Читать книгу Колокольчики Папагено - Леонид Бежин - Страница 12

Служение началось с того, что Жанна, управившись с цветами и сдав кассиру наличные, приезжала в подвал. Ставила свой кукурузник между гаражей, стучалась условным стуком в обитую клочками войлока, жестью, кровельным железом (явно содранным с крыши) дверь и ждала ответных шагов. По тому, какие были шаги, угадывала, как прошла ночь, бессонная, воспаленная или мирная и спокойная (легкие шаги и ее успокаивали, тяжелые, с пришаркиванием – тревожили).

Ключ в замке проворачивался два раза. Ее впускали (не спрашивали, кто), целовали, проводили сквозь висячие сады Семирамиды и усаживали на топчан, накрытый безрукавкой козьим мехом наружу. Некоторое время Жанна послушно сидела, вытянув перед собой ноги, разглядывала низкий потолок с цветами плесени и навернувшимися ржавыми каплями. Но затем спохватывалась: козий мех-то он приставучий, этак придется потом целый час снимать с себя прилипшие волосинки.

Да и пора кормить шейха и повелителя завтраком из двенадцати блюд. Ну, из двенадцати, пожалуй, слишком – так хотя бы сжарить оную из четырех яиц (слово яичница почему-то никогда не произносилось), посыпать мелко нарезанным луком и присовокупить некую, на пару взошедшую, именуемую котлетой (впрочем, и этого слова, будто сговорившись, избегали).

Оная и некая подавались к столу, расчищенному от всякого мусора, хотя мусор, разумеется, был ценнейший, дороже золота: вырезки, выписки и конспекты. Повелитель восседал, вкушал и похваливал. Сама, хотя с утра не завтракала, позволяла себе лишь куснуть (от бутерброда) и глотнуть (из чашки кофе), чтобы худо-бедно держаться на ногах.

Так Жанна кормила его, затем возила по дворам, где он собирал выброшенные книги, сортировал и увязывал в стопки. Нагруженные доверху, они возвращались в подвал. Там Николай отпирал проржавевший амбарный замок, висевший на двери в святилище, и, не зажигая света – наощупь, – раскладывал по полкам Тургенева (выбрасывали особенно охотно), Чехова, Достоевского, Шекспира, Бальзака, Флобера. Ради нее раздобыл и Николая Носова, хотя Жанна о нем напрочь забыла.

После этого они чинно обедали – доедали то, что оставалось от завтрака и про запас, сухим пайком откладывали немного на ужин.

Николай снова открывал святилище, и подсвечивая фонариком, занимался книгами, что-то писал и тотчас прятал. Вечерами, когда поднимался над горизонтом матовый шар луны, улицы остывали от жары и сквозь душный морок проступала прохлада, они гуляли. Особенно любили обойти вокруг Кремль, пройтись по набережной и подняться на Большой Каменный мост. Николай говорил о своем – о свершении, о наступлении, об исполнении сроков. Она слушала, затаив дыхание, и ничего не понимая, лишь спрашивала: «Когда?» Он не отвечал, отшучивался: мол, много будет знать, скоро состарится. И вообще нельзя слишком много умствовать, тем более с такой походкой. Она была польщена (все-таки заметил), хотя делала вид, что не придает значения: походка как походка. При этом спрашивала: «А если бы я не пришла, ты бы меня нашел?» – «Конечно, нашел бы» – «А как?» – «По звездам. Или подстерег бы, как того англичанина». Она ждала: будет ли ревновать? Или хотя бы изобразил подобие ревности. Уж очень хотелось. Но он себе не позволял. Старался быть выше. И ей приходилось простить – если уж не ревность, то хотя бы ее отсутствие, умение преодолеть (а в общем-то, это все была ерунда, бабские штучки).

Иногда Жанна у него оставалась, хотя не позволяла это себе очень уж часто, чтобы не возникала видимость постоянного присутствия женщины, непозволительная для служения. Она умела разделить – провести черту, где любовь, а где долг, и замести следы, чтобы любовь не выпячивалась, не лезла наружу. Поэтому никогда не привозила с собой цветы, не украшала подвал всякими салфетками, вазочками, безделушками. Подвал есть подвал. Новый андерграунд, как Николай его называл (она же всегда путала андерграунд с ундервудом). Крипта последних христиан, подвижников духа и хранителей истины. И мещанский уют здесь неуместен.

По четвергам приходил Буба, или Боря-шарманщик, небритый, сиплый, с костылем, в тельняшке и грузинской кепке. Он крутил шарманку – вытрясал деньги за аренду, но брал и сухим пайком, как он говорил. Иными словами, всем, чем можно поживиться. Особенно выгодно было рассчитываться с ним, когда он мучился от похмельной жажды: хватало стакана. Если же жажды не было, мог забрать последнее, унести безрукавку с топчана, выдернуть ремень из брюк, шнурки из ботинок, вывернуть лампочку, прихватить табуретку, безногий стул.

Однажды пригрозился забрать разбитое пианино (Николай должен был хотя бы раз в день прикоснуться к клавишам). Как-то раз углядел старинный барометр, выброшенный кем-то вместе с книгами, но Николай отнял, выхватил – чуть не подрались. Жанна потом спросила, зачем ему барометр, и он ответил загадочно: «Перед концом света пригодится». Пошутил, наверное. Не может же такого быть, чтобы стрелка предсказывала серный дождь или огненные молнии.