Читать книгу Калевала - Леонид Бельский - Страница 4

Айно, дева молодая,

Еукахайнена сестрица,

В лес пошла нарезать веток,

В роще веников наделать.

Для отца связала веник,

Веник матери связала,

Наконец, и третий веник

Крепышу связала братцу.

И идёт, спеша из лесу,

Прямо к дому меж ольхами.

Вот подходит Вяйнямёйнен.

Он девицу в роще видит

На траве в нарядном платье,

Говорят слова такие:

«Не носи ты для другого,

Для меня носи, девица,

Ожерелье из жемчужин,

На груди носи ты крестик,

Для меня плети ты косы,

Перевязывай их лентой!»

Так ответила девица:

Ни о ком не помышляя,

На груди ношу я крестик,

В волосах ношу я ленту.

Не ищу привозных платьев,

Белых хлебов мне не нужно;

Я ношу простое платье,

Ем я чёрную краюшку;

Я сижу в отцовском доме

Вместе с матушкой родимой».

Вот с груди бросает крестик,

С пальцев кольца золотые,

С шеи жемчуг побросала,

Ленту красную швырнула,

Чтоб земля их погубила,

Чтобы лес себе забрал их,

И в слезах пошла дорогой,

С горьким плачем в дом отцовский.

У окна отец работал,

Вырезал он топорище:

«Что ты, дочь-бедняжка, плачешь,

Что, девица молодая?»

«Есть, отец, причина плакать,

Есть для слёз и для рыданья;

Вот причина, что я плачу,

Что я плачу и рыдаю:

Потеряла с шеи крестик,

С пояска мои застёжки:

Был серебряный мой крестик,

Были медные застёжки».

У калитки брат работал,

Вырезал дугу искусно:

«Что, сестрица, горько плачешь,

Что, девица молодая?»

«Есть причина, братец, плакать,

Есть для слёз и для рыданья;

Вот причина, что я плачу,

Я и плачу и рыдаю:

Потеряла кольца с пальцев,

С шеи жемчуг драгоценный;

Золотые были кольца,

Серебрист на шее жемчуг».

Вот сестра сидит у двери,

Ткет из золота весь пояс:

«Что, сестрица, горько плачешь,

Что, девица молодая?»

«Есть, сестра, причина плакать,

Есть для слез и для рыданья;

Вот причина, что я плачу

И горюю, что пропали

И подвески золотые,

И серебряный кокошник,

Синий шелковый налобник,

Лента красная из шёлка».

В кладовой, у самой двери,

Мать снимала ложкой сливки:

«Что ты, дочь-бедняжка, плачешь?

Что, девица молодая?»

«О ты, мать моя родная!

Ты меня, дитя, кормила!

Плачу, матушка, от скорби

И, несчастная, горюю.

Вот причина, что я плачу

И пришла домой, рыдая:

В лес пошла я резать ветки,

В роще веников наделать.

Веник батюшке связала,

Для тебя связала веник,

Наконец, и третий веник

Крепышу связала братцу.

Уж домой идти хотела,

Шла поспешно по дубраве,

И сказал мне так Осмойнен,

Калевайнен так промолвил:

«Не носи ты для другого,

Для меня носи, девица,

Ожерелье из жемчужин,

На груди носи ты крестик,

Для меня плети ты косы,

Перевязывай их лентой!»

Я с груди швырнула крестик,

С шеи жемчуг побросала,

Синий шелковый налобник,

Ленту красную швырнула,

Чтоб земля их погубила,

Чтобы лес себе забрал их.

А сама ему сказала:

«Ни о ком не помышляя,

На груди ношу я крестик,

В волосах ношу я ленту.

Не ищу привозных платьев,

Белых хлебов мне не нужно;

Я ношу простое платье,

Ем я чёрную краюшку;

Я сижу в отцовском доме

Вместе с матушкой родимой».

Мать девице отвечает,

Молодой старуха молвит:

«Перестань ты, дочка, плакать,

Не горюй, моя родная!

