Читать книгу Наследство в глухой провинции - Лариса Олеговна Шкатула - Страница 1

Меня зовут Лариса Сергеевна Киреева. Мне двадцать пять лет. Я – бизнесвумен. Это английское словечко прижилось в нашем лексиконе, наверное, потому, что аналогичное русское – деловая женщина, – во-первых, длиннее для произношения, а во-вторых, прилагательное «деловая» кажется слишком уж затертым и смахивает на блатной жаргон. «Ты – деловая, да?» – обычно говорят женщине, когда хотят ее задеть…

Но это я отвлеклась. От анкеты, которую мне подсунул мой – опять английское словечко! – бойфренд Коля Дольский. Он вообще обожает всякие анкеты и тестирования, и потому частенько, бросив читателю клич «Познай себя!», публикует письма с ответами респондентов в своей газете. А потом анализирует их как ведущий журналист края. И региона. А также просто известный в масштабе страны труженик пера. Хотя логичнее было бы давать слово психологу.

Тут я умываю руки. Мнение насчет известности его как журналиста сугубо Колино, я в этих делах не разбираюсь. И если читаю местные газеты, то лишь когда господин Дольский сует их мне под нос со словами: «На, почитай! Хоть будешь знать о проблемах своей малой родины. В том ключе, в каком их подает профессионал».

Коля прав, женщине нужно гордиться своим возлюбленным, но мне как-то все равно, каков он как профессионал. Достаточно того, что я считаю Дольского неплохим человеком. Профессионализмом Николаши пусть озабочивается редактор.

Хорошо, сам ведущий журналист об этом не догадывается, а то шуму было бы, не приведи Господь!

Моя мама смирилась… вернее, пытается смириться с тем, что я не выхожу замуж, а живу с мужчиной в гражданском браке. Но поскольку для меня она хотела бы совсем не такого мужа, как Дольский, то и предпочитает не вмешиваться. Авось вопрос решится сам собой.

Браком наши отношения трудно назвать. Даже гражданским. Все-таки он предполагает общее хозяйство, а я всего лишь изредка остаюсь ночевать в Колиной комнатушке в общежитии.

Куда больше мне нравится проводить ночи в родительском доме, где у меня отдельная комната, милые, привычные сердцу вещи и где я никогда не чувствую и малейшего напряжения, чего не скажешь о Колиной комнатушке. Куда может заявиться кто угодно. И где кровать расположена прямо напротив двери…

А ещё моей маме никак не даётся это самое словечко – бойфренд. Она не может его запомнить, потому частенько говорит мне: «Звонил твой этот, как его, грейпфрут!»

Дольский – человек предусмотрительный. Он никогда не станет плодить врагов, если можно взращивать друзей. К моей маме он откровенно подлизывается. То говорит, что у нее голос молоденький, и он всё время путает нас, то, увидев её на каких-нибудь торжествах, где оказывается с ней вместе, восклицает: «Вы потрясающе выглядите, Софья Игоревна!»

Наверное, поэтому мама, хоть и скрепя сердце, Николашу принимает и позволяет целовать ей руки, когда приглашает Дольского на семейный ужин.

– Что за хренотень ты опять пишешь?!

Моя шефиня Ольга Кривенко. Вошла тихо, я и не услышала, вся в творческих муках. Прошествовала мимо меня к раковине за перегородкой помыть руки и протащила мимо шлейф ароматов дорогого французского парфюма.

– «Дыша духами и туманами!» – продекламировала я, нарочито жадно вдыхая воздух.

Олька всё равно не разберётся. По-моему, она вообще не знает наизусть ни одного стихотворения. А уж кому принадлежат те или иные строки, её бесполезно и спрашивать…

Кривенко – технарь чистой воды. Окончила наш университет, факультет прикладной математики, и не читает художественной литературы, убежденная, что это лишняя трата времени. До неё с таким оригинальным подходом к художественной литературе мне не приходилось сталкиваться, У нас вся семья читающая.

Зато на периодику моя подруга обычно денег не жалеет и потому частенько рассказывает мне, что в стране происходит, где и с кем сейчас встречается наш президент, о чем говорят в Думе и какая из звезд эстрады выкинула очередной фортель, отчего «желтая пресса» с удовольствием полощет её имя…

Я тоже окончила факультет прикладной математики, только в Москве, но, как всякий цивилизованный человек, несмотря на техническое образование, поэзию почитываю. Как и прозу самого разного направления – от Пелевина, Улицкой, Кортасара до Веллера. В ответ на информацию о событиях в стране и мире я образовываю подругу в вопросах литературы, и такой наш с ней симбиоз определенно дает положительные результаты. Мы с ней такие умные, просто дальше некуда.

