Читать книгу Самое сильное заклятье - Лайон Спрэг де Камп - Страница 3

Пэдуэй проснулся рано. Во рту был неприятный привкус, в животе постоянно бурчало, словно играл оркестр кузнечиков. Возможно, все из-за ужина – не то чтобы плохого, но, безусловно, непривычного, в основном состоявшего из тушеного мяса с луком. Хозяин копоны, должно быть, немало удивлялся, почему этот странный посетитель то и дело елозит руками по столу – Пэдуэй машинально искал отсутствующие нож и вилку.

Ночь он провел плохо – непривычно спать на постели, состоящей лишь из набитого соломой матраца; да и тот обошелся ему в лишний сестерций. Ужасный зуд поутру заставил Мартина задрать майку. Ну разумеется, красная сыпь недвусмысленно показала, что ночь он провел в конечном счете не один.

Пэдуэй встал и умылся с мылом, купленным накануне вечером, – тогда он приятно удивился, что мыло уже вошло в обиход. Оно сильно смахивало на сгнивший тыквенный пирог, а внутри было мягкое и липкое из-за неполного гашения соды. Руки и лицо Мартина горели, будто он натер их мелкой шкуркой.

Затем Пэдуэй предпринял попытку побриться с помощью оливкового масла и лучшей бритвы, которую могло произвести шестое столетие. Процесс оказался таким болезненным, что Мартин задумался: а может, пусть природа берет свое?

Попал в переплет! И денег от силы на неделю… Знай он, что провалится в прошлое, непременно подготовился бы: захватил с собой энциклопедию, книги по металлургии, математике, медицине и так далее. И обязательно оружие с комплектом боеприпасов.

Но у Пэдуэя не было ни оружия, ни энциклопедии. У него вообще ничего не было – только то, что носит современный человек в карманах. Ну и голова на плечах. На нее вся надежда.

Необходимо найти такой способ использовать свои знания, который обеспечил бы ему приличную жизнь и при этом не доставил неприятностей. Нельзя, к примеру, просто взяться за постройку автомобиля – потребуется двести лет, чтобы произвести необходимые детали, а потом еще столько же, чтобы собрать их в единое целое. Не говоря уж о горючем.

Утро выдалось теплым, и Пэдуэй решил оставить жилетку и шляпу в комнате. Но потом бросил взгляд на дверь с примитивным замком, из которого торчал бронзовый ключ – достаточно большой, чтобы вручать его от имени городских властей заезжим знаменитостям. Мартин не сомневался, что при желании мог бы открыть этот замок лезвием ножа. Пришлось одежду брать с собой.

Завтракать он отправился в уже знакомую копону, украшенную огромной вывеской: «ВЕСТИ РЕЛИГИОЗНЫЕ СПОРЫ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», и, перекусив, спросил у хозяина, как найти Томасуса-сирийца.

– Ступай по Длинной улице до арки Константина, потом по Новой улице до базилики Юлиана, потом поверни направо на Тосканскую…

Пэдуэй заставил хозяина повторить дважды и все равно потратил на поиски почти целое утро. Проходя мимо Ульпиевой библиотеки, он с трудом подавил в себе желание послать все к черту. Мартин любил библиотеки, обожал читать старинные манускрипты и вовсе не жаждал встречи со странным банкиром, в странной обстановке, по странному поводу… Более того, предстоящее дело нагоняло на него ужас. Но таков уж был Мартин Пэдуэй: его решимость проявлялась именно в момент наибольшего испуга. И он мрачно, целеустремленно зашагал дальше.

Томасус-сириец занимал убогий двухэтажный домик. Негр у двери – очевидно, раб – провел Пэдуэя в некое подобие гостиной. Вскоре появился и сам хозяин – лысый толстячок с катарактой на левом глазу. Банкир подобрал полы своей изрядно потрепанной тоги, сел и молвил:

– Слушаю, молодой человек?

– Я… – Пэдуэй сглотнул и торопливо выпалил: – Меня интересует ссуда.

– Большая?

– Точно пока не знаю. Я хотел бы начать новое дело и должен сперва прощупать рынок: цены, спрос и все остальное.

– Ты хочешь начать новое дело? В Риме? Гм-м-м… – Томасус потер ладони. – Что можешь дать в залог?

