Читать книгу Школа бизнеса в деревне Упекше - Леонид Бежин - Страница 34

Варфоломея позвали на второй этаж, куда вела лестница, усыпанная свежими стружками, опилками и всем своим видом противоречившая респектабельной обстановке особняка. За дверью – там наверху – было шумно, многолюдно, слышались чьи-то возгласы, надсадный прокуренный кашель, отзывавшиеся эхом крики, скрип передвигаемой мебели, стук молотка и явно происходило нечто, требовавшее присутствия нашего сына.

Поэтому, извинившись, он с упреждающими жестами, призванными заверить, что его отсутствие не будет долгим, нас покинул.

Горничная тотчас приблизилась к нам из глубины коридора и заулыбалась, готовая его заменить и оказать нам необходимые услуги.

Но в это время распахнулась одна из тех дверей, куда нам не следовало заглядывать. Оттуда высунулась и тотчас скрылась взлохмаченная голова, словно наше присутствие вынуждало вспомнить о расческе, и чей-то голос нас тихонько, певуче позвал:

– Миленькие, сюды, сюды…

Мы засомневались, нас ли это зовут, и с удивлением посмотрели на горничную, ожидая от нее объяснений. Но она обреченно вздохнула и приняла позу, показывающую, что этот вздох может быть ее единственным объяснением, об остальном же нам надлежит узнать самим.

Иными словами, раз зовут, надо идти, хотя было бы гораздо лучше, если б не звали.

Мы нерешительно заглянули в комнату и тотчас отпрянули, обменявшись взглядами, еще более красноречивыми, чем слова. Взгляд жены можно было истолковать так: «Ну, что я говорила!» Мой же взгляд означал: «Да, ты была права».

Перед нами с умильно-сладким выражением на лице стояла та самая особа, которая нас недавно преследовала и оплатила наш счет в ресторане. Она была в том же длинном платье с оборками, какие в Калифорнии отродясь не носили, и незашнурованных ботинках, похожих на армейские берцы, простоволосая, в спущенном на плечи домотканом платке.

В руке она держала маленькое круглое зеркальце и, слюнявя палец, приглаживала непокорную, выбившуюся прядку полуседых волос. Заметив, как мы переглянулись при виде ее одежды, сказала:

– Вот донашиваю все старое – оно мне помогает. Похоже, что и вам, однако… – Она скользнула взглядом по моему костюму, как опытный портной на примерке, и произнесла:

– Избу он вам сейчас покажет.

– Какую избу?

– Ту самую, бревенчатую. Здесь она, изба-то. И наличники, и герань на подоконнике, и даже погреб, в котором нас похоронят, – здесь, здесь. – Она засмеялась тихим, счастливым, воркующим смехом.

– Простите, а вы… из Одинцова? – в один голос спросили мы с женой.

– А откуда ж еще? Из Одинцова родимого – вот и тоскуй теперь о нем, вспоминай, кручинься, что вывезли, но обратно все равно не вернут.

– Почему же? Если хотите, мы за вас попросим.

– А потому, – ответила она так, как будто это слово не нуждалось ни в каких добавлениях, но все же добавила: – А потому, что отрезано… Вот платье на мне – единственное, что осталось. Да и вас мне жаль, родненьких, что по свету мотаетесь, носит вас, как и меня. Что твои паутинки в воздухе…

Жена сочувственно улыбнулась ей, что можно было истолковать как благодарность за такую искреннюю жалость, хотя мы в ней и не нуждались, и вспомнила про долг.

– Разрешите мы вам долг вернем. За ресторан.

– Э, милая… Брось. Не мельчи. – Вы как сюда прибыли-то?

– Как и все. На самолете.

– Самолеты ж не летают.

– А мы прилетели еще до забастовки, долго жили в гостинице.

– А гостиница у нас полгода как закрыта. Но, может, вы такие важные гости, что для вас и открыли, а?

– Да, да, хозяйка была так любезна… – поторопилась заверить жена.

– Только не хозяйка, а хозяин, бывший повар на адмиральском флагмане, – поправила женщина, осторожно внушая, что, несмотря на наше отчаянное вранье она по долгу гостеприимства всему так же отчаянно верит.