Читать книгу Фиалковое сердце Питбуля - Лана Муар - Страница 16

Запеченная груша и клубничный коктейль? О нет. Я снова пробую десерт в сочетании с молочным напитком, улыбаясь послевкусию прозвучавшего «Назар Георгиевич», смотрю в окно на просыпающийся город и его улицы, по которым курсируют коробки автобусов, но взгляд неизменно возвращается к верхушке колеса обозрения, виднеющегося над крышами домов.

– Назар?

Требовательный оклик отца из-за спины, но как и до разговора с Эвридикой я отрицательно мотаю головой. Клуб Гони уйдет к Хану. Это решение уже принято и никаких изменений не будет.

– Гоня тебе нужен? – спрашиваю, делая крохотный глоток напитка и разворачиваясь к отцу.

Он не отвечает. Неторопливо перебирает бумаги на моем столе, рассматривая эскизы бани для родителей Эвридики.

– Странно. Хотел бы я знать причину, по которой тебе стали интересны бани.

– Хотел бы я знать причину, по которой ты впрягаешься за Гоню.

– Интересный вариант, – отец складывает листы в ровную стопку, возвращая их ровно в то место, где они лежали, смотрит мне в глаза, буравя взглядом больше по привычке, чем требуя ответа.

Я чувствую, что Гоняев – лишь повод приехать с утра, а самое главное ещё не озвучено и никак не связано с баней или клубом, который Хан по моей указке кошмарит последние дни на полную катушку. «Le Vice» поменяет владельца, это уже вопрос времени и принципа – отец демонстративно не лезет в мои перестановки, дав на них свое молчаливое согласие. Мне этого достаточно, как и скупой оценки проекта, над которым просидел всю ночь. Между моим дипломом по архитектуре и дипломом брата по юриспруденции одобрение отца всегда звучало в сторону последнего.

– Ничего не хочешь рассказать?

– А должен?

Я подхожу к столу, опускаю на него стакан с коктейлем, рядом кладу телефон и недоеденную грушу. Молчаливый обмен взглядами, словно очередная проверка кто первым сдаст свои позиции. После минуты такого «внимания» Арсений уже вскинул бы лапки вверх и полетел делать то, что от него хотели увидеть. На эту покладистость мне периодически хотелось рассмеяться брату в лицо. Юрист с таким мягким характером – бред, но отец получил то, что хотел, и теперь Арсений мог летать по курортам и попивать коктейльчики на пляже. Офис его ждёт, пара юристов изображает активность и вроде как даже ведёт несколько мелких дел… Успешность, стабильность, размеренность и показуха… Я бы уже через месяц завыл от такой жизни.

– Двойной и без сахара? – спрашиваю, хотя и знаю о привычке и любви отца к черному кофе по утрам.

– Не расскажешь? – усмехается, но цепкий взгляд все так же продолжает сверлить мою черепную коробку.

– Нет. Хочешь услышать отчёт, тогда лучше позвони Арсению и спроси с кем он вчера переспал.

Я иду к кофемашине, ставлю на поддон кружку и выбираю максимальную крепость варки, отец молча опускается на стул, взглядом показывает на бутылку коньяка в баре:

– Немного, Назар.

– Пару капель для запаха или ложку?

– Ложку. И включи вытяжку.

Оборачиваюсь посмотреть, что именно будет курить отец, и врубаю вытяжку на две трети ее мощности – сигара. Достаточно многообещающе, если обращать внимание на детали.

В пепельницу падает идеально отрезанный гильотиной кончик сигары, вальяжно-неторопливое попыхивание сменяется двумя смакующими затяжками. Идеальное колечко дыма и приглашающий жест сесть напротив. Только я у себя дома, а не в кабинете отца. В ответ на его сигарный ритуал мне тоже есть чем ответить. Тостер начинает подсушивать хлеб, кофе машина варит уже привычное с утра эспрессо, а на столешницу опускается салфетка с приборами. Словно по нотам, я готовлю себе завтрак, игнорируя попыхивание и изучающий взгляд прищуренных глаз. У него свой ритуал, у меня свой: яйцо пашот, подсушенный хлеб, пара ломтиков поджаренного бекона и эспрессо в тонкой фарфоровой кружке. Эстетика в каждом моменте.