– Ничего.

– Ничего?

– Я предлагаю тебе рискнуть.

– Но… но, любезный, неужели ты никого в городе не знаешь?

– Знаю только одного фермера-гота – Невитту, сына Гуммунда. Он меня сюда и послал.

– А, Невитта… Да, я с ним знаком. Он готов за тебя поручиться?

Пэдуэй задумался. Невитта, несмотря на свою душевную щедрость, не производил впечатление человека, щедрого на деньги.

– Нет, – признался Мартин. – Вряд ли.

Томасус закатил глаза к потолку:

– Ты слышишь, о Боже? Вваливается какой-то варвар, едва лепечущий по-латыни, набирается смелости заявить, что у него нет ни ценностей в обеспечение, ни поручителя, и нагло просит у меня ссуду! Господи, да где это слыхано?

– Я постараюсь тебя убедить, – вставил Пэдуэй.

Томасус сокрушенно покачал головой и зацыкал зубом.

– Чего у тебя в избытке, так это самомнения, молодой человек. Как, говоришь, твое имя?

Пэдуэй повторил то, что сказал Невитте.

– Ладно, выкладывай свою идею.

– Ты правильно изволил заметить, – начал Мартин, надеясь, что говорит, должным образом сочетая почтение и чувство собственного достоинства, – я чужеземец и только накануне прибыл из Америки. Это очень далекая страна, и люди, разумеется, живут там совсем иначе, чем в Риме. Если ты поможешь мне в производстве некоторых предметов нашего обихода, которые здесь неизвестны…

– Боже! – вскричал Томасус, трагически воздев руки. – Ты слышишь, Боже! Он не хочет, чтобы я поддержал его в каком-нибудь благоразумном, серьезном деле, о нет! Он самонадеянно хочет развернуть производство каких-то новомодных штучек, о которых никто и слыхом не слыхивал!.. Совершенно исключено, Мартинус, я и думать об этом не стану. А что ты имел в виду?

– У нас есть напиток, который делают из вина, – бренди. Полагаю, он будет пользоваться здесь успехом.

– Какое-то варварское пойло? Нет, мне и в голову не придет рассматривать такое предложение! Хотя я согласен, Риму отчаянно не хватает многих товаров. С тех пор как столицей объявили Равенну, в городскую казну перестали поступать государственные налоги. Рим неудачно расположен, он никому, в сущности, не нужен. Но где искать помощи? Никого не допросишься, король Теодохад все время только стихи пишет. Тоже мне, поэт!..

Пэдуэй потихоньку начал вспоминать что-то из римской истории шестого века.

– Кстати, о Теодохаде… Королева Амаласунта еще не убита?

– Как же! – Томасус бросил на Мартина подозрительный взгляд. – Убита. Прошлым летом.

Это означало, что Юстиниан, «римский» император Константинополя, вскоре предпримет успешную и роковую попытку вновь завоевать Италию для империи.

– Но почему ты задаешь такой странный вопрос? – продолжил Томасус.

– Можно… можно мне сесть? – пролепетал Пэдуэй и рухнул на скамью.

Колени его дрожали. До сих пор происходящее казалось ему каким-то хитрым, нереальным маскарадом. Собственный вопрос об убийстве королевы Амаласунты помог осознать наконец весь ужас, всю опасность существования в этом мире.

– И все же, чужеземец, почему ты задал такой странный вопрос?

– Странный? – невинно удивился Пэдуэй, сообразив, где допустил ошибку.

– Ты спросил, не убита ли она еще. Словно наперед знал ее судьбу. Ты прорицатель?

Пэдуэй вспомнил совет Невитты глядеть в оба. Да, Томасусу палец в рот не клади!

– Не совсем… – Он пожал плечами. – Я еще прежде слышал, будто бы между двумя готскими правителями пробежала кошка, и Теодохад не прочь избавиться от соперницы. Ну… мне просто интересно, чем это закончилось, вот и все.

– Удивительная была женщина, – произнес сириец. – И недурна собой, даже в сорок лет. Ее утопили в собственной ванне. Лично я думаю, что нашего слюнтяя подзуживала его жена, Гуделинда. У самого Теодохада духу бы не хватило.

