Это ромашки. Они мне тоже нравятся. Видишь, у тебя уже получается менять реальность. С любовью. Мы тоже тогда были рады, что определенный этап в жизни Лалы закончился. Жизнь начала поворачиваться к свету.

– Как подсолнух? – Птица сияла. Ее глаза, похожие на блестящие каштаны, спрятанные за длинными ресницами-колючками, распахнулись широко и радостно, плечи расправились, как будто она только что сбросила с них непосильный груз, длинные загорелые ноги выплясывали, вставали на носочки, подпрыгивали вверх, кружились на месте. Мягкий подол белого, на первый взгляд бесформенного платья вьюнком заворачивался вокруг коленей и потом поднимался вверх, и снова опадал легким облачком, подчеркивая стройную фигурку с тонкой талией и высокой грудью.

– Хороша, ой, как хороша, девочка. Сама как цветок, – Жанна в шутку мазнула аккуратный носик желтой краской. – Подсолнух. Идет за солнышком.

– А здорово, что Лале встретилась Наталья, да? Вот прямо вовремя, да? И тоже, как ты, Жанна, добрая и светлая, и волосы у вас рыжие и веснушки. Это не родственница твоя? – Птица с любопытством посмотрела на художницу.

Та отвернулась и начала складывать краски в коробку, делая вид, что не слышит.

– Ага, кажется я знаю, как и за что здесь оказалась Жанна, – сказал Хан, пристально взглянув на женщин. – На спасение не было санкций?

Элена поймала взгляд, не отвела глаз и спокойно, буднично ответила:

– Не было. Считалось, что зло, причиненное бывшей женой Артура, уравновешивается неправильно принятым решением самой Лалы. Решение это в будущем повлияло на характер и всю жизнь как самого Артура, так и Тимура. Артур женился еще два раза, с женами был груб, подозрителен и ревнив, потому дважды разводился. Теперь презирает весь женский пол, уверен, что женщины – существа подлые, хитрые и неблагодарные. Мальчик же…

– Не надо! – вдруг закричала Птица.

Она внезапно сникла, опять втянула голову в плечи и уже шепотом произнесла:

– Пожалуйста, не надо о мальчике. Я не хочу… – она медленно пошла к дальней стене, зачерпнула клочок облака из окна, в котором видны были два ярких солнца и три бледных луны над ромашковым полем, потерла пальцы, скрутив туманную сигарету, затянулась глубоко, и то ли закашлялась, то ли всхлипнула.

– Девочка, не волнуйся. Он жив! Они даже еще когда-то встретятся! – это закричала Жанна, но поникшая Птица уже вышла и ничего не услышала.

Женщина с белыми волосами укоризненно покачала головой:

– Жанна, это необоснованно преждевременная информация. Психологическая угроза второго уровня. Я только хотела сказать, что мальчик не поверит папе, что она их бросила, и будет ее искать. Убегать из дома. Потом замолчит на несколько лет… – она запнулась.

– И каждый должен знать, что мы в ответе за все наши поступки. Жалость – понятие субъективно. Объективно же зло было совершено с обеих сторон.

Хан хмыкнул:

– Вот кто б говорил. Сама же вмешивалась. Помогала. Это объективно? Это не жалость?

– Нет. Это необходимость. У этого мира осталось мало времени. Мы не можем терять его еще на одно воплощение. И Лала знала это заранее и шла на эти испытания осознанно.

– Я буду осторожна, дорогая. Больше не повторится. – Жанна мягко коснулась руки женщины с белыми волосами. – Спокойно. Мы держимся. А Птица вернется. Она еще не проснулась, потому ей тяжелее, чем нам.

За окном стремительно наступил вечер. Исчезло поле, солнце и дальний лес. Вокруг дома была только ночь со звездами и тремя сияющими лунами. И дом этот, постоянно меняющийся, пропадающий и появляющийся в разных местах, наверное, со стороны тоже был похож на небольшую теплую луну, воздушным шариком парящую над этой землей, словно привязанную к ней невидимой нитью. Без возможности лететь туда, куда хочется.