Читать книгу Пьесы. Русский театр - Лека Нестерова - Страница 4

К а р т и н а 1

Утро. В комнату входит АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА. В руках у неё «голодный» пылесос, с помощью которого она принимается за уборку.

Вскоре, следом за женой, в гостиной появляется САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. Обряженный в домашний халат, он входит важно и значительно и садится в любимое кресло, подхватывая из-под себя книгу.

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ (громко). Опять закрыли страницу, враги!

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА (НЕ РАССЛЫШАВ). Что? А?

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ (раздражённо). Да выключи ты уже этот пылесос!

Аделаида Ермолаевна выключает пылесос.

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА. Ну что такое?

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. Я говорю, книгу закрыли опять, враги! (Ищет нужную страницу. Отбрасывает книжку в сторону.) Аделаида, что ж это такое?..

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА (продолжает уборку, почти не слушая мужа). Ну чего ты, не бери в голову. Мальчики, наверное, возились и прикрыли нечаянно.

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ (с досадой). У-у, да подожди ты, я не об этом. Я говорю, что ж это такое, Сергей не работает, шляется где-то, приходит поздно. Янку ни во что не ставит. Двоих детей настрогали, а самих, как детей, носом тыкать нужно. (С иронией.) А ещё в Чечне служил… и не скажешь… Кто его там нянчил, хотелось бы знать?

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА (вся в домашней суете, накрывает утренний чай). Самсонушка, ну что делать, они же дети…

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. Какие дети? Они давно уже… (Машет рукой.) А-а! Хоть бы уже на работу устроился… кем он там? Охранником, что ли? Пусть хоть охранником…

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА. Самсонушка, зачем охранники? Они же и так целый день у нас под присмотром. А потом в дошкольную гимназию отдадим, вот и будет ладно.

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. Ма-ать! Да ты… ты… тьфу! Я ей про Фому, а она мне про Ерёму. Я говорю, Сергей когда уже за ум возьмётся? Или только деньги занимать горазд, да дрыхнуть до обеда.

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА (застыв перед мужем воплощённым вниманием, так и не успевает ничего ему сказать).

К а р т и н а 2
САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ, АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА, ЯНА.

Из своей комнаты выныривает Яна. Самсон Валерьянович утыкается в книгу.

ЯНА. Что, с утра уже Серёгины кости обгладываете? Да устроится он на работу, не волнуйтесь. Уж я-то позабочусь. Всё будет о'кей. (Проходит через гостиную в прихожую.)

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА. Вечно ты, отец, с утра пораньше начинаешь… (шёпотом) слышали, видать, всё.

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. А тебе лишь бы всё крыто-шито… Тьфу! Шито-крыто!

Из прихожей доносятся голоса детей и ЯНЫ. Вскоре мальчики вбегают в комнату; они дерутся, пытаясь отнять друг у друга шапочки.

ЯНА (входит за ними). Артём, Миша, прекратите! Ма-а, где их сапожки, вечно убираешь…

АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА (семенит на поиски). Ой, сейчас, сейчас.

Мальчики убегают вслед за ней.

ЯНА. Пап, почему ты всегда недоволен? Знаешь, как мне трудно: ночами кричит, рвётся куда-то, а днём до него «не достучишься», замкнётся в себе – и баста. Но у меня кое-какой планчик созрел. Должно получиться. Потерпи, пожалуйста… Вот он спит, потому что всю ночь «воюет».

САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ. Ты мне на слезу не дави! Я всю жизнь трудился… приходилось и унижаться… и пресмыкаться – Да, знаешь ли! – чтобы обеспечить вам условия! А теперь что? В своём собственном доме ничего не скажи! Корми, да ублажай этого… невесть, что такое… Он же нигде не задерживается! Всюду ему не то, да не так. Сам в облезлой шкуре, а туда же —клыки показывать. Хоть бы свои боевые выбил, так ведь и не заплатили. Каша манная!..

ЯНА. Так что, ты хочешь, чтобы мы на квартиру ушли? Или к его мамаше, которая дрожит над ним, как над хрустальным? Не так стираешь, не тем кормишь. Этого хочешь? Что мне делать? У нас же дети… АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА. Э-э, разошлись. Тише… услышит. (Самсон Валерьянович, махнув на них рукой, замолкает, берёт со стола газету и весь уходит в неё.) Яночка, детей я проводила на прогулку, поглядывай за ними… А Сергей что… ещё не встал? Пора бы уж ему…

К а р т и н а 3
Те же и СЕРГЕЙ.

Из спальни в гостиную выходит Сергей.

ЯНА (заискивая). Серенький проснулся. Ух, ты, волчара (треплет его за загривок). Садись с нами чай пить.

АДЕЛ. ЕРМ. Несу-несу, самовар, видать, уж поспел (уходит на кухню).

САМ. ВАЛ. (ядовито). Ох, и лицемеры!

СЕРГЕЙ (присаживаясь к столу). Доброе утро.

