Читать книгу Семья О’Брайен - Лайза Дженова - Страница 4

Эта чертова баба вечно перекладывает его вещи. Ни ботинки в гостиной не сбросишь, ни темные очки на кофейный столик не положишь, все «убирает на место». Кто ее назначил богом в этом доме? Да если ему захочется навалить кучу вонючего дерьма посреди кухонного стола, там она и должна лежать, пока он ее не тронет.

И где, твою мать, пистолет?

– Роузи! – орет Джо из спальни.

Смотрит на часы: 7:05 утра. Он опоздает на перекличку, если немедленно не выйдет, но не может же он уйти без пистолета.

Думай. В последнее время так трудно думать, когда спешишь. К тому же тут на тысячу градусов жарче, чем в аду. Для июня просто пекло, всю неделю под тридцать, и ночами почти не остывает. Спать в такую погоду невозможно. Воздух в доме стоячий, как болото, сегодняшняя жара и влажность уже теснят то, что набралось за вчерашний день. Окна настежь, но это совершенно не помогает. Хейнсовская белая футболка под жилетом прилипает к спине, и это его бесит. Только что из душа, а хоть снова полезай.

Думай. Принял душ, оделся: штаны, футболка, кевларовый жилет, носки, ботинки, ремень с кобурой. Потом вынул пистолет из сейфа, снял с предохранителя, а потом? Он опускает глаза на правое бедро. Пистолета там нет. Он по весу чувствует, что его там нет, даже не глядя. Подсумок, наручники, газовый баллончик, рация и дубинка на месте, а пистолета нет.

В сейфе его нет, на тумбочке нет, в верхнем ящике тумбочки нет и на неубранной постели нет. Он смотрит на тумбочку Роузи. Ничего, только Дева Мария в центре кружевной салфеточки цвета слоновой кости. Уж она-то ему точно не поможет.

Святой Антоний, да где ж он, мать его так?

Он устал. Прошлым вечером стоял на регулировке возле Парка. Чертов Джастин Тимберлейк, концерт затянулся. Вот он и устал. И что? Он годами устает. Не может же он настолько устать, что заряженный пистолет неизвестно куда сунул. Из тех, кто служит столько же, сколько Джо, многие начинают небрежничать с табельным оружием, но только не Джо.

Он тяжело спускается в холл, проходит мимо двух других комнат и заглядывает в единственную в доме ванную. Ничего. Врывается в кухню, упершись руками в бока и по привычке нащупывая основанием правой ладони рукоять пистолета.

Четверо его подростков, еще не принявших душ и лохматых со сна, уже встали и расселись вокруг кухонного стола за завтраком: тарелки с недожаренным беконом, жидкая яичница, подгоревшие тосты из белого хлеба. Все как всегда. Джо осматривает комнату и замечает пистолет, свой заряженный пистолет, на горчично-желтой столешнице «Формика» рядом с мойкой.

– С добрым утром, пап, – произносит Кейти, младшенькая.

Она улыбается, но робко, понимая, что что-то не так.

Он не обращает на Кейти внимания. Поднимает «Глок», убирает его в кобуру, и тут в прицел его гнева попадает Роузи.

– На кой тебе сдался мой пистолет?

– Ты о чем? – спрашивает Роузи, стоящая у плиты в розовой майке без лифчика, в шортах и босиком.

– Вечно ты перекладываешь мое барахло, – говорит Джо.

– Твой пистолет я в жизни не трогала, – поворачивается к нему Роузи.

Роузи маленькая, в ней полтора метра с кепкой, и весит она сорок пять кило, если сыта. Джо тоже не великан. В форменных ботинках в нем метра восьмидесяти нет, но все думают, что он выше, наверное, потому, что у него грудная клетка широкая, и руки мускулистые, и голос низкий и хриплый. К тридцати шести он слегка наел живот, но для его возраста терпимо, учитывая, сколько он сидит в патрульной машине. Обычно он веселый и легкий, просто котик, но даже когда он улыбается и в голубых глазах появляется озорной огонек, все знают, что он крут, таких уже не делают. Никто против Джо не пойдет. Никто, кроме Роузи.

