Читать книгу Фиалковое сердце Питбуля - Лана Муар - Страница 6

Забавно, но я еду в кофейню намного раньше назначенного времени. Какое-то чутье подсказывает, что стоит сделать именно так и ещё заехать по пути в продуктовый и цветочный. В первом покупаю морковь с ботвой, во втором прошу флористку оформить ярко-красные корнеплоды в букет и заранее пресекаю попытку озвучить интересующий ее вопрос купюрой. Не люблю отчитываться. Глок, хоть и удивлен моим «букетом», все же умнее и держит язык за зубами. У Босса такое своеобразное чувство юмора и приступ романтики. Удивляться этому, внезапно сложившемуся в одно, сочетанию ему нет особой нужды, а вот оставленному в бардачке стволу и ножу – да. Выходить куда-либо без оружия, особенно в незнакомые места, я рискую крайне редко. И дело тут не в трусости, а в банальной подстраховке. Только все то же чутье твердит, что в «Четыре» мало кому придет в голову развязать бойню, да и случайно засветить ствол не хочется. Тем более, что и с голыми руками из меня терпила крайне опасный. Отец после истории с Нанико всерьез задумался о том, что его сына не помешает погнобить в зале с бывшим ГРУшником, которому дали полный карт-бланш на измывательства под видом восстановления. И если первые полгода я получал с завидным постоянством за неправильное расположение ног при ходьбе и неустойчивые стойки, то потом на собственной шкуре узнал, что в опытных руках даже зубочистка – оружие, а дальше… Мужик знал свое дело и втемяшил в мой мозг и тело достаточно малоприятных, но крайне полезных в драке приемов. И золотое правило, что во всем, что касается вопросов сохранения собственной шкуры в целости и сохранности, правил нет, а удары по яйцам и бегство ни разу не признак трусости.

– Либо ты убегаешь, если не уверен, что выключишь первым, либо бьешь так, чтобы не выключили тебя.

И следом новая пара ударов, после которых в очередной раз убеждаешься, что деньги отец платил не за красивые только в кино финты. В реальной жизни никто не крутит вертушки, предпочитая пустить пулю в лоб или полоснуть ножом по горлу.

– Глок, встанешь так, чтобы не отсвечивать, – выдал я последнее цэ у перед тем как пойти с морковным букетом в кофейню.

Заказал себе двойной эспрессо и уже через пять минут убедился в том, что чутье меня не подводит.

Эвридика тоже пришла раньше. С объемным пакетом в руках, видимо с моей курткой внутри, и подругой под боком. Худющей, как смерть, девчонкой с огромным зонтом-тростью в руках, который она сжимала так, будто собиралась им отбиваться, но ничего кроме улыбки у меня такой «воинственный» настрой не вызвал. Сели за разные столики. Телохранительница даже удивила выбранным местом – так, чтобы оказаться за моей спиной, подсядь я за столик ее объекта опеки. А Эвридика взглядом скользила то по парковке за окном, то перескакивала на свою подругу, позволяя мне рассмотреть свое лицо со всех ракурсов и ещё раз убедиться в удивительном цвете ее глаз. Маленький аккуратный и чуть вздёрнутый носик. Родинка над уголком чувственных, манящих поцеловать губ, едва тронутых помадой. Забранные в шишку непослушные вьющиеся волосы, переливающиеся в свете то в темно-русый, то в каштаново-медный. Ушки, чем-то отдаленно похожие на те, какие рисуют эльфийкам, и скорее всего предмет давнего, но уже не такого сильного комплекса – Эвридика никак не могла определиться, прикрыть их выбившимися прядями от прямого взгляда или оставить. Длинная шея, которую больше подчеркивал чем прятал объемный ворот свитера, тонкая пульсирующая венка – волнуется. Каждый увиденный кусочек, настолько идеальный, что можно рассматривать часами, восхищаясь его завораживающей красотой, но собранные вместе они заставляли сердце запнуться. А потом ещё раз, когда я снова возвращался к ее глазам. Два огромных, обрамлённые пушистыми ресницами, фиалковых озера, магнитом приковывающие к себе взгляд. И как оказалось не только мой. Парень, сидящий за столиком передо мной, тоже пожирал пока ещё одинокую девушку, ждущую кого-то. Он даже начал подниматься, чтобы подкатить с какой-нибудь тошнотворной до блевоты банальщиной, но я оказался не в пример быстрее и наглее. Придавил ладонью плечо привставшего было пикапера, несильно надавив пальцем на нервный узел, чтобы он поумерил пыл и не лез туда, куда его не просят, и бесшумной походкой подошел к столику, за которым сидела Эвридика:

– Добрый вечер, Эвридика. Это тебе, – протягиваю морковный букет и улыбаюсь ее улыбке. Искренней и говорящей о том, что смог удивить. Фиалковые озера распахиваются шире, поражая и разом скатывая меня в ту самую банальщину, за которую только что припустил парня. – Улыбка девушки с таким именем – невероятное сочетание.