ЯНА (повиснув у мужа на плече). Серенький, что тебе снилось, мальчик? Ути, глазки наши не проснулись…

СЕРГЕЙ (освобождаясь от её рук). Янка, отстань, голова рассказывается.

ЯНА (сконфуженно). Фу, какой плохой мальчик.

САМ. ВАЛ. (продолжая читать газету). Мг, напишут же такое: объявление: «Талантливый, но нищий поэт ищет сказочно богатую принцессу не старше 35 лет». Сдаётся мне, у этого поэта ни на грош совести. Нахалявку норовит.

СЕРГЕЙ. Так там же ясно написано – талантливый.

САМ. ВАЛ. А ты веришь этому недоумку?

СЕРГЕЙ. А Вы, будь ваша воля, вероятно, таланты в килограммах измеряли бы? Или, нет… в метрах!

ЯНА. Сергей, ну ты что?

САМ. ВАЛ. (слегка обиженно). А вот ещё. Объявление: «Продам живого волка». Чёрти что! На кой он нужен, этот живой волк? Сдери с него шкуру, да и продавай, больше толку.

СЕРГЕЙ. А что, Самсон Валерьянович, тут я, пожалуй, с Вами соглашусь. Действительно, чем продавать ЖИВОГО волка, уж лучше на шкуру его, для него лучше… Так ведь нет же, непременно хотят именно ЖИВОГО продать. Живого, с его жаждой воли, не укрощённой свободой, с его отчаянной самозащитой! Продать! В этом у них особый кайф, особая фишка!..

САМ. ВАЛ. (раздражённо). Да чего ты тут несёшь? Причём тут… Я говорю, как бывший торговый работник с опытом, что шкура волка – это единственное, что представляет в нём хоть какую-то ценность.

СЕРГЕЙ. А-а, простите, Вы всё о своём… на чём хапнуть побольше… так это несложно… и дураку под силу, особенно, если у этого дурака нет твёрдых принципов.

САМ. ВАЛ. (брезгливо) Что? Что ж ты – дурак – не заработаешь? А живёшь тут у меня, без своего угла, вторым петухом в курятнике.

СЕРГЕЙ (глядя пристально в глаза тестю). Самсон Валерьянович, в петухи Вы сами себя записали. Только смотрите, как бы Вам не прокукарекать самое главное. А заработать я, дурак, наверное, и смог бы… теоретически… однако, так уж устроен, что куда ни повернись, везде принципы… принципы… принципы…. Какой-то лабиринт из принципов – не вырваться. И с Ариадной мне не повезло…

САМ. ВАЛ. Что за чушь ты несёшь?! Какие ещё лабиринты-принципы? Ариадну какую-то приплёл… У тебя жена и двое детей, тунеядец!

СЕРГЕЙ (еле сдерживаясь). Тунеядец? Да, тунеядец… по части воровства и махинаций… но другой работы у нас в стране, к сожалению, нет. Но Вас я понял… обыватель – ваше имя… и легион – ваше отчество… а фамилии вообще никогда не было, так же, как и национальной принадлежности! И слушаете Вы, да не слышите!

САМ. ВАЛ. Ты скажи спасибо, что я вообще тебя слушаю! Кто-то тут должен пахать на него, несёт чушь!

СЕРГЕЙ. Никто не просит Вас на меня «пахать»! Но флажки Вы здорово расставляете… хитро… и пулю подходящую отлили…

САМ. ВАЛ. Ты поиздевайся, поиздевайся… Я тебя, щенка, за дверь выкину, там будешь гавкать, паршивец! Тунеядец!

СЕРГЕЙ. Отроду никогда не гавкал!

Сергей оглушённый бранью тестя, вскакивает и уходит в спальню.

ЯНА (недовольно). Па-А! (Убегает вслед за мужем.)

К а р т и н а 4
АДЕЛАИДА ЕРМОЛАЕВНА и САМСОН ВАЛЕРЬЯНОВИЧ

АДЕЛ. ЕРМ. (несёт в гостиную самовар). А вот и самовар… Серёжа, Яночка, папа… А где же дети?

САМ. ВАЛ. (передразнивая). А где же дети?

АДЕЛ. ЕРМ. Опять чай вдвоём… Ох!

САМ. ВАЛ. Да ну их! Знаешь, я чай тоже пить не буду… не хочу! (Уходит.)

АДЕЛ. ЕРМ. Ничего не понимаю (ставит самовар на стол и садится). Что ж это такое? Вечно их не соберёшь. (Чуть посидев, снова засуетилась: что-то поправляет, спотыкается на каких-то гильзах, находит ржавые бинты, откидывает их в сторону, пытаясь, в конце концов, навести порядок.) А что ругаться – то, все правы… а папа… когда хорошенько разобраться… и получается… что он-то, оказывается, ну, это самое, он-то и прав… он всегда прав. Ой, куда это я вазу забельшила? (Находит возле комнаты молодых.) Ах, вот она.

