Читать книгу Тетрадь с Энцелада - Лариса Валентиновна Кириллина - Страница 6

Вскоре после меня в школе появился еще один новенький ученик. Парой классов старше. Трудно было его не заметить. Высокий, с золотистыми вьющимися волосами, синеглазый, одетый в какой-то ультрапродвинутый комбинезон, менявший цвет в зависимости от окружающей температуры.

Ах, какой парень! Похожий на средневекового рыцаря или на ангела. Мое сердце, которое раньше было нечувствительно к миловидным юношам, вдруг встрепенулось. Этот мне сразу понравился.

«Хамелеон!» – припечатал его язвительный Питер. Может, он не хотел обидеть парня, просто сострил, не подумав. Но я из чувства справедливости возразила: «Зачем ты так, мы же не знаем, какой он на самом деле». – «Ну, тогда подойди и узнай!» – хмыкнул Питер. – «Да запросто!» – брякнула я.

Дождалась перерыва, когда классные румы приводились в порядок роботами, а все школьники отдыхали кто в спортзале, кто в рекреации. Я думала, вокруг свеженького красавчика будет толпа, но ничего похожего. Рядом бегали малыши-третьеклассники, играли в салочки. В специальной пещерке-рефрижераторе прохлаждались два сиггу из четвертого класса. Под раскидистой монстерой сидела Фатима с яйцеголовым Аннахом и, попивая витаминный коктейль, обсуждала что-то микробиологическое.

А этот стоял один и либо в самом деле увлеченно следил по настенному монитору за переливами красок на поверхности Намму, либо делал вид, что его ничто другое не интересует.

Я подошла к новичку и сказала на космолингве:

– Привет! Ты здесь первый день? Давай знакомиться! Я – Юла из пятого класса!

Он медленно оторвался от монитора, с недоумением посмотрел на меня и ответил, выдержав паузу:

– Очень приятно. Терпеть не могу космолингву.

– А какой язык тебе нравится?

– Meine Muttersprache ist Deutsch, – снисходительно сообщил он. То есть, дескать, я немец.

– Ach, so! – тотчас переключилась я на немецкий. – Wunderschön! Распрекрасно! А зовут тебя как? Wie heißt du?

Дальше разговор шел на этом восхитительном языке, но я уж буду писать по-русски.

Он встал в гордую позу и произнес нечто невероятное:

– Я барон Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн! – И добавил с едва заметной усмешкой: – Если трудно запомнить, то имя можно сократить до Карл-Макс. А ты, значит, просто Юла…

– Если хочешь, тоже представлюсь полностью: Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес! – похвасталась я.

Кажется, это его впечатлило, и он даже слегка улыбнулся:

– О, так, конечно же, лучше!

– Почему? Очень длинно! Зачем усложнять себе жизнь? Пока мы не взрослые, проще пользоваться краткими именами. Впрочем, взрослые тоже обычно предпочитают, чтоб к ним обращались не так многословно.

– Там, откуда я прибыл, это не принято.

– А откуда ты… Карл-Маркс… ой, прости, Карл-Макс!.. эээ…

– Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн.

– Да. Постараюсь запомнить. И всё-таки?..

– Есть такая планета в системе Дракона: Штерндрахенауге. На обычных картах – Остедра.

– Ни разу не слышала.

– Это естественно. Экспедиция, которую возглавлял мой отец, барон Максимилиан Александр Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн, стала первой, которую местные жители не отказались принять. Раньше думали, что на Штерндрахенауге обитают агрессивные рогатые гуманоиды, которые крайне враждебны к любым посланцам извне. Но мы провели там несколько месяцев и, как видишь, милейшая Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес, улетели живыми.

– И в чем был секрет?

– В этикете, любезная фройляйн. Там предельно сословное общество. Чем знатнее особа, тем длиннее и труднопроизносимее должно быть имя. А запоминать нужно сразу, иначе это воспримут как оскорбление. И убьют не моргнув. Дело чести!

– Понятно.

– Кстати, рога оказались не настоящими. Такие у них головные уборы.

– И вам тоже пришлось их носить?

– Нет, шлемы с антеннами они восприняли как аналог рогов, подобающих местным аристократам. Хотя атмосферой Штерндрахенауге людям можно дышать, появиться без шлемов в том общесте значило бы уронить себя и уподобиться габрам.

– Кому?..

