Читать книгу Свет далёкой звезды - Лана Кузьмина - Страница 23

Высоко-высоко в небе раскинулась на облаках дождевая страна. Живут в ней крохотные дождевые человечки. Эта страна скучная как широкое-преширокое покрытое белым снегом поле. По облаку можно идти много дней подряд и ничего вокруг не изменится. Даже, если перейти на другое облако. Повсюду сплошная, мягкая на ощупь, ватная белизна.

Жизнь в стране сытая и спокойная. Её жителям не нужно заботиться о еде, одежде, жилье и о тех вещах, которые так заботят человечество. Живи и радуйся. Но почему-то не получается. Человечков гложет любопытство. Что там внизу? Что за разноцветные пятна мелькают на земле? И что за удивительные великаны расхаживают по ней?

И тогда человечки создают из мягкого облачного вещества прозрачные капли, забираются внутрь и, когда облако темнеет, становясь тучей, дождём спускаются вниз. С восхищением рассматривают они невиданный пёстрый мир, запрыгивают на плечи людей, шепчут им ласковые слова, хотят подружиться. Вот только люди отчего-то не любят дождь. Они грустят. Прикрываясь куполами зонтов, спешат домой и не замечают незваных гостей.

Человечки расстраиваются, цепляются за испаряющийся из лужи пар и решают никогда больше не возвращаться на землю, чтобы не расстраивать её неприветливых жителей. Проходят дни, меняются поколения и вот уже новые человечки опускаются вниз в надежде подарить радость живущим внизу. И всё это повторяется много-много лет.

Нина благодарно улыбнулась:

– Красивая сказка. Только я не из-за этого плачу.

– Веню опять побили, – тихо добавила она.

Я посмотрел в окно. На улице стоял худенький мальчик с длинной закрывающей глаза чёлкой. Под мышкой он держал толстый блокнот в синей обложке. По его запрокинутому лицу струился дождь, но мальчик, казалось, его не замечал.

– Никто не любит Веню, – Нина прижалась лицом к стеклу. – Мама запрещает с ним дружить, и папа тоже. Говорят, что он дегенерат и может, что угодно сделать.

Веня заметил нас и радостно замахал руками, уронив блокнот.

– Он хороший, – сказала Нина. – Просто говорить не любит. И рисует, знаешь как красиво.

Махнула рукой – «Уходи! Не мокни!»

Веня кивнул и, подобрав блокнот, пошёл, постоянно оглядываясь. Я заметил, что ступни у него непропорционально маленькие, ботинки больше по крайней мере на два размера, а тонкие изломанные ноги при ходьбе предательски дрожат и вихляют из стороны в сторону.

– Я всё равно его не брошу! – на глазах у Нины снова выступили слёзы. – Ни за что не брошу!

Почти каждый день Веня ждал Нину возле школы. Я к тому времени изменил свой способ завязать дружбу с одноклассниками и вместо того, чтобы надоедать им рассказами, поменял свой маршрут до дома. Раньше, когда все дружно сворачивали налево, я уныло плёлся направо к своему ненавистному бараку. Теперь же я уходил со всеми, делал большой крюк по городу и, проводив почти всех товарищей, приходил домой с приличным опозданием.

При этом я не навязывал общения, не лез со своими выдумками. Просто шёл рядом, ловя каждый звук и движение. Если мне удавалось вставить хотя бы крохотное слово в общий разговор, то я просто светился от счастья.

Мы часто встречали Веню. Он стоял привалившись к школьному забору, высматривая подругу. Иногда, прикусив нижнюю губу, рисовал в блокноте.

– Опять этот придурок здесь торчит! – возмутился однажды Коля Крайнов. – Чего тебе здесь надо? Пошёл отсюда!

Веня не пошевелился. Только откинул со лба чёлку и пристально посмотрел на нас. Глаза у него оказались удивительными, светло-серыми, почти прозрачными, с рыжими крапинками по краю радужки.

