Читать книгу Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды - Леонид Крупчанов - Страница 6

Едва ли не с детских лет Гоголь ощутил в себе черты исключительности и предопределенности. Это обнаруживается уже в первых его письмах родителям и близким друзьям, особенно Г. И. Высоцкому, окончившему Нежинскую гимназию несколько ранее. Он считает окружающих его гимназистов, «профессоров-школяров» глупцами и ничтожествами. Легче всего здесь сослаться на юношеский эгоизм, самовлюбленность. Но чувство избранности, «предначертанности» у гимназиста Гоголя столь велико, что порой он в своем сознании как бы балансирует на грани двух миров – доступного всем, реального и необычного, запредельного. В одном из первых своих писем матери из Нежина он высказывает свою тайную заветную мечту «быть ясновидцем», проникать в неведомое, невидимые глубины человеческих отношений и поступков. Ощущение избранничества, гениальности, видимо, свойственно всем великим натурам. У Пушкина поэт – «пророк», противостоящий толпе. У Лермонтова – «неведомый избранник».

Но, может быть, формула неслиянности с остальным миром: «ты – царь, живи один» полнее всего выразилась в жизни и творчестве Гоголя. Гоголя и Пушкина по рождению отделяет одно десятилетие: оба они стоят у начала золотого века русской литературы – XIX века – они основатели этой литературы. Странно ли, что Гоголь обозначил главный труд свой жизни «Мертвые души» как поэму. В душе он всегда был поэтом, но, если можно так сказать вне жанра или независимо от жанра. Об этом свидетельствует многообразие интересов Гоголя-гимназиста, выраженное в его первых письмах из Нежина. Письма эти, кроме того, позволяют утверждать, что будущий писатель уже на родине, в доме родителей, получил основательные знания и приобрел навыки в целом ряде искусств: рисовании, поэзии, актерском мастерстве. В доме, где писателем-драматургом был отец В. А. Гоголь-Яновский, где частым гостем являлся известный драматург В. В. Капнист, а богатый родственник Д. П. Трощинский имел в своем имении театр. Таким образом, интерес к литературе и искусству в доме родителей Гоголя можно рассматривать как традицию.

Уже в доме родителей Гоголь записывает в тетради стихи и целые произведения различных авторов. Так, в письме от 1 октября он просит родителей прислать ему «Собрание образцовых русских сочинений и переводов…», издаваемых А. И. Тургеневым, А. Ф. Воейковым и В. А. Жуковским. Видимо, Гоголь чувствовал себя достаточно одаренным в целом ряде искусств и занимался ими вполне серьезно. Это следует отнести, прежде всего, к живописи. В письме родителям от 22 января 1824 г. Гоголь просит выслать ему рамки для написанных им картин самых различных размеров. При этом он строго учитывает размеры, вплоть до вершков, чтобы картины не утрачивали своих первоначальных качеств. В гимназическом театре Гоголь участвовал в спектаклях по Мольеру, Коцебу, Д. Фонвизину, Я. Б. Княжнину. Это в основном комедии – еще один из интересующих Гоголя жанров искусства, интерес, восходящий к его характеру. Сам Гоголь так говорит об этой черте его характера в одном из писем к матери 26 февраля 1827 г.: «Вы одни только видели, что под видом иногда для других холодным, угрюмым таилось кипучее желание веселости (разумеется, не буйной), и часто в часы задумчивости, когда другим казался я печальным, когда они видели или хотели видеть во мне признаки сентиментальной мечтательности, я разгадывал науку веселой, счастливой жизни, удивлялся, как люди, жадные счастья, немедленно убегают его, встретясь с ним». Как видно из последующего, «наукой веселости» Гоголь обладал вполне.

В Нежинском гимназическом театре ставили и музыкальные вещи. В марте 1827 г. Гоголь пишет Высоцкому, что они «разыграли четыре увертюры Россини, две Моцарта, одну Вебера». При этом десять гимназистов успешно заменяли оркестр. И наконец стихи – многолетний интерес раннего Гоголя. Большинство произведений Гоголя нежинского периода – стихи в романтическом духе, как и первые публикации в Петербурге. Правда, эта аналогия более структурная, нежели тематическая. Но в то же время очевидно, что мощное влияние Пушкина, которое к середине 1820-х годов испытывала литературная Россия, не могло миновать Гоголя.