– Низшей расе. Я подозреваю, что на самом деле габры физически не отличаются от господ, называемых эдригельфандлами. Но исследовать их биологию мы не могли. И со мною на эти темы не говорили. Это было крайне опасно. Одна мысль о том, что габры хоть чем-то сродни благородным эдригельфандлам, могла стоить нам жизни.

– Эдри… как там дальше?.. Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу.. это самое… Нойбург… Извини, как вы всё это запоминали?

– Существует утилита «номенклатор». Записывает всю звучащую информацию и диктует ее прямо в ухо, когда нужно произнести только что услышанное. Но лучше стараться обходиться без номенклатора. Если вдруг он откажет или заглючит, будет плохо. Я справлялся обычно сам. У меня хорошая память. Довольно высокий уровень интеллекта. И абсолютный слух.

– Вундеркинд! – вспомнила я старинное слово.

Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн с довольным видом кивнул.

– Как-нибудь я дам здесь концерт на скрипке, – похвастался он.

– На чём?..

– Только не уверяй меня, Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес, что ты никогда не видела скрипки и не знаешь, что это такое, – надменно скривился он.

Я пожала плечами:

– Мы же не на Штерндрахенауге и, надеюсь, ты меня не прикончишь на месте? Ну правда, не знаю.

– О чем разговаривать с такими дремучими существами, – вздохнул он. – Вы здесь в этом смысле на уровне габров. А эдригельфандлы, между прочим, весьма ценили мое искусство. У них оно тоже развито. Только смычковые хордофоны показались им совершенно в диковинку.

– Какие?.. Что?..

– Достопочтенная Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Флорес, позвольте вам учтивейше заявить, что вы…

– Дура набитая? Dumme Gans?

– Выразимся деликатнее, фройляйн. Вы многого лишили себя, не дав себе труд изучить основы истории музыки.

Барон Карл Максимилиан Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн снисходительно кивнул мне на прощание и отвернулся, словно я растворилась в воздухе.

Это выглядело так смешно и нелепо, что я даже не обиделась.

Но всё-таки сразу полезла в сеть и набрала слово «Geige». Еще раз напомню, что говорили мы по-немецки. Сначала мне выдали сведения об ученом XX века по фамилии Гейгер. Явно не то. Потом всплыли синонимы «Geige» и «Violine» с пометкой «старинное». Тут уже приводились картинки. Оказалось, скрипка – инструмент для извлечения музыкальных звуков, но не как синтезатор, а натуральный. Поскольку звук получается при помощи струн, такие инструменты именуются «хордофонами» (уж про это я могла бы догадаться, скумекав про греческие корни слова). В древности скрипки делали из особых пород деревьев, а начиная с XXII века чаще из пластика, но массовое производство давно закрыто. Учиться играть на них трудно, желающих мало, экспортировать некуда, производить нерентабельно.

Старинные скрипки, сделанные в восемнадцатом веке в Италии, хранятся на Земле в музеях и стоят как целый музей. Играют на них смычком, двигая его по струнам туда и сюда. К любой скрипке, даже не музейной, требуются сменяемые комплекты струн, желателен запасной смычок и так называемая канифоль – вещество типа смолы, которой натирают волос смычка. Перевозить такое устройство нужно в жестком чехле. Всё это занимает много места и создает дополнительный вес. Плюс страховка. Суммы за перевозку выходят космическими, и поэтому в космосе скрипки вообще не встречаются.

У меня возникли очень смутные воспоминания из раннего детства, когда меня привозили к бабушке с дедушкой на Юкатан. В доме на стене висела такая деревянная штука, называвшаяся «гитара». Мне ее трогать не разрешали, но дедушка иногда снимал ее и ударял по струнам. Бабушка Хулиана морщилась: «Хосе, сначала настрой! Невозможно же слушать!». Но настраивать, вероятно, ему было лень или он не умел. И гитара возвращалась на место. Однако на скрипке играют иначе. Дома я снова полезла в сеть и нашла какие-то совсем древние архивные видео, послушала и посмотрела. Подивилась, но так и не поняла, в чем смысл. Попыталась с помощью разделочной доски и кухонного ножа повторить движения скрипача. Ужас. Пытка. Антифизиологично. У меня немедленно заболело плечо и запястье. Чуть не вывихнула суставы. Как и зачем этим вообще заниматься?..