Она права. Она никогда не трогает его пистолет. Пусть Джо и служит уже столько лет, Роузи так и не привыкла к тому, что в доме есть оружие, хотя пистолет всегда в сейфе или в верхнем ящике тумбочки Джо и на предохранителе, или у него на правом бедре. Так было до сегодняшнего утра.

– Тогда какого хера он там делал? – спрашивает Джо, указывая на стол возле мойки.

– Придержи язык, – говорит Роузи.

Он оборачивается на четверых своих детей, которые перестали есть, чтобы не пропустить представление. Глаза его останавливаются на Патрике. Благослови его Господь, но ему шестнадцать, и он без царя в голове. Именно такую штуку он бы и мог выкинуть, хотя детям за годы прочитано столько нотаций про пистолет.

– Так, кто из вас это сделал?

Они смотрят, не говоря ни слова. Чарлстаунский заговор молчания, да?

– Кто взял мой пистолет и положил возле мойки? – громко спрашивает Джо.

Отмолчаться не выйдет.

– Не я, пап, – произносит Меган.

– И я не я, – говорит Кейти.

– Не я, – вторит Джей Джей.

– Я этого не делал, – подает голос Патрик.

Это же говорят все преступники, которых ему случалось задерживать. Все прям святые, язви их душу. Смотрят на него снизу вверх, моргают и ждут. Патрик сует в рот резиновый кусок бекона и жует.

– Съешь что-нибудь перед уходом, Джо, – говорит Роузи.

Он опаздывает, ему некогда завтракать. Опаздывает, потому что искал этот чертов пистолет, который кто-то взял и положил на кухонный стол. Опаздывает и чувствует, что не контролирует ситуацию, и еще ему слишком, слишком жарко. Воздух в тесной кухне густой, как бульон, дышать нечем, жар плиты, шести тел и погоды словно разжигает нечто, уже готовое закипеть у него внутри.

Он опоздает на перекличку, и сержант Рик Макдонах, который на пять лет младше Джо, снова станет его распекать, а то и рапорт подаст. Он не может и думать о подобном унижении, и что-то у него внутри взрывается.

Он хватает за ручку чугунную сковородку, стоящую на плите, и швыряет ее через кухню. Она врезается в гипсокартонную стену возле головы Кейти, пробив изрядную дыру, а потом с громким «бам», отдающимся эхом, приземляется на линолеум. Бурые, как ржавчина, капли жира от бекона ползут по обоям в маргаритках, словно кровь из раны.

Дети замолкают с вытаращенными глазами. Роузи ничего не говорит и не двигается. Джо вылетает из кухни, проносится по узкому коридору и забегает в ванную. Сердце у него колотится, и голова горит, нестерпимо горит. Он умывается и поливает затылок прохладной водой, потом вытирается полотенцем для рук.

Ему нужно уходить, прямо сейчас, но что-то в его отражении цепляет Джо и не отпускает.

Глаза.

Зрачки расширены и черны от адреналина, глаза, как у акулы, но дело не в этом. Дело в выражении глаз, из-за него он замер. Дикие, блуждающие, полные ярости. Как у матери.

Тот же безумный взгляд, что приводил его в ужас, когда он был мальчишкой. Он смотрит в зеркало, он опаздывает на перекличку, прикованный к несчастным глазам своей матери; она точно так же смотрела на него, когда ей уже ничего не оставалось, только лежать на кровати в психиатрической палате, – немая, измученная, одержимая, ждущая смерти.

Дьявол, живший в глазах его матери, дьявол, умерший двадцать пять лет назад, сейчас глядит на него из зеркала в ванной.

Семь лет спустя