– Ты как скажешь! – донеслось из-за перегородки; шефиня не оценила мою образованность в части цитирования Блока. Решила, наверное, что это экспромт.

Я опять склонилась над анкетой. «Как Вы считаете, – спрашивали умники, – строчки из стихотворения Некрасова «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт» к современной женщине применимы?»

«Применимы! По-моему, как раз для женщин они и пишутся.»

Я скользнула дальше по строчкам: «Ваше отношение к Ленину?» Этого я уже не смогла выдержать. Определенно разработчик анкеты всё время старался скрестить ужа и ежа.

Потому я просто положила анкету в стол и обратила взор к вошедшей подруге.

– Опять Добровольский тебя озадачивает? – ехидно заметила Ольга, намеренно искажая фамилию моего дружка, кстати, самим им придуманную, потому что его подлинная звучностью не отличается. – Один раз послала бы его подальше и не знала никаких заморочек. А твоя глупая деликатность только плодит захребетников вроде Николки… Никто мне не звонил?

– Никто! Тишина и застой! – будто отрапортовала я, хотя могла бы и не злорадствовать – звонок, которого ждёт Ольга, нужен нам обеим, но она была так уверена, что из Москвы ей позвонят, так воображала: «Он у меня в кармане!» – имея в виду нашего оптовика, что теперь я не прочь её слегка укусить.

Здесь надо бы поподробнее рассказать, кто такая моя шефиня, и кто я при ней. Как нам удалось таким молодым – шефиня чуть старше меня, ей двадцать восемь лет – стать соучредителями фирмы, продающей оргтехнику.

В своё время, когда я грызла гранит науки в Московском университете, со мной на курсе учился итальянец Серджио Карлоне. Вернувшись на родину, он с помощью родственников организовал фирму по продаже этой самой техники – компьютеров, принтеров, факсов и прочего.

В Италии ему было трудно развернуться из-за обилия конкурентов, и он не нашёл ничего лучшего, как обратить свой взор на Россию. Не мудрствуя лукаво Серджио приехал в наш город, нашёл меня и чуть ли не потребовал, чтобы я срочно подыскала ему надежных партнеров.

Я в ту пору работала в вычислительном центре, ни о каком бизнесе не помышляла, а за советом обратилась к моей подруге и коллеге Ольге Кривенко – она как раз встречалась с одним молодым банкиром, который, видимо, сгоряча пообещал возлюбленной, что под толковый бизнес-план он помог бы ей выбить кредит.

Словом, когда я подошла к Ольге с просьбой подобрать для Серджио подходящих партнёров, она сказала:

– Мы с тобой будем этими самыми партнёрами.

Я было подумала, что подруга шутит. Организовать фирму по продаже оргтехники в той среде, которую у нас занимают исключительно мужчины?! Да они схарчат нас без соли и хлеба!

– «Безумству храбрых поем мы песню», – заметила я. – Ты хорошо подумала?

На что подруга ответила прозаическим:

– Не боись!

Услышав наше предложение о совместной работе, Серджио расхохотался. Мы втроем как раз сидели в ресторане, в отдельном кабинете, чтобы никто не мешал, и ведение переговоров взяла на себя Ольга.

– Оля, ты шутничка! – сказал он с сильным акцентом, но вполне понятно. – Разве в вашем городе нет мужчин, занимающихся продаванием компьютеров?

– Вот и искал бы этих мужчин, если ты такой умный! – сердито сказала Ольга. – Что ж ты к Лариске обратился?

– Я хорошо оплачу ей услуги посредника.

– Заплатишь? Ах ты, наш щедрый! – От злости подруга просто кипела.

Она, конечно, догадывалась, что это только начало, цветочки и нам придется немало попотеть, чтобы мужики признали в нас достойных партнёров.

И начинать надо именно с красавчика Серджио. Это было дело принципа. Первая неудача могла привести на хвосте следующую, в этом моя будущая шефиня не сомневалась.

Потому, не получив желаемое с наскока, Ольга сменила тон на доверительный.

