Читать книгу История картографии - Лео Багров - Страница 5

Изучение развития зародыша позволяет биологу определить основные стадии эволюции вида с незапамятных времен до нынешнего состояния. Если в попытках проследить самые ранние фазы какого-то определенного вида человеческой деятельности мы сталкиваемся с недостатком необходимых свидетельств в форме материальных памятников или письменной и устной традиции, мы можем обратиться к соответствующей сфере в культуре примитивных народов наших дней, до сих пор не тронутых цивилизацией белого человека. Мы можем прибегнуть к подобной процедуре и для изучения самых ранних стадий развития географических карт.

Известные нам ранние карты гораздо моложе, чем многие другие продукты цивилизации. Самая ранняя карта мира, уцелевшая с древних времен, – вавилонская карта VI или V в. до н. э. – относится примерно к тому же периоду, что и первые известные ссылки на карты греческого происхождения. И от последовавших затем нескольких столетий не осталось никаких карт, лишь ссылки в письменных источниках и фрагменты планов. Таким образом, чтобы проследить зарождение картографии и ее последующее развитие, мы должны обратить внимание на современные примитивные племена, чье картографическое искусство остановилось в своем движении на определенной стадии. Здесь мы можем обнаружить свидетельства, позволяющие предположить – по аналогии, – что исчезнувшие народы, предшествовавшие во времени нынешнему заселению Средиземноморья, проходили в свое время подобные же стадии развития.

Человек, живущий в тесной связи с природой, значительно больше, нежели горожанин, полагается на свои чувства. Его восприятие не притупляется, поскольку его образ жизни требует внимательного отслеживания всего, что происходит вокруг. Он сильнее ощущает веления инстинкта и обладает более острым чувством места и направления. Пытаясь сориентироваться в пространстве, он иногда демонстрирует поразительную способность уловить черты местности, напоминающие знакомый ему ландшафт, а какое-то шестое чувство часто указывает ему верный путь. Это чувство может быть врожденным, но его также можно приобрести и развить. Редьярд Киплинг в своем романе «Ким» со знанием дела описывает, как маленького индийского мальчика учат наблюдательности и умению запоминать в деталях окружающую местность. Получив такое образование, он смог по заданию британцев обследовать и картографировать те местности, куда доступ европейцам был закрыт. Теми же навыками инстинктивно обладает любой человек, живущий в тесном общении с природой.

Еще одна необходимая предпосылка к развитию картографии – способность к рисованию – имеется не у всех народов, и даже там, где такой дар присутствует, он вовсе не обязательно включает в себя способность к рисованию карт. Замечено, что расы, увлекающиеся стилизацией изображений животных и людей и украшающие утварь орнаментом, вовсе не рисуют карт или рисуют очень плохие карты. Хотя талант к рисованию не зависит от стадии развития общества или уровня интеллекта, тем не менее то, в какой манере, традиционной для данной культуры, изображаются объекты, всегда ставит такой талант в определенные рамки. Рисунки примитивного дикаря часто напоминают рисунки ребенка: объект, привлекший его внимание, размещается на переднем плане, он крупнее окружающих его предметов и никак не связан с ними. Ни ребенок, ни дикарь не способны сразу воспринимать перспективу. Ни у того, ни у другого нет единого способа представления объектов – одни даются в плане, другие спереди или сбоку.

Особым стимулом к изготовлению карт является подвижный образ жизни и знания человека об окружающем мире. Чем дальше от дома путешествует примитивный человек, тем больше его способность к созданию географической карты. Такой человек не в состоянии использовать опыт и информацию других людей, он изображает только то, что видел сам. (Тем не менее существуют карты, по которым можно учить. Так, например, у жителей Маршалловых островов был особый вид карты, который использовался исключительно для обучения.) Склонность многих примитивных народов к кочевому образу жизни способствует развитию у них искусства картографии. Племена индейцев района реки Миссури вслед за стадами бизонов отходили от родных деревень на 1000 миль и больше, а островитяне Южных морей совершали не менее далекие путешествия от острова к острову. Как правило, однако, карты примитивных народов ограничены очень небольшим районом, не превосходящим, пожалуй, 100 кв. миль. И самое главное, их карты очень конкретны, они представляют реальность такой, как она выглядит в настоящее время. Они ничего не знают об абстрактных картах, общепринятых обобщениях или данных общего характера. Они не могут постигнуть понятие большого пространства исключительно силой общих соображений; не могут изобразить мир целиком или даже просто зрительно представить его себе. Такие народы не имеют карт мира, поскольку в их мыслях всегда доминирует непосредственно окружающая их местность. Примитивный человек, который знает дорогу из пункта А в пункт В, а возможно, и боковую тропинку от В до С, не может представить себе прямой путь из А в С. У него в голове отсутствует полный план окружающей местности, есть только множество локальных деталей.

