Читать книгу Воронка бесконечности - Лана Аллина - Страница 14
Часть I
Шалости воронки
Много лет назад. Она…
Оглавление…Радость от того, что он так невозможно близок…
Счастье еще большего сближения. Доверия. Соединения. Слияния.
Дрожь в голосе. До боли в горле, до хрипоты. У него, у нее. Рвется к нему душа, растворяется в нем вся. Все больше хочется самой последней близости. И он тоже сдерживается из последних сил.
Так было всегда, как только им удавалось остаться одним. Но он держался осторожно, боялся настаивать, а она каждый раз находила силы совладать с ним – и с собой.
– Люблю тебя по-страшному. Моя хорошая… Цветочек мой…
Не хватает нужных слов. Конечно. Словами это не выразишь.
– Ну почему ты боишься своих чувств? – недоумевает он.
– Подожди еще… не надо… не сейчас… Ну, подожди еще немного… пожалуйста… я боюсь… – последние слова она шепчет тихо-тихо.
Еще бы не бояться последствий!
– Никак не пойму, что ты чувствуешь, как относишься ко мне, никогда не знаю, чего ты хочешь. Ты ведь все молчишь… не говоришь ничего… Ну, пожалуйста, не закрывайся от меня… – молит он, пробуя каждое слово на вкус, внезапно пересохшим голосом, словно и голос тоже его боится, тоже не хочет ему принадлежать. Но и в такие минуты чувство такта не изменяло ему..
А что, если?..
– Нет, ты не бойся, не надо… Ты же знаешь, если только ты не захочешь, я ничего такого себе не позволю. Ну не могу я так… против твоей воли… Сколько раз я клятву себе давал не трогать тебя! Только… ты сама скоро захочешь этого, правда ведь?.. Если честно, ну скажи – да?..
Он зарылся лицом в ее волосы. Его голос стал вкрадчивым, обволакивал, затем очень сузился.
Даже находясь в невероятной, тревожной, опасной близости от него, она скорее угадывала, чем слышала то, что он прошептал.
– Да… – тихим-тихим эхом отозвалась она.
Вот! Нельзя было отвечать сейчас это – еле слышное – да! Последнее решение остается за женщиной. «Да» было ее согласием. Голова закружилась от его поцелуев, а они становились все более решительными, глубокими – мужскими. А его глаза просто затягивали ее в себя, как два огромных горячих темных омута, обволакивали, завораживали, проникали внутрь, растапливали… А сердце билось у самого горла, готовое выскочить. И непонятно было, чье это сердце так бьется – его ли? Ее ли?
Не было больше сил сдерживаться. Больше не было сил сдерживать его.
Полутемная комната осветилась вдруг голубовато-зеленым аквамариновым сиянием. Оно тоже ласкало, завораживало, обволакивало… Откуда было ей знать, что страсть бывает и такой?..
Не хватило сил сопротивляться.
И упал барьер.
Не думая больше ни о чем, очертя голову, они в каком-то безудержном восторге бросились с обрыва в пропасть, упали, нырнули в бурлящий, болезненно-сладкий бездонный омут, втянувший их в опасную горячую, темную Воронку Когда он оказался в ней, она, кажется, не почувствовала ни боли, ни стыда, ни страха – вся растворилась в нем, точнее, они растворились друг в друге. Да… да… вот так… наконец-то! Да! Тела заскользили вместе, слаженно, в такт. Как в сладострастном ритуальном танце. Какой он сильный! Еще нырок, еще! Какое глубокое погружение! Какой он нежный…
А потом, вынырнув, то быстро, то медленно они вместе поплыли в потоке, словно в ином, нереальном измерении, всей душой, всем телом отдаваясь ритму, музыке, хрустальному звону течения, снова и снова искренне, без остатка, не помня себя, одаривали друг друга полными пригоршнями счастья. Не видя… не слыша… не ощущая ничего вокруг… забыв обо всем… Слившись в одно существо так, что в мире больше не осталось никого и ничего! Они то тонули, то, задыхаясь от изнеможения, выплывали на поверхность, когда не хватало уже воздуха.
Человек явился в мир таким.
Обнажен, незащищен, уязвим.
Змея Искушение – на нем.
Яблоко Греха… давай сорвем?
Женщина рождается в любви.
Чистота слепит, влечет, манит.
Лилия чиста, бела внутри…
Нет! Таких нет больше – посмотри!
Сердца бились в такт.
Моя… любимая… родной мой… да, так… Еще, еще! Лапа моя, ты, ты, ты… да!
Серебряное звучание той божественной, ликующей музыки замирало, падало, становилось неразличимым, неслышимым…
А затем голос музыки нарастал, гремел, грохотал, устремлялся вверх, ввысь на какой-то невообразимой ноте, в сумасшедшем, упоительном, счастливом crescendo. Да, да, да-а-а!..
И звенели, ликовали души, и вибрировали, и пели от счастья тела в унисон Вселенной, в высочайшем акте любви и самопожертвования.