– Пойми ты, глупыш, – ворковала она, поглаживая руку Серджио, – мой друг банкир. Ты знаешь, что это такое?

– Деньги, – коротко сказал итальянец.

– Вот именно. И он мне их даёт. Значит, верит, не так ли? Не знаю, как у вас в Италии, а у нас про женщин порой говорят: я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик. То есть женщины делают мужскую работу, причем вполне успешно…

Серджио испуганно взглянул на Ольку, а потом перевёл взгляд на меня. И раз на первый взгляд на быков, а также на лошадей мы никак не походили, в нас могли оказаться некие скрытые дефекты.

Наверное, в конце концов Серджио решил, что у русских юмор такой – он и раньше его не очень понимал, – и облегченно вздохнул:

– Шутите!

Не стану хвалить себя, но Ольга у нас красавица, ей хоть сейчас в модельный бизнес можно идти. Высокая, статная. Добавьте сюда ещё большие голубые глаза с поволокой, вьющиеся белокурые волосы. Может, для модели несколько крупновата, но обычно мужики с восхищением говорят о ней: «Настоящая казачка».

Что подразумевает уйму всяких внешних достоинств. В том числе выраженных ещё одним простым, нашим, местным, словом: справная! Хотя в плане колера – среди казачек не слишком много блондинок.

Моя стать пожиже: я худее Ольки и на пять сантиметров ниже. Что называется, тонкокостная. Зато волосы у меня темные, а кожа смуглая. То есть нас с подругой скрестить, и получится как раз тот самый тип.

– Какие шутки, Серджио! Может, у вас в Италии к мнению женщин не очень прислушиваются, а у нас мужчины говорят: «Что хочет женщина, то хочет Бог!»

– У нас тоже так говорят, – рассеянно подтвердил итальянец, думая о чём-то своём.

Не знаю, в ту ли минуту он надумал попробовать и рискнуть или в конце вечера, когда Ольга на прощание прижала его к своей высокой упругой груди – пятый размер! И глубоким чарующим голосом потребовала:

– Решайся, Серёженька, не прогадаешь!

Итак, Серджио мы уломали, но он принял все меры к тому, чтобы свести риск сделки до минимума.

С первой партией компьютеров он прибыл сам и отдал их нам по божеской цене, однако и со стопроцентной предоплатой. Никаких там «под реализацию». А только сразу и сейчас!

В принципе мы нашли товар, который поставлял Серджио, и в Москве – из столицы мы получали запчасти к оргтехнике, но Ольга отчего-то считала, что так мы можем с чистой совестью писать в рекламных буклетах про прямые поставки и цены производителя.

Позднее, убедившись в нашей кредитоспособности, Серджио несколько повысил цены, уверяя, что у него появились трудности.

Над названием своей фирмы мы с Олей бились два дня. Казалось, всё, что можно было придумать, уже придумали до нас. Мы и фамилии сокращали, и свои имена крутили-вертели. Но в городе уже был и магазин «Ольга», и нотариальная контора «Лариса», а повторения названий регистрационные органы не допускали.

Тогда мы сложили первую букву наших фамилий и по две буквы от имен – получилась абракадабра «Каола». Зато такого названия ни у кого не было. Может, на первых порах оно кому-то и резало ухо, но потом покупатели привыкли, и, думаю, теперь это название нашей фирмы для заинтересованных лиц кое-что значит.

К слову сказать, пашем мы с Олькой как трактора, не за страх, а за совесть, у нас даже секретаря нет. Мы доплачиваем несколько сотен рублей приходящему бухгалтеру Свете, чтобы она отвечала на звонки, когда, случается, кто-то из нас не может остаться в офисе.

А ещё мы стараемся при всех скачках рубля удерживать стабильными цены. Естественно, приходится давить и на Серджио. Мы торгуемся за каждый цент, упрашиваем его о скидках, отчего он стонет:

– Санта-Мария! Пачиму я дольжен поддерживат стабилность вашей экономики? Я же не валютный фонд.

– Слушай, – нарочито серьезно напираю я, – с тобой работает такая красивая женщина, а ты не хочешь делать ей никаких уступок.

– Хорошая женщина, – соглашается Серджио со вздохом. – Я сделал уступки, а что за это получил?

– Надежных партнёров, – напоминаю я.

Мне понятны и его вздохи, и алчные взгляды: возможно, пойди я им навстречу, мы и добились бы желанных скидок, но я ничего не могу с собой поделать.