– Урод! – Серёжка Парфёнов плюнул ему под ноги и быстро отбежал подальше, – Урод и глаза у него уродские!

– Чего в забор вцепился, урод! – не унимался Крайнов. – Ноги не держат? Отцепись и топай, пока не наваляли!

Веня даже не моргнул. Просто продолжал смотреть. Мелкий Витька Шалимов крикнул:

– Двинь ему!

Крайнов подбежал и со всего размаху пнул Веню в живот. Тот согнулся от боли, но глаз не опустил. Губы его дрогнули словно в усмешке.

– Не трогайте его! – по дороге бежала Нина. Парфёнов сгрёб её в охапку, не давая подойти ближе.

– Гляди-ка, не плачет! – удивился Крайнов. – Ты чего не плачешь? Плачь!

– Заплачь-заплачь-заплачь! – беспокойно тараторил Шалимов, бегая вокруг Вени и заглядывая ему в лицо.

Веню начали щипать, дёргать за волосы, бросать в глаза песок, заставляя заплакать. Нина повисла на грузном теле Парфёнова как маленькая собачка, вцепившаяся в дога и ревела. А я просто смотрел. Молча. Не из страха. Нет. Я не боялся. Меня охватило тупое равнодушие. А потом мир обрушился на меня во всех своих ужасающих подробностях. Плач Нины словно усилился в миллионы раз, оглушая. Вся злость и ненависть нападавших равно как и боль пострадавшего пронзила меня насквозь. От запаха крови мутило. Но я всё равно стоял и молчал.

Я мог бы объяснить тот глубокий ступор, в который впал, особенностями организма и невесть откуда взявшейся особенностью видеть мир глубже, чем остальные, о которой я никогда не просил. Я мог бы сказать, что и не виноват вовсе, потому что и пальцем не прикоснулся к Вене. Мог бы, но подобное объяснение ничего не смогло бы изменить. Сам для себя я бы так и остался подлецом.

Кто-то крикнул: «Хватит! Лежачих не бьют!» И мальчишки расступились. Веня, уставившись в небо, лежал на земле. Из левой ноздри стекала тонкая струйка крови. Я решил, что он умер. Нина заревела в голос. Внезапно Веня повернул голову.

– Нормально, – едва слышно простонал он и улыбнулся. Улыбка вышла кривой и неестественной.

– Так и не заплакал, – разочарованно протянул Крайнов. – Что ж с тобой сделать? А?

В этот момент я и заметил Венин блокнот с синей обложкой. Блокнот, который он не выпускал из рук, в котором он рисовал что-то важное и который наверняка был ему очень дорог.

Я искренне считал себя хорошим ребёнком. Слушался взрослых, выполнял все их порой нелепые требования. Жадно впитывал в себя ненавязчивые поучения из книг, из которых точно знал, что добро неизменно побеждает зло, что в жизни следует совершать только благородные поступки и что к людям надо относиться так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.

Я хорошо это знал, но мне до боли хотелось иметь друзей. Мне нужно было доказать, что и я чего-то стою. Чтобы Крайнов потрепал за плечо, обронив уважительное «молодец, Генка», а Парфёнов пожал руку и сказал «плевать на это стёклышко, ерунда, я и забыл давно».

Я потянулся за блокнотом, поднял его повыше и, набрав в грудь побольше воздуха, крикнул, подражая Кольке:

– А это что такое? Что за каракули?

Веня попытался подняться, и Парфёнов толкнул его обратно на землю.

– Фигня какая-то, – я листал блокнот, вырывая листок за листком. Букеты цветов, деревенские домики, машины с трамваями, человеческие лица, деревья у реки летели на грязную землю и уносились ветром. Про себя я отметил, что Веня и правда неплохо рисует. Меня накрыла жгучая зависть. Я стал не просто вырывать страницы, но и рвать их на мелкие кусочки.