Переложив яйцо поверх хлеба и украсив его тремя листиками базилика, сбоку выкладываю бекон, прохожусь салфеткой по краю тарелки и, поправив кружку, поставленную ровно в центр блюдца, опускаюсь на стул, отмечая невольную улыбку отца:

– Забыл поперчить.

– Я ничего не забываю. У всего свое время, – отпиваю глоток эспрессо и тянусь к перечнице.

– В два часа приедет Черкесс с сыном. У тебя с ними встреча.

– У меня? – уточняю, аккуратно надрезая белок, чтобы желток не вылился слишком быстро и успел пропитать хлеб.

– У тебя. У меня сегодня выходной.

– После ложки коньяка? – поднимаю насмешливый взгляд на отца, только он обескураживающе широко улыбается, откидывается на спинку стула и, поигрывая сигарой, вскидывает брови:

– А почему бы и нет, Назар?

– Пусть подъедут в мой офис. Я не хочу обсуждать дела в людных местах.

– Вы встречаетесь у меня в офисе, – затяжка, клуб дыма и хитрый прищур глаз. – Я уже распорядился.

– Хорошо. Тогда не удивляйся, если мой ответ Черкессу тебе не понравится.

– Правая рука не работает в ущерб голове, Назар. Если ты им откажешь… Значит, так тому и быть.

Кивнул, словно только сейчас принял окончательное решение, и, ставя точку, после которой оно уже не подлежит изменению, вдавил сигару в пепельницу, в два глотка допивая свой кофе.

– Чего у вас с матерью не отнять, так это умение находить красоту в простых вещах, – произнес он, поднимаясь со стула. Не стал надевать пальто, а небрежно кинул его на сгиб локтя, посмотрел на мою тарелку с лёгкой полуулыбкой и после все же не удержался, бросил взгляд на листы с эскизами, спрашивая с нескрываемым интересом. – Кто заказчик, Назар?

– Ты его не знаешь, папа.

– Большие деньги, если взялся сам?

– Нет. Мое личное желание сделать этот проект.

– Тем интереснее, – нахмурил брови, но на этом решил остановиться. – В два, Назар. Хотя зачем я тебе напоминаю. Ты же ничего не забываешь.

– Приятного выходного, папа. Отзвонюсь сразу, как закончу с Черкессом.

Закончив завтрак, провалившись с головой в пролистывание на экране телефона фотографий Эвридики, выложенных в соцсетях, чтобы найти ту, которую можно поставить на входящий звонок, все же прихожу к выводу, что оторвать руки тем, кто ее фотографировал, далеко не худший вариант. Из всех просмотренных снимков только один поймал ту Эвридику, которую видел я, остальные больше походили на издевательство над самим понятием «запечатлеть красоту». Будто сознательно сделанные наспех или на самую худшую камеру, которую можно найти только в раритетных кнопочных мобильных. В эру «Инстаграма» и селфи, когда каждая девушка помешана на правильном свете и знает свою «рабочую» позу… Черт! Я матерился сквозь зубы, пока не наткнулся на фотографию с репетиции, определенно сделанную профессионалом – водяной знак в правом нижнем углу только подтвердил мою мысль. На ней Эвридика сидела на полу, чуть наклонив голову и натянув на колени свитер. Тот самый свитер, ворот которого идеально подчеркивал ее шею. Она смотрела, точнее, всматривалась, ловила каждое движение того, что происходило за кадром. Скорее всего какой-то взмах руки или положение ладони – Эвридика пробовала его уловить и повторить. И я застыл, не дыша, чтобы не спугнуть и не мешать ей это сделать. Смотря на фотографию. Не мешать. Кадр, секунда, мгновение, пойманное фотографом, но именно оно завораживало до трепета, и я несколько минут дышал через раз, в полвдоха, всматривался в линию шеи, трогал выбившиеся из пучка волосинки. Смотрел и не мог насмотреться. Невероятная красота и грация в простой фотографии. Единственная фотография, которую я, не раздумывая ни секунды, хотел скачать и распечатать. Скачать получилось с лёгкостью, а распечатать… При том разрешении, в котором она была залита, вряд ли. И это злило.