На вкус какой другой женщины Серджио – красавчик, прямо конфетный, а мне как раз такие не нравятся. Черные глаза его какие-то масляные, а вечно прилизанные волосы – не дай Бог, чтобы выбилась хоть одна прядь! – вызывают у меня воспоминания о машинном масле, которое одно время рекламировало российское телевидение.

Такие вот шутки вытворяет со мной ассоциативное мышление, и по этому поводу остается только сокрушаться! Не лежит у меня душа к ходячей рекламе машинного масла…

Впрочем, угрызения совести меня не мучают: мы с самого начала договорились с Олькой, никогда не спать с мужиками ради дела. Близкие отношения Кривенко с банкиром Лёвой просто удачное совпадение.

А вот сегодняшний выпад в адрес моего бойфренда уже, кажется, ритуал. Я не могу доказать подруге, что вовсе не содержу Николашу, как она считает. Несмотря на всю субтильность, мужское начало в Коле Дольском чрезвычайно развито. Он их тех – бедных, но гордых. При малейшей моей попытке оплатить какое-нибудь наше с ним совместное мероприятие он злится и рычит: «Не оскорбляй меня, я не альфонс!»

Что поделаешь, Коля не из тех, кого любят деньги. Не то что бы он полный неудачник, но у него, по-моему, хроническая черная полоса. Что бы Дольский ни задумал – а мозги у парня неплохие, – всё срывается в последний момент. Несмотря ни на что, он не сдаётся, а на мой взгляд, неудачники – прежде всего нытики. Уже за несгибаемость Дольского стоит уважать. Мне остается лишь подбадривать его изо всех сил.

И вообще Коляша – джентльмен до мозга костей. Моя бабушка говорила про таких, как он: «На последнюю пятерку найму тройку лошадей!» Он может истратить последние деньги, чтобы купить мне розу, которую зимой, встречая меня с работы, прячет под куртку, чтобы цветок не замерз. И покупает мой любимый кофе – для него дорогой. Словом, о любви к Дольскому я говорить не могу, но он мне симпатичен.

Наверное, он тоже не умирает от вулканической страсти ко мне, но нам с ним всегда легко и весело – что вечерком за чашкой кофе, что ночью в постели, а такая легкость в общении не каждому дана. Это, согласитесь, дар.

Понятное дело, так, как подруге, мне не жить: банкир может исполнить почти любую Олькину прихоть, хотя морально ей вряд ли столь же комфортно, как мне. Так это или не так, каждая из нас удовлетворяется тем, что имеет.

Хорошо хоть жилплощадь какая-никакая у моего журналиста имеется. Это не наследство и не заработанная им собственная жилплощадь, а всего лишь комната в семейном общежитии, которую выбил для него у городских властей редактор газеты. Родом Коля из курортного городка Горячий Ключ, но жить и работать там не хочет – не те масштабы для профессионала.

Какое-то слово в моих размышлениях заставило меня на мгновение застыть: я опять упустила что-то важное. Или показалось?

Комнатушка Дольского, между прочим, с раковиной и газовой плитой, хотя остальные удобства и во дворе. Пардон, в конце коридора. Лучше, чем ничего. Иначе наш роман с журналистом закончился бы, не начавшись, то есть остался на конфетно-букетной стадии.

Самое смешное, в отличие от меня Николаша с оргтехникой не дружит. То есть для него Интернет – темный лес, а к компьютеру он подходит только в одном случае – чтобы набрать нужный текст, то есть использует Интернет как пишущую машинку или источник информации. В крайнем случае, в карты поиграть.

Для этого он заранее узнает, когда Ольги нет на месте, и приходит ко мне на работу.

– Я зарублюсь? – спрашивает он, кивая на монитор.

– Зарубайся, – соглашаюсь я.

– Нет, ты мне включи.

– Все включено. Войди в файл «Программы», найди игры…

– Ларчик, ну что тебе трудно самой всё сделать? А вдруг я нажму что-нибудь не то.

– Ничего, я всё поправлю.

Николаша кладет на стол передо мной шоколадку. Он знает мои вкусы: горький, пористый шоколад с миндалем.

– Ладно, темнота, – сдаюсь я, – включу тебе твою игру.