Любые комплименты, приходящие мне на ум, рядом с ее именем превращались в безвкусную пошлость. Ведь оно само, Эвридика, звучало музыкой ласкающей слух, и его хотелось повторять снова и снова. Эвридика… Эвридика… Эва… Пьяное послевкусие медленно расползается по венам искрящимся шлейфом, а потом взрывается и бьёт наотмашь прямиком в мозг вспыхнувшим на ее щеках румянцем.

«Надо было свернуть парню шею только за то, что посмел смотреть на нее.»

Я не тороплюсь забирать свою куртку и уходить. Не спешу разрывать затянувшееся, неловкое для девушки молчание. Словно эстет, попавший на выставку современного искусства пластической хирургии и нашедший там единственное творение природы, не тронутое скальпелем и трендами, дышу ее чистотой и лёгким ароматом цветов парящих вокруг. Духи или туалетная вода тонкой лентой обвивают ее тело, будто завязки пуантов щиколотки. Сливаются с ним, подчёркивают легкость и грацию смущенных движений, обостряют и без того запредельное желание прикоснуться и проверить на ощупь реальность видения так похожего на подернутый зыбкой рябью расплавленного воздуха мираж. Опустив ладонь на бедро, щиплю себя и не понимаю почему она не растворяется, не исчезает и продолжает смотреть мне в глаза. А я тону в этих фиалковых озёрах, несу какую-то ахинею и прошу подошедшего официанта принести ее подруге торт с клубникой и шоколадный мусс Эве. Снова угадал? Неужели бывает настолько легко читать чьи-то желания? О нет, не улыбайся так. Не убивай. Попроси свою подругу треснуть меня по голове зонтом, чтобы хоть на мгновение вернуть на землю. Расстегиваю пуговицу рубашки, ворот давит горло и не даёт вдохнуть полной грудью. Мне тяжело дышать и не хватает сил встать и попрощаться. Сколько мы сидим вот так? Час, два? Вечность? Бросив взгляд на часы, получаю ответ – пять минут.

– Наверное, вы спешите, и я вас отвлекаю? – Эвридика трактует мой жест по-своему, и я спешу ее успокоить раньше, чем она дотянется до пакета с курткой:

– Нет. Сегодня я совершенно свободен.

Никакие дела не смогут оборвать этот момент, но я все же слишком долго смотрю в ее глаза, слишком сильно хочу протянуть руку и смахнуть крохотное шоколадное пятнышко растаявшей посыпки, прилипшее к ее губам. Наваждение, от которого невозможно оторваться.

– Вы правда архитектор? – спрашивает и смущается своего вопроса, а потом и моего удивлённого взгляда. – Я нашла визитки в кармане, когда решила позвонить.

– Да, – киваю, – Разве не похож?

– Не знаю. Наверное, нет. У меня нет знакомых архитекторов, чтобы… – запинается, теряясь от моей протянутой ладони, – сравнить…

– Назар Авалов. Архитектор. А вы?

– Эвридика Симонова. Балерина.

– Очень приятно, Эвридика. Вот и познакомились. И, к слову, вы первая балерина, с которой я знаком лично.

Осторожно сжимаю ее пальцы в своих и улыбаюсь звонкому смеху. Мелодичный колокольчик, и пунцевеющие щеки от абсурдности происходящего, но больше от моего пальца, скользнувшего по нежной фарфоровой коже тонкого запястья. Секундная слабость, которую я себе позволяю перед тем, как выпустить ладонь. Нехотя и через силу.

– Я бы тоже не смог не обернуться.

– Что?

Запоздало ловлю себя на том, что произнес свои мысли вслух, хоть и шепотом, и теперь Эвридика, услышав, ждёт ответа, а я, озвучив его, возможно пробью отрицательный уровень в шкале банальностей, которые ей говорили не раз.

– Это к мифу про Орфея и Эвридику. Он не смог пройти до выхода из царства Аида и не обернуться к ней, – падать вниз оказывается гораздо легче, когда на тебя смотрят фиалковые глаза. И я ныряю в них, иду на самое дно и, едва коснувшись его пальцами, взлетаю выше, увидев вспыхнувшие уши.

Не может быть! Неужели тебе никто раньше этого не говорил? Как!? В каком мире ты пряталась?

– А вы точно архитектор?

– Точно. Самый настоящий. Если не веришь, могу доказать, – притянув к себе салфетку и достав из внутреннего кармана пиджака ручку, быстро рисую схематическое изображение акведука, поясняя названия элементов, рассказывая про систему укладки арок и притирки блоков по месту.

И Эвридика слушает с таким живым интересом, что меня сносит в греческую архитектуру все дальше и дальше. Рядом с первой салфеткой появляется вторая, уже с амфитеатром. Я черчу схемы водоотводов, раскрытия крыши, рассказываю про то, что ряды служили естественной преградой для осадков и перенаправляли их в колодцы, спрятанные в глубине. И лишь столкнувшись с Эвой лбами над столом, замолкаю.

– Кажется, кто-то заболтался о работе, – отшучиваюсь я, едва удерживая себя в руках, чтобы не поцеловать, не прикоснуться, не вдохнуть слишком жадно аромат ее губ.

А Эвридика поднимает на меня свои глаза и, улыбнувшись, просит поверить ей на слово про балет, ведь она не взяла с собой пуанты. Я убит.