«Скинуть Гёте кусочек с водяным знаком, пусть ищет чей,» – здравая мысль, следом чуть ли не суматошное движение пальца по экрану: выделить, вырезать, отправить с коротким распоряжением.

Выдох. Довольный. Я уже знаю, что найду фотографа, а там выкуплю права или исходники.

– Карина, отчёты, два кофе, и все максимально быстро. У меня нет времени.

– Одну минуту, Назар Георгиевич.

– Глок, не отсвечивай.

– Есть, босс.

Секретарша остаётся за спиной, Глок проходит за мной следом в кабинет и устраивается на диванчике, я жму кнопку, открывающую жалюзи, дальше быстрый взгляд на охранника – уже перевалил за две трети книги, с которой таскается везде и прогрессирует с каждым днём в плане скорости чтения. Затянуло. Радует, что не бросил, но эта радость испаряется и превращается в фон, стоит опуститься в свое кресло и включить компьютер. Времени действительно мало, и очень хочется убедиться, что в мое отсутствие все работает, как швейцарские часы.

– Назар Георгиевич. Ваш кофе и вся текучка на сегодня.

– Спасибо, Карина, свободна, – отпускаю секретаря и тут же останавливаю, не понимая почему в раскрытой папке лежит всего один лист. – Карина? – поднимаю его, даже смотрю на обратную сторону, но кроме «текучки» в виде выписки о состоянии счетов, ничего нет.

– Проект Пархатова закрыли, Семён Андреевич очень доволен, деньги поступили сегодня утром. Саркасов просил исключительно ваших рекомендаций по фасаду, но я подумала, что Сергей справится сам и отправила его с эскизами вашего прошлого проекта. Пуравина как обычно позвонила с утра и переиграла дубовый паркет обратно на мрамор, стоимость изменений внесенных в проект она сразу же перевела на счёт и выклянчила кого-нибудь проехаться с ней по магазинам посмотреть образцы. Я отправила Марину, – задумавшись на секунду, Карина поправила очки и улыбнулась. – Все, Назар Георгиевич. Остальные работают в штатном режиме. Ах, да! Совсем забыла. Саша из бухгалтерии просила узнать подпишете вы отпуск на три дня или ей брать за свой счёт.

– Похороны?

– Нет, Назар Георгиевич. У нее мальчик с командировки вернулся, – заулыбалась Карина.

– Сколько они не виделись?

– Полгода, Назар Георгиевич.

– Пусть пишет на две недели с сегодняшнего числа и едет домой. Хотя… Вызови ей такси, оплатим с корпоративного, и… совсем забыл… сними им на две недели номер для новобрачных в «Golden J» и попроси администратора на видное место поставить самую большую упаковку презервативов, которая у них только есть. Ещё один затопленный слезами отчёт мне ни к чему.

– Назар Георгиевич, это жестоко, – рассмеялась девушка и испарилась, цокая каблуками, после моего, теперь уже совсем не шутливого:

– Выполняй.

– Маловато будет одной, босс, – гоготнул Глок, не поднимая головы от книги. – Если полгода воздержания и на две недели в отрыв. Я б две подогнал. Как вспомню себя с армейки…

– Глок, – усмехнулся я, – давай-ка включим калькулятор и посчитаем. Четырнадцать дней, в пачке сто штук. Семь на день, так?