– Скажи, Киреева, сколько денег тебе нужно для счастья? – врывается в мои размышления голос подруги… Пардон, шефиня, подруга – вне работы. Тот самый вопрос, что задавал Остап Бендер Шуре Балаганову.

– Для сиюминутного счастья или долговременного?

– Для того и другого, – уточняет Ольга Остаповна, то бишь Ольга Александровна.

– Для первого – штук двадцать деревянных. Для второго – десять штук баксов.

– Не хило! Я имею в виду, второе. А на сиюминутном ты не продешевила?

– Отнюдь! – Почему-то Ольга злится, когда я употребляю это слово. «Скажи ещё, с совершеннейшим к вам почтением!» – возмущается она. Но сейчас я даже повторяю: – Отнюдь. Раздать долги, купить босоножки – и счастливее меня не будет человека. Целый месяц!

– Ты же недавно покупала босоножки.

– Вспомнила бабка, как девкой была! В прошлом сезоне. Для женщины главное – обуть ноги. Это как для мужчины – автомобиль.

– Мне никогда не понять твоего ассоциативного, как ты говоришь, мышления, – жалуется президент компании «Каола». – Босоножки, автомобиль, счастье…

– А с какой стати ты задаешь мне вопросы о деньгах?

– С такой, что, возможно, в середине июня, через две с небольшим недели, нам на счет упадет некая очень впечатляющая сумма…

– В середине июня, ты сказала? А сейчас у нас что?

– У нас – конец мая! – Ольга с подозрением смотрит на меня: – Ты не колешься? Анашу не куришь?

– У меня такое впечатление, будто я что-то важное забыла, – медленно произношу я, не обращая внимания на шефские подначки. – Что-то очень личное…

– Я знаю, – говорит Олька, – ты собиралась дать под зад коленом своему газетному писаке!

Не пойму, почему мой бойфренд вызывает у неё такую моральную аллергию. Мужик как мужик. Понятно, не качок и грудная клетка узковата, зато мозгов вполне достаточно, чтобы общение с ним было интересным, плюс характер легкий… Не пойму, кого я уговариваю, себя или мою подругу?

– Чем тебе не глянулся бедный Дольский?

– Я не люблю халявщиков: ни мужчин, ни женщин!

– Николка не халявщик, – протестую я. – Он просто не умеет делать деньги.

– Он не умеет думать. Искать выход. Вообще напрягаться. Раньше за него думала мама, теперь – Лариса Киреева. Как удобно! По-моему, у тебя гипертрофированный материнский инстинкт.

– Ты хочешь сказать, что он меня не любит, а лишь пользуется?

– Ха, любовь! Так я и поверила. Мы ещё в институте говорили: «Любовь придумали евреи, чтоб бабам деньги не платить!»

И тут я на нее, обижаюсь. Всерьез. Она считает, что уж если спишь с мужиком без любви, то надо хоть что-то за это получать. То есть она вовсе не имела в виду, что мужчина должен платить деньги. Но наверняка должен делать дорогие подарки, возить на хорошей машине. Словом, создавать женщине максимальный комфорт. А поскольку у меня ничего такого не было, значит, по ее мнению, я – лох.

Подруга вслух этого не сказала, но по лицу её, слава Богу, я научилась читать. А мне, например, её Лева вовсе не нравится. Но у меня и в мыслях не было говорить Ольке об этом. Ещё древние греки предупреждали, что о вкусах не спорят. А наши предки добавляли: кому поп, кому попадья, а кому и попова дочка. Так что пусть оставит моего Николашу в покое!

В запале, вздыбив от возмущения свои мозги, я наконец вспоминаю то, что забыла. Я забыла, что двадцать восьмого мая истекает шестимесячный срок завещания, после чего я могу вступать в права наследования. Иными словами, получить в свою собственность некий дом в глубокой провинции, оставленный мне умершей теткой.

Ольга шутит, что я могла бы оформить его на себя и наезжать туда в отпуск. Или однажды провести там медовый месяц… Но по привычке говорить всякие непристойности Олька поправляется, что я могла бы проводить там все свои медовые месяцы. Ну, не гадюка ли?

Мы обе знаем, что об этом не может быть и речи. В отпуск, наверное, ближе на Канары поехать, чем в ту глушь. И дом этот ведь выгодно не продашь. Кто такую рухлядь купит? Разве что под сарай возьмёт. И отказаться неудобно, тетка отдала мне всё, что у нее было. Неужели я окажусь такой неблагодарной свиньей?