– Может, она ревновала, – словно оправдываясь, предположил Мартин. – Так как насчет изготовления этого, как ты выразился, варварского пойла?..

– Что? Вот упрямец! Совершенно исключено. В Риме надо вести дело очень деликатно – не то что в каком-нибудь новом городе. Вот в Константинополе… – Томасус вздохнул. – Где легко разбогатеть – так это на Востоке. Но я не хотел бы там жить. Благодаря стараниям Юстиниана у еретиков, как он их называет, там слишком много хлопот. Между прочим, какой ты веры?

– А ты? Хотя мне, разумеется, все равно.

– Я несторианин.

– Что ж, – осторожно произнес Пэдуэй, – а я принадлежу к конгрегационалистам. – Это было весьма далеко от истины, но Мартин полагал, что агностицизм вряд ли популярен в помешавшемся на религии Древнем Риме. – Практически то же несторианство… Так вот, о производстве бренди…

– Не может быть и речи, молодой человек! Просто немыслимо! Что тебе нужно для начала?

– Большой медный котел и медная трубка, а также вино как исходный материал. Ну и помощников – быстрее дело пойдет.

– Нет, риск слишком велик. Извини.

– Послушай, Томасус, а если я покажу тебе, как вдвое сократить время на ведение банковских книг?

– Ты что, математический гений?

– Нет, но у меня есть система, и я могу обучить твоих людей.

Томасус закрыл глаза, словно левантинский Будда.

– Ну, если тебе нужно не больше пятидесяти солидов…

– Бизнес – всегда риск, ты же знаешь.

– В том-то и беда… Хорошо, согласен. Если твоя система действительно так хороша.

– Под какой процент? – спросил Мартин.

– Как обычно. Три процента.

Пэдуэй был поражен. Потом он осведомился:

– Три процента… за какой срок?

– В месяц, разумеется.

– Слишком много!

– А чего же ты хочешь?

– У меня на родине шесть процентов годовых – это уже немало.

– Чтобы я ссудил деньги под такой процент?! Ты слышишь, Господи? Тебе бы жить среди диких саксов… Но ты мне нравишься. Для тебя – двадцать пять процентов в год.

– Все равно много. Я мог бы подумать о семи с половиной.

– Разбой!.. Меньше двадцати и речи быть не может.

– Нет. В крайнем случае девять.

– Увы, мы не договоримся. А жаль – с тобой интересно иметь дело. Пятнадцать.

– Исключено, Томасус. Девять с половиной.

– О Господи, ты слышал?! Он хочет меня разорить!.. Уходи, Мартинус, ты зря тратишь время. Больше никаких уступок с моей стороны. Двенадцать с половиной.

– Десять.

– Да понимаешь ли ты латынь?! Все, молодой человек, до свиданья, приятно было познакомиться. – Когда Пэдуэй встал, банкир шумно втянул сквозь зубы воздух, будто его смертельно ранили, и проскрежетал: – Одиннадцать.

– Десять с половиной.

– Сделай одолжение, открой, пожалуйста, рот… Нет, ты все-таки человек. Я думал, может, у тебя акульи челюсти. Или клыки… Ну ладно. Щедрость и доброта меня когда-нибудь погубят. А теперь давай посмотрим твою счетную систему.

Часом позже три раздраженных писаря сидели напротив Пэдуэя и смотрели на него – один с удивлением, другой с настороженностью, а третий с неприкрытой ненавистью. Мартин только что закончил операцию деления с арабскими цифрами, в то время как служащие, используя римские, едва начали бесконечный процесс «проб и ошибок», которого требовала их система. Пэдуэй перевел свой ответ снова в римские цифры, записал их и показал Томасусу.

– Прошу. Пусть кто-нибудь проверит: перемножит делитель на частное. А их возню можно прекращать – всю ночь просидят.

Служащий средних лет, тот, кто глядел на Мартина с явной враждебностью, списал цифры и мрачно стал проверять. В конце концов закончив, он отшвырнул перо.

– Этот человек – колдун! Он проводит все вычисления в уме, а свои глупые пометки делает, чтобы нас запутать.

– Вовсе нет, – возразил Пэдуэй любезно. – Я могу научить тому же и вас.