Целый год ты кушай масло:

Ты тогда красивей станешь;

На другой ты ешь свинину,

И еще статнее будешь;

А на третий – хлеб молочный,

И красавицею станешь.

На горе есть кладовая:

Там в прекрасном помещенье

К сундуку сундук поставлен

И шкатулка на шкатулку.

Ты открой сундук там лучший

И найдешь под пёстрой крышкой

Золотых шесть подпоясок,

Семь прекрасных синих платьев.

Мне дочь Месяца ткала их,

Солнца дочь их мне нашила.

В годы юности прошедшей,

В молодых летах, бывало,

Я в лесу рвала малину,

Там однажды увидала

Дочку Месяца за станом,

Дочку Солнышка за прялкой

На краю поляны ровной,

На опушке синей рощи.

Подошла я боязливо,

Подле них я тихо стала,

Начала просить смиренно:

Так я девам говорила:

«Девы Месяца и Солнца!

Дайте мне сребра и злата,

Дайте девочке-бедняжке,

Дайте бедному ребенку!»

Серебра дала дочь Солнца,

А дочь Месяца мне злата.

Золотой кокошник вышел

И серебряный налобник.

Как цветок, домой пришла я,

В дом отца. вошла веселой.

День, другой я их носила,

А на третий поснимала,

Золотой сняла кокошник

И серебряный налобник,

Унесла на горку в домик,

Спрятала под крышку в ящик;

Там лежат они доселе,

Я их больше не видала.

Ты надень из шёлку ленты

И из золота налобник.,

Ты надень блестящий жемчуг,

Золотой на шею крестик,

Полотняную сорочку.

Шерстяное вынь ты платье

Из тончайшей мягкой шерсти,

Пояс шёлковый наденешь,

Там возьмёшь чулки из шёлку,

Башмаки из тонкой кожи.

Заплети получше косы,

Лентой шёлковой свяжи их;

Не забудь на пальцы кольца,

Золотые вынь запястья!

Вот тогда домой придешь ты,

В кладовой принарядившись,

И родителям на радость,

И родным всем на утеху.

Как цветочек, ты пройдешься,

Как малинка, по дорожке,

Станешь ты стройней, чем прежде,

И красивей несравненно».

Так ей матушка сказала,

Так промолвила девице.

Но она словам не внемлет,

И речей она не слышит.

Вышла быстрыми шагами,

По двору идёт, рыдает,

Говорит слова такие

И такие речи молвит:

«Что такое мысль блаженных,

Помышления счастливых?

Ведь не то ли мысль блаженных,

Помышления счастливых,

Что вода при колыханье,

Что волна воды в ведерке.

Что такое мысль печальных,

Помышлёнья бедной утки?

Ведь не то ли мысль печальных,

Помышленья бедной утаи,

Что весенний свет в овражке,

Что вода в колодце темном.

Ах! как часто мысль девицы,

Дума девушки несчастной,

Боязливо полем ходят,

Пробирается лесочком,

По траве ползет тихонько,

По кустам, по мхам засохшим!

Дума та смолы чернее,

Дума та угля темнее.

Мне б гораздо лучше было,

Если б я не родилася,

Если б я не подрастала,

Не видала бы на свете

Дней печали и несчастья,

Если б я жила немного;

На шестую ночь скончалась,

На восьмую умерла бы;

Мне б тогда не много нужно:

Чуть холстины на рубашку

Да под дерном уголочек.

Мать поплакала б немножко,

А отец еще поменьше,

Брат совсем не стал бы плакать»

День, другой девица плачет.

Мать опять её спросила:

«Ты о чём, девица, плачешь,

Дочка бедная, горюешь?»

«Оттого, бедняжка, плачу,

Горевать всю жизнь я буду,

Что меня ты обещала,

Отдала ты дочь родную

Старику тому утехой,

Быть для старого защитой,

Быть для дряхлого опорой

Да в избе его охраной.

