Читать книгу Бесконечная игра. 6R - Lao Bearolla - Страница 2

Акварельные карандаши, альбомы, листы бумаги с детскими рисунками, творческий беспорядок. Алиса складывает карандаши в коробку.

– Вот ты говоришь, он любит меня. Если посмотреть с одной стороны, ты сказала глупость, а с другой стороны – правду. Вопрос: на сказанное можно ли посмотреть? И можно ли послушать одно и то же с разных сторон? Можно. – Алиса обращается к Рите и одновременно беседует сама с собой. Рита не очень понимает её. – У любви столько направлений, видов, подвидов, – продолжает Алиса, – я бы написала учебник про любовь для начальной школы, для старшей, и университетский курс, и ещё продвинутый. Про языки любви, её проявления, пути. Думаю, это может быть даже полезней математики. Математика нужна, очень. Но! Важно изучать именно любовь и про любовь. Я бы открыла такую школу. А математику можно факультативно, или как-нибудь дома, с родителями и родственниками, по пятнадцать минут в день перед ужином. А то ерунда в жизни получается. Всё перепутано. Математику все учат часами, формулы сложные пишут, правила зубрят, теоремы, а про любовь ничего не учат. Между тем, кого волнует математика так сильно? Какой процент мужчин и женщин из-за алгебры страдает и не спит ночами? Школьники с домашними и контрольными работами не в счёт. Кстати, они переживают не за алгебру, а за свои оценки, от которых, как они часто думают, любовь к ним зависит. Как всё запущено, – вздыхает Алиса. Рите не становится понятней. Алиса откладывает в сторону коробку с карандашами и принимается прибирать рисунки, добавляет, – Рита, ты если захочешь, можешь посмотреть очень спокойно и внимательно, и поймешь, кого он любит. Только надо быть в состоянии, когда ты именно смотришь, только смотришь, воспринимаешь, видишь, а не делаешь выводы!

***

Вечером Рита смотрела на играющих детей. Старалась внимательно. Только смотреть. Игры у них были очень тихие и сосредоточенные. Обычно дети шумнее.

Руслан сидел в кресле рядом. Он редко с детьми играл, это могли делать Алиса и Фома, но он присутствовал при игре. Просто был рядом.

Дети такие разные, внешне. Майкл смуглый очень, цвет кожи темнее чем у Руслана, глаза большие, красивые, черные, длинные черные ресницы, густые черные волосы. Был бы волшебный мальчик, если бы не тяжесть во взгляде. И ощущения от него у Риты – как от колдуна из страшной сказки. Майкл и есть колдун. Сидит себе и перекладывает с места на место не игрушки, а камни, иногда что-то строит, иногда гладит кота. Все занятия у него не очень-то и детские: наблюдает, думает, или следит за Русланом. Если смотреть на Майкла долго и пристально, может стать страшно. Колдун в доме, или демон. Никого, кроме папы не слушает. Никто с ним, кроме папы и не общается. Разве что Алиса.

Все зовут его на русский манер Мишка, а он Майкл. Жесткий, сильный, телом крепкий, рослый; видимо в Руслана. Даниэла ни на Майкла, ни на Руслана не похожа – хрупкая, нежная вся, светленькая, с тонкой кожей, шелковистыми вьющимися волосами очень редкого оттенка, с пепельным отливом. Глаза её светло-серые, иногда в ясный день голубыми кажутся. Как так? Мастями разные дети, всем разные. Характерами тоже. Майкл упертый и вредный, себе на уме, замкнутый, наглый, странный, не признающий правил приличия, вообще ничего и никого не признающий, кроме Руслана. Даниэла – милая, общительная, когда освоится; скромная, приличная, вежливая, застенчивая, немного пугливая, аккуратная.

Наступает вечер – Руслан уложил детей спать, и спускается в гостиную, Рита спрашивает:

– Это точно твои дети?

– То есть? – он останавливается, смотрит на Риту удивленно.

– Это точно твои дети? Или приемные?

– Точно мои.

– От одной женщины? Ты уверен?

– Уверен.

– Могли ведь и подменить в роддоме, – серьезно говорит Рита. Уж слишком Майкл и Даниэла разные.