Вечером, когда все собрались, я рассказала папе с мамой про многоименного барона со скрипкой. Над его манерами они посмеялись, но попросили меня быть терпимее: бедный мальчик привык, что вести себя следует именно так, и ему нужно время, чтобы привыкнуть к нормальному человеческому общению. Пребывание на Остедре – испытание не для слабохарактерных, а до этого были другие миры, тоже очень причудливые.

Оказалось, его отец, барон Максимилиан Александр Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн – известный исследователь, специализирующийся на контактах с закрытыми цивилизациями. Легендарная личность! Работает он всегда на свой страх и риск. Поскольку он из невероятно богатой семьи, свои экспедиции он финансирует самостоятельно. Впрочем, каждый успешный проект приносит ему не только славу, но и немалые деньги от Межгалактического альянса и Межгалактического совета по научным связм разумных миров. Иногда он находит редкие ископаемые, иногда уникальные растения, а если планета населена разумными существами, помогает установить контакты и убеждает местных жителей в пользе строительства у них, например, космодрома или орбитальной станции связи.

У барона есть собственный космолет, называемый «Гране», команду он тоже набирает по своему усмотрению и платит участникам столько, что даже после одной экспедиции можно выбрать любую приятную для жизни планету, купить или построить там дом и забыть о подвигах в космосе. Но обычно от барона никто без веских причин не уходит, хотя экспедиции бывают рискованными и порою крайне опасными. Гарантий, что уцелеешь, никто не дает, и в контрактах это прописано. Жена барона погибла при неосторожном контакте с электроамфибиями на планете, у которой было скучное буквенно-цифровое название, типа ASDF-18. Теперь та планета называется Гизела Валерия Элеонора Кримхильда Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн геборене Эдле фон Шваненбах. На картах – просто Гизела Валерия, а то не уместится. У немецких аристократов просто пунктик насчет длинных многосоставных имен и старинных титулов. Но, как выяснилось, на Остедре именно это и обеспечило полный успех экспедиции. Вряд ли теперь у какой-либо из разумных цивилизаций возникнут устойчивые межпланетные связи с высшей кастой Остедры, но по крайней мере выяснилось, каким образом нужно общаться с этими феодалами.

– Да кому они сдались? – пожала я плечами.

– На всякий случай знать нелишне, – возразил папа. – Вдруг какому-то экипажу придется прибегнуть к аварийной посадке? Барон добыл бесценную информацию, которая будет включена со все справочники. Секрет выживания на Остедре оказался довольно прост, но поди ж ты узнай!

– Главное, успеть до жесткой посадки придумать себе подходящее имя и титул, – съехидничала я.

– Да нам и выдумывать ничего не надо, – отшутился папа. – Что испанские, что русские полные имена звучат вполне впечатляюще. Иностранцы всегда спотыкаются на наших отчествах, а уж выговорить какое-нибудь «Мстислав Всеволодович Крестовоздвиженский» можно лишь после основательной тренировки.

– Или, – добавила мама не без гордости, – Лаура Флорес Гарсиа де Пьедрабуэна Ортега.

– Так что можем смело лететь на Остедру вслед за доблестными баронами, – подытожил папа.

– А надолго они сюда? – спросила я, ведь и папа, и мама по долгу службы общались с Ризеншнайдерами по прибытии на Арпадан.

– Как получится, – ответил папа. – У барона-отца есть идея наладить сотрудничество с роботами Арепо. Но для этого нужно получить множество официальных согласовании с Комитетом по Искусственному разуму и Межгалактическим альянсом. Находясь на Остедре, сделать это нельзя, там нет никакой дальней связи.

– Мне он сказал, – добавила мама, – что планирует провести на Арпадане как минимум год. Или два. Ради сына. Он считает, что мальчику будет полезно поучиться в школе с другими детьми.

– Ага, социализация, – понимающе поддакнула я.

– У тебя-то с этим, как выяснилось, нет проблем, – кивнула мама.

– А у богатеньких аристократов есть!

– Не завидуй. Этот… как его… Карл-Макс не выбирал, кем родиться. И если он выжил во всех передрягах, значит, голова у него работает четко.

– Интересно, а где он выучился играть на скрипке?

– На чем? – удивились родители.

Я гордо выложила им всё, что успела узнать про эту диковину.

– Ну ничего себе! – изумился папа. – Неужели сейчас еще кто-то исполняет живую музыку?