– Босс, полгода и семь раз в день – это вообще ни о чем. Поверьте, я знаю о чем говорю.

– Черт с тобой, – давясь от хохота, жму кнопку селектора. – Карина, добавь ещё одну упаковку. Персонально от эксперта Михаила.

– Хорошо, Назар Георгиевич, – прыснула от смеха секретарь, а Глок насупился и уставился в книгу, усиленно водя пальцем по странице.

Время до двух пролетает незаметно. Я все же лезу перепроверить проекты, отзваниваюсь Марине узнать, что они выбрали и выбрали ли мраморную плитку вообще. Пуравина не тот клиент, с которой хочется связываться, но ее муж очень просил взяться за дом. Три предыдущих архитектора слились ещё на стадии составления технического задания – фантазия Павлины Алексеевны отказывалась прислушиваться к существованию банальных законов физики и до хрипоты требовала парящие колонны в зале, подсмотренные в чем-то крайне фантастическом. То, что это в принципе не возможно, женщине было не доказать, но на помощь пришли иллюзия и обман зрения. Перелопатив проект так, чтобы все несущие колонны оказались по краям, те самые «парящие» скопировали до миллиметра по фотографиям и перенесли в трехмерную компьютерную модель, подключив режим бога, фокусника и вокзального каталы в одном лице. Катала отвлекал внимание, показывая красивые картинки, фокусник судорожно придумывал как заставить парить вполне себе весомый объект, а бог скрестил пальцы и выставил на стол первый полуметровый образец из стекла и пластика. Полностью прозрачное стекло основания плавно перетекало в пластик колонны, а он, в свою очередь, в капитель, заматованный под перистые облака. «Хочу!» Восторг и экстаз у заказчицы, кошмар для стекольщиков и сборщиков, и безумие очередных хотелок, слетевшей с тормозов фантазии. Почти два года ада и скрещенные пальцы на стадии финишной отделки. Закроем этот проект и «AvA» на неделю растворится в запое с любыми капризами за счёт Пуравина – официальное обещание Романа Львовича, озвученное и подписанное им в присутствии всех причастных. Самый сложный по всем аспектам проект, и Пуравина определилась с мрамором… Не верю. Это слишком нереальная ситуация, чтобы Пуравина, наконец, определилась.

Я даже не обратил внимания на охранников, выскочивших из своей будки и кинувшихся открывать перед нами турникет и вызывать служебный лифт.

– Добрый день Назар Георгиевич.

– Добрый день, – киваю в ответ на автомате, мысленно все ещё ища возможные подводные камни с мрамором на полу.

В принципе, даже если припрет делать пол с подогревом, все решаемо. Силовые кабеля рассчитывались и на большую нагрузку, уже по техзаданию самого Пуравина, а в пиковую они выдержат и небольшой концерт с подогревом всего и вся.

– Назар Георгиевич.

Батя встречает на выходе из лифта и не сканирует на наличие оружия и сюрпризов. Маленькое несоответствие, расхождение с привычным распорядком мигом обостряет чуйку, выводя ее подозрительность на максимум. Глок топает все так же по левую руку, Батя закрывает собой справа, но оставляет мне достаточно свободного места для маневра. Молча продолжаю идти к дверям в зал для совещаний, соседнее помещение от кабинета отца, но секретарша предупредительно открывает дверь не в него, а в кабинет.

– Назар Георгиевич, все уже готово к встрече.

– Спасибо.

