Читать книгу Наследство в глухой провинции - Лариса Олеговна Шкатула - Страница 6

Наследство за один день оформить не удалось. Вроде и своя фирма есть, а за два года работы я так и не научилась общаться с чиновниками. Вернее, с чиновницами.

Всё-таки средь бюрократического сословия они составляют изрядный пласт какой-то изощренной стервозности. Наверное, потому переговоры с женщинами обычно вела Ольга – тут борьба шла на равных, а переговоры с мужчинами, где надо было демонстрировать слабость, деликатность, душевность, – я.

В нотариальной конторе поселка Костромино сидели одни женщины. Жить они явно не торопились. Даже намеки на мою благодарность успеха не принесли. Мне категорически заявили:

– Приходите завтра.

Ещё одна ночь в гостинице? Но на часах было всего одиннадцать дня, потому я решила поехать на кладбище, зайти на могилу к тёте Липе, а потом и посмотреть завещанный мне дом.

Таким образом распланировав ближайшие пару часов, я успокоилась. Первоначально возникшее у меня чувство полной неприкаянности действовало на нервы. Я уже давно не знала, что такое нечего делать, и перспектива чуть ли не сутки слоняться по маленькому незнакомому поселку меня откровенно нервировала.

– Как пройти на кладбище? – спросила я у какой-то женщины.

Она охотно остановилась, поставила у ног сумки и махнула рукой в одну из улиц:

– Идите по ней прямо-прямо, до конца, там увидите. И взглянула на меня в надежде, что я поясню, для чего мне, неместной, нужно кладбище.

– У меня здесь тётя похоронена, – объяснила я.

Женщина оживилась:

– А кто, если не секрет?

– Олимпиада Киреева.

– Вы, случайно, не в полиции работаете? – вдруг спросила она меня.

– А что, без полицейского удостоверения меня не пропустят?

– Та не, всех пропускают, просто я подумала… – Она не договорила, что именно подумала. Подхватила сумки и пошла, буркнув через плечо: – Будьте здоровы!

Как я поняла, тётю Олимпиаду она если и не знала, то о ней слышала. Но при чём здесь милиция? И что могло бы интересовать милицию в этом сонном поселке?

Я вернулась к машине – чего идти пешком до конца улицы, когда можно подъехать?

Улица кончилась за пятнадцать секунд. Я выехала на грунтовую дорогу и по другую её сторону увидела невысокую ограду кладбища. Отчего-то могилку тетки я представила в виде такого же, как и большинство других, скромного деревянного крестика с жестяной табличкой. Мама объяснила мне, как её найти. От основной дороги направо и приблизительно метров пятьдесят пройти пешком, а с левой стороны…

Я прошла эти пятьдесят метров и невольно остановилась у памятника из черного мрамора в виде скорбной женской фигуры, одетой явно не по-русски. Я еще подумала: «Надо же, какую-то иностранку похоронили!»

Велико же было мое удивление, когда я подошла поближе и прочла на табличке, что это могила именно моей тетки, Олимпиады Киреевой, скончавшейся в возрасте, который для женщины вовсе не считается старостью. В возрасте «ягодки».

Я понимаю, разные приколы бывают, но чтобы устраивать их в таком месте… И надпись вообще странная: «Спи, любимая, я иду к тебе!»

А уж ухожена была могила – ни в какое сравнение не шла с могилой бабушки, за которой ухаживали мы с мамой. Какая-то экзотическая декоративная травка, цветы в мраморной же вазе, и ни соринки…

Я даже растерялась от того, что представляла себе могилу тетки совсем по-другому. Чуть ли не заброшенной. И уже заранее мучилась совестью от того, что и в дальнейшем некому будет за ней ухаживать.

Теперь у меня появилось предчувствие, что представляла я себе не так и всё остальное. Весь этот поселок, людей, в нём живущих, и вообще всю провинциальную жизнь.

Цветы, купленные у старушки на входе на кладбище, показались мне не подходящими к этому великолепию. Но я оставила их у надгробия, постояла, вспоминая живую веселую тетку, и прошептала:

– Спи спокойно, тетя Липа, мы всегда будем тебя помнить…

И пошла к выходу, всё еще удивляясь про себя: надо же, любимая! Почему тетка ни разу не обмолвилась нам с мамой о том, что у неё здесь есть кто-то, кто может вот так шикарно обставить её смерть. То есть тогда речь шла о её жизни, конечно. Скрывала? Любила какого-то криминального авторитета?

Скорее всего я просто об этом не знала. О чём-то же тётя Липа шепталась с моей мамой, и обе замолкали, когда я невзначай нарушала их уединение. Считали меня маленькой для такой вот женской откровенности?

Я в задумчивости добрела до своей машины и села в неё, совершенно забыв поинтересоваться у кого-нибудь, где находится улица Парижской коммуны.

Но мне и не пришлось ни у кого спрашивать – она сразу нашлась. Я просто отъехала от кладбища и поехала по дороге, посматривая на таблички с названиями улиц. Парижской коммуны была третьей.

Сама я легко отыскала и нужный двор – номера на этой улице висели огромные на каждой калитке. Наверное, так требовал от жителей частного сектора главный чиновник поселка.

И опять меня ждало потрясение. Я приготовилась увидеть что угодно, но только не такой дом! Он всегда представлялся мне приземистым, мрачным, чуть ли не вросшим в землю, с маленькими оконцами.

А дом оказался веселым двухэтажным теремком с кокетливой мансардой, окрашенный в цвета ранней осени – зелено-желто-багряные. В таком доме хорошо жить многодетной семьей. Стоило лишь слегка напрячь воображение, как можно было представить себе детей, сбегавших с высокого крыльца на бетонные плиты дорожки.

Если учесть, что дом построили ещё в начале прошлого века и он тоже перешёл тете Липе по наследству, в нашем роду имелось немало оригиналов, которые даже дома строили и красили не так, как другие.

Калитка тоже была под стать дому, какая-то несерьезная – из узкого деревянного штакетника – и закрывалась не на щеколду, а на тонкое металлическое кольцо, просто наброшенное на опорный столбик.

Едва я ступила во двор, как из соседнего дома выскочила молодая женщина и, слегка помедлив у калитки, решительно последовала за мной.

– Вы – Лариса, – утвердительно сказала она.

– Лариса.

– А я Лида, соседка ваша… вашей тёти Олимпиады, царство ей небесное. А теперь ваша. Вы же здесь будете жить?

– Не знаю, – почему-то соврала я, хотя на деле и мысли не допускала о том, чтобы в эту дыру переехать.

Просто эта женщина показалась мне такой открытой, такой трогательно наивной, что мне не захотелось её огорчать. По крайней мере вот так, сразу.

– Оставайтесь, – с ходу стала уговаривать Лида. – У нас хорошо. Воздух чистый. Вода родниковая. Грибы, ягоды…

– А работать где? – как бы между прочим поинтересовалась я; этих песен про природу я в своё время наслушалась от тетушки.

– С работой у нас неважно, – честно призналась соседка. – Я дома с детьми сижу, а Виталик, муж мой, вкалывает. Некоторые женщины мечтают дома сидеть, не работать, а я уже волком вою… Сейчас я вам ключи принесу. Липа как чувствовала, мне запасные оставила. Хорошая была женщина. Сама вызывалась с детьми посидеть, если мне нужно было куда-нибудь уйти. О такой соседке только мечтать…

Лида пригорюнилась, но вспомнила о ключах и ушла. А когда вернулась, опять принялась щебетать:

– Я тут за вашим наследством приглядывала. Пыль вытирала. Полы мыла. Подумала, неприятно будет человеку оставаться в нежилом доме, пылью пропахшем… Хотя бы и тому, кто купит. Кто зайдёт посмотреть, а дом будет выглядеть заброшенным. Понятно, и цены хорошей за него никто не даст.

Она замялась, а я почувствовала, что соседка не знает, как мне о каких-то своих сомнениях рассказать.