Читать книгу Знатная полонянка - Лариса Олеговна Шкатула - Страница 7

Метавшийся в горячке князь Всеволод раз за разом переживал в воспаленном мозгу сражение, в котором удар копья монгола сбросил его с коня.

Он не видел, что было дальше.

А дальше его дружина получила неожиданную подмогу. Прорвавшийся сквозь русскую заставу отряд поганых обеспокоил жителей приграничного селения: так далеко вглубь их земель раскосые «мунгалы» давно не заходили.

Похватав колья, топоры, вилы, рогатины – у кого что было – люди прыгнули на два воза из-под сена, в кои запрягли по три крепких мужицких лошадки, ибо не для каждого народного ополченца нашелся бы справный конь, и помчались вдогонку за мунгалами.

Те, похоже, большого сражения не хотели и знали ярость мужика, ими обокраденного. Увидев пылящие к ним возы, полные вооруженных людей, вороги немедля умчались прочь.

Так уж повелось, что налетали они на урусские селения, будто рой злобных шершней, грабили то, что успевали, и исчезали. Такая манера трусостью у татаро-монголов не считалась, а была военной хитростью. Их обычная добыча не стоила того, чтобы складывать за неё голову. Голова ещё пригодится великому хану для настоящего дела.

Всеволода бережно подняли с земли, и его дружинники, коих осталась едва половина, наскоро перевязав рану, повезли князя домой.

Знахарку Прозору к Всеволоду привёз Любомир, сын Астахов – этот рано повзрослевший горбатый подросток. Он тяжело перенёс потерю любимой сестры, и теперь считал своим долгом сделать всё для спасения её мужа. Или уже вдовца?

Несмотря на увечье, Любомир держался в седле как опытный наездник. Носясь по полям дикой степной кошкой, он водил знакомство с такими людьми, с какими его отец, боярин Михаил Астах

, никогда не знался.

Любомир считал, что горячка князя сильно затянулась. Вызванный к Всеволоду искусный арамейский врач до сего дня справиться с болезнью не смог, потому и пришла Любомиру мысль привести в княжеские палаты Прозору. Познакомился Любомир Кулеш со знахаркой прошлым летом.

В тот день случилось неладное: выехал паренёк на опушку леса, а на скаку обернулся посмотреть, не скачет ли кто за ним? Обрадовался, что от надзора батюшкиных отроков сбежал. Назад-то обернулся, а вперед не глянул. Ударился головой о низко склоненную ветку дерева и упал с коня. Вроде ударился о землю несильно, а в ноге дикая боль вспыхнула: ни вздохнуть, ни с места сдвинуться! Лежал он на земле и выл волком. Что же это за планида такая, ему наземь с высоты падать!

Ещё в детстве, когда он упал с дерева, Любомир поклялся самому себе выше собственного роста не подниматься. Даже в терем к сестре не ходил, куда лестница высокая вела. После ветки дерева, что когда-то под ним обломилась, любая лестница казалась ему ненадежной. Что с того, если под ногами других ступеньки не ломаются? Под его ногой непременно обломится.

Как ни берёгся юный боярин, а упал оттуда, откуда и не чаял: с коня, на котором всегда чувствовал себя увереннее, чем на собственных ногах.

Он лежал и выл от боли. Один, в безлюдном месте, где надеяться на помощь ему не приходилось.

– Расшибся, милый? – вдруг участливо спросил его женский голос, пробившийся через отупляющую боль.

– Ы-ы-ы, – только и смог произнести Любомир, по лицу которого катились беспомощные слезы.

Женщина присела над парнишкой, потрогала его уродливо вывернутую ногу, чуть приподняла и резко дернула. Он вскрикнул и на миг лишился сознания, а когда пришёл в себя, боли не было. Всё ещё не веря в случившееся, Любомир осторожно сел и прислушался к себе: может, боль просто притаилась, выжидает? Вот он попробует приподняться…

– Вставай, не бойся, – рассмеялась женщина. – Такое бывает: кость у тебя с места соскочила, а я её вправила. Как тебя зовут-то?

– Кулеш.

– А имя какое при крещении дали?

– Любомир.

Женщина провела пальцами вдоль его спины.

– А кто лечил тебя, Любомир, когда ты с дерева упал?

– Откуда ты знаешь, что я с дерева упал?

– Я много чего знаю… Знаю даже, что, окажись я в то время рядом, никакого горба у тебя бы не было.

– Говори, да не заговаривайся, – не поверил он. – Меня арамейский врач пользовал. Матушке поведал: на всё воля божья, ничего поделать было нельзя!