Из дверей комнаты слышатся голоса: «Мне это уже вот где! – Я тоже уже не могу! Я устала!»

АДЕЛ. ЕРМ. Всё не мирятся. А зачем в голову брать-то? Ну. Наговорили друг дружке, а в голову зачем брать? …Ии, батюшки, у меня ж там… (быстро уходит).

К а р т и н а 5
СЕРГЕЙ и ЯНА

Из комнаты в гостиную, решительный и взволнованный, вылетает Сергей, за ним Яна.

ЯНА. Сергей, ты куда?

СЕРГЕЙ (юродствуя). А куда это я? А? Туда? Или сюда? Куда? (Одевается, бегая из гостиной в прихожую, из прихожей в гостиную).

ЯНА. Не сходи с ума, Сергей!

СЕРГЕЙ. Яночка, ты моя, я бы остался, да… пива очень хочется… и опять же… по бабам… ну. Вот тАк! (Проводит рукой по горлу).

ЯНА. Серёжа-А! Но ведь папа прав… в конце концов… то, о чём ты говоришь, просто даже не современно, ну, не в духе времени. И слова какие-то подбираешь… как с луны, честное слово!

СЕРГЕЙ (вытаращив на неё глаза). Ах, не современно! Папа прав?! Да, не современно! А я знаю, для вас я – ископаемое. Но я вижу, кишками чувствую, как скоропостижно всё меняется, быстрее, чем труп в могиле, превращаясь в ничто! И самое страшное… что это ничто уже очень многим кажется нормой, а живое, с болью и нервами кажется чем-то инородным, не от мира сего. Да может, так оно и есть. Только я не хочу – не хочу, понимаешь? – туда, за вами! Пусть я буду с теми… кто и после своей смерти… живее всех живых (поднимает гильзу с пола и ставит её на стол).

ЯНА (с усмешкой). С Лениным, что ли?

СЕРГЕЙ. С Лениным? Нашла что ляпнуть! Ч т о живого в твоём Ленине? П а у з а. (Самому себе.) Сергий Радонежский… до сих пор по земле ходит… каждый год ему лопаточки меняют – стираются. (Замечает окровавленные бинты и бережно прибирает их в сторонку.) Для меня это и смысл!.. и надежда!.. и оправдание!.. Пусть я буду его! Современником, что мне мешает?! Пусть я буду современником доблестного адмирала Колчака! Чтобы на палубе непобедимой «Славы»

стоять с ним на коленях у иконы Божьей Матери и молиться. А не из кожи лезть, стараться угодить таким, как твой отец…

ЯНА. Вот отца прошу не трогать!

СЕРГЕЙ (не слушая). …и как все те, кто возомнил сейчас себя хозяевами этой твоей современности, лишь бы иметь честь, так сказать, дышать с ним одним воздухом! Я видел жизнь и видел смерть! Я знаю. Ведь, омертвелые, они не могут понять, что никто никуда не уходил. Все – здесь! Всё видят и слышат… и Витюша Барабаш… он тут, со мной рядом, понимаешь, всегда!

ЯНА (как будто сочувствуя). Да перестань, Серёж, чего завёлся?

СЕРГЕЙ. Никто никуда не уходил. А эти, прижизненные мертвецы, не стесняются – при целом сонме настоящих героев и выдающихся людей! -= не стесняются произносить вслух свои жалкие аргументы! Не стесняются и не боятся, потому что не слышат – не слышат! – в свой адрес их гомерический хохот на всю Вселенную! А ты… суёшь мне в нос эти заплесневелые тряпки, этот дешёвый антиквариат – вашу современность, с её нищими и бомжами, ворами и убийцами, кровавым золотом и бриллиантовыми проститутками. Как будто ничего другого… русская земля… и не… (они встречаются глазами, и он видит, как они пусты и безразличны, и начинает хохотать приговаривая: «Ну, скажи опять: «Папа прав! – Скажи!»

ЯНА. Ну, иди, иди, если хочешь.

СЕРГЕЙ (успокоившись). А ты? Ты! Чего хочешь?

ЯНА (вдохновенно, с ностальгией). Ну-у… в Италию хочу.

СЕРГЕЙ (обрывая разговор). А я пива хочу!

Уходит, хлопнув дверью.

ЯНА (преображаясь). Вот задница, всё настроение испортил. Понесло его, как рублёвый пакетик, выше крыши… тараторит, не пойми что. Лучше бы посмотрел, в чём жена ходит! Скоро из бутика, как кошку драную вышвырнут, переодеться не во что. Вышла б замуж за белобилетника (и предлагали), так нет же, романтики захотелось! Дура! (Задевает рукой вазу и чуть не роняет её.) Ваза эта ещё… салфеточки всякие… «господи ты боже мой», когда уже дойдёт! Ну, ничего, я приведу его к общему знаменателю… ничего…