Лучше б дочь ты обещала

В глубину морей холодных,

Чтоб сигам была сестрицей

И подругой быстрым рыбам,

Лучше мне там в море плавать,

Проживать в волнах глубоких,

В море быть сигам сестрою

И подругой быстрым рыбам,

Чем быть старому защитой,

Старцу слабому подмогой;

Он о свой чулок споткнется,

Упадёт, чрез сук шагнувши».

Вот идёт она к постройке

И проходит в кладовую;

Там открыла лучший ящик

И нашла под пёстрой крышкой

Золотых шесть подпоясок,

Синих семь прекрасных платьев.

Одевается богато,

Выбирает, что получше:

И подвески золотые,

И серебряный кокошник,

Синий выбрала налобник,

Ленту красную на косу.

Так пошла она оттуда

По лугам и по полянам,

По болотам и равнинам,

По лесам прошла дремучим.

А сама поёт тихонько.

Проходя, она запела;

«Тяжелы мои печали,

И тоска на бедном сердце.

Пусть тоска сильнее будет,

Тяжелей печали станут,

Как скончаюсь я, бедняжка,

Так с мучением покончу,

С этой тягостной печалью.

Бесконечной, горькой скорбью!

Да, теперь настало время

Навсегда с землей проститься,

В Маналу пора сойти мне,

В Туонелу пора спуститься.

Обо мне отец не плачет,

Мать родная не жалеет,

У сестры лицо не мокро,

И глаза у брата сухи,

Хоть уж в воду я спускаюсь,

В море к рыбам направляюсь,

В глубину пучины тёмной,

В тину, смешанную с илом».

День она идёт, другой день,

Наконец, уже на третий

Достигает края моря,

Берегов, травой поросших.

Начинало уж смеркаться,

Небо тёмным становилось.

Там проплакала весь вечер

И всю ночь протосковала,

На прибрежном сидя камне

У широкого залива;

Дождалась она рассвета,

Поглядела: там три девы

По волнам морским стремятся.

Айно легким, тихим шагом

Хочет к ним идти четвёртой,

Подойти к ним пятой веткой.

Быстро сбросила рубашку,

На осину скинув платье

И чулки свои на землю,

Башмаки свои на камень,

На песок свой крупный жемчуг,

На прибрежный камень кольца.

Там надтреснутый утёс был,

Он блестел в далёком море

И к нему плывет девица,

До скалы доплыть стремится.

Но едва туда ступила,

Отдохнуть присесть хотела

На растрескавшемся камне,

На скале, блестевшей в море,

Как упал вдруг в воду камень,

Та скала на дно морское,

А с тем камнем и девица,

С той огромной глыбой Айно.

Так та курочка упала,

Так погибла та бедняжка

И сказала, умирая,

С белым светом расставаясь:

«К морю я пошла купаться,

На волне морской качаться.

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная погибла.

Никогда, отец мой милый,

Никогда в теченье жизни

Не лови в волнах здесь рыбы

На пространстве вод широких!

Я пошла на берег мыться,

К морю я пошла купаться:

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная, погибла.

Никогда ты, мать родная,

Никогда в теченье жизни

Не бери воды в заливе,

Чтоб месить для хлеба тесто!

Я пошла на берег мыться,

К морю я пошла купаться:

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная, погибла.

Никогда, мой брат любимый,

Никогда в теченье жизни

Не пои коня ты в море

На песчаном этом месте!

Я пошла на берег мыться,

К морю я пошла купаться;

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная, погибла.

Никогда, моя сестрица,

Никогда в теченье жизни

Ты не мой лицо здесь в море,

Не мочи водою здешней.

Ведь все волны в этом море —

Только кровь из жил девицы;

Ведь все рыбы в этом море —

Тело девушки погибшей;

Здесь по берегу кустарник —

Это косточки девицы,

А прибрежные здесь травы

Из моих волос все будут».