– Чтобы я брал уроки у длинноштанного варвара?! Да я… – Но тут его оборвал Томасус, приказав без пререканий делать, что велено. – Я свободный римский гражданин, – ощерился служащий, – и двадцать лет веду конторские книги. Если тебе нужен холуй для этой дьявольской системы, купи какого-нибудь трусливого раба-грека! С меня достаточно!

– Посмотри, что ты натворил! – жалобно вскричал Томасус, когда служащий схватил свой плащ и с шумом выскочил за дверь. – Теперь мне придется нанимать другого, а при нынешнем дефиците работников…

– Ничего, – успокоил Пэдуэй. – Двое оставшихся, освоив американскую арифметику, легко управятся за троих. И это еще не все. У нас есть так называемая двойная бухгалтерия, которая позволяет в любое время знать свое финансовое положение, гарантирует от ошибок…

– Ты слышишь, Господи? Он хочет перевернуть все банковское дело!.. Пожалуйста, не торопись, Мартинус, иначе ты сведешь меня с ума! Дам я тебе ссуду, куплю оборудование, только не вываливай на меня все свои новейшие методы сразу! – Томасус передохнул и продолжил уже более сдержанно: – Что это за браслет, на который ты иногда поглядываешь?

Пэдуэй показал свое запястье.

– Своего рода солнечные часы, только переносные.

– Часы? Гм-м… Попахивает магией. А ты в самом деле не колдун? – Он нервно рассмеялся.

– Нет-нет, – заверил Пэдуэй. – Это простое механическое устройство, вроде… вроде солнечных часов.

– Ах, вот как, понимаю… Но зачем стрелочка, показывающая шестидесятые доли часа? Кому в здравом уме понадобится знать время с такой точностью?

– На моей родине это считается полезным.

– Что ж, другие края, другие нравы… А может, ты дашь сейчас моим ребятам урок этой самой американской арифметики? Покажешь нам, что она и впрямь так хороша, как ты утверждаешь?

– Ладно. – Пэдуэй взял дощечку, нацарапал на воске цифры от одного до девяти и растолковал их значение. – Теперь подходим к самому главному. – Он начертил кружок. – Этот знак обозначает «ничто».

Младший писарь поскреб затылок:

– Ты хочешь сказать, что этот символ не имеет значения? Какой же от него прок?

– Я не говорил, что он не имеет значения. Он обозначает «ноль» – остаток при вычитании, к примеру, двух от двух.

Старший писарь скептично хмыкнул:

– Не вижу смысла. Какая польза от символа, обозначающего то, чего не существует?

– Но слово-то для этого есть! И оно ведь нужно!

– Положим, – согласился старший писарь. – Но мы не используем «ничего» в наших вычислениях. Где это слыхано, чтобы ссуду давали под ноль процентов? Или брали в аренду дом на ноль недель?

– Может быть, – ухмыльнулся младший, – уважаемый господин подскажет нам, как получить доход от нулевой торговли…

– Чем меньше будете меня перебивать, тем раньше я закончу объяснение! – рявкнул Пэдуэй. – Скоро вы поймете смысл знака «ноль».

На основные правила сложения ушел час. Потом Мартин объявил служащим, что на сегодня достаточно – пусть практикуются самостоятельно. На самом деле он просто выдохся. По натуре Пэдуэй говорил очень быстро, и необходимость продираться сквозь латынь слог за слогом доводила его до безумия.

– Весьма изобретательно, Мартинус, – льстиво сказал банкир.

– А теперь всерьез о ссуде. Ты, конечно, не думаешь, что мы сойдемся на такой смехотворно низкой цифре, как десять с половиной процентов…

– Еще как думаю! Мы же условились!

– Ну, Мартинус! Я говорил, после того, как мои служащие освоят американскую систему, я рассмотрю возможность ссуды под такой процент. А до тех пор разбрасываться деньга…

Пэдуэй вскочил как ужаленный:

– Ты… ты тот, кто обманывает… О, как по-латыни жулик? Если ты немедленно…

– Не горячись, мой юный друг. В конце концов, мои мальчики уже все поняли, теперь они справятся сами. Так что можешь…

– Ладно, пускай справляются сами. А я найду другого банкира и обучу его служащих полностью: вычитание, умножение, деле…

– Опомнись! – возопил Томасус. – Нельзя же разносить секрет по всему Риму! Это несправедливо по отношению ко мне!

