Читать книгу Мой архиепископ - Лариса Розена - Страница 4

Долгие и нелегкие годы растила меня моя бабушка Евдокия. Дочь бывшего управляющего старинным дворянским гнездом – Харитонова Андрея Тихоновича и жены его Анастасии Максимовны.

Перед революцией барыня, продав имение, уехала из-под Большой Елани, а прадедушка Андрей Тихонович с прабабушкой Анастасией Максимовной и целой кучей детей перебрались в город Пензу. Вот откуда мои корни. Там, претерпевая все лихолетья, лишения, они и жили.

Пошли внуки, правнуки. Прадедушка Андрей еще застал мое рождение. Но я его не помню. А вот бабушку Дуняшу – его дочь, помню очень хорошо. Жила она тогда с семьей в подвале. От голода пекли в печке на углях картошку.

И когда счастливые, мы, дети, разрезали ее, то говорили: «Режем свинку». Старшие потихоньку таскали у бабушки припрятанные конфеты, а потом никто не сознавался. Я была самой отчаянной: каталась зимой на одном коньке по улицам, цепляясь за проезжающие машины крючком, мочила в лютый мороз валенки под колонкой, они мгновенно покрывались коркой льда, и затем их заиндевевшими носками разбивала встречающиеся на пути ледышки, считая, что в одной из них я найду заколдованного спящего принца. Этим прикосновением я разбужу его, и он станет моим другом на всю жизнь. Летом я одна убегала на задний двор, запущенный и дикий, пряталась в траве и представляла, что родители мои находятся не на земле, а где-то высоко-высоко, в другом мире, нездешнем, и мне через высокие пальмовидные тополя шлют приветы с родины. Особенно это ощущение усиливалось, когда они медленно и задумчиво покачивали своими маленькими нежными листиками. «Они любят тебя, они любят тебя!» – шептали мне деревья… Я частенько поколачивала соседских девчонок, играла с ними в лапту, вместо занятий в школе, бродила по городу, уходя далеко-далеко за его окрестности. Что искал мой мятежный дух? Но меня тянуло к звездам, в простор, в полет… И всюду-всюду была со мной моя милая младшая сестренка.

В начальных классах училась я плоховато. Соседская девочка назидала:

– Откажись от Бога и будешь лучше учиться.

Но я Божьей милостью не отказывалась. Наверное, любовь ко Господу была у меня с самого рождения… как само собой разумеющееся, без чего, и жить нельзя… Я часто ходила с бабушкой в церковь, слушала ее рассказы и повествования старых монахинь о святых угодниках Божиих.

Надо сказать, что бабушка была добрейшим человеком на свете: приводила домой нищих, отдавала им последнюю еду, даже самой не хватало. А когда ее спрашивали:

– Что же ты, Дуняшенька, не ешь?

Отвечала:

– Я уже поела…

Самым большим достоинством её было то, что она учила меня верить в Бога, когда все отрекались от Него…

Расскажу один из интересных эпизодов моей жизни. Ночь. В большом зале темно и таинственно. Бабушка зажигает лампадку перед старинными образами в серебряных окладах, подходит ко мне, семилетней, доверительно сообщает:

– Внученька, кто-то сейчас только что тяжело оперся о мое левое плечо, когда я лампадку зажигала, давай помолимся!

– Давай, бабуль…

Молимся при тусклом свете. Я что-то шепчу, тихо обращаясь к Богу. Мне помогает бабушка…

В полумраке мерцает огонек лампадки, сияют образа, высвечивая лики святых угодников. Бабушка старательно кладет земные поклоны, завершает молитву, зажигает свет. Тепло, задушевно, мирно. Показывая на одну икону, спрашивает:

– Ты знаешь, кто это?

– Кто, бабуль?

– Николай угодничек, теплый помошничек… В каждой русской семье, почти, его иконы имеются…

– Расскажи о нем, упрашиваю я.

Садимся на диван, она в задумчивости гладит мою курчавую головку, улыбаясь чему-то своему, и под мирную музыку ночи, начинает повествовать:

– Ну, слушай. Дело это происходило в далекой-далекой Ликии, городе Патары.

– Это тот, что в Италии?

– Нет, он, пожалуй, ближе к нашему Черному морю.

– А-а-а-а, – пропеваю я, – ну и что?

– Так вот, в одной православной набожной семье жил очень хороший, послушный мальчик и звали его Николаем. Он был добрым и жалостливым, любил Бога и людей.

– Так его звали, как нашего дядю Колю?

– Да, а в другой семье жил непослушный, своенравный мальчик и вспоминать его имя даже не хочется.

– Почему?

– Потому, что был злым, недобрым. И вот эти два мальчика шли летом по улицам города…

Я закрываю глаза и слушаю. Крики погонщиков ослов и мулов, навьюченных тяжелым грузом, звон булыжных мостовых. Воздух, перемешиваясь с солнцем, пылью, криками, дрожит и тает.

Широкий квартал. Дома оштукатурены под мраморную облицовку. Их стены расчленены на части посредством полуколонн. Входы богатых домов украшены мраморными колоннами. Полы выложены в виде ковров из камней и стеклянных сплавов.

