Читать книгу Знатная полонянка - Лариса Олеговна Шкатула - Страница 4

Сотника Аваджи его нукеры уважали, хотя и считали человеком странным. Ни в воинской доблести, ни в житейской мудрости равных ему не было, но юз-баши слишком часто… мылся!

Многие нукеры вообще сторонились воды, считая, что она вымывает здоровье из тела. Оставляет его открытым для самых страшных болезней. А сотник, возвращаясь даже из самых дальних и трудных походов, никогда, как другие, не заваливался спать в сапогах и верхней одежде, а всегда раздевался и обливал тело водой.

Джигиты шепотом рассказывали друг другу, что, когда юз-баши был простым нукером, он сам стирал себе одежду и чистил сапоги.

Сотник же считал, что ему просто достался чересчур острый нюх. Он слышал запахи, как охотничий пёс, и поначалу думал, что таким нюхом обладают все люди. Они тоже будут слышать исходящий от него дурной запах немытого тела, какой всегда донимает его в обществе других нукеров. Аваджи при одном виде воды всегда испытывал непреодолимое желание тут же вылить её на себя. У него даже тело начинало чесаться, если в течение дня он не мог хоть немного омыть себя.

Аваджи не знал, что именно его опрятный вид с самого начала привлёк к себе внимание хана, который тоже оказался любителем чистоты. Потом Тури-хан отметил, что, кроме стремления к чистоте, его нукер беззаветно храбр, ему предан и скромен. Потихоньку он стал приближать нукера к себе и ни разу не пожалел об этом.

Тури-хан выделил своему сотнику отдельную юрту и не без удовольствия увидел, побывав в ней однажды, что и в жилище сотника чисто и опрятно и нет в нём ничего лишнего. На стене висел лишь небольшой ковер, подле которого из грубого войлока была сделана лежанка. Не валялось никаких узлов, тряпок, как обычно бывает у мужчин, долгое время живущих без присмотра женщин. Те ухитрялись устраивать беспорядок в юрте сразу после того, как её убирала какая-нибудь рабыня…

Когда в курене появилась уруска, Аваджи был при хане. Стоял рядом, как простой тургауд. Всё видел. Как лежала она кулём на пыльной земле. Как краснела от стыда, когда сорвали с неё одежду. И глаза её зеленые, мокрые от слез.

Нет, тогда он сердцем не дрогнул. Женщина была рабыней хана, а нукер давно приучил себя: то, что ему не принадлежит, не должно задерживать глаз. Тогда не будешь от зависти мучиться. Давно известно, завистливые люди несварением желудка страдают. Так Аллах их наказывает.

"Конь быстро скачет, – говорил Аваджи самому себе, – верблюд медленно идёт, а встречаются они в одном караван-сарае. Я не могу пока скакать по жизни быстрым конем, но могу идти трудолюбивым верблюдом. Аллах наградит меня за это!"

Он мог бы и теперь жить по законам, которые установил для себя когда-то и благодаря которым раздобыл себе коня, но уже не хотел. Тогда он был совсем молодой. Мальчишка глупый. Равнял себя с ханами да баями. Мол, он днями-ночами с коня не слезает, а Котлыбай цену одного коня за вечер проигрывает. "Не зарься на чужое!" – опять говорил он себе.

В следующий раз он столкнулся с уруской случайно. Наклонился, чтобы выдернуть прикол, за который был привязан его конь, и чуть не столкнулся с нею, несущей на спине огромный пук сухой травы. Такую работу делали только черные, грязные рабыни. И тогда понял, что новая ясырка чем-то сильно хана огорчила.

Ему стало интересно: чем же? Он вроде безразлично поинтересовался у товарищей.

Никто толком не знал. Тури-хан будто забыл о ней, но поскольку никакого другого приказа о ней не поступало, она всё ещё считалась собственностью хана, и никто не смел её коснуться.

А ночью уруска Аваджи приснилась. Прежде ему никогда не снились женщины, и он очень этому удивился.

Аваджи не знал любви – ни материнской, поскольку мать его скончалась при родах, ни любви девушки – её у него никогда не было. Кто бы согласился отдать дочь за нищего табунщика, который не смог бы заплатить самый ничтожный калым! Родители, имеющие дочерей, всегда надеются продать их подороже.

Несколько раз Аваджи посещал непотребных женщин, которых забывал тут же, как только отпадала в них нужда. Почему же он вдруг стал всё чаще думать об этой зеленоглазой рабыне?!

Из последнего набега на кипчакские селения нукеры юз-баши Аваджи пригнали косяк быстроногих лошадей – все гнедой масти – и привезли в подарок хану похищенную ими дочь одного из кипчакских владык.

Молва говорила о девушке: нет никого красивее её во всей степи.

Звали красавицу – Айсылу, что значит "красивая как луна". Имя шло ей. А взгляд! Её взгляд, покорный, но томный и нежный, проник в самое сердце Тури-хана. Освежил его, будто драгоценной влагой. Он всегда чувствовал, что если кто и сможет ему угодить, так это Аваджи.

– Проси, чего хочешь! – расчувствовался светлейший. – Всё, что смогу, дам тебе.

Нукер помедлил, словно колебался, не обидит ли хана его дерзкая просьба.

– Отдай мне в жену уруску. Ту, что навлекла на свою голову твой праведный гнев и теперь делает за это самую чёрную и грязную работу.

На мгновение хан потерял дар речи. Он ожидал, что нукер попросит саблю, украшенную драгоценными камнями, или быстрого, как ветер, кипчакского коня, но просить черную рабыню?!

– Бери! – махнул он рукой, борясь с удивлением и подозрением: не заглядываются ли нукеры и на других принадлежащих хану рабынь, которых он порой требует на своё ложе? Не слишком ли разбаловались его слуги? И не смог не плеснуть горечи в мелькнувшую в глазах сотника радость. – Ты знаешь, что она ждет ребёнка?

– Знаю, – коротко кивнул тот. – Сын коназа Севола растет в её чреве. Вырастет, станет мне сапоги надевать!

Опять подивился Тури-хан. Тщеславию молодого юз-баши, которого прежде в нём не замечал. Воистину, чужая душа открыта лишь богу!