– Нельзя?! Посмотрим! Да я на этом обучении еще и заработаю! Если ты думаешь…

– Мартинус, Мартинус! Давай не будем принимать поспешных решений! Вспомни, что говорил Христос о долготерпении. Я сделаю тебе особую уступку, так как ты начинаешь новое дело…

Пэдуэй получил ссуду под десять с половиной процентов. И скрепя сердце дал слово не раскрывать секрета до ее погашения.

Медный котел Мартин купил в лавке старьевщика – по крайней мере так он назвал про себя это заведение. Однако никто никогда не слышал о медных трубках. После того как они с Томасусом обошли всех скобяных торговцев в городе, Пэдуэй занялся медниками. Те тоже слыхом не слыхивали о медных трубках. Правда, некоторые вызвались изготовить желанный предмет на заказ – по астрономическим ценам.

– Мартинус! – взмолился банкир. – Мы прошагали миль пять, мои бедные ноги не выдерживают! Не сгодится ли тебе свинец? Его у нас сколько хочешь!

– Сгодился бы, если бы не одно «но», – сказал Пэдуэй. – Мы отравим всех своих клиентов. А это может создать нам дурную репутацию.

– Так или иначе, дело не двигается!

Пэдуэй задумался под пристальными взглядами Томасуса и Аякса, раба-негра, который нес котел.

– Найти бы сноровистого подручного… Как у вас нанимают работников?

– Никак, – отрезал Томасус. – Совершенно случайно. Можно купить раба – но у тебя не хватит денег, а я не пойду на такое рискованное вложение. К тому же потребуется опытный надсмотрщик, чтобы заставить раба работать по-настоящему.

– А может, повесим у тебя над дверью вывеску: есть, мол, вакансия для мастерового.

– Что?! – воскликнул банкир. – Ты слышишь, Господи? Сперва он выманивает у меня деньги, а теперь хочет опозорить мой дом! Неужто нет предела…

– Не надо так волноваться, Томасус. Вывеска будет небольшой и очень красивой. Я нарисую ее сам. Ты же заинтересован в успехе моего предприятия?

– Ничего не выйдет. Опоганить жилище, унизить себя физическим трудом… И все равно большинство работников не умеют читать. Нет-нет-нет, даже не заговаривай об этом! А какого размера должна быть вывеска?

Вечером Пэдуэй едва добрался до постели. Пути назад, в родное время, не было. Никогда больше ему не изведать прелестей «Американского журнала археологии», Микки-Мауса, теплого ватерклозета, разговора на простом, богатом, выразительном английском языке…

Пэдуэй нашел работника на третий день после знакомства с Томасусом – смуглого хвастливого и нахального маленького сицилийца по имени Ганнибал Сципио.

Тем временем он снял полуразвалившийся дом на Квиринале, перенес туда весь свой нехитрый скарб и купил тогу, чтобы носить поверх брюк и не так бросаться в глаза. Взрослые редко обращали на него внимание в этом разношерстном городе, зато детишки преследовали Мартина буквально по пятам, с громкими криками бегая за ним по улицам. Он потребовал, однако, вшить в тогу просторные карманы – несмотря на протесты оскорбленного портного, не желавшего портить добротную элегантную одежду дьявольскими нововведениями.

Пэдуэй обстругал деревяшку и показал Ганнибалу Сципио, как обмотать ее полосками меди. Ганнибал немедленно заявил, что знает о пайке абсолютно все. Но когда Пэдуэй попробовал согнуть трубку для дистиллятора, швы сразу полопались. После этого самоуверенности у Ганнибала чуть поубавилось – на некоторое время…

Пэдуэй с тревогой ждал великого дня первого выхода дистиллята. Согласно теории Танкреди, на древе времени должна образоваться новая ветвь. Но вдруг профессор ошибается? Вдруг какие-то действия Пэдуэя столь разительно изменят курс истории, что само его рождение в 1908 году станет невозможным и Мартин попросту исчезнет?

– Разве не нужно прочитать заклинание или что-нибудь в этом духе? – спросил Томасус-сириец.

– Нет, – отрезал Пэдуэй. – Я уже трижды говорил, что волшебство тут ни при чем.