Так та девушка скончалась,

Так та курочка исчезла…

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы?

Не медведь то слово скажет

И возьмётся весть доставить!

Он доставить весть не может;

На коров он нападает.

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы?

И не волк то слово скажет

И возьмётся весть доставить!

Он доставить весть не может:

На овец он нападает.

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы!

Не лиса то слово скажет

И возьмётся весть доставить!

Весть лиса подать не может:

Лишь гусей подстерегает,

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы?

Это заяц слово молвит

И возьмётся весть доставить!

Заяц так и отвечает:

«Да, за храбрым речь не станет».

Вот бежит, несётся заяц,

Поспешает длинноухий,

Скоро скачет кривоногий,

Быстро мчится косоротый

К дому славному девицы,

Ко двору её родному.

Подбежал он быстро к бане

У порога приютился.

А в той бане все девицы,

И в руке у каждой веник.

«Что, косой, в котёл собрался?

Лупоглазый, не попался ль

Ты хозяину на ужин,

А хозяюшке на завтрак,

Милой дочке на закуску,

На обед хороший сыну!»

Но ответил заяц девам,

Молвил громко пучеглазый:

«Пусть сюда приходит Лемпо,

Пусть себе в котле варится?

Я пришёл, чтоб вам поведать

Чтоб сказать такое словом

Ведь красавица погибла

С оловянным украшеньем

И с серебряной застежкой,

С пояском, обшитым медью.

Погрузилась в волны моря,

В глубину морей обширных,

Чтоб сигам там быть сестрою

И подругой быстрым рыбам».

Мать тогда по милой дочке,

По исчезнувшей девице

Горько, горько зарыдала,

Говорит слова такие:

«Матери! Вы не качайте

Никогда в теченье жизни

В колыбели ваших дочек,

Не воспитывайте деток,

Чтоб насильно выдать замуж,

Как, бедняжка, я качала

В колыбели мою дочку,

Дорогого мне цыпленка!»

Мать заплакала, а слезы,

Слезы горькие сбегают

Из очей старухи синих

На страдальческие щеки.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От щеки ее опавшей

До груди, дышавшей тяжко.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От груди, дышавшей тяжко,

На подол нарядный платья.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От краев нарядных платья

На чулок с прошивкой красной.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От чулка с прошивкой красной

На башмак, что вышит златом.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

С башмака, что вышит златом,

Прямо под ноги старухи.

Слезы в землю – ей на благо,

В воду – и воде на благо.

Как стекли они на землю,

Три ручья образовали;

Потекли тремя реками

Слез печали материнской,

Из очей они бежали,

От висков они стремились.

На реке такой, на каждой,

Водопады огневые,

А средь пены водопадов

Три скалы там поднялися;

На верху скалы на каждой

Золотой поднялся холмик;

На верху холма на каждом

Вырастало по березке;

На березках тех сидели

Золотые три кукушки.

Все три вместе куковали:

Та «любовь! любовь!» кукует,

Та «жених! жених!» покличет,

Третья кличет: «радость! радость!»

Что «любовь! любовь!» кукует,

Та три месяца все кличет

Той девице, что погибла

Без любви в волнах глубоких.

Что «жених! жених!» кукует,

Та шесть месяцев все кличет

Жениху тому, который

В одиночестве остался.

А что кличет «радость, радость!»,

Та всю жизнь кукушка кличет,

Кличет матери несчастной,

Что все дни в слезах проводит,

И сказала мать сквозь слезы,

Услыхавши клич кукушки:

«Мать несчастная не слушай

Слишком долго клич кукушки.

Как раздастся клич кукушки.

Сердце горестно забьется,

На глаза выходят слезы,

По щекам вода струится,

Как горох, бегут те капли,

Как бобы, идут большие;

Становлюсь на локоть старше,

Делаюсь на четверть ниже,

Тело всё моё трепещет,

Лишь услышу клич кукушки».