Читать книгу Грешник. Навеки моя - Лена Голд - Страница 4

Откуда эти две курицы набрались смелости, я понятия не имею. И где были в то время, когда дети, по их словам, спорили? Они должны были за ними присматривать. Обязаны! А не кидаться на ребенка…

Рамиль звонит кому-то, и буквально в течение десяти минут в детском саду появляются его люди. Воспитательнице будто все равно, что с ней произойдет. Явно за ее спиной стоит какой-то крутой папаша. Но и мы это дело так не оставим. Никто! Никто не имеет права бить моего ребенка!

– Ты видел их наглость, Рамиль? Почему остановил меня? Я тех сучек придушить готова! – выговариваю сквозь зубы, сжимая ладошку Саши.

– Сам займусь, Лер. Ты думаешь, мне приятно, что они с ребенком так? – кивает на все еще перепуганного Сашку. Трет рукой подбородок, останавливаясь у своего внедорожника. – Садитесь сюда. В больницу поедем. Костя твою машину заберет.

Спорить нет ни сил, ни желания. Прежде чем усадить Сашку, я опускаюсь перед ним на корточки, заглядываю в глаза, которые он сразу же опускает.

– Эй, ты чего? – взяв сына за подбородок, поднимаю голову. – Саш, папа их накажет. Ты даже не сомневайся. Но я хочу знать правду, родной. Расскажешь?

– Простите, – он шмыгает носом, и в моем горле ком застревает. Прижимаю к себе сына, целую в шею. Вдыхаю исходящий от него запах глубоко в легкие. Родной мой. Любимый. – Мам, я не хотела, чтобы вы из-за меня ссорились с ними, – малыш кивает на вход и слегка отстраняется.

– Ты сначала улыбнись, мужик, – Рамиль тоже опускается рядом, щелкает сына по носу. – Мужчины не плачут. Забыл? А теперь гордо поднимаешь голову и рассказываешь все по порядку.

– Мы с Таней по лестнице спускались, – начинает он, очередной раз шмыгая носом. – А потом женщина какая-то… Она мимо проходила. Задела Таню, и она упала вниз. Но были мы на последней ступеньке, мам, а не на самом верху, как они сказали. Честно, мама. Я не вру, пап, – смотрит на Рамиль с мольбой. – У Тани из носа кровь пошла, а я сильно испугался. Та женщина обернулась и ударила меня. Я тоже упал, ударился, – он проводит рукой по волосам.

– Черт! – резко поворачиваю его спиной к себе и рассматриваю голову, на затылке которой образовалась шишка. – Черт! Вот же… Твари! – не сдерживаюсь от ругательства, хоть всегда пытаюсь контролировать свои эмоции перед сыном.

С Танюшей они отлично ладят. Постоянно проводят вместе время. С ней Сашка точно никогда не стал бы конфликтовать. Но зачем все это надо тем?! Черт возьми!

Звоню матери Танюши, Майе, и спрашиваю о самочувствии ребенка. Та утверждает, что все хорошо. Благо, человек она понятливый. Да и Сашку прекрасно знает. Прошу ее подождать нас, никуда не уходить.

– В больницу едем, – приобняв сына, Рамиль берет его подмышки. Усаживает на детское сиденье и пристегивает ремень. Я же рядом с Сашей.

Автомобиль мягко трогается с места. Пока я перешептываюсь с ребенком, раздается громкая трель телефонного звонка. Рамиль смотрит на экран, но отвечать не спешит. Следом второй звонок. На этот раз Костя – правая рука мужа.

– Скажи что-нибудь нормальное, – рявкает Чернов, сжав мобильник между ухом и плечом.

Повисает короткая пауза. Рамиль слушает невидимого собеседника, я же ловлю себя на мысли, что сейчас сделала то, чего не делала никогда на протяжении последних пяти лет. Я внимательно рассматривала экран телефона мужа, стараясь увидеть имя звонящего. Совсем не люблю вспоминать прошлое. Рамиль не давал повода за все годы, прожитые вместе. Если не учесть последние две недели, конечно.

– Как это нет? Как вычистили все? Детский сад, твою мать! – рычит. Бьет кулаком в руль, и Сашка вздрагивает. – Кто это мог сделать, Костя? Мне что, семью взаперти держать?

Я нахожусь в напряжении. Хотелось бы, чтобы Рамиль включил громкую связь и я услышала каждое слово Кости. Но умом понимаю: мужики постоянно матерятся. А Сашке не нужно слышать нецензурную лексику и пополнять свой словарный запас неприличными словами.

– Ладно. В больницу едем, – чуть спокойнее произносит муж, но потом снова заводится, выслушав речь собеседника: – Сына мало того, что оклеветали, так еще и били. Я это дело так не оставлю. Поговорю с родителями девчонки, а потом приеду – и обсудим все детали. Тех двух дамочек… Ты знаешь, Костя, что делать нужно. Я тебя учить не собираюсь, – угрожающий тон Рамиля меня пугает. Не помню, когда он в последнее время был так зол.

Через минут пятнадцать мы оказываемся в небольшой палате. Сашка сразу бежит к кровати, где лежит Танюша. Я внимательно слежу за сыном и не могу не заметить, каким он нежным взглядом смотрит на свою подружку. Аж на душе тепло становится.

Губа у девочки разбита, нос уже бордового цвета. Наклоняюсь и целую в маленький лоб ребенка.