Она взяла в руку кузовок с опятами, который несла прежде, и слегка поклонилась.

– Прощай, молодой боярин!

– Погоди, – забеспокоился Любомир. – Ты меня, чай, от смерти спасла.

Он открыл кисет, расшитый его подругой детства Милушкой, где, в отличие от взрослых, хранил не табак, а свои, нужные подростку мелочи, и где имелась у него серебряная деньга, подаренная батюшкой на Пасху.

– Вот возьми, за лекарство.

Женщина опять засмеялась.

– Небось, батюшка на пряники дал!

– На пряники… Я не маленький!

– Не возьму я с тебя плату, отрок! Помогла задаром, от чистого сердца. Употреби свою деньгу на доброе дело.

– Скажи хоть, как звать тебя? Кого в благодарственных молитвах поминать?

– Зовут меня Прозора. А дом мой подальше стоит, у Мёртвого ручья. Знаешь?

– Знаю.

– Вот и приходи в гости когда-никогда.

– А можно я с сестрой приду?

– Приходи с сестрой. Я гостям рада…. А теперь поспеши. Небось, переполох в доме, тебя хватились…

И точно, Любомир не заметил, что времени прошло достаточно, и матушка о нём забеспокоилась. Вестимо, батюшке пожаловалась. Тот хотел во гневе и вовсе сыну всяческие поездки запретить, да сестрица вмешалась, строгого родителя улестила. Мол, она сама с проказника теперь глаз не спустит. Но отроку Ляху, что был к юному боярину приставлен, плетей всё же всыпали.

Мучимый раскаянием, Любомир отдал ему свою серебряную деньгу. Решил, что это и есть то доброе дело, о коем упоминала Прозора.

Под большим секретом рассказал он Анастасии о своем падении с коня и чудесной лекарке. У сестры глаза разгорелись.

– Знахарка одна живёт?

– Про то она не сказывала. Но о людях всё знает. Может, по глазам читает?

– На руку не взглянула? – спросила Анастасия.

– Не взглянула.

– А ежели она колдунья?

– Тогда не поедем?

– Всё одно, поедем. Хочу с этой колдуньей-знахаркой встретиться, посмотреть, что да как.

Скоро после их беседы, и оказия представилась. Пригласили Михаила Астаха на крестины в большое село Липицы, и взял боярин с собой в поездку младших детей – Любомира и Анастасию.

Посидев для порядка за столом со всеми, боярские дети отпросились у батюшки в окрестностях верхом прокатиться. А окрестности эти как раз находились поблизости от Мёртвого ручья.

Брат с сестрой доскакали быстро. И ручей нужный нашли. И избу-сруб тут же увидели. Спешились, коней к дубу привязали. Сруб под ветвями этого лесного великана казался цыпленком под крылом матери-наседки.

Видно, ставил его умелец – венец к венцу, любо-дорого посмотреть. Такой он был ладный, ухоженный, словно и ненастоящий. Но высокое крыльцо носило на себе следы многих ног, а вышедшая из избы хозяйка тоже выглядела вполне настоящей.

Любомир женщину узнал не сразу. В какой-то миг ему даже показалось, а та ли она? Уж не ошибся ли, приведя сестру к дому человека вовсе незнакомого?

Та, встреченная им на опушке, выглядела если не старой, то близко к старческому возрасту подошедшей. Серый поношенный платок, повязанный по самые глаза, изменял её до неузнаваемости.

Эта же, на крыльце, была одета в скромный миткалевый сарафан, украшенный бусами, под которым угадывалось крепкое тело женщины средних лет. Русые косы, в которых, впрочем, мелькали седые нити, обвивали голову будто корона.

– Заходите, гости дорогие! – певуче пригласила она.

Любомир замешкался, и на помощь ему пришла сестра.

– Ты – Прозора? – спросила она.

– Так меня кличут, – кивнула женщина. – За то, что вижу другому глазу невидимое.

– А ты – знахарка? – продолжала допытываться Анастасия.

Прозора лукаво улыбнулась.

– Можно сказать, знахарка. Злые люди ведьмой рекут, да разве ж я похожа на ведьму?

– Не похожа, – пробормотал Любомир, слегка отступая назад. – Ведьмы старые, вида страшного, людей изводят, а не лечат…

Анастасия, поднявшая было ногу на ступеньку, тоже неловко затопталась на месте

– А я как раз ничего такого и не делаю, – засмеялась Прозора. – Разве что лечу… Напугала я вас?