Ко всему прочему, нынче моя очередь ехать в Италию – подбивать бабки с Серджио и потихоньку готовить его к мысли, что наше успешное сотрудничество скоро закончится. Одна израильская фирма – с подачи Ольгиного Лёвчика – предлагает нам ту же оргтехнику, но на пятнадцать процентов дешевле. Кто умный откажется?

Может, я зря гоню пургу? Так ли уж долго вступать в это самое наследство? Смотаюсь туда-сюда и в Италию успею съездить. Ольга сейчас раскричится. Она ещё месяц назад говорила: «Постарайся ко времени своего отъезда подогнать все дела».

А пока… Я ведь обижена на неё или нет?

– Мне срочно нужен отпуск, – говорю я безо всякого выражения: пусть гадает, в чём дело, раз она такая всезнающая!

– Отпуск. Без содержания? – нарочито строго уточняет шефиня; она номинальный руководитель, потому что соучредителями мы выступаем в равной мере и даже право подписи на документах имеем обе.

– Можно и без содержания, – равнодушно пожимаю я плечами.

– Вы меня удивляете, Киреева. Я вам начальник или где?

Олька нарочно дурачится. Она всегда старается сгладить отношения, когда я вот так, по её мнению, надуваюсь.

– Могут у меня быть личные интересы или с кем? – отвечаю я в том же тоне; мы с ней частенько коверкаем язык. Прикалываемся. – В конце концов, мне давно пора вступать в наследство, а из-за вашей работы я могу прокуковать свое поместье!

В принципе прокуковать – слишком громко сказано. Говорят, я ещё три года могу думать, вступать или не вступать, но моя подруга считает, что дом и так слишком долго стоит бесхозный, так что в конце концов я могу приехать лишь к куче мусора.

Злиться на Ольгу бесполезно. Она уже и забыла о своём выступлении в мой адрес. А напомни ей, скажет, что я злопамятная. Она и продолжает болтать со мной как ни в чём не бывало.

– Ну как на тебя не орать! Ты, конечно, о завещании и думать забыла. Уже решила, что дом этот ничего не стоит, вот и относишься к своему наследству спустя рукава.

– О чём тут говорить! Мне нужно максимум три дня: день на оформление, день на продажу наследства и день на поездку туда и обратно. А через неделю и в Италию полечу.

– После продажи поместья у тебя хоть на ресторан-то останется?

– На какой ресторан? – Я делаю вид, что не понимаю её намека.

– А обмыть?

– Вот ты какая! Хочешь, чтобы я прогуляла и пропила наследство, едва успев его получить?

– Хорошо, уговорила: если денег не хватит, я добавлю. Из кассы взаимопомощи.

Есть у нас такая касса. На чёрный день. Мы держим в сейфе коробку из-под обуви, куда складываем свои незапланированные доходы.

Раньше, говорят, такие кассы существовали на предприятиях, и кто хотел, с каждой зарплаты вносил туда какие-то деньги. Как в сберкассу. Только процент не шёл. Зато в случае необходимости можно было взять из неё приличную сумму, а потом постепенно отдавать.

У нас, конечно, механизмы совсем другие, но поскольку Ольгой всегда владела идея «черного дня», то и я этому подчинилась. В эту нашу кассу всё время что-то капало, но шефиня не говорила мне, что это за сумма. Боялась, мне понадобится что-то купить, и я в неё залезу? В таком случае ее боязнь черного дня становится манией. Я получаю вполне достаточно, чтобы решать все свои проблемы с помощью ежемесячного заработка. Так что до сего времени ни разу брать оттуда деньги нам не приходилось.

Ольга некоторое время молчит, а потом решает:

– Хорошо, езжай. Сегодня вторник, до конца недели подчисти хвосты. У нас в четверг встреча с арендаторами, если ты не забыла. Суббота на сборы, а в воскресенье поедешь в свою Кукуевку.

Мы с Олькой собирались переходить в новый офис, и тут она была права. Эту аренду сосватал нам Коля Дольский, и с арендаторами я уже один раз встречалась. Оля тоже хотела с ними познакомиться.

Значит, в воскресенье я поеду. До этого времени надо заглянуть на станцию техобслуживания, пусть посмотрят, что у меня с габаритными огнями. Случается, они не горят. Но потом опять загораются. Как мы говорили в детстве, то потухнут, то погаснут!