Наиболее раннее упоминание Гоголем имени Пушкина относится к 1824 году Пятнадцатилетний нежинский гимназист Николай Гоголь просит родителей выслать ему «новую балладу и Пушкина поэму про “Онегина”». «Еще нет ли у Вас каких-нибудь стихов, то и те пришлите», – добавляет он. Как Гоголь мог воспринимать «Онегина» в 1824 г.? «Онегин» в 1824 г. – это еще пока не «энциклопедия русской жизни», как обозначил поэму Пушкина В. Г. Белинский.

Гоголь почитает себя «загадкою» для окружающих, мистически предопределяя свое будущее. «Что-то непонятное двигало пером моим, – говорит он в письме к П. П. Косяровскому 3 октября 1827 г. из Нежина, – какая-то невидимая сила натолкнула меня, предчувствие вошло в грудь мою… Я затаил в себе одном свои упрямые предначертания». Через два года, из Петербурга, в одном из писем матери 1828 г. он переключает свои «предначертания» на житейские трудности: «если бы втрое, вчетверо, всотеро раз был более чужд, и тогда бы они не поколебали меня и не остановили меня на моей дороге», – пишет он. Но, видимо, дорога его представляется ему пока еще в общей форме: он пробует себя в конкретных искусствах. Но именно события 1829 г., когда, по его словам, он оказался «на распутье», привели к пересмотру первоначальных планов его деятельности.

Гоголь выехал в Петербург, имея в своем творческом портфеле два стихотворных произведения: поэму «Ганц Кюхельгартен» и стихотворение «Италия». Связывая свои надежды с этими своими произведениями, он вместе с тем, видимо, намеревался вынести их на суд самого авторитетного литературного судьи России А. С. Пушкина. Фактически сразу же по приезде в Петербург зимой 1829 г. Гоголь попытался встретиться с Пушкиным. Но эта попытка не удалась, и Гоголь отдает в печать свои произведения на свой страх и риск. Отрицательные отзывы в печати о поэме «Ганц Кюхельгартен» привели ее автора к серьезным раздумьям о дальнейшем направлении его жизни и деятельности: скупив и уничтожив экземпляры поэмы, он пишет в письме к матери (в конце мая 1829 г.) не только о том, что его «небольшие способности» «были презрены», но и о собственном «запасе сомнения», не позволявшем ему быть вполне уверенным в успехе. Трудно представить, как сложилась бы дальнейшая судьба Гоголя, если бы он встретился с Пушкиным зимою 1829 года. По крайней мере, несостоявшаяся встреча с Пушкиным явилась дополнительным основанием к пересмотру Гоголем его творческих планов. Он избрал наиболее радикальные условия для своих размышлений – поездку за границу. Тем более что длительные поездки в «Чужие края» являлись его давним «намерением». Возможно, ему необходимы были серьезные сопоставительные наблюдения о характере жизни в России и за ее пределами. Запросив у матери триста рублей, в июле 1829 г. он выехал в Германию, откуда возвратился в сентябре того же года. В течение почти двух лет, уже, будучи в Петербурге, Гоголь буквально пробивается к Пушкину. Не отличаясь щепетильностью в вопросах знакомства, он мог сам организовать свою встречу или первым обратиться с письмом к интересующему его человеку. В случае с Пушкиным, с чисто украинским лукавством, он избирает косвенный путь выхода на Пушкина. В конце 1830 г., видимо, на базе совместного сотрудничества в журнале «Отечественные записки» он знакомится с В. А. Жуковским и П. А. Плетневым, друзьями А. С. Пушкина. Г. М. Фридлендер полагает, что это знакомство могло состояться через О. Сомова, в творчестве которого отмечались украинские мотивы. