Читать книгу Тайны Реннвинда. Проклятие дня - Лена Сокол, Леа Стенберг - Страница 9

Мы высаживаем Ульрика у дома Эллы и желаем ему удачи. Бьорн машет ему рукой и трогает автомобиль с места. Я провожаю фигуру Улле взглядом, пока дом не остается за поворотом. Теперь, когда мы остаемся вдвоем, меня вновь накрывает волнение, и повернуться к Бьорну становится труднее. А точнее, посмотреть ему в глаза.

– Он не всегда ведет себя, как идиот. – Говорит парень, когда я выпрямляюсь в кресле.

Его глаза устремлены на дорогу, и мне так легче: когда мы смотрим друг на друга, я забываю, что оба не свободны, и, что хуже, – можем оказаться родственниками.

– Мы все на взводе. – Произношу я хрипло.

Теперь у меня слишком много рук, ног, пальцев, волос – хочется деть все это куда-то, чтобы не быть у Бьорна на виду. Я почесываюсь, заправляю выбившиеся пряди за уши и неуклюже складываю руки в замок. Мне становится труднее дышать, и приходится вдыхать толчками, чтобы скрывать это.

– Сомневаюсь, что разделиться было хорошей идеей. – Задумчиво говорит парень.

Я мысленно благодарю его за то, что он первым нарушает неловкое молчание.

– Да, но… – чешу лоб, затем шею, – так мы точно управимся быстрее.

Куда же деть руки?

Снова скрепляю их в замок на животе.

– Тоже верно. – Всматривается в густеющее серое небо Бьорн.

И мы снова молчим.

– Новые могилы у дальнего края кладбища, – говорит он, когда мы останавливаемся у церкви. – Я заберу тебя на обратном пути.

– Хорошо.

Смотреть ему в глаза все еще трудно. Я открываю дверцу и готовлюсь соскользнуть с сидения вниз – наружу, но не успеваю.

– Нея, – Бьорн кладет свою ладонь на мою руку.

– Да? – Я медленно поворачиваюсь, зная, что мое сердце кольнет от его взгляда.

И вот – это происходит.

Две прозрачных голубых льдинки – глаза Хельвина, проникают в мое сердце; точно вирус – захватывают его и заставляют беспомощно сжаться.

– Дождись меня, ладно? – Просит он. Его голос звучит вкрадчиво и низко, так, что этому тембру хочется довериться. – Не ходи одна через лес.

Я опускаю взгляд и смотрю на его руку – такую большую и сильную, она полностью скрывает под собой мою ладонь. Выглядит так правильно и так красиво…

– Хорошо, дождусь. – Отвечаю я.

Бьорн не убирает руку: похоже, для него эта ситуация не выглядит неловкой. Что-то неуловимо меняется между нами – мы становимся еще ближе, опасно ближе: на той черте, откуда обратно дороги уже не будет.

– Если я задержусь, зайди в церковь к моему дяде.

«Мне там очень не по себе» – проносится в мыслях, но вслух я этого, разумеется, не произношу.

– Ладно. – Медленно поднимаю глаза и смотрю на него из-под ресниц.

Ужасно хочется облизнуть губы, но из последних сил пытаюсь скрыть свое волнение.

– Я быстро. – Говорит парень. И добавляет: – Надеюсь.

Ощущаю, как его пальцы на моей ладони сжимаются крепче.

– Удачи, – бросаю я, выдергиваю руку и выхожу из машины.

В последний раз мы смотрим друг на друга уже через стекло. Мгновение, и автомобиль отъезжает.

И только после этого у меня получается свободно вдохнуть.

Деревья на территории кладбища волнуются – поднялся ветер. И без того скупое солнце лениво спряталось за тучи, налившиеся грязным свинцом. В воздухе пряно пахнет влагой и травами.

Я толкаю железную калитку и вхожу.

Двигаюсь по аллее, затем между ровных рядов могил со скромными табличкам, а далее по дорожке между шикарными старинными фамильными склепами. Вороний крик заставляет поежиться – напоминает, что я здесь не одна. «Могилы – это врата на тот свет» – вспоминаются слова Сары, а тут этих врат – просто тьма, попробуй, найди нужные.

Поплутав среди древних памятных надгробий и плит, я все же приближаюсь к дальней ограде. Здесь много новых захоронений, и даже есть стена с ячейками для погребальных урн. Я иду, читая надписи на табличках, прислушиваясь к звукам и шуму ветра, пока не натыкаюсь на целую вереницу свежих могил.

А вот и Элла. Огромное количество свежих цветов на земле не оставляет сомнения – эта то, что мне нужно.

– Привет, – бормочу я.

Годы жизни на временной табличке надгробия заставляют поморщиться – девушка умерла совсем недавно, и это ужасно несправедливо. У нее вся жизнь была впереди.

– Прости, что приходится беспокоить, – говорю ей.

Сажусь на корточки и вдруг понимаю, что не взяла с собой ничего, чем могла бы зачерпнуть земли, и куда могла бы ее сложить.

– У тебя не найдется пакетика? – Шучу я, оглядывая могилу.

Деревья за оградой аплодируют моей черной шутке шелестом листвы.

Что же делать?

Вспоминаю, что сумку оставила в трейлере Сары. Снова звонит телефон: это Микке. Сбрасываю вызов и начинаю судорожно шарить по карманам. В одном из них на счастье обнаруживается небольшой пакетик от шоколадных драже, которые я съела еще на прошлой неделе.

Сколько вообще земли нужно?

Такого количества хватит?

Я расправляю пакетик и пытаюсь прикинуть. Не ведро же нести? В любом случае, у меня других вариантов нет.

Опускаюсь на колени и начинаю зачерпывать ладонью землю и насыпать в этот пакетик. Интересно, должна ли я извиниться перед покойницей за вандализм? Это вообще считается осквернением? И какая земля лучше: у изголовья или с той стороны, где ее ноги? А где они, вообще? Временную табличку ставят со стороны головы?

– Прости, Элла. – Шепчу я. – Могла бы наврать, что мы тебя больше не побеспокоим, но это не так. Если хочешь, я потом верну эту землю на место. Вернуть? – Снова гляжу на табличку, а затем продолжаю собирать комочки влажной земли в пакетик от драже. – Вообще, ты могла бы и сама явиться к Бьорну и показать ему своего убийцу. Ткнуть пальцем – что может быть проще?

Я стираю запястьем пот со лба и вдруг осознаю, что подобно Улле несу от волнения всякую чушь.

– Этот Реннвинд сведет с ума любого…

Поднимаюсь с колен и аккуратно запечатываю пакетик. Придется придерживать его пальцами, чтобы он не открылся, и земля не рассыпалась. Сжимаю в кулаке левой руки добычу и недовольно рассматриваю пальцы правой – под ногтями теперь черно от комьев земли. Пытаюсь стряхнуть остатки песка и пыли, болтая рукой в воздухе. Бесполезно.

– Знали погибшую? – Этот голос заставляет меня вздрогнуть.

Я оборачиваюсь.

– Простите, похоже, я напугал вас. – Передо мной светловолосый мужчина. На нем черное одеяние с воротником-колораткой. – Пастор Хельвин.

Он склоняет голову в знак приветствия.

– Здравствуйте, – хрипло говорю я.

И сжимаю грязные пальцы в кулак – хорошо, что не нужно жать ему руку.

– Мы все потрясены ее гибелью. Но смерть оставляет после себя не только скорбь и мрак, но и надежду на жизнь вечную. – Его светло-голубые глаза сужаются. – Вы учились с Эллой, верно?

Взгляд мужчины пронзителен настолько, что мне становится страшно: а вдруг он прочитает мои мысли?

– Ах, вы об этом. – Я вижу, как он скользит глазами по моей школьной форме. – Да, мы учились вместе, но я не знала Эллу близко. Мы… я недавно переехала сюда.

– Серьезно? – Теперь он смотрит мне в лицо. Щурится, как от солнца, словно пытается понять, кого я ему напоминаю. – Обычно я стараюсь узнать все о новеньких. Дайте угадаю, вы…

– Нея. – Я вся превращаюсь в зрение: это тот самый момент, который я ждала с детства. Найти того, кто мог бы быть моим отцом, и посмотреть на его реакцию. – Нея Остлунд.

– Остлунд?..

Я вижу, как меняется его лицо. Крылья носа напряженно дрожат, когда он втягивает в себя воздух.

– Да, мне говорили… – На его лбу появляется морщинка. – Вы… вы дочь Карин?

– Совершенно верно. – Я испытываю его терпение полуулыбкой. – Я учусь с вашим племянником, мы с ним – ровесники. В смысле, мне скоро восемнадцать. – От меня не укрывается, как вздымается его грудь на вдохе, и как глаза принимаются плясать по земле, пока он что-то подсчитывает в уме. Решаю его добить: – Вы знали мою мать?

Пастор слегка зажмуривается, а затем поднимает взгляд на меня.

– Карин? Да. Да, конечно. Я знал. Как она… – он прочищает горло. – Как она п-поживает?

Сказать ему, что она умерла, и посмотреть, как он пойдет пятнами? Или рассказать про психушку?

– Все замечательно. – Отвечаю я, и вижу, что он облегченно выдыхает, (но, если уж быть честной, не расслабляется до конца). – Передает вам привет.

– В-вот как. – Пастор кажется растерянным.

Этот рослый и крепкий мужчина своим видом нечаянно выдает потаенные слабости: его определенно что-то связывало с моей матерью.

– Да, – подтверждаю свои слова кивком, – сейчас она на лечении, но, думаю, как выпишется, будет рада, если вы ее навестите.

Он сглатывает. Улыбка больше не держится, точно приклеенная, на его лице. Хельвин не очень-то верит словам о том, что моя мать будет ему рада.

– Я заеду. – Задумчиво говорит он. – Заеду, да. Когда она вернется? Вы же живете в доме Вильмы?

– Да, в доме бабушки. – Отвечаю я лишь на вторую часть вопроса. Делаю паузу, надеясь, что он решится спросить что-то еще: например, есть ли у меня отец. Но пастор не торопится. И тут меня осеняет: – Кстати. – Я запускаю грязную руку в карман, где лежит телефон, нащупываю то, что мне нужно, и выуживаю оттуда двумя пальцами. – Она просила вам передать. – Протягиваю ему маленькое картонное сердечко, которое утром сняла с дверцы шкафа. – Это же ваше, да?

Пастор берет валентинку, посредине которой выведена и многократно обведена буква «А», и подносит ее к глазам. Его руки дрожат, а губы мертвенно бледнеют.

– Ваше. – Окончательно утверждаюсь я.

По нему видно – узнал. Ошибки быть не может. Моя мамаша мутила с этим блондинчиком в те давние времена, когда он еще не был святошей и настоятелем церкви. А, значит, вероятность того, что они занимались сексом и могли зачать меня, стремится к процентам, этак, к ста.

Мы стоим друг напротив друга, ветер нетерпеливо треплет наши одежды, а тишина становится верным хранителем невысказанного, но столь очевидного.

– Как вы сказали… – Едва слышно произносит пастор, поднимая на меня взгляд.

– Нея. – Отвечаю я, ныряя в бездну его светлых глаз, так сильно похожих на глаза Бьорна. – Линнея.

Я сотни раз представляла, как встречусь со своим отцом, и как посмотрю ему в лицо. Мне казалось, что в этот момент меня затопят невообразимое тепло, радость и счастье от того, что давно потерянное теперь найдено и возвращено на место. Но все, о чем я могу думать сейчас, это орущее в подсознании: «Пожалуйста, нет, умоляю, только не это, в моих жилах не может течь кровь Хельвинов, это ужасно несправедливо!»

– Когда вы сказали, я могу увидеть Карин?

– Никогда. – Выдыхаю я, вдруг теряя самообладание. – Она даже не узнает вас, если увидит. Карин в психушке, она тронулась умом. Уже давно.

Разворачиваюсь и ухожу, не давая ему сказать ни слова.

Даже если он – мой отец, я не хочу этого слышать. Он для меня чужой. Он – никто. Я не хочу, чтобы эти слова разбили мою жизнь опять.

Я. Не. Хочу.

И прижав к груди пакетик с землей, я убегаю.

Бегу, пока не выбегаю за ограду. Оглядываюсь, вижу убежище в тени раскидистых дубов и несусь туда. А, оказавшись там, прячусь за широкий ствол одного из деревьев, зажмуриваюсь и приказываю себе не рыдать. Не рыдать!