Если мы сравним эти факты, собранные в результате изучения жизни примитивных народов наших дней, с имеющейся у нас весьма неполной информацией о картах Древнего мира, мы неизбежно придем к выводу, что искусство картографирования появилось у раннеисторических народов в результате развития соответствующих умений их предшественников. Исходя из этого, кажется полезным рассмотреть некоторые виды карт, получившие распространение среди примитивных народов.

Разнообразие форм подобных карт определяется в значительной степени материалом, из которого они изготавливаются. Самые распространенные и простые материалы – камень и дерево. Реже встречаются кость и кожа. Изображение на камне можно вырезать, выдолбить и нарисовать. Наскальные рисунки, или петроглифы, встречаются по всему миру и, что важно, они наиболее многочисленны в социально или экономически значимых местах, таких, как места племенных собраний, лучшие охотничьи угодья и опасные переправы. Такие рисунки были обнаружены в Венесуэле и Африке, в Голштинии и Франции, на берегах Ладожского озера, в Сибири на Енисее, на Кавказе. Многие наскальные изображения содержат, помимо фигур животных и людей, загадочные схемы. Кое-кто из исследователей пытается интерпретировать их как топографические изображения определенных местностей, то есть как попытки создания карт. Ни одна из этих схем, однако, до сих пор не была однозначно и несомненно сопоставлена с какой-либо конкретной местностью. Не было также доказано, что две доисторические костяные таблички из пещер Шафтхаузена, покрытые сетью линий, на самом деле являются картами. Автор этой находки Фр. Рёдингер придерживался мнения, что линии на табличках изображают основные дороги района, где они были найдены; и действительно, сравнение с современными картами позволяет выявить некоторое сходство. Однако другие ученые вслед за Рудольфом Вирховом, ставили под сомнение картографический характер табличек.

В Сибири и среди североамериканских индейцев обычны карты, нарисованные на коре, в первую очередь на бересте. Их удобно носить с собой, и этот фактор повлиял на широкое распространение подобных карт. Индейцы северо-запада Америки часто брали с собой в странствия целые свитки таких карт. Замечено, что эти индейцы отличались явной способностью к работе с картой: не умея читать, они правильно указывали на европейских картах основные реки, озера и горы своей земли. Некий миссионер-иезуит Ж.Ф. Лафито докладывал в 1724 г., что, находясь среди индейских племен Северной Америки, он собрал множество карт, нарисованных на оленьей коже и бересте, и что у самих индейцев есть даже целые хранилища таких карт.

Многие дикие народы достигли некоторого мастерства в рисовании карт на плоской поверхности, но только эскимосы, пожалуй, попытались изобразить на картах черты рельефа. Капитан Ф.В. Бичи в 1826 г. обнаружил доказательства этого среди западных эскимосов Берингова пролива. Вот как он описывает процесс создания из песка рельефной модели побережья в заливе Коцебу: «Сперва палкой провели береговую линию и обозначили расстояния в днях пути. Затем появились холмы и горные гряды в виде холмиков песка или камешков, а также острова, представленные кучками камешков, в полном соответствии с их относительными размерами… Когда с горами и островами было покончено, настал черед деревень и рыболовных стоянок, которые отметили множеством воткнутых вертикально палочек… Через некоторое время мы имели полный топографический план побережья от Пойнт-Дарби до мыса Крузенштерна. Позже некий антрополог заметил, что эскимосы залива Камберленд возле пролива Дэвиса для обозначения высокого берега на рисованной карте прибегали к штриховке. Но самым характерным материалом было и остается дерево, которым пользуются для создания карт эскимосы Гренландии (рис. II). Из брусков вырезаются рельефные изображения, представляющие части сильно изрезанного побережья Гренландии с его фьордами, островами, горами и ледниками, при этом изображения островов соединяют между собой стержнями.