– Я видел, как они родились.

– Как?

– Как видел? Глазами.

Рита удивляется, очень.

– Ты был в роддоме?

– Дети родились дома.

– Почему?

– Так мы решили.

Любопытство сильнее ревности. Все те дети, которых Рита знала, рождались без присутствия пап, иногда вообще этих пап не было, да и вообще дети и роды – дело женское.

– Ты хочешь сказать, что присутствовал?

– Да, а что?

– Странно.

– Что странно?

– Все это, и то что ты был на родах, и дети странные. Как будто они из разных семей, я вообще ничего общего не вижу. Может быть все не так, как ты говоришь, не могут в одной женщине нормально жить такие разные дети. Не верю. И мужчин никогда в жизни не видела таких, которые бы на родах присутствовали; разве что по телевизору.

– Можешь посмотреть, – говорит Руслан.

Рита смотрит. В который раз пытаясь понять, что в этом человеке её привлекло. Большой. Взрослый. Теплый, по ощущению. Сильный. Сила очень спокойная. Немного грустный, уставший. Это если заглянуть глубже. За его спокойствие. Красивый, несмотря на возраст. Захотелось подойти и обнять. Неужели она его любит. Глубоко. И все странные истории про них – правда?

В груди шевелится чувство, тепло, нежность… к нему. За этим теплым и нежным коварно поднимается ревность.

– Ты любишь Линду?

– Я не хочу это обсуждать, – очень спокойно, но твердо отвечает Руслан.

– А Алису?

Он не понимает.

– Причем тут Алиса? И Линда?

– От Линды у тебя дети. Да и к Ричарду ты явно не равнодушен. Она ведь так назовет ребенка. Алису ты любишь, заботишься о ней, волнуешься, даже больше чем за меня.

В словах провокация, и в голосе. Руслан смотрит спокойно, думает, что ответить. И ничего не отвечает.

– Почему ты молчишь?

– Думай, как хочешь.

– Я хочу, чтобы ты объяснил!

– А я буду как Миша, он вот никому ничего не объясняет; молчит и всё.

– Думаешь, кто-то сможет жить с человеком который ничего не объясняет, молчит и все? Как с таким жить?

– Я же живу.

Она смотрит снова, долго, внимательно, потом говорит:

– Я не могу тебя понять.

– А ты хотела хоть раз меня понять? – спрашивает он. – Не требовать объяснений, а понять?

– Ты обиделся?

– С чего ты взяла?

– Голос странный, раньше ты не говорил таким тоном, – тихо отвечает она, глядя за его спокойствие, внешнее спокойствие.

– Может, – соглашается Руслан. – Но не переживай, это из прошлой жизни; я с этим разберусь.

– С чем?

– С обидами.

Руслан молчит, за окном слышно ветер. Грустно. И Руслан был грустный, очень глубоко внутри.

– Тебя любил кто-нибудь? – спрашивает Рита.

Он подумал немного и отвечает:

– Да.

– Кто?

– Мама с папой, друзья, дети.

– А Линда?

– Линда была моим другом.

– А твоя жена? Та, которая была раньше? – Было странно и невозможно сказать вслух: «я раньше», да и не верилось Рите в возможность всех этих «раньше», хотя чувствовалось, что это было, раньше и много раз.

И снова от неё вопрос звучит, как вызов:

– Твоя жена тебя любила?

И ответ:

– Нет.

Она пугается, не ответа, голоса. Разочарования. И спокойствия… начала холода.

Нужно тепло, чтоб подогреть, разогреть, раздуть огонь.

– Как же ты с ней жил, если она тебя не любила?

– Как мог, так и жил, я то её любил.

– А сейчас?

Он понимает, что начнется выяснение отношений, и говорит честно:

– У меня нет сейчас сил на этот разговор; и на любовь сил нет; я очень хочу спать, просто чтобы выспаться, – он встает, она боится, что он уйдет и оставит её одну. Он и так слишком закрыт сегодня.

– Ты куда?

– В душ и в кровать.

