Читать книгу Любовь моя - Лариса Яковлевна Шевченко - Страница 8

6

Оглавление

Инна задумчиво сказала:

– Почему бы Рите, как это бывало во все времена, не писать книги в иносказательной форме, сделав переброс во времени – во вчера или в будущее, и поместив своих героев в некоторое мифическое царство-государство? Там легче спрятать самые острые моменты современной жизни. У нее получались бы прекрасные грустные метафизические произведения. В них можно было бы открыто сообщать о том, как трудно живется в современном мире неглупому, но патологически честному человеку, желающему добиться успеха, анализировать не только его поведение, но и причины неудач. Разве ей не хочется иначе ярко состояться здесь и сейчас?

Без фантазии жить скучно, а без надежды на чудо трудно. Сказка притягивает, завораживает своей пещерной эстетикой, радует, раскрепощает. Реальность обыденна, тускла, однообразна и рутинна; изредка забавна или драматична. Каждому из нас дается шанс талантливо прожить в своем времени, как его ни назови: застой, перестройка. Главное, не упустить его. (А сколько их ты профукала?) Надо всегда быть готовым к моменту, к случаю, который может подарить тебе судьба. Лена с Ритой вправляют мозги девчонкам и мальчишкам, да и более взрослых направляют на путь истинный… чтобы «алые паруса» не закрывали от них реальный мир. Но этого мало.

– Разве Риту что-то не устраивает в ее собственном творчестве? – недоверчиво уточнила Жанна.

– Опять к многовековым сказкам? Я понимаю, мифы украшают жизнь, потому что в них не рациональные факты, а эмоции, но в современной литературе и без того предостаточно диких, подчас необузданных, почти шизофренических фантазий. К их «изыскам» приходится приноравливаться, привыкать. Кто-то должен интересно, просто и честно рассказывать о своем времени, – возразила Аня.

– Ну, если только по гамбургскому счету, – проехалась Инна. – А ты все же вспомни предельно ядовитые, прекрасные бессмертные сказки Шварца – мастера иносказания, его «детское» умение обычные вещи трансформировать в сказочные, вызывающие цепную реакцию добра. И чудные притчи, аллегории и метафоры с мистическим оттенком мрачности – Гофмана. Или возьми современного комедиографа Григория Горина. У него парадоксальный философско-притчевый талант. Сказки многое позволяют и от многого освобождают. В них же не документальная или художественная фиксация событий, а метафора жизни, ее главный посыл. Будучи не привязанной к конкретному времени, Рита может вроде бы шутливо «разносить» своих врагов, невзирая на существующие авторитеты. И острые политические моменты представлять в виде злой сказки. И все пройдет на ура, всё сойдет ей с рук. Никто не станет ей диктовать, как и о чем писать. Это так называемое ненасильственное сопротивление злу. К тому же сказки навевают неожиданные аллюзии. В них можно такое «напророчить»!

– А главное – зашифровать, – добавила Аня.

– Автор, используя ослепительный метафорический язык и яркий нажитой народный, – это когда сам язык становится героем произведения, – смело затрагивает и сиюминутные категории, и вечные. Как говорит наш любимый Святослав Белза, в произведении «должен присутствовать ингредиент волшебства». Для писателя правдивость вымысла существеннее верности факту. Совершаешь перескок в другую эпоху – и ты вольная птица. На «карнавале» сказочных персонажей легче быть честным, проще закладывать главную идею замысла.

Пусть Рита отпустит на волю свою фантазию и тогда оставит в литературе несравнимо больший след. А еще пусть делает вид, что шутит, и ей позволят шутить. Видишь, и я Рите поспособствовала. Мне иной раз кажется, что в придуманном мире больше правды, чем в реальном. Мы все где-то сбоку от правды. Человеку часто слишком тяжело ее выдерживать, тем более, что правд много, а истина одна… и труднодостижимая. В своей жизни мы все оценки прячем, а в сказке все открыто. Я серьезно, ей Богу. В реальности везде ставки и иногда они больше, чем жизнь. А тут… Лена, что скажешь, что посоветуешь? Взять Рите «на карандаш» мой совет? Глядишь, обретет новое лицо, в «золотой фонд» войдет! Ой, я просто заболела этой мыслью. Вот где происходит встреча прекрасного материала с глубоко законспирированными идеями! Пусть расширяет и разнообразит не только экспозицию, но и фабулу. А если поставить вопрос шире?

– Я ей не советчица, – сухо ответила Лена подруге.

– «Играй, да не заигрывайся, шути, да не зашучивайся». Не стреляешь ли мимо цели? А то потерпишь сокрушительное поражение, и что тогда? – неодобрительно покачала головой Аня. – Рита пишет о своем поколении открыто, она воздает ему должное, не отметая плохое, не захваливая хорошее.

– Трудно попробовать, что ли, – пожала плечами Инна.

– Зачем теперь камуфлируют действительность? Боятся… как при Сталине? – недоуменно спросила Жанна.

– Направление называется фантастический реализм. Это смещение границ реальности…

– В мозгах, – прервала Лену Аня.

– Мужчинам неинтересно читать о том, что они видят вокруг. Им хочется доискиваться до истины, раскапывать ее, – лукаво, как ей самой показалось, заметила Инна.

– А и правда, – на удивление быстро согласилась Аня.

– Не в моих правилах что-то советовать. Не ровен час, кого обижу. Но я и не отговариваю. Сама я больше за то, чтобы от условности возвращаться к реальности. Потому что это мое, – улыбнулась Лена.

– Гоголь был фантастический, фантасмагорический реалист, хотя и сказочник.

– Ну и словосочетание ты придумала, Жанна! Ты имеешь в виду его «Нос»? По мне так это полная шизофрения… патология одаренности, особое строение воображения. Писательская психика часто бывает на грани. Может, он на самом деле так воспринимал реальность? Помнится, в детстве от его слова «бяша…» меня мороз по коже пробирал и совсем нехорошо делалось во всем организме. И тогда мне казалось, что автор больной… и что у него отклонение, доведенное до гениальности, – осторожно пожаловалась Аня. – И, памятуя это, я…

– Как пронял!! До печенок? Талантище! И у кого это отклонения в мозгах?.. Ну, ты даешь! Это же художественный прием. Выдавливай из себя страхи сквозь трещины сознания. Не только «Сон разума рождает чудовищ», но и ужас. Шучу, не злись. Переживать подобные ощущения – большая роскошь. И это только подтверждает, что Гоголь прекрасный астральный мистический писатель. Он видел, чувствовал и умел передать то, что редко кому дано! – восхищенно сказала Инна. – Великому художнику слова иногда позволительно «сходить с ума».

– Этого я не отрицаю. Но некоторые – не стану называть их фамилии – за своей оригинальностью и ортодоксальностью скрывают абсурдную безвкусицу, утверждая, что норма в искусстве – это скучно. Иной фильм или выставку посмотришь и думаешь: не в психушке ли я? – выстрелила Аня в Инну крупнокалиберным снарядом.

– Ого! Пора выдвигать вперед бронетехнику. И это дело, не терпящее отлагательства, – азартно подхватилась с матраса Инна.

– Есть мнение, что эти приемы отжили свой век, – сказала Лена, испугавшись, что возникнет диспут об абстракционистах или еще того хуже… – Когда в обществе происходят перемены, в писательстве тоже возникает что-то особенное. Жизнь сама диктует и выдвигает на первый план свежие идеи, иную эстетику, новых лидеров.

– Новая Россия, новая жизнь, иная литература, – поддакнула ей Жанна. – У каждого поколения свои герои.

– Мне кажется, людям, не знавшим подробностей нашей жизни, уже через пару поколений будет трудно понять, что зашифровали нынешние «оригинальничающие» авторы в своих произведениях, тем более, что объяснениями они не балуют. Современникам и то иногда эта задача представляется ребусом. Такого понапридумывают, что не со всяким воображением дотянуться до понимания, – неуверенно заметила Аня.

Но Инна с восторгом продолжила развивать свое предложение:

– В сказке можно быть предельно занимательным. Главное – больше тайного, секретного, с первых шагов недоступного пониманию. Ведь тайна – способ удержания внимания читателя. И как просто! А иначе Рита со своим реализмом-идеализмом может выглядеть на фоне фантастов примитивным нытиком.

«Инну можно принимать только в гомеопатических дозах», – подумала Жанна и рассмеялась:

– Даем советы писателям! В сказках кажущаяся простота. Поди, попробуй, напиши… умница ты наша «дорогая». Не каждому это дается. Идеи, сюжеты, методы носятся в воздухе, да мало кто их улавливает. И в головах у людей много чего витает, да наружу не просится.

– Мои встречи с детьми часто заканчивались тем, что они, восторженные и вдохновленные нашей беседой, обещали подробно написать о самых интересных историях из своей жизни, хотя я просила их анонимно сообщить о каких-либо особенных фактах лишь двумя строчками, остальное, мол, мое дело, писательское, – поведала Лена.

– И ты жила в предвкушении? – спросила Инна.

– Нет, я понимала проблемы детей, их способность переоценивать свои возможности, и догадывалась, что ничего от них не получу. Их желания часто не совпадают с навыками и способностями. Но я пытаюсь пробудить в них желание писать, – с выражением доброжелательной заинтересованности в разговоре ответила Лена.

– Мы в школе много тренировались, пописывая серьезные и юмористические статейки в еженедельную классную газету или в ежемесячную школьную. У нас здорово выходило! – вспомнила Инна.

– А я в детстве часто в своем воображении рисовала прекрасные картины, но когда брала в руки карандаш – ничего не получалось. И с музыкой так же было. В голове возникало идеальное звучание, а голосом достичь его не удавалось. Это меня очень удивляло и огорчало, – созналась Аня. – Я восхищаюсь теми, кому доступно то, что я сама не умею делать.

– Мне принять твои слова как признание? Не давали покоя лавры великих художников и певцов или хочешь испытать чувство причастности к какому-то великому свершению? Разница между желаниями и тем, что ты на самом деле могла, оказывалась слишком большой? Все предельно ясно…

Ане кислая ухмылка, перекосившая рот Инны, показалась садисткой, и она печально пробормотала:

– Вот ты как повернула. Нагнетаешь. Не стану ни подтверждать, ни оспаривать. Изощряйся сколько душеньке твоей угодно.

И обидчиво добавила сквозь зубы:

– Репутация важна. Она – все, что от человека остается после смерти. Но ты за меня и мою репутацию не волнуйся… Тебе эта насмешка не сойдет… когда-нибудь. Не от себя шалей, а от того, что несешь людям… Не вылепить хорошего человека, если он сам того не хочет.

А успокоившись, серьезно обосновала свой «провал» как художника:

– Разве ты в юности не проигрывала в голове оперные арии? Но когда пыталась пропеть их вслух, понимала, что нет таланта. Сошлюсь на свой опыт, хотя это может быть не корректно. Маленькой, я очень любила танцевать. Но когда я, необученная, «выделывала различные па», мир балета, наверное, содрогался. Я думаю, у всех людей существует интервал между желаниями и возможностями. У одних он сужается или вообще исчезает с помощью обучения, а для других некоторые их желания так и остаются неосуществленным по причине недостаточных способностей. В этом нет ничего зазорного. Не зря же люди ищут ту область знаний, где они в полной мере могут себя проявить?

– Любое творчество – бацилла заразная. Позволю себе небольшое допущение. Инна, а что тебе мешает взять в руки кисть? – поймав нужную тональность, с улыбкой Моны Лизы предложила Жанна. – А тебе, Аня, – перо. Лена посодействует. Кто из вас первой будет передо мной ответ держать? Кто «упадет, побежденный своею победой»?

– Крайне неудачная шутка. Чего ты добиваешься? Не созрела до понимания моих рассуждений или даже не вникала? – устало вздохнула Аня и демонстративно накрыла голову подушкой. Но обида все же выстрелила сердитой мыслью: «Ты же не Инна. Глупость и бестактность тоже заразны?»

* * *

И все же паузу опять нарушила Аня. Ее распирало желание высказаться.

– Я хочу начать с мысли о том, что взаимоотношения между людьми – это беспрерывная череда задач с бесконечным числом переменных, – с искренним воодушевлением продекларировала она, – а писатели…

– Искусство тяготеет к вечным истинам. Но жизненные ситуации меняются и их надо разрешать, – иначе попыталась сформулировать ту же мысль Жанна.

– Не обязательно так уж подробно все разъяснять и досказывать читателю. Надо оставлять ему место для воображения. Своим чутьем и умом ему надо кое-что постигать, по наитию, – сказала Инна.

– Я о детях, – возразила Аня. – Всё давно изучено и рассказано, но каждому следующему поколению надо заново объяснять, повторять и растолковывать всё, что было известно предыдущим. Только всякий раз как-то иначе будить его лучшие чувства. Например, книжки из нашего раннего детства современным малышам очень скоро становятся неинтересными, они быстро вырастают из них, а вот наши любимые книги школьного периода для современных подростков – большая интеллектуальная нагрузка. Им намного труднее читать многостраничные произведения, чем нам. Спешу заметить: мы-то жили в мире прекрасных литературных героев и книги проглатывали десятками, хотя сначала не понимали, что они – мощная платформа для душевного и духовного здоровья нации. Нам просто было интересно.

– Теперь мультфильмы заменяют детям книги и отучают их читать, – заметила Инна.

– Рита понимает ситуацию и пишет для детей сжато, в несколько строчек закладывая смысл. Ее книги – шедевры ясности и чистоты. А когда для взрослых что-то создает, то позволяет разгуляться своему воображению. И это правильно. Книга оживает в руках подготовленного читателя, – сказала Аня.

– У молодых есть любопытство и любознательность, и это стимулирует их к чтению, особенно если книга хорошо разрекламирована, – подметила Жанна.

– Интерес может и есть, времени нет, – возразила Инна. – Компьютер его съедает, Интернет. Так и вижу своего любимого племянника по линии младшей сестры: одна рука на клавиатуре, вторая с телефоном. Муж сестры как-то пожаловался: «Раньше я много работал и не имел возможности уделять внимание детям. Думал, внуками займусь. Но теперь они заняты. Дверь в свою комнату закроют и сидят целый день за компьютером, за уши их не оттащишь».

– Теперь трудно даже очень хорошую книгу неизвестного писателя сделать достоянием читателя, – вздохнула Лена.


– Рита свои прожитые годы может считать полезно проведенными. Чего ей и в дальнейшем желаю. Ведь когда богатство твоей души живет еще и вне тебя – это двойное счастье! – Жанна решила создать благоприятный фон для беседы.

«Настал черед Ане высказаться», – подумала Лена и услышала:

– Может, Рита и не найдет ответы на все острые вопросы, но в самой ее попытке есть серьезное геройство.

– Геройство? Превозносишь, говоришь ни к чему не обязывающие добрые слова «собрату по цеху»? – не пылая дружелюбием, спросила Инна. Она явно намекала на Анины рецензии.

– Больше ни в чем меня не заподозришь?

Аня еще что-то порывалась сказать, но Инна опередила ее брезгливо произнесенной фразой:

– Задания писателям расписали и по полочкам разложили, осталось расставить их самих по ранжиру, в порядке народного обожания.

Инна выжидающе посмотрела на Лену.

Но та промолчала и только подумала: «Заниматься этим, это как в деревне у колодца старушкам обсуждать уроки сольфеджио. С тобой, дорогая, невозможно предугадать, в какую сторону повернется дискуссия».

И у Жанны, перехватившей взгляд Инны, мелькнула мысль:

«Удивительный дар вызывать к себе неприязнь. И как это качество до сих пор не отвратило от нее Лену? Какая-то в этом есть неосознаваемая мной натяжка». Но вслух она сказала о другом:

– Меня сейчас больше интересует, что изменилось в человеке за последние семьдесят или хотя бы десять лет.

– Новая эпоха поменяла интересы. Время диктует вкусы. Раньше людям хотелось быть порядочными, а теперь богатыми, – вздохнула Аня. – Вот я и спрашиваю себя…

– Хотеть не вредно, – хмыкнула Инна. – Допустим, некоторым женщинам в жизни не хватает страсти, их привлекает невероятная чувственность. (Кому что.) А где они ее могут найти? Только в книгах.

Но Аня не повелась на Иннины рассуждения, она решила на своем настоять, свой «припев» повторить:

– Раньше в жизни было больше смысла, доброты, а значит и счастья. Выбор Ритой последней темы не случаен. Она подсказывает читателям, что никогда не поздно найти свою судьбу. Она пытается их ободрить, поддержать.

– Вот откуда к нам снова приходят уже набившие оскомину фразы: «И хотя нам платили до обидного мало…, но мы, не находили в том ни вины своей, ни беды». «А теперь вокруг лица с общим, одинаковым выражением давят нас пошлостью и примитивом. Где человек думающий, чувствующий? Где личности? Исчезла иерархия в культуре, канули в Лету авторитеты». Конец света! – Инна цинично рассмеялась. – Может, еще вспомним о средневековом немом восторге и преклонении перед красотой женщины? Не марксизм-ленинизм, не атомная бомба, а развитие науки и особенно электроники изменило нашу цивилизацию. И теперь толпа обрела в интернете голос, сотни тысяч дураков позволяют себе на весь мир говорить не только глупости, но и гадости. Каждый считает себя экспертом по любым вопросам, включая управление государством. Им нечего сказать, но они говорят и пишут! Хор невоспитанных тупых голосов. Какая там этика? Вседозволенность! Улица и интернет предлагают одно, школа и семья – другое. Для меня многое в интернете чуждо и даже страшно. И я не хочу, чтобы оно победило наших детей. Еще Аристотель писал: «Кто движется вперед в науках, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед». Что из них, из этих писак, вырастет? Качнется ли маятник в сторону духовных поисков? Я хочу и в Интернете читать умное и прекрасное.

– Качнется, – спокойно ответила Лена.

«Однако, как Инна о молодежи!.. А подруги? Однажды лебедь, рак и щука…» – Лена до боли стиснула «гудящие» виски ладонями.

– Инна, прогресс виноват в отсутствии совести у людей? Может, еще и сама природа? Так она самодостаточна и несет нравственный заряд. Миллионы глупцов… Ты слишком плохого мнения о качестве человеческого материала. Но вот что настораживает: заявитель всегда прав. Оправдываться трудней. Тема требует прокачки, поэтому сама подробнее расшифруй сказанное, – недовольным тоном предложила Жанна.

– Ой, не надо, – взвизгнула Аня.

– Что ты вопишь, как ненормальная? Киру разбудишь, – зашипела на нее Жанна.

– Грань нормальности и ненормальности так тонка! К тому же существует процесс двусторонней диффузии, – хихикнула Инна.

Лена посмотрела на нее с удивлением и явным неодобрением, но уже через несколько секунд выключилась из происходящего.


Аня обидчиво промолчала, но после паузы с новой темой все-таки повернулась именно к Инне:

– Мне кажется суметь предельно искренне, абсолютно естественно и интересно написать о великой любви двух обыкновенных людей – и есть самое трудное для писателя.

– Для тебя, – слегка ущипнула ее Инна.

– Уволь, это не ко мне.

– Теперь и в фильмах про любовь только богатых людей показывают, потому что про обыкновенных и бедных не получается создать увлекательный сюжет. Их жизнь монотонна и неинтересна. К тому же в кино выполняется принцип: снимаешь о простых людях, делай это не изощренно». А это скучно. Бедные смотрят современные сериалы и думают: «Нам бы ваши заботы», – вздохнула Жанна. – Там же у них все только вокруг денег крутится. «Одна, но пламенная страсть».

– Перечитай пьесы великих писателей древности или нашего Островского, может, успокоишься и развлечешься, – посоветовала ей Аня.

– Они про пейджеры и мобильники? – пошутила Инна.

– Глупо, но мило. И как тебе в голову пришла такая «неожиданная» мысль? – Жанна посмотрела на Инну долгим, пристальным и спокойным взглядом. И ей впервые со времени их встречи пришла догадка, что она и ее может за что-то недолюбливать.

– Умные и глупые мысли приходят в голову одинаково неожиданно, – беззаботно рассмеялась Инна.

«Мне не всегда доходит подтекст их разговоров. Я только-только начинаю вникать и осваиваться. И все потому, что мало знаю об их жизни», – предположила Аня, недоуменно поглядывая на подруг.

– Не понимаешь ты шуток, Анюта. А они ведь жизнь украшают, – снова включилась в разговор Инна.

– Все зависит от того кто и под каким соусом их преподносит, – обидчиво огрызнулась «обвиняемая». – Я понимаю юмор, но не умею его воспроизводить так, чтобы было смешно. Не всем дано.

– Любишь потреблять? Не заметила, – покривила губы Инна.

Аню всегда выводили из себя открытые уверения в ее неспособности легко смотреть на жизненные проблемы. Она понимала, что в основном люди правы, но ей не хотелось этого признавать. И пресечь разговоры о себе не умела. «Я сама себя не устраиваю и всю жизнь воюю со своими патологическими недостатками, – оправдывала она себя. – Наивность не самооценочна только у маленьких детей. Они не понимают своей доверчивости, а у меня на первом месте доброта и жалостливость, вот и влипаю в истории.

На днях встретила дочку своей бывшей сослуживицы. Разговорились, конечно. Я об ее успехах спросила. Потом вспомнили общих с ее мамой знакомых. И вдруг она мне говорит: «А вы знаете, Иван Александрович умер. Ему только сорок пять лет было». Я разохалась, мол, какой хороший человек! Но когда мы разошлись в разные стороны, подумала: «А далеко ли яблочко от яблоньки упало? Ее мать-сплетница разные гадкие «фокусы» на мне много раз апробировала». Позвонила я Ивану Александровичу – он мой бывший ученик, – и мы с ним очень мило побеседовали.

На чем эта гадкая женщина хотела сыграть? На том, что я сама не делаю пакостей и от других не жду? Думала, что я, сочувствуя семье «почившего», не проверив информацию, дальше понесу горькую весть и окажусь в неприятной ситуации? А ведь по возрасту она мне в дочери годится. Ничем я не заслужила такого к себе отношения, даже напротив, когда она была маленькой, делала ей и ее классу приятное: снимала все их школьные события и пачками бесплатно раздавала детям фотографии. Да вот поди ж ты… обидела меня. А за что? Ей нравится делать людям неприятности? Она считает себя умнее?» – Аня горько вздохнула. Ей вспомнилась шутка из мультфильма: «Мелкую пакость не придумывают, при взгляде на ближнего она приходит в голову сама по себе». Но на этот раз она ее не рассмешила.

– А ведь и правда, я часто не понимаю юмора. Недавно по телевизору расхваливали одного знаменитого артиста, взахлеб приводили примеры его великолепных шуток. Этот человек страдал бессонницей и развлекался тем, что посреди ночи многократно через каждые пять минут будил своих знакомых, измененным голосом сообщая им, который час, чем доводил до бешенства, до изнеможения и истерик. Я была потрясена его «чувством юмора». Хоть убейте, не понимаю я и людей, на всю страну восторгающихся столь непорядочным поведением своего коллеги. – Аня нервно разлохматила себе волосы на затылке.

– Тут какая-то каверза, – неуверенно пробормотала Жанна. – А со мной «вживую» недавно произошел «препотешный» случай. Пришла я в гости к подруге, а ее сын и муж вслух читают «Домоводство» советского года издания и до слез хохочут, ну просто катаются по дивану от смеха. Не вытерпели мы с подругой, подошли к ним. Я уж дословно всего не помню, но суть услышанного состояла в том, что автор советовал к приходу с работы усталого мужа умыть и нарядить детей, красиво сервировать стол и ничем не беспокоить благоверного, пока он ни поест и ни отдохнет с газетой в руках.

«В каком веке живет этот автор? На какой планете? И это он советует нам, работающим женщинам? – удивилась и возмутилась моя подруга. – Это насмешка или злой умысел?»

Следующий совет был еще интересней. Что-то типа того, что жена должна быть благожелательной, когда муж подает ей гвозди или придерживает лестницу, пока она приколачивает к стене картину. И это написано всерьез, не в разделе «юмор». Автор всё с ног на голову перевернул. «А рожать мужу вместо жены он не советует попробовать?» – грустно воскликнули мы с подругой в один голос.

А дальше предлагалось еще более «смешное». «После совершения интимного акта с женой, вы должны позволить ей пойти в ванную, но следовать за ней не нужно, дайте ей побыть одной. Возможно, она захочет поплакать», – с искренним сочувствием пишет автор. «Почему женщина плачет после секса? Не удовлетворена? Муж вовремя не… остановился? И что смешного в том, что он, извините за выражение… козел?» – подумалось мне.

Мы долго стояли и смотрели на двух от души хохочущих мужчин в возрасте двадцати пяти и пятидесяти лет и пытались понять, что же их так рассмешило? «Да, конечно, смешно… и неприятно, что эти «шедевры» издавалась миллионными тиражами и попадала в каждый дом! За чью-то глупость приходилось платить… Смешно… и обидно то, что подобные перлы преподносились как нечто умное и полезное. «Гениальный» автор! Женщина такое не написала бы. А куда смотрел редактор? Мужская солидарность? Над этими строками надо плакать, а не смеяться», – недоумевала я вслух.

«Так ведь не им горько, нам… Мужчины, читая, не углубляются в суть, скользят по поверхности, да еще в восторг приходят от самих себя? У них же есть чувство юмора!.. Какие же мы все-таки разные», – грустно усмехнулась моя подруга и побежала на кухню спасать котлеты. А мне от ее спича сделалось грустно-грустно… Что было, то было. От себя не скроешь, из памяти не вычеркнешь, – вздохнула Жанна.

– Наверное, женщин больше волнует внутренний мир человека, его переживания, а мужчин – внешние проявления жизни, – предположила Инна.

И Аня рассказала беспокоящую ее историю.

– А я как-то смотрела в гостях многосерийный импортный комедийный фильм про учителя, который, чтобы поправить бюджет своей семьи, стал делать и продавать наркотики. Все гости, включая меня, дружно хохотали, потому что артист, исполнявший главную роль, был неподражаемо талантлив. И вдруг я ужаснулась: «Учитель не думал о людях, которые погибнут от его наркотиков?!» Я, конечно, понимала, что это комедия, но смотреть ее и тем более смеяться мне расхотелось. «Мои друзья хорошие добрые люди, но когда их захлестывают эмоции, они не видят плохого? Я рассуждаю как педагог? Позволить моим подопечным посмотреть этот фильм или нет? От всего плохого не оградишь. Разрешу, но объясню», – завертелось в моей голове. Но настроение все равно уже испортилось.

– И ты принялась совестить своих друзей? – спросила Инна.

– Отстань, – как от назойливого комара отмахнулась Аня.


– Как иногда сказанная человеком милая шутка сразу к нему располагает! Как-то по воле случая, я попала в качестве зрителя в зал, где должны были номинировать на премии наших писателей. Аня, ты тоже там присутствовала. Помнишь? – спросила Инна. – За столом вперемешку сидели писатели и члены комиссии. Я пошутила, мол, надо бы вас развести по разные стороны. И одна женщина из комиссии мне влет ответила: «Мы не на дуэли». А я ей: «И все же сегодня вам придется стрелять без промедления и, главное, без промаха». И так этот маленький диалог хорошо прозвучал, что мы обе улыбнулись, хотя до этого настороженно приглядывались друг к другу. Потом я у одного незнакомого мужчины спросила:

«Вы тоже писатель?»

«Нет, сочувствующий», – ответил он с приятной улыбкой. И я почему-то перестала волноваться, словно уже не ожидала от комиссии сокрушительной критики на произведения своих друзей и будто стопроцентно поверила в справедливый исход мероприятия.

– Последние сомнения отпали? – насмешливым эхом откликнулась Жанна.

Инна не ответила. Ее взгляд был направлен внутрь себя. Мыслями и чувствами она была уже слишком далеко, чтобы услышать, кого бы то ни было.

Аня продолжила ее рассказ:

– Я тогда тоже обратилась к тому же доброжелательному человеку: «Попасть в номинанты тоже престижно?»

«Это, конечно, еще не награда, но уже событие, предполагающее в перспективе возможность восхождения на Олимп», – ответил он мне. Я заметила, что глаза у него были грустные, и подумала, что он тоже из пишущей братии.

– Хочу чего-нибудь веселого и радостного! Хочу простоты и естественности! – вдруг возопила Аня и автоматически оглянулась на дверь.

– Читай тома анекдотов. Очень освежает. Они, как сказал Карел Чапек, комедии, спрессованные в секунды. Их теперь горы на книжных прилавках. В свое время они меня из депрессии вытащили, – сказала Инна и попросила Лену:

– Не в службу, а в дружбу передай мне туесок с пряниками. Наша «милая» беседа возбудила во мне аппетит.

– Неожиданный ты, Инна, человек, – пробормотала Жанна.

А та в ответ только плечами пожала.

– Твой «роман» с мучными и сладкими продуктами так и не сошел на нет? – удивилась Лена, передавая подруге плетеную вазу.

«Я уже жалею, что сама того не желая, подтолкнула девчат на разговор о литературе. Не стоит он того, чтобы ему посвящать полночи. Не надо было потакать Инессе», – устало подумала Лена, тяжело опускаясь на матрас.

* * *

Жанна заговорила тихо, вдохновенно и романтично:

– Я за высокое и глубокое отражение таких тем как жизнь-смерть, любовь-ненависть или как соотносятся реальное время и вечность; я за столкновение различных импульсов чувств, когда человек живет с неизбежным пониманием своей судьбы, если все его помыслы…

– И так далее, – обидно рассмеялась Инна. – Чтобы любой компании придавался ореол борьбы за человека, за веру, утверждающую, что свет плодотворен, тьма бесплодна, мысль безбрежна. И тому подобное. Наслышаны мы, под завязку этим накормлены. Это позавчерашний день литературы. Твоя гипердоверчивость и безоглядная вера в чудо – неиссякаемы. А я приветствую разнузданные фарсы. По мне насыщенные роковой страстью трагедии и сумасбродные комедии. Я могу рассчитывать на твою поддержку и понимание?

– Если только всё культурно и интеллигентно, – смущенно и неуверенно пробормотала Жанна, застигнутая врасплох то ли на самом деле изощренной, то ли выдуманной откровенностью Инны.

– И без мата? – хихикнула в ладошку Инна.

– Не совестно тебе? – оскорбилась Аня – Плохое само легко и быстро внедряется, а хорошее приходится терпеливо и настойчиво прививать. И если принять во внимание, что доброе слово соединяет, а злое и грубое разъединяет, то…

«Не дай бог скатятся на проблемы воспитания», – буквально холодея, подумала Лена и плотнее завернулась с головой в одеяло.

– Меткое наблюдение, – съязвила Инна, прервав Анину пылкую речь. – Примазываешься к классикам типа Макаренко? Мозги еще не проели советские нравственные императивы? Что глаза пялишь? Дара речи лишилась? Ты посмотри на себя в зеркало – портрет кисти Никаса Сафронова или Шилова? Нет, Ван Гога или Пикассо. Сколько в нем экспрессии! Красота неизреченная!

– На себя обернись, – обидчиво отрезала Аня.

– Невероятно, непостижимо! Просто прелесть. Поглядите, какая недотрога. Ты ли это? – воскликнула в полном восторге Инна. – Заводишься, куксишься как маленькая.

– Несет тебя… Опять все переиначила. Насмешничаешь, издеваешься, неистовствуешь. – Аня страдальчески скривилась. – Да, я слишком эмоциональная, даже нервная. Да, я говорю элементарные вещи, потому что о них часто забывают. Вот ты, наверное, думаешь: какое право имеет Рита писать о грустном, если детдомовцев у нас меньше одного процента от общего числа населения, о пьяницах, если их не пятьдесят процентов или о сплетниках, портящих жизнь не одной сотне тысяч людей? Еще о безразличии, о безответственности… Мол, кому нужны непреложные, примитивные истины?

Ты настаиваешь на том, чтобы писали о великих личностях, гордились ими, подхлестывали самолюбие? Я не против, такие примеры нужны, но я хочу, чтобы создавали интересные позитивные фильмы о современных людях, живущих в коммунальных квартирах или съемных углах, о тех, которые, получая гроши, умудряются преданно и творчески служить отечеству, любить, растить прекрасных детей. Вот это были бы настоящие народные герои!

– Герои капиталистического труда?!

– Инна, перестань бессовестно изводить Аню, – сдержанно попросила Жанна. – Вцепилась мертвой хваткой. Зверей тоже любят, но воспитывают, в основном, методом… кнута и голода. Получила от меня «мастер-класс»? Ты такой же педагог, как я Папа Римский. Помолчи, иначе я выскажу всё, что о тебе думаю.

– Ой, напугала! Трясусь от страха!

– Анечка, успокойся. Выговорилась? Вот и хорошо. Ты, как всегда, права относительно того, что касается воспитания. Ты ас в этой области.

– Простите, нервы, – искренне и благодарно просияв, прошептала Аня в ответ на защиту коллеги.

– У нас мораторий на смертную казнь, – отшутилась Инна, предваряя и отменяя этим нещадную критику и возможные дальнейшие выпады и угрозы Жанны в свой адрес.

«Когда Инна заводится, проще с постным выражением лица не замечать ее шпилек или рассмеяться с ней за компанию. Но Ане с ее нервами это не по силам», – решила Лена и снова осторожно коснулась руки подруги.

Любовь моя

Подняться наверх