Читать книгу И вся любовь… - ЛАРИСА ПОРХУН - Страница 9
Раненое сердце
ОглавлениеВалентина знала, что её, мягко говоря, недолюбливают. В особенности, коллеги и студенты. Первые ненавидят, вторые боятся. И ненавидят, кстати, тоже. Ну ещё соседи, само собой, дикари и свиньи редкостные. Продавцы в магазинах, в которых она была больше двух раз, тоже. А ещё участковый, которого она затерроризировала своими жалобами на соседей. Родственники нет, не ненавидели, хотя побаивались, конечно тоже. Но, во-первых, всех родственников – родители, да брат-неудачник, во-вторых она с ними общается всего-то несколько раз в год, по большим праздникам, в третьих, слава богу, живут они в разных городах, и даже в разных регионах.
Так что Валентина Васильевна, как человек образованный, умный и весьма проницательный, была, так сказать, на предмет отношения к себе, в достаточной степени осведомлена. Иногда, особенно нервные и малообразованные граждане сообщали своё мнение о ней, тут же, строго говоря, не отходя от кассы. То есть непосредственно ей, Валентине Васильевне, объекту своего возмущения. Думая, вероятно, что таким образом смогут донести этой холодной и высокомерной женщине свою мысль о невозможности такого, как у неё отношения к людям и, откровенно, скотского, недопустимого поведения. И поспособствовать, тем самым, переосмыслению Валентиной Васильевной, своей жизненной позиции в целом.
Но такая людская наивность, чтобы не сказать, глупость, Валентину Васильевну, скорее, забавляла. И уж, разумеется, она нисколько по этому поводу не расстраивалась. Ещё чего! Это все остальные пусть переживают. А она бисер метать, перед определёнными животными, уж точно не будет.
… В своё время, Валентина параллельно с музыкальной, окончила общеобразовательную школу с золотой медалью, затем университет с красным дипломом, блестяще защитила кандидатскую и докторскую диссертации. В то время о котором идёт речь в нашем повествовании, Валентине Васильевне Титаренко, было слегка за сорок, она являлась зав. кафедрой мировой художественной культуры в Институте искусств и сама блестяще владела двумя инструментами.
Замужем не была никогда, как-то обмолвившись, что это её сознательный выбор. Я тогда посмотрела на её бесстрастное, холёное лицо, с почти безупречными чертами, и подумала, что так оно, вероятно и есть. Пожалуй, излишне упоминать, что детей у неё тоже не было.
Про неё рассказывали безумные вещи, которые не всегда укладывались в голове. Например, всех входящих, в её кабинет, она заставляла разуваться, поскольку на полу, по её словам, лежал настоящий персидский ковёр. И вообще вся мебель в кабинете была эксклюзивной, и обставлен он был в полном соответствии с её высокими требованиями и безупречным вкусом. Она никогда не ставила студентом "отлично". Из принципиальных соображений. На "пять" говорила она, этот предмет даже я не знаю. Зачёты и экзамены ей пересдавались бесчисленное количество раз.
В образовательных кругах нашей республики долго ходили байки про диссертационный совет, который был разгромлен, выставлен на всеобщее посмешище и, в конце концов, закрыт, исключительно её стараниями. Её кляузами, жалобами, докладными записками и анонимками, не оставляющими сомнения в их авторстве были завалены, как республиканские, так и общероссийские министерства образования и культуры. За время её трудовой деятельности, благодаря неустанной заботе Валентины Васильевны, в институте сменилось четыре ректора! Из них только один уволился сам. Остальные трое, в порядке живой очереди, были сняты, в связи,..с э-э, утратой доверия.
Уволить? Уволить Валентину Васильевну мечтала даже техничка, которой она с возмущением совала в нос свой белоснежный платок, громко и откровенно демонстрируя результаты проведения им по подоконнику. Этих платочков имелось у неё множество. Говоря откровенно, они с этой целью ею и приобретались. Но, увы, уволить её было практически невозможно. Работу свою она выполняла безупречно. Приходила раньше всех, уходила позже всех. Документация и вся отчётность по кафедре были идеальны. Да и специалистом Валентина Васильевна являлась первоклассным. К тому же, кто бы взял на себя такую смелость?
В магазине она могла устроить грандиозный допрос с пристрастием, с привлечением не менее пяти свидетелей и администрации из-за пачки творога, с нечётко пробитой датой изготовления. Однажды я была свидетелем, как глядя на плачущую продавщицу, она, сверкая голубыми, прозрачно-ледяными глазами, своим чётко поставленным голосом и безаппеляционным тоном произнесла:
– Вы напрасно плачете. На меня это не действует я не эмоциональна… Нужно выполнять свою работу профессионально, ясно вам? Или не заниматься ею вовсе! Идите мести улицы, хотя для этого тоже необходима определённая сноровка, которая у вас, судя по всему, напрочь отсутствует…
… Однажды после какого-то совещания, мы с ней разговорились, обсуждая тему мероприятия. Речь там шла о воспитании. Валентина Васильевна усмехнулась и рассказала, что, когда ей было четыре года, родители привезли её в село к бабушке, а на следующий день, рано утром уехали. Куда-то на заработки. Бабушка вспоминала, что она звала маму и папу шесть дней кряду и всё это время безостановочно плакала. А потом замолчала. Перестала плакать и перестала искать. Больше она не заплакала ни разу в жизни. Никогда. И никогда никого не ждала, и тем более, не искала. Через полгода родители вернулись. Маленькая Валя спокойно посмотрела на этих почти незнакомых людей и ушла к своим куклам.
– Вот и всё воспитание, а вы говорите, – улыбнулась Валентина Васильевна, -Я сама себя воспитала, понимаете? Сама себя сделала! Я ведь решила, что меня оставили, потому что я не такая хорошая (умная, послушная, красивая), как моим родителям хотелось бы. И всю жизнь доказывала, и продолжаю доказывать, но только, наверное, уже самой себе, что я самая лучшая.
Я смотрела на эту маленькую, испуганную, оставленную самыми близкими и любимыми людьми девочку, спрятанную в теле ухоженной, красивой и бесконечно уверенной в себе женщины и думала о том, что как же это страшно и как, наверное, больно жить с израненным и растерзанным сердцем уже много лет и даже не догадываться об этом. Хотя для неё, вероятно, это незнание является спасением и своеобразной, искусственной заменой счастью.