Рита поднимается, делает несколько шагов к Руслану. Смотрит ему в лицо, недовольно; изображает обиду, на то, что он вот так уходит, даже не хочет поговорить с ней. Верит в то, что подумала. Обижается. Руслан останавливается и тоже смотрит, внимательно и очень грустно. Минуты идут, и Рита понимает – всё, что Руслан сказал про то, что его любили было правдой, но осталось ближе к поверхности, а дальше, глубже, на внутренних слоях, он один. И никто его там не любил, и никогда не лез туда. Потому что повыше и тепло, и комфортно. На том уровне, где он отдает свою заботу, внимание, время, силы, доброе отношение. А под этим всем темнота. Не страшная. Непонятная очень. Еще несколько слоёв вглубь, и получается, что он снова добрый; и готов отдавать. Любовь. И ничего не попросить взамен. Он так всегда и делал, то, что у него было – отдавал другим, а о себе заботился сам, или не заботился. Оставался при этом открытым. Можно было зайти и взять. Любовь, даже жизнь можно было взять.

Рите становится страшно, как так? Без самолюбия совсем? Как он так может и зачем? И пустил её так глубоко. Неудобно. Неуютно. Она похожим образом чувствовала себя, когда они переехали в этот дом. Как будто дом лучше чем она, как будто она не достойна. Жить здесь. И она говорит:

– Зачем ты со мной? Я же плохая.

Он отвечает:

– Я не с тобой. Люди могут быть вместе только если хотят этого оба. Иначе ерунда получается, – и добавляет, приближаясь к ней, – ты сама выбираешь, какая ты. Каждый раз. Просто иногда не успеваешь понять, что это твой выбор. Делаешь что-то, и не замечаешь, что время выбрать что делать – это иногда меньше секунды.

– Как это?

– Не поняла? Давай еще раз.

Руслан наваливается спиной на стену и смотрит, не прерываясь. Ещё что-то делает. Ей так кажется, но она не понимает, что. Ведь он молчит и стоит неподвижно. Она пристальней на него смотрит, и начинается движение внутрь, под слои, где проходят его усталость, дальше – внешнее разочарование, небольшая закрытость, темнота, и опять Рита понимает, что он очень добрый. И можно взять любовь. И еще, что он очень открытый, и что он не защищается… совсем. Можно попросить бриллиантовое колье, можно сделать больно, можно развернуться и уйти. Тут на очень тонком уровне он легкодоступен. Для нее, для всего что она хочет. А что она хочет?

Бриллиантовое колье для начала. Как испытание. Если он любит, то не будет против. Рита решает попробовать. Она произносит: «Бриллиантовое колье», она прекрасно понимает, что он предлагает больше, он открыл сердце. Да и ей колье совсем не нужно, она наблюдает за реакцией.

Он отвечает откуда-то сверху, вопросом:

– Какое?

– Мы видели в магазине.

– На столе мой бумажник, там кредитки. Которая синего цвета, подойдет для покупки колье, можешь взять, – это было очень отстраненно, внешне. Над их взглядами.

Она говорит ему тоже очень спокойно, под этот внешний уровень.

– Я хочу, чтобы ты мне подарил. Если ты меня любишь. Важно ведь не сколько на синей кредитке денег, а можешь ты оказать мне внимание, или нет. Хочешь или нет. Мне не нужны подачки. Мне нужен знак твоей любви, пусть он материальный; очень легко отправить водителя в магазин, или оплатить доставку. А сделать подарок искренне – это совсем другое.

Она ждет и наблюдает.

На искренность и подарки сил, казалось, у него не было. А потом появились. Еще под каким-то слоем. И Рита понимает, что он сейчас поедет покупать колье, говорит:

– Забудь, мне интересно знать совсем другое. В той странной книге, которую ты у меня забрал, там ведь было про тебя, и про меня. Это было давно, и ты делал мне больно.

Он растерялся, не спорил, не извинился, сказал только что был больной и нервный, и что он изменился.

– Думаешь этого достаточно? – ей хочется драмы, власти, и обвинять.

– Ничего не думаю, ты сможешь сделать все, что захочешь. Но позже. Когда вырастут дети.

– Потому что ты боишься?