Впрочем, в душе он понимал ростовщика: ночной поход в старый полуразвалившийся дом, загадочная громоздкая аппаратура, неверный свет масляных ламп, опасливо замершие Ганнибал Сципио и Аякс… Негр, страшно оскалив зубы и выпучив глаза, смотрел на перегонную установку так, будто ожидал, что из нее вот-вот полезут демоны.

– Не быстро дело идет, а? – промолвил Томасус, нервно потирая мясистые ладони. Его поблескивающий здоровый глаз не отрывался от трубки, из которой капала желтоватая жидкость.

– Пожалуй, достаточно. – Пэдуэй велел Ганнибалу снять котелок и перелить содержимое приемной емкости в бутылку. Потом плеснул из бутылки в маленькую чашку, принюхался и сделал глоток. Да, отнюдь не высший класс, но определенно бренди.

– Будешь? – предложил он ростовщику.

– Сперва пусть выпьет Аякс.

Аякс попятился, вытянув перед собой руки.

– Хозяин, умоляю…

Негр выглядел таким испуганным, что Томасус не настаивал.

– Ганнибал, а ты? Капельку!

– Нет, спасибо. Я бы с удовольствием, но у меня слабый желудок – от всякого пустяка расстройство. Если мы закончили, может, пойдем домой? Признаюсь, меня тянет ко сну.

Ганнибал театрально зевнул. Пэдуэй отвернулся от него и сделал еще один глоток.

– Ну, – рискнул Томасус, – если ты уверен, что мне это не повредит, я, пожалуй, попробую.

Он пригубил из чашки и закашлялся.

– Боже всемогущий, Мартинус, из чего сделаны твои внутренности?! Это же сущий огонь! – Но когда кашель успокоился, на его лице появилось блаженное выражение. – Зато по телу тепло разливается! – с наивной радостью отметил банкир и одним глотком осушил чашку.

– Эй, потише, – посоветовал Пэдуэй. – Это не вино.

– За меня не беспокойся. Я никогда не пьянею.

Пэдуэй налил ему еще и сел.

– Объясните мне одну вещь, в которой я никак не могу разобраться. У меня на родине отсчет лет ведут с Рождества Христова. А когда я приехал, мне сказали, что сейчас идет тысяча двести восемьдесят восьмой год со дня основания Города. За сколько же лет до Рождения Христа был основан Рим? Я запамятовал.

Томасус снова приложился к чашке и задумался.

– За семьсот пятьдесят четыре… нет, за семьсот пятьдесят три. Значит, сейчас пятьсот тридцать пятый год со дня рождения нашего Господа. Это по церковной системе. Готы называют его вторым годом правления Теодохада, а византийцы – первым годом консульства Флавия Велизария. Или каким-то годом юстинианской империи… Да, запутаться немудрено. – Сириец зажмурился и сделал еще один глоток. – Замечательный напиток! Тебя ждет успех, Мартинус.

– Спасибо. Надеюсь.

– Да, замечательный… Конечно, успех! Как же иначе? Большой успех. Ты слышишь меня, Господи? Проследи, чтобы моего друга Мартинуса ждал большой успех… Я вмиг распознаю человека, которого ждет успех. Годами их подбирал. Поэтому и мои дела идут успешно. Успех, успех. Выпьем за успех. Блестящий успех. Знаешь, Мартинус, а давай пойдем куда-нибудь! Грех пить за успех в такой развалюхе. Есть тут одно уютное местечко с музыкой… Сколько у нас еще бренди? Отлично, бери всю бутылку.

«Уютное местечко» оказалось в театральном районе, на северном склоне Капитолийского холма. Музыку обеспечивала молодая женщина, жалобно дергавшая за струны арфы и тянувшая песни на калабрийском диалекте, который денежные клиенты находили очень забавным.

– Давай выпьем за… – Томасус в тридцатый раз начал говорить «успех», но вдруг замолчал и посерьезнел. – Знаешь, Мартинус, придется купить этого паршивого вина, иначе нас отсюда вышвырнут. Твой божественный напиток можно смешивать с вином? – Заметив выражение лица Пэдуэя, банкир поспешно добавил: – Не волнуйся, дружище, – за мой счет! Могу я хоть раз отдохнуть?! Все недосуг – семья, работа… – Томасус подмигнул и щелкнул пальцами, подзывая официанта. Выполнив необходимую процедуру, он извинился: – Одну секунду, Мартинус, я вижу человека, который должен мне крупную сумму денег. Сейчас приду. – И, пошатываясь, направился в другой конец помещения.