В самом деле. Когда нам нужно, чтобы звучало что-нибудь подходящее – ритмичное для танцев и спорта, приятное для расслабления, веселенькое для бодрости, – мы просто нажимаем кнопку, клавишу или касаемся сенсора. И оно звучит само. Можно взять синтезатор и намикшировать собственный сэмпл. Любые звуки любых планет в любых сочетаниях. Классно ведь, да?

– Между прочим, твой прапрадедушка был скрипачом, – огорошил меня папа. – Профессия уже тогда становилась редкой, но еще воспроизводилась в специальных культурных зонах. Они так и назывались – консерватории, от слова «сохранять». Московская считалась одной из самых известных. И закрылась позже других.

– А как его звали?

– Михаил Зильберштерн.

– Тоже немец?

– Нет, еврей. Но это теперь совершенно неважно. Всё равно фамилия потерялась.

– Как это?

– У него была дочь, она вышла замуж и стала Зильбернштерн-Ненашевой, а внучка – просто Ненашевой, но и она сменила фамилию на Василеску… В общем, в итоге вышли Цветановы.

– Жаль. А то вышло бы не хуже чем у баронов: Юлия Лаура Антоновна Цветанова-Зильберштерн-Ненашева-Василеску-Флорес-Гарсиа! Ах да, еще Пьедрабуэна Ортега!

– На здоровье, если тебе так нравится. Называйся как хочешь. Только документы переделывать слишком хлопотно. И так на Земле ворчали насчет двойной фамилии. И имя пришлось официально оставить одно.

– Я всегда объясняю, что Юла – сокращение от «Юлия Лаура»! – похвасталась я.

Поговорить с юным бароном наедине у меня почему-то никак не получалось. Похоже, ему интереснее общаться с Фатимой, его одноклассницей. Ну да, она старше, и очень красивая, и здорово сечет в своей микробиологии, и вообще… Он даже не посмотрел на то, что мое полное имя в любом случае гораздо длиннее, чем Фатимино. Она ведь – просто Фатима Йылдыз-кызы.

Ну и ладно. Что мне, не с кем общаться?

На концерт я, конечно, пришла. Вся школа пришла, хотя посещение этого мероприятия не было обязательным. Барон Максимилиан Александр снял для сына актовый зал при Администрации Арпадана. Туда набилось много всяких народов, в том числе неземных. В центре выгородили площадочку, на ней располагался помост с синтезатором и немного места для выступающего. За синтезатор уселся сам Максимилиан Александр. А Карл-Макс встал рядом, поднял на плечо свою скрипку, взмахнул смычком и – раздались совершенно непривычные звуки.

Скрипка сначала играла вместе с синтезатором, который обволакивал ее мягкими волнами приятных созвучий. Все слушали, как завороженные.

«Мессиан», – объявил барон Максимилиан Александр, но я не поняла, что это значило. Название песни? Нет, кажется, имя автора, а песня называлась «Квартет на конец времени». Красиво, но непонятно. Про хронавтику в космосе, что ли? Путешествие через преодоление горизонта событий? Лингвочип подсказал, что квартет – это музыка для четырех, а тут играли двое. Но на разные голоса. Может, подразумевалось четвертое измерение?

Потом синтезатор замолк, и барон громко произнес: «Бах. Партита дэ-моль. Аллеманда. Чакона».

Линвочип мне быстренько перевел: «Ручей. Разделенная. Д-мягкое. Немецкая. Непонятное слово». Я осталась в полнейшем недоумении. При чем тут ручей? Какая разделенная немецкая и что за «дэ» мягкое?.. Остальные поняли, видимо, не больше моего.

Музыка оказалась интересной, но очень заковыристой. Типа учебника по астрофизике. Я включила фантазию и попыталась представить себе немецкую девушку, брошенную своим молодым человеком, сидящую у ручья и накручивающую себе эмоции по восходящей. «Дэ» мягкое – это, наверное, имя, вроде какой-нибудь Делии или Дианы. С сюжетом дело пошло получше, он вполне ложился на то, что я слышала. Музыка – душераздирающая. Хоть рыдай.

Я потихоньку посмотрела на тех, кто находился рядом. Некоторые удивленно следили за движениями скрипача. Другие скучали. Третьи пытались понять. Кто-то делал вид, что ему очень нравится.

Один человек начал двигаться.

Это был Вилли. Он пробирался из своего дальнего угла, куда, как обычно, забился первым, поближе к сцене. Его пытались ненавязчиво задержать, но он ни на кого не обращал внимания, потому что привык, что ему не мешают поступать, как ему нравится.