– Потому что я отвечаю за них, когда я стану им не нужен, тогда…

– А если ты будешь нужен им все время? Ты решил прикрыться детьми.

– Нет. Это пройдет, когда они подрастут, будет легче, и ты подрастешь, научишься себя защищать сама, а пока потерпи.

Драмы не получается, он открыт и спокоен. Она понимает, что ему больно.

– Зачем ждать? С детьми справится Томас.

Он подумал, и отвечает:

– Сейчас нет. С Мишей Томас не справится, есть и другие причины. Можешь думать, как тебе удобнее, мне нет смысла ничего никому доказывать, пока – нет.

Все походит на приговор с отсрочкой исполнения. Он принял и вину, и то, что будет расплата. Сел на пол и молчит.

Рита вспоминает самое начало той странной книги, где он тоже смотрел на неё и был открытым, а она ударила. Он спросил «за что?». Сейчас был формальный повод, можно было бы сказать о поступках прошлого. А тогда повода не было. Тогда она ударила просто так. Потому что это можно было сделать безнаказанно. Она боялась других, а он был беззащитен. И за обиды от тех других она мстила ему.

Выбор за доли секунды. Он отдавал любовь, а получил от нее пощечину. И за всё это она внутри злилась на него, хотя надо было на себя. Он терпеливо ждёт, что будет дальше, удерживая свое странное состояние. Он показывает ей душу, где ни зла, ни агрессии, ни обид нет. Рита подходит ближе.

Снова выбор. Искушение. Ощущение власти. Понимание, что от её решения зависит очень-очень много.

Ему сложно. Сил мало.

Потом привиделось, будто от нее Руслана прикрыл кто-то другой, сильный и светлый. И сказал ей: «Джатаки про Белого слона». Рита не понимает что случилось, и откуда взялись эти слова. Руслан по-прежнему сидит рядом молча, смотрит на нее снизу.

Она подходит ещё на шаг, не зная, что она сделает, обнимет или ударит. Ещё шаг, ещё слой. А он остается открытым.

Любовь.

Рита опускается на пол рядом. Прижимается к его груди, и обнимает. Становится тепло.

Утром она понимает, что он так и спал сидя, навалившись на стену, без душа и кровати. Обнимая её. Всё, что вчера вечером было, вспоминается смутно. Его грусть, неверие, опущенные руки. Ей казалось – она видела его. Было хорошо, когда засыпали. Как будто она была у него глубоко внутри. Сейчас это закончилось. И они снова – не «ближе, чем кожа», как в песне БГ, которую слушала Алиса.

Попасть туда сейчас как?

Рита уходит в свою комнату. Ищет в интернете слово «Джатаки». Через приоткрытую дверь слышит, как Руслан сказал Майклу что не будет делать зарядку, не пойдёт завтракать. Он отправляет детей на кухню. К нему заходит Алиса. Она его ругает, как маленького.

– Неужели ты не понимаешь? Нельзя такими делами заниматься!

Он отвечает очень спокойно, почти совсем без эмоций.

– Почему?

– Потому что это очень близко к центру, очень опасно.

– Зато теперь она знает.

– Что?

– Что я её люблю, и может выбрать, как ей поступать.

– Тебе зачем так рисковать было? – сердится Алиса.

– Я не рисковал. Я показал то, что есть.

– Конечно, есть такая история про Эсюн и «люби открыто». И есть трактовки этой истории, и упоминание про «Перчатку» Шиллера. Сплошные провокации и вызовы. Зачем? Может быть стоит себя беречь?

– Я не знаю или не помню ничего про перчатку Шиллера.

– А зря, это про то, как одна мадама, чтобы проверить любовь рыцаря, уронила перчатку к диким зверям и попросила её вернуть.

– И что?

– Нормально всё было с перчаткой. И все живы. Но ради чего было рисковать? Ради принципа?

– Я не рисковал.

– Если бы была провокация?

– Мне ж не восемнадцать лет, я понимаю, что она может провоцировать, и знаю, что риск сейчас не допустим.

– Тогда зачем? Мне кажется это эмоционально и душевно очень тяжелый эксперимент. Зачем тратить так много сил на это? Средневековый любовный детский сад! Где осознанность? Как же поиски волшебника?

– Она мне сказала, косвенно, что волшебник преступник. И он не ответил ещё за то, что он делал.

– А если она не права, если ответил? Да и к тому же, что такого ты сделал?

– В той книжке нормально было деятельности, – очень грустный голос у Руслана.

– На физическом уровне, – говорит Алиса.

– Откуда ты вообще всё это знаешь, и почему ты ругаешь меня? И так тяжело.

– Мы бы с Ричардом расстраивались и психовали, но решили, что не будем. Поэтому тебе спокойно говорю: Так нельзя! Защищать себя – это обязанность волшебника.

– Мне ничего не угрожает.

– То есть? Она захочет разрушить. А ты будешь играть в «белого слона»?

– Только тело она может разрушить.

– Отношения.

– Ну да; отношения зависят от двоих. Если она их разрушит – я уйду.

– Она тебя не любит, но ты и сам себя не любишь! – Алиса злится.

– Я буду учиться, – обещает он Алисе.

– Отлично, дойти до предела, потом учиться? Зачем так? Чтобы ненавидеть друг друга за причинённую боль?

– Нет ненависти, я ей благодарен, потому что я смог понять и почувствовать некоторые вещи.

– А теперь вспомни про то, что есть радость.

– Где?

– В мире.

– В ком? Во мне почти нет, в Мишке нет, в Даниэле нет, в Рите тоже нет.

– Правильно, потому что можно «любить и страдать», а можно «любить и радоваться». Разные подходы. И последствия разные. И тут ТЫ выбираешь. Для себя. И для неё, как тебя любить или не любить. Если уж говорить об отработках старого – то найти волшебников, и помочь их радости – вот цель. Улыбка на губах того, кого ты любишь. Это ценность. Не искупление вины, не месть, не сведение счётов, не подсчёты, кто кому сколько раз сделал больно в какой жизни, чем и как, а начало пути к тому, чтобы почувствовать, что жизнь – это праздник. У тебя же всё для этого есть. А ты сам своим поведением провоцируешь её. На что? Зачем?

– Я устал.

– Ну так вперед, спать, плавать, гулять по лесу, делать массаж. Делать что-то для себя. Превентивно, а не когда начнутся проблемы с телом.

– Хорошо. Переедем в Италию, и там.

– Почему в Италию?

– Вы же с Альдо выбрали Италию. Всем подошло; мне без разницы. Надо найти и купить дом. И жить спокойно.

– С камином? – с надеждой спрашивает Алиса.

– С камином, с бассейном, с садом, с хорошим видом из окон, с территорией.

– Что правда? – удивляется Алиса.

– Правда. Я же вам сказал несколько дней назад. Только сделайте все сами.

– Тогда надо ехать и искать! – обрадованный голос.

– По интернету. Поедем все вместе, когда все будет готово для сделки.

– А визы? Рите, Ане и Хэлфу?

– Откроем.

– Ты и правда устал.

– Скажи мне лучше про волшебников.

– Что сказать?

– Их приметы.

– Я не знаю приметы. Ты просто расслабься и пригласи их искать тебя тоже. Мысленно. Вы с Ритой устроили внутреннее путешествие к центру чтобы выяснять отношения, а эти путешествия и пространства для другого существуют. Ты оттуда можешь позвать близких тебе волшебников, или друзей, и они услышат, и обязательно придут!

– Как?

– Как угодно, просто позови; и вам будут помогать сны, потоки, интуиция, всякие случайности. Надо дать этому шанс быть. Разрешить миру о тебе позаботиться! Понимаешь? Легко. Ты всё всегда сам, а тут немножко по-другому. Методом счастливых случайностей… проехать в одном метро; зайти в одно кафе. Такой жизненный surf. И не надо думать, что это ерунда. Этому учиться сложнее, чем всем твоим заботам о других. Когда ты позволяешь своей жизни течь – ты заботишься о себе, бережешь себя. Ты учишься честности, искренности, ответственности. Ты доверяешь жизни, и она начинает доверять тебе. И постепенно начинаются чудеса.