Прибывшие в Мексику испанцы застали там высокоразвитую культуру, в значительной степени унаследованную ацтеками от их предшественников – майя и тольтеков. Карты рисовались с большим искусством и такой точностью, что путешественники могли уверенно пользоваться ими. В 1520 г. Эрнан Кортес описал для императора Карла V один из разговоров с Монтесумой. Он спросил у Монтесумы о гаванях на побережье, подходящих для больших судов, и король прислал ему «карту всего побережья, нарисованную на ткани». Эти карты чертились или рисовались на полотне, сотканном из волокон агавы, иногда на бумаге из коры фигового дерева, а некоторые на специальным образом подготовленных шкурах. Позже, в 1526 г., посланцы Табаско и Шикаланго начертили для Кортеса «изображение всей страны», с помощью которого, по его расчетам, он «мог бы легко пройти значительную ее часть». Фактически эта карта простиралась почти до Панамы и позже направляла его в трудном путешествии в Гондурас. Испанские церковники систематически занимались уничтожением индейских документов, в результате чего погибли почти все подобные карты. Сохранилось всего два памятника доиспанской картографии и несколько индейских карт последующего периода. Именно на них основывается наше суждение о ранней мексиканской картографии. Хотя в более поздних картах можно заметить некоторое европейское влияние, в них тем не менее сохранены традиционные символы для передачи топографической и исторической информации, всегда тесно переплетенной в индейских картах. Так, карты из так называемого кодекса Тепетла-остока нарисованы на европейской бумаге, но используют при этом набор условных обозначений, в точности соответствующих обозначениям на древних мексиканских рисунках (рис. III). Сохранилось немало кадастровых планов, покрывающих в общей сложности значительную территорию. Для обозначения государственных земель, земель знати и простолюдинов в них использованы разные цвета. Уцелели и несколько городских планов раннеиспанского периода. Так, Алонсо де Санта-Крус при изготовлении плана города Мехико (1567 г.), вероятно, пользовался более старыми материалами, а окрестности города на его плане кажутся просто скопированными с сильно уменьшенной карты всего государства мексиканцев.

Таким образом, мы имеем карты, изображенные примитивными художниками на бересте, деревянных брусках, шкурах, а после знакомства с европейцами также и на бумаге.

Карты Маршалловых островов в Тихом океане не имеют аналогов в истории развития картографии (рис. IV). Эти карты изготовлены из длинных жестких пальмовых волокон, перевязанных тонкими кокосовыми волокнами таким образом, чтобы основные волокна шли в разных направлениях. На пересечениях волокон закреплены раковины, изображающие острова. Чтобы пользоваться такой картой, необходимо знать характер океана в непосредственной близости от Маршалловых островов. Волокна представляют преобладающие в данной точке океанские валы и течения, которые они принимают по мере приближения к островам и при встрече с такими же валами, сформированными под действием прилива и прибоя. Именно высота и структура океанских валов, а не сами течения наиболее важны для плавания среди множества островов и проливов. Другие волокна обозначают расстояние, с которого виден тот или иной остров. По характеру и назначению островитяне делят такие карты на три категории. Во-первых, это карты маттанг (как на рис. IV), на которых отражена только абстрактная картина движения волн, и вследствие этого они могут использоваться только для обучения, тогда как в реальной навигации они бесполезны. Это также карты раббанг – карты всей системы островов (т. е. двух островных цепочек – Раттак и Ралик), или общие карты. Наконец, третий вид карт – меддо – карты отдельных частей архипелага. При пользовании такими картами островитяне раскладывают их на палубах своих лодок и внимательно следят, чтобы угол между палубой лодки и преобладающим направлением валов, которое можно различить на расстоянии до 15 миль от лодки, оставался постоянным. Способ изготовления таких карт всегда хранился в строгом секрете, он был известен лишь некоторым правителям и передавался от отца к сыну. Каноэ обычно собирались в группы по 15 и более и плавали под руководством лоцмана, владеющего искусством пользования такой картой. К сожалению, после знакомства с европейскими картами островитяне постепенно прекратили изготавливать собственные карты и забыли, как ими пользоваться.