К Пэдуэю неожиданно обратился мужчина за соседним столиком:

– Что это ты пьешь со своим одноглазым стариком?

– Так, чужеземное вино, «бренди» называется.

– Ага, значит, ты издалека? Я сразу понял, по твоему акценту. – Собеседник Мартина, с густыми и очень черными бровями, задумчиво наморщил лоб. – Знаю, ты из Персии.

– Не совсем, – сказал Пэдуэй. – Моя родина еще дальше.

– В самом деле? И как тебе Рим?

– Я просто в восторге, – ответил Пэдуэй.

– Ты еще ничего не видел, – снисходительно заметил бровастый. – То ли дело до прихода готов! – Он таинственно понизил голос: – Ничего, последнее слово будет за нами!

– А тебе готы не нравятся?

– Конечно, после таких-то гонений!

– Гонений? – удивился Пэдуэй.

– Религиозных, – пояснил собеседник. – Долго мы их не потерпим.

– Я думал, готы позволяют всем свободно исповедовать свою веру.

– То-то и оно! И мы, ортодоксы, вынуждены покорно сносить, как на наших глазах всякие ариане, несториане и монофизиты спокойно совершают свои грязные обряды, будто они хозяева в этой стране! Если это не гонения, то как же это, по-твоему, называется?!

– То есть, по-вашему, вы подвергаетесь религиозным преследованиям, потому что еретики им не подвергаются?

– Ну конечно, разве не ясно? Мы не потерпим… Между прочим, чужеземец, а ты-то какой веры придерживаешься?

– Я конгрегационалист, – ответил Пэдуэй. – У меня на родине так зовутся ортодоксы.

– Гм-м-м. Ничего, мы еще сделаем из тебя настоящего католика. Пока ты не из числа несториан…

– Это кто тут смеет чернить несториан? – К столику незаметно вернулся Томасус. – Мы единственные, кто логически верно понимает природу Сына – как человека, в коем Отец…

– Чушь! – рявкнул бровастый. – Бредни доморощенных теологов! Лишь наши взгляды истинны, ибо двойственная природа Сына многократно подтверждена…

– Все вы безумцы! – вмешался высокий мужчина с песочными волосами, голубыми печальными глазами и гортанным акцентом. – Мы, ариане, люди благоразумные и терпимые. Но если желаете знать истинную природу Сына…

– Ты гот? – перебил бровастый.

– Нет, вандал, ссыльный из Африки. Я вам растолкую. – Светловолосый растопырил пятерню. – Либо Сын был человеком, либо Он был Богом, либо кем-то посредине. Ну, совершенно ясно, что Он не был человеком. Однако Бог только один, значит, Он не был и Богом. Следовательно…

Затем события стали развиваться так быстро, что Пэдуэй не мог за ними уследить. Бровастый вскочил и как одержимый что-то нечленораздельно заорал, внятно произнося лишь термин «вонючие еретики». Светловолосый не остался в долгу, и вскоре кричали уже со всех концов помещения:

– Кончай его, варвар!

– Это страна ортодоксов! Кому не нравится, пусть убираются туда, откуда…

– …гнусные выдумки о двойственной природе! Мы, монофизиты…

– Я якобит и запросто уложу любого, кто…

– Вышвырнем отсюда всех еретиков!

В воздухе засвистело, и Пэдуэй едва успел увернуться от кружки. Когда он осмелился вновь поднять голову, комната превратилась в сплетение рук и ног. Бровастый держал якобита за волосы и молотил его лицом о стол. Светловолосый ревел боевую песнь вандалов и размахивал деревянной скамьей. Пэдуэй пихнул какого-то ревнителя ортодоксальности; на его месте появился другой и немедленно пихнул Пэдуэя. Потом их захлестнул поток тел.

Пока Мартин, словно рвущийся к поверхности воды ныряльщик, пробивался сквозь толщу вопящей и брыкающейся человеческой плоти, кто-то ухватил его за ногу и попытался откусить полступни. Так как Пэдуэй был в надежных, практически неснашиваемых английских башмаках, нападающий ничего не добился. Тогда он переместил свою атаку на лодыжку Пэдуэя. Мартин взвизгнул от боли и саданул обидчику коленом в лицо.

