Читать книгу Украина в огне – 2014. Стихи и проза - Лека Нестерова - Страница 26
Алёна Берёзкина
ОглавлениеСсылка на страницу автора: http://www.stihi.ru/2014/07/26/1130
Тане
Что я чувствую, утром проснувшись среди ревущего неба,
Глядя, как «сладкая парочка»* облачность деловито утюжит? —
Мне бы что-то реальней рогатки моей игрушечной, мне бы
Этих стервятников бело-стальных опрокинуть в серые лужи.
Зубы сцеплю, а руками голыми что я сделать сумею?
Вот и летят – может, к Таньке моей, а может, в соседний дворик.
Ну, а потом… В сводках статистика – кровью «общей-значит-ничьею»
И такие невыносимо красивые красные зори…
Что я чувствую, что я думаю и чего упрямо желаю?
Лучше не знать вам, лучше не прикасайтесь – это взрывоопасно.
Где-то по старой привычке мирно трелят-звенят чудо-трамваи,
А где-то во мне все рельсы упёрлись в тупик минно-фугасный.
Но слышишь? Где-то всё так же без нас тоскует Чёрное море
И уверенно всех «куриных богов» готовит для нашей встречи.
А у меня под крышей балкона – стрижи-молодняк, вылетят вскоре.
Я вместо «стервятников» их наше небо прошу защитить под вечер.
Что ещё я могу? Ну, что я сделать могу, подскажи, Боже!
Вот они снова летят – « воины», «освободители», «стражи».
Сердцебиение и дыхание тише, тревожней, строже.
Цель? Это завтра бегущая строчка в TV равнодушно расскажет.
Но только ведь море… Ведь море уже не может без нас, слышишь?
Пляжи, качели, танцы – грядущее не изменишь, подруга.
В кровь сдирая слова, тумблер бойни переключаю на «тише».
Видишь стрижей? Долетели…
Выживем, значит, в оберегаемом божьими птицами круге.
*Сладкая парочка – самолёты для обстрелов летают, обычно парами…
Мирное
На бреющем полёте,
разрезая воздух, будто плотный яблочный пирог,
над самой над водой —
со свистом два крыла.
Прозрачности зеркал пруда касаясь,
распугивая рыб, стрекоз и войны,
ликует (и другого слова не подберёшь)
молоденький упрямый стриж.
Лягушка в камышах от наглости тех, кто не умеет плавать,
открыла рот.
На остром кончике травинки застыла бабочка.
Застыло время.
Тишина
и небо.
Вот так и будем жить —
под небом, что открыло рот от восхищения,
на нас, распугивающих войны, страх и злобу, глядя.
И яблочный пирог деля на всех,
махнёт рукой весёлому стрижу.
И с кончика травинки
вспорхнёт неслышно бабочка…
НАС НЕТ?
Я видела – по тому, что ещё полчаса назад было улицей, шла женщина. Шла и кричала. Как зверь – дико и отчаянно. А по дороге – руки, пальцы, ноги, где-то в дымящемся огороде – голова соседа. Соседки собирали в одеяло то, что полчаса назад было человеком. Улица – в щепки, жизни – в хлам… Но этого не видят в отягощённой суперцивилизвцией Европе, в ООН, мировое сообщество прищурилось и смущённо улыбается.
Нас нет?
Две женщины успели до обстрела выбежать на улицу, всё осталось в доме – документы, деньги, вещи. Успели вынести самое ценное – кота в большой клетчатой сумке. Сидят втроём в обнимку у пепелища…
Бабушка отчаянно спрашивает у корреспондента: « Як жить тепер, хлопцi?» Спрашивает на фоне тел внука и сына, на фоне догорающих развалин… Что ей теперь? Куда? Зачем?
Девчонка на девятом месяце, где рожать и как? В городе без воды, света, больниц…
Люди у храма, наплевать на обстрел, здесь – Он, Он видит…
Он – видит, остальные ослепли?
Нет, нас не видят – нас нет.
Девчушка Поля, затихающая на руках к отца, медленно перестающий дышать пятилетний Арсений с кашей осколочной вместо мозга, тоже пятилетний уже безногий мальчишка, сожжённый пацан, пытавшийся спрятаться за машиной, только что справивший счастливые пять лет Ванечка, похороненный вместе с папой…
И молодой бравый вояка укрармии, передающий из «освобожджённого» Славянска привет своей жене и детям… Так и хочется спросить: «Шоколадок рошеновских не забыл привезти ребятишкам славянским? Кому на поминки, кому вместо сандаликов, которые уже не пригодятся?»
Но нас же нет, значит, нет и наших детей.