– А чего нам бояться? – решительно проговорил подросток и тоже поставил ногу на ступеньку.

– Вот и славно, – кивнула знахарка, пропуская в избу юных гостей.

Посреди горницы, перегораживая её на две половины, стояла огромная, чисто выбеленная печь, каким-то веселым маляром изукрашенная полевыми цветами, словно водящими многоцветный хоровод: маками, васильками, ромашками.

По одну сторону от печки стоял деревянный стол, желтеющий свежевыскобленными досками. По бокам его расположились такие же лавки.

По другую сторону виднелась высокая лежанка, покрытая темным дерюжным покрывалом. Чуть поодаль громоздился кованый сундук.

Всё остальное место занимал деревянный чан, рядом с которым стоял уже небольшой столик, заваленный какими-то банками, сосудами и небольшими глиняными горшочками. На стенах повсюду висели пучки сушёных трав.

В целом же горница выглядела удивительно чистой и никак не напоминала курные избы многих крестьян, из-за отсутствия труб топившихся «по-черному». В них дым из печки выходил через избу в какое-нибудь маленькое оконце. От этого в избе на стенах, печи, одежде и даже лицах людей виднелись следы копоти и сажи.

– День-то у меня нынче удачный, – приговаривала хозяйка. – В кои веки встретишь печатью отмеченного!

"О чем это она говорит? – с досадой подумал Любомир, слушая слова Прозоры. – Туману напускает. Эдак любого от себя отвратить можно".

– О твоей сестре баю, юный Кулеш, – ответила на его молчаливый вопрос женщина.

– И чем же я отмечена? – поинтересовалась Анастасия, впрочем, особого любопытства не испытывая. Решила, что знахарка отдает должное её девическому облику.

– Такой печатью, – сказала Прозора, – что мне с тобой и не тягаться!

– Отчего же тогда я её не чувствую? – сощурилась девушка.

– Значит, ещё время не пришло, – загадочно проговорила знахарка и уже другим тоном добавила: – А у меня как раз репа вареная поспела.

Слегка подтолкнув гостей к столу, Прозора ловко выхватила из печки пузатый чугунок, от которого по избе поплыл духмяный запах укропа и ещё какой-то пряной травы. Брат с сестрой, хоть и не были голодными, почувствовали прямо-таки зверский аппетит. Хозяйка поставила на стол янтарные крепенькие грибы, вяленую на солнце рыбу, хрусткие огурчики, моченую бруснику. Она и выходила, и опять заходила в избу, а детям Астаховым казалось, что она ни на миг не выпускает их из-под своего цепкого взгляда.

– За делом ко мне или мимоходом, с оказией? – Прозора наконец управилась и села за стол, уставленный так, что не осталось и свободного места.

– Я попросила Кулеша познакомить меня с его спасительницей, хочу высказать сестринскую благодарность, – уважительно откликнулась Анастасия.

– Услуга невелика, – отмахнулась Прозора. – Много ли надо ума вывих вправить?

– А я бы не смогла, – запротестовала Анастасия. – И вообще из наших мало кто бы смог. Сокол с лету хватает, а ворона и сидячего не поймает.

– Насчет ворон ты, дочка, права. Особо много их среди лекарей развелось. Иной возьмётся больного от кашля лечить, да в гроб и загонит!

Прозора сказала это с таким сердцем, что чувствовалось: наболело.

– А могла бы ты меня к себе в обучение взять? – вдруг вырвалось у Анастасии.

– Могла бы, отчего не взять, да уж больно хороша ты…

– Да что же это делается! – рассердилась девушка. – Раз лицом вышла, значит, и ума нет?!

Прозора улыбнулась.

– Не к тому я. Говорят, ученая знахарка хуже прирождённой… Что всполохнулась? Смеюсь я… Не судьба тебе у меня учиться. Осенью сваты в ваш дом придут. Высоко взлетишь ты, голубка сизокрылая, да недолгим будет твоё счастье…

Сказала недоброе и примолкла: мол, судьба, с нею не поспоришь!

Брат с сестрой обратно возвращались, Любомир всю дорогу сетовал:

– И чего я тебя к этой знахарке потащил? Совсем глупыми речами голову задурила. Пророчица!

Теперь оказалось, правду она пророчествовала.

Потому, когда арамейский врач сказал о князе то же, что и когда-то о нём самом:

– Все в руках божьих! – Любомир не выдержал.

Отправился к Прозоре и мольбами-уговорами склонил знахарку к согласию появиться в княжеских палатах и самолично осмотреть Всеволода.