Еретики оказались в меньшинстве. Ряды их быстро таяли, по мере того как побитых выбрасывали за дверь. Пэдуэй заметил сверкнувшее лезвие и понял, что ему давно пора спать. Будучи человеком нерелигиозным, он меньше всего хотел положить жизнь за единую, двойственную или любую другую природу Бога Сына.

Томасус-сириец укрывался под столом. Когда Пэдуэй попробовал его оттуда вытащить, банкир в ужасе вскричал и ухватился за ножки с такой тоской и отчаянием, словно стол был женщиной, а он сам – моряком, шесть месяцев не видевшим суши.

Светловолосый вандал все еще яростно размахивал скамьей, и Пэдуэй окликнул его. Перекрыть стоявший шум было невозможно, но Мартин выразительно показал на дверь. Через несколько секунд путь был очищен. Все трое вывалились наружу, прорвались сквозь собравшуюся толпу и бросились наутек. Раздавшийся вслед истошный вопль заставил их бежать еще быстрее, пока они не поняли, что это кричит пустившийся вдогонку Аякс.

Наконец они уселись на лавочке в парке на краю Марсова поля, недалеко от Пантеона, где Пэдуэй впервые увидел постимперский Рим. Едва отдышавшись, банкир запричитал:

– Мартинус, почему ты позволил мне пить это адское зелье? О, моя голова! Если бы я не был пьян, разве ввязался бы я в религиозный спор?

– Я советовал тебе не налегать, – напомнил Пэдуэй, – однако…

– Знаю, знаю. Но ты обязан был остановить меня – в крайнем случае силой! Несчастная моя голова! Что скажет жена!.. Видеть больше не желаю твое варварское пойло! Кстати, а где бутылка?

– Потерялась в суматохе. Но мы и так уже все выпили. – Пэдуэй повернулся к вандалу: – Я должен поблагодарить тебя за наше счастливое спасение.

Светловолосый мрачно пожевал ус.

– Пустяки. Религиозные склоки – недостойное занятие для порядочных людей. Позвольте представиться: Фритарик, сын Стайфана. – Он говорил медленно, иногда задумываясь в поисках нужного слова. – Некогда я был человеком достойным, из знатного рода… Теперь же – всего лишь бедный скиталец. Жизнь уготовила мне одни только тяготы и страдания. – В лунном свете блеснула, сползая по щеке, крупная слеза.

– Ты, кажется, вандал?

Фритарик вздохнул как пылесос.

– До прихода греков мое поместье считалось лучшим в Карфагене! После бегства Гелимера и роспуска армии я попал в Испанию, а в прошлом году пришел сюда.

– Чем же ты занимаешься?

– Увы, сейчас ничем. Еще буквально на днях я был телохранителем у римского патриция. Подумать только, благородный вандал служит телохранителем!.. Но хозяин вознамерился сделать из меня ортодокса. Этого, – с глубоким достоинством произнес Фритарик, – я допустить не мог. И вот результат. Когда закончатся деньги, не знаю, что со мной будет. Возможно, я покончу с собой. Никто и слезинки не прольет. – Он еще раз тяжело вздохнул и продолжил: – Случайно не нужен хороший, надежный телохранитель?

– Пока нет, – ответил Пэдуэй, – хотя через несколько недель… Ты не мог бы до тех пор повременить с самоубийством?

Фритарик пожал плечами:

– Все зависит от обстоятельств. Я совершенно не умею экономить деньги. Человеку знатного рода они ни к чему. Не знаю, увидите ли вы меня живым… – Он грустно прикрыл глаза рукой.

– О, ради бога! – воскликнул Томасус. – В Риме занятие можно найти без труда.

– Нет, – трагически молвил Фритарик. – Тебе не понять, друг. Моя честь не идет на уступки. Да и жизнь уготовила мне одни лишь тяготы и страдания. Значит, говоришь, через несколько недель?.. – обратился он к Пэдуэю. Мартин кивнул. – Хорошо, дружище. Скорее всего, к тому времени я буду лежать в могиле, но если нет, то обязательно загляну.