Дома, больницы, школы, детсады и детдома, церкви, магазины, приюты – в пепел и в щепки. Потом всё это бульдозером – на свалку. Вместе с теми, кто остался, кто надеялся выжить здесь. Но под всем этим – газ, деньги, прибыль, всё давно продано, поделено… Зачем нам дома? Нас же давно нет…
Тысячи беженцев – кто на джипах, кто в тапочках и халатах – пешком… полуслепой дед – «куди ви мене ведете?», орущие младенцы, перепуганные мамы, опускающие глаза папы… И те, кто остался, кто каждый день (миномёты? ракеты? – нафиг!) ходят на работу, живут и помогают жить другим. Почтальоны успокаивают пенсионеров возможными деньгами, пекари пекут, продавцы торгуют, учителя готовят в летних лагерях для оставшихся детей праздники, отвлекая от самолётиков, врачи и медсёстры лечат, прикрывают собой и носят на себе – раненых, больных, ничейных стариков из приютов, «солнечных детей» из дома малютки…
Но этого не видит никто. Ни из космоса, ни через камеры укрсми.
Нас нет.
Я, наверное, описала картинки и факты, которые, благодаря «глазам» честных видеокамер отчаянных тележурналистов, видели и другие.
Но почему мы это видим, а нас не видит никто?
Нас – нет??
А вот тут врёте, с***ки!
Вы, которые назвали нас недолюдьми, поставили диагноз и вынесли приговор, вы прекрасно знаете, что мы есть.
Мы – есть. И нас столько, что вы подавитесь не только своим шоколадом.
Те, кто остался – уже не уедут.
Те, кто выжил – зубами выгрызут свободу жить по-своему.
Если даже мать на похоронах своего сына-ополченца сказала: «Славянск вам не взять никогда», то даже сегодняшняя пиррова победа дорого икнётся тем, кто ей аплодирует сейчас.
Мы – есть и мы будем.
И к этому факту миру придётся привыкать, ибо мы – надолго.
ххх
Когда я тебя провожала в твоё «вернусь с первым снегом»,
ты так улыбнулся, рукой мне взмахнув, —
как не верить?
И думала я тогда, что пройдёт по касательной
То страшное – «больше не жди, не спасли никого,
вышло так…»
Но били прицельно и одновременно в наши сердца
эквивалентом тротиловым,
минами, пулями, смещёнными центрами —
на разрыв и влёт…
…Со счёта я сбилась – сколько их без тебя,
снегопадов новеньких
и вёсен, и песен,
и тихих ночей, и птиц, и осенней нежности.
Простила тебя я давно за обман «вернусь обязательно!»
и честно стараюсь выполнить все твои приказания
из снов полудиких и странных —
быть непременно счастливою,
влюбляться, дышать и дышать,
и дышать.
Но слышишь же?!
Твой город бомбят и стирают с земли
нешуточно.
Больницы и школы, детдом и людей —
пепел, вой.
А ты там, за облаком (или где ты сейчас?)
всё ищешь вселенский смысл
с Тем, Кто Всё Знает И Так.
Но слышишь же??!
И если не вспомнишь, где спрятал свой камуфляж
и о том, как умел стрелять,
о том, что родина – дом, что родина – дым теперь,
обещаю – жди.
Я забуду твоё «жёнам – ждать и любить,
мужчинам – в бой».
Кошка Северная твоя всё решит сама —
когти, зубы, клыки, ярость, вертикальный зрачок,
рык…
Но слышишь же!
То-то! Знаю я точно —
не мог обмануть, ты совсем не из тех,
кто слова в костёр.
Ты вернёшься, когда будет нужно,
И пусть не таким, не на жизнь – хоть на день…
Но до первого снега теперь
мы продержимся.
(Мой Север был родом из Краматорска. И если бы он сейчас был жив…)
Жертвоприношение
Какой был светлый день Петров!..
Ромашками цвела земля, гордилась.
И снилась ей пахучая такая, земляничная заря
и топот маленьких нежнейших детских ног,
что на опушках приминают лютики да маки,
и травы, млеющие от мягких пяток розовых,
и смех, галдёж, и хохот пузатых одуванчиков в ответ,
кузнечики и зной,
и счастье,
и отражение в миниатюрном зеркальце
надежд девичьих,
влюблённый мальчик,
чьё-то первое «агу» и чей-то первый поцелуй…
И именинник Пётр, решивший, видимо,
что жертва вряд ли будет лишней —
ещё, ещё умасливать божка, рогами подпирающего
золотые слитки…
И на закланье отдал смех, ромашки, счастье
и бесшабашно-бережно взъерошенный руками детскими
загривок лета,
что захмелело от удовольствия
всех предстоящих исполнений,
воплощений
радостной мечты…
Визг, скрежет,
боль
и тишина.
Прими ещё
в комплект своих прописанных заранее призов
ушастого плюшевого зайца.
Был розовым – стал красным.
Не стесняйся – это кровь.
Возможно, отстираешь…
12.07.2014
Апостолов Петра и Павла —
Петровский район Донецка, Марьинка, Луганск…
Когда писала эти строчки, ещё не случился малайзийский Боинг.
Жертвеннику быть пустым не пристало?…