Оля или Поля, в упор не могу вспомнить имя одной из двух секретарш отца. Чёртовы близняшки с абсолютной, почти стопроцентной схожестью. Одно время они хотя бы красили волосы в разные оттенки блонда, но года полтора назад будто специально решили усложнить всем входящим задачу. И лишь отец их как-то различал. Скорее всего по графику работы. Не останавливаясь, захожу в кабинет и обвожу взглядом заранее подготовленную постановку имени Георгия Авалова. У стола оставлено два кресла – Черкессу и сыну, во главе одно, а на столе, ровно напротив него, на расстоянии «взять при желании», «Perrier» и любимый мной бокал-куб – идеальная высота и толщина дна, чтобы вода в нем не нагревалась быстрее, чем нужно. Для посетителей та же вода, но другие стаканы. Фарс, выкрученный на максимум с пока непонятной мне целью, но, зная отца, педантичность которого давно стала притчей, она есть. Четкая, определенная, продуманная до мелочей.

– Глок, устраивайся. Батя, свободен. Скажи секретарю, чтобы принесла Глоку чай. Черный. С шиповником, – обхожу стол, занимаю место во главе стола, подмечая все больше новых деталей.

На полочках под столешницей справа тонкая папка с вензелем, слева ровная стопка чистой бумаги в органайзере. В ящиках точная копия письменных принадлежностей, которые стоят у меня в офисе и кабинетах дома и в квартире. Достаю, расставляю в привычном и удобном мне порядке на лаковую поверхность, после немного прикрываю жалюзи за спиной, направляя лучи света на пока пустующие кресла, дальше открываю папку и по диагонали пробегаюсь по сухой статистике цифр по Черкессу и его сектору ответственности. Последний лист – краткая характеристика его сына, Касима. Слишком сжатая, чтобы делать определенные выводы, но достаточная для того, чтобы оценить замысел отца во всей его красе. Правая рука Счетовода сегодня будет принимать решение, основываясь на результатах чужой работы, положенной в папку, и своих собственных знаниях, полученных с момента совершеннолетия. Ровно в восемнадцать я начал крутиться, решив, что и самостоятельно смогу добиться успеха. Тачки, недвижимость, свой бизнес, уже полностью легальный, и теперь «проверка на вшивость». Сможет ли Питбуль проглотить кусок, в который так рьяно вцепился, или все же поперхнется.

– Назар Георгиевич, чай для Михаила, – секретарь передает аккуратную чашечку Глоку и выжидательно смотрит на меня. – Ольга. Может, у вас есть какие-либо распоряжения?

– Мне нужен лед.

Приподнимаю свой стакан, и девушка без лишних расшаркиваний забирает его, идёт к бару и достает специальными щипчиками два металлических кубика из, скрытой в недрах объемного шкафа, морозилки. Они опускаются на дно стеклянного куба, следом в него наливается вода, все тот же неизменный «Perrier», на ту самую высоту, которую неоднократно видел отец, знает мой секретарь, на звук могу определить я.

– Спасибо, Ольга. Вы свободны.

Разворачивающееся шоу все больше отдает постановкой Авалова старшего, а до его официального начала остаётся всего лишь немногим больше пяти минут. И я не удивляюсь, когда в левом нижнем ящике стола нахожу пачку сигарет, пепельницу и зажигалку. Счетовод подготовил поле для игры, Питбуль принял ее правила, ждём оставшихся игроков.

– Назар Георгиевич, к вам посетители.

Голос секретаря из динамика селектора, Глок, пришибленный ему непонятной перестановкой и происходящей постановкой, смотрит на меня, поднимаясь со своего места на диванчике.

– Сядь, – в голосе прорезывается сталь, я не люблю игры вслепую, но еще меньше люблю суету. Жму кнопку и произношу, – Ольга, впустите.

Сам поднимаюсь из-за стола и выхожу пожать руки тем самым посетителям – Черкессу и его сыну.

– Жалил, Касим.

– Назар.

Крепкое рукопожатие полноватого мужчины с хитрым прищуром глаз и вялое, едва ли не безжизненное, его сына. Слишком бледная кожа, даже для простого северянина, а для араба и вовсе. Неестественно расширенные зрачки, суетливые глаза, старающиеся смотреть прямо, но неконтролируемо скачущие по сторонам.