– Сильно ударилась? – спрашиваю я, в то время как мужчины выходят наружу. – Майя, прости. Но ребенок утверждает, что Танюшу он не трогал. Не толкал. Не понимаю, почему воспитательница с заведующей так накинулись…

– Ой, знаю я! – обрывает мою речь, улыбаясь. – Я их слушать даже не стала. Моя сестра там работает, Лер. Она позвонила. Сообщила, что Танюша упала. Я живу-то в пару шагов от садика. Примчалась сразу же, а ее медсестра осматривает в медпункте. Воспитательница на Сашку орет, он же плачет. Говорит, что не трогал. А у Танюши рот в крови. В честности Сашки я даже не сомневалась. Они дружат сильно. Дочь постоянно дома о нем говорит, как защищает твой сын ее. Поддерживает, если что. Взяла ребенка – и прямиком сюда. Только я не поняла, зачем это заведующей нужно, – нахмурившись, заглядывает в мои глаза. Я же поворачиваюсь к сыну.

Защитник мой маленький. Тихо перешептываются с Танюшей. Он улыбается, что-то ей рассказывает. А девчонка кивает на каждое его слово.

– Я тоже не знаю, – тяжело вздыхаю, чувствую боль внизу живота. – Но на камерах наблюдения ничего не нашли. Все удалили. Не понимаю, – качаю головой.

Действительно не понимаю, кому что нужно было от детей. В голове абсолютный хаос.

– Вы оставите там Сашку?

– Нет, – отвечаю категорично, уверенная в своих словах. – Я больше его туда не отправлю. Кто-то на него руку поднял. Даже на щеке небольшая ранка есть. И на затылке шишка. Он тоже упал, Майя. Какая-то женщина больная толкнула Сашку, – замолкаю, чувствуя, как снова закипаю. Становится тяжело дышать. Тяну воротник кофточки вниз, но не проходит. Будто сердце в груди сжимается.

– С тобой все хорошо?

– Да, не волнуйся.

Выходим мы из больницы буквально через час. Я снова рассматриваю лицо сына и понимаю, что та самая ненормальная ударила его тыльной стороной ладони. И, видимо, на ней было кольцо с небольшим камушком, который царапнул щеку сына.

Домой едем в абсолютной тишине. Малыш то и дело смотрит на меня и поджимает губы. Я понимаю, в чем дело. Он совсем не любит, когда из-за него его родителям что-то говорят. Когда на него жалуются. Бывало даже, Рамиль ругался на меня, если я вдруг сильно баловала сына. На что Сашка злился. Обнимал меня и целовал, просил прощения. Не спал ночами. А потом некоторое время отказывался от всего, что я ему предлагала или покупала. Игрушки, сладости или прочее. Что бы там ни было.

– Я люблю тебя, ты же знаешь? – целую родного в макушку, взъерошивая его волосы. – Горжусь тобой, зайчик. Ты у меня самый и самый лучший.

– Мам, прости.

Глаза малыша начинают блестеть. Вот-вот он расплачется, что делает крайне редко. Прижимаю его к себе, глажу по спине, пока Рамиль с кем-то разговаривает по телефону. Сжав теплую ладошку, тяну за собой в сторону дома.

– Ты почему прощения просишь? За то, что правду там сказал? – спрашиваю уже внутри. Специально притворяюсь, будто злюсь. – Обычно извиняются, когда совершают ошибку.

– Я извиняюсь, потому что они наорали на вас. Тем более на тебя. Прости, мам. Я виноват.

Черт возьми! Сейчас я начну реветь от его слов. Он всегда так. Ведет себя как взрослый человек, которого совесть мучает, когда считает себя виноватым.

– Мне бы стало плохо, если бы они были правы. Но они нагло врали, сынок. Горжусь тобой, родной. И люблю безумно. Ты у меня огромный молодчина, – прижимаюсь губами к мягкой щеке, целую несколько раз. – Беги в ванную. Ручки помоем, а потом ужинать. Договорились?

Сашка кивает, крепко обняв меня перед уходом. Я сильно удивляюсь, когда Рамиль принимает душ и спускается к нам. Ужинаем все вместе. Но, откровенно говоря, меня дико выбешивают его ежеминутное подглядывания то в телефон, то на наручные часы.

– Иди в комнату, родной. Я чуть позже приду, – говорю сыну.

Сама же поднимаюсь в спальню. Рамиль что-то печатает на компьютере. Увидев меня, он устало потирает сначала глаза, потом лицо. Мне даже жаль его становится. Но и злюсь одновременно, потому что он от меня что-то упорно скрывает.

– Что снова происходит с нашей семьей, Рамиль? – присаживаюсь рядом с ним на диван и сразу оказываюсь прижата к крепкой груди мужа.

– Что бы ни происходило, я сам разберусь. Со всеми проблемами. Которые скоро исчезнут, испарятся.

– То есть ты не отрицаешь… Что-то ужасное происходит, да?

– Нет, конечно, – тихо смеется он, впиваясь в мои губы. Целует яростно, голодно. Будто это наш последний поцелуй.

– Я злая, Рамиль, прекрати, – шиплю, чувствуя его руку на своем бедре, скользящую потихоньку вверх.

– Я должен уйти, Лер, – вздыхает мне в губы, не сводя взгляда с глаз. – Обещаю все рассказать, если ночью смогу прийти раньше.

Если смогу… Если смогу…

Он знал, что не придет. И, соответственно, ничего не расскажет.

Рамиль не появляется ни этой ночью… Ни следующие два дня.