По улице медленно плетется старушка, таща за собой тяжелый мешок. Во все стороны спешат зазывалы, снуют упрямые проказники мальчишки, торопятся деловые люди в колясках. Иногда покажутся один-два всадника. Старушка выглядит уставшей, но никто не обращает на нее внимания.

Внезапно из портика одного богатого дома выбегает хорошенькая кудрявая маленькая девочка. За ней следом – взрослая женщина. Смеясь, ловит ребенка за ручку и уводит в дом. Старушка останавливается. Лицо вспотевшее, седые волосы выбиваются из-под головного убора. Обвисший хитон напоминает жалкое рубище. Она напряженно дышит, вытирая платком лицо. Вдруг рядом оказывается милый мальчик небольшого роста с русыми кудрявыми волосами и детски чистыми добрыми глазами, полными сострадания. Он напоминает нежный и одновременно сильный побег молодого кипариса, который в будущем восхитит и обрадует весь православный мир. Отрок одет в короткую тунику, на шее висит круглый золотой шарик – признак несовершеннолетия. Видимо, он возвращается из школы, так как за ним спешит слуга, несущий пергаментные свитки.

Смутившись, мальчик обращается к жалкой на вид старушке:

– Простите, я вижу Вам нелегко. Не позволите ли облегчить Ваш труд и донести эту ношу?

Женщина растроганно улыбается:

– Деточка, но тебе же будет тоже тяжело…

– О, не волнуйтесь, я – сильный. А Вы немного передохнете.

– Нет-нет. Ты быстро устанешь.

– Что Вы, я привык трудиться.

– Ну, хорошо, – сдается она на уговоры, – неси.

Слуга, сопровождающий мальчика, волнуется, их хватятся дома, но отрок успокаивает, что сам все объяснит родителям.

Пройдя небольшое расстояние, она останавливает учтивого мальчика со словами:

– Спасибо, хватит. Дальше идти не надо. А за то, что ты так сострадателен, добр и любвеобилен, будут восхвалять тебя все народы во все времена два раза в год. И будешь ты великим угодником Божиим.

– Да разве такое возможно? – шепчет в ответ благочестивый Николай. Лицо его розовеет, глаза потупляются. Он смущается и прощается со старушкой.

Но та, постояв немного и увидев, что он заворачивает за угол, вновь тянет свой мешок в обратном направлении.

– Бабушка, а зачем она повернула назад? – спрашиваю я.

– Не могу сказать, может, хотела проверить и второго мальчика? Ну, слушай дальше. Вскоре ей встречается другой отрок. Он является полной противоположностью первому. Возраста одинакового, только немного повыше и поздоровей. Разряжен щегольски и от этого кажется смешным. Волосы напомажены ароматными маслами и уложены сложной прической, парчовая одежда увешана золотыми вещами. Кожаные сандалии застегнуты на золотые массивные пряжки. В глазах и во всем облике – нечто хищное, отталкивающее. В пухлых руках держит хлыстик. Его сопровождает слуга. Презрительно окидывая старушку взглядом, устремляется к маленькой кошечке, выбежавшей из того же богатого дома. Мальчик с разбегу подскакивает к ней, чтоб удобнее хлестнуть бедняжку. В дверях вновь показывается маленькая девочка, стремящаяся догнать кошечку. Увидев, что угрожают ее любимице, горько плачет.

Старушка останавливается и строго спрашивает:

– Кассиан, за что ты хочешь ее избить?

– Пусть не путается под ногами!

– Но она же так далеко от тебя!

– Пусть вообще не высовывается.

– Почему?

– Да потому, что она может меня поцарапать, испортить платье.

Кошка испуганно прижимается к стене. Выбегает служанка, берет ее на руки, тянет за собой и малышку.

– О, как ты испугал девочку, нехорошо! – вновь произносит странница. – Я так устала, помоги мне донести мою ношу!

– Не могу. Мне некогда, и потом ты помешала мне проучить эту злюку, да и испачкаться я могу, и надорваться. Так что тащи все сама! – и он звонко смеется в лицо просящей.

Разгневанная, старушка выкрикивает ему вослед:

– За то, что у тебя такое жестокое, не сострадательное сердце, будешь ты праздновать свой день рождения раз в четыре года!…

Слушаю я историю затаив дыхание, бабушка замолкает. Я вдыхаю ее тепло, зарываясь в складки платья, и с шумом выбираюсь назад, пронзительно смотрю ей в глаза:

– А кто же была эта старушка?

– Не знаю, может, Сама Богородица…

Бабушка осеняет себя крестным знамением. Дома тихо. Мама еще на работе, сестренка играет с соседскими детьми, мирно тикают на стене часы с кукушкой. По комоду сонно ползут вялые мухи, тишина поет свою сказочную песню. Бабушка вновь ласково гладит меня по голове, и, ободренная, я шепчу:

– Бабуль, как интересно!…

– Эту историю мне рассказал когда-то мой дедушка Харитон…

– А ты – мне, вот здорово!

Если б знать ей, моей незабвенной, как хорошо мне было в такие минуты!