– Прошу, господа, я вас слушаю, – жестом предлагаю занять кресла, Черкессу показываю на бар, намекая чувствовать себя как дома.

– Спасибо, Назар, но сперва о делах. Отметить всегда успеем.

– Твоя правда, Жалил. Я внимательно слушаю. Что за предложение у твоего сына?

– Назар, дело вот в чем, – Черкесс с улыбкой осматривает кабинет и цокает языком. – Большой человек, большой кабинет. Большому человеку решить наш вопрос легче легкого.

– Жалил, если ты собрался заходить издалека, а не говорить о деле, прибереги красивые слова для торжеств. Там они будут более уместны, – останавливаю поток лести и ненужного расхваливания и перевожу взгляд на Касима. – Если у тебя ко мне предложение, то я хочу услышать его от тебя, Касим. Я слушаю.

Переглянувшись с отцом, парень издает нервный смешок а после него начинает тараторить, сдвинувшись на самый край своего кресла.

– Буль, короче, тема такая. У меня есть кореш, у него дядька банчит травой. Может достать мет, экстази, герыч, кокс. Короче, любой кайф, какой только захочешь. Партии от сорока кило и выше. Тут бадяжим, я толковых людей знаю, удваиваем и толкаем. Процент в общак гарантирую, ну и тебе за помощь. Ну как?

– Точные объемы партий. Стоимость килограмма каждого на закупе и при продаже. Точки поставки. Места сбыта и хранения. Сколько человек в этом завязано. Кто из ментов тебя прикрывает. Сам принимаешь?

– Нет-нет, Буль, ты чего? Я только так, чисто попробовал товар, – снова хохочет, – чтобы без подстав и типа на своей шкуре. За качество отвечаю.

– За какое из? – отпиваю из своего бокала, медленно перевожу взгляд на Черкесса и спрашиваю его. – Это тот разговор и то самое предложение, которое должно было меня заинтересовать?

– Назар, я понимаю, что для тебя это в диковинку…

– Для меня в диковинку, когда два человека приходят и просят помощи, не предоставив никакой финансовой отчетности. Я не вижу и не слышу ни одной точной цифры. Если они есть, покажите.

– Эй-эй, Буль, – озираясь по сторонам Касим машет ладонью Глоку. – Чел, ты не кипишуй. Нормальные цифры. Все схвачено.

– Мой ответ нет, – ладонью осаживаю открывшего рот Черкесса. – Я в первую очередь бизнесмен и думаю о прибыли. Если бы я каждый раз полагался на такие обещания, то моя фирма давно вылетела в трубу. Черкесс, я уважаю тебя и то, чем ты занимаешься. У тебя в этом направлении свои успехи. Но ответь себе честно, ты бы принял такое предложение от незнакомого тебе человека?

– Назар, мы разговаривали с твоим отцом, он сказал, что ты решишь наш вопрос.

– Я его решил и сказал «нет». Хочешь сказать, что мой отец тебя обманул? Хочешь сказать, что Счетовод обманул тебя? – скрипнув зубами, нависаю над столом, – Или я тебя обманул и не решил твой вопрос?

Боковым зрением замечаю ладонь Глока, скрывшуюся под полой пиджака, и медленно качаю головой, только Касим взвинчивается со своего кресла, будто ему в задницу воткнули раскаленный штырь.

– Сел! – рявкаю, припечатывая ладонью столешницу и переводя взгляд на Черкесса. – Твой сын наркоман. Я не работаю с наркоманами. Я не работаю с теми, кто не отдает отчет своим поступкам и действиям. Мне нужны цифры. Как только они у тебя появятся, приходи и поговорим. С ним, – показываю на ржущего без причины Касима, – я дела вести не буду. И предупреждаю – увижу или узнаю, что он что-то барыжит в городе за моей спиной, я спрошу с тебя, Черкесс. Ровно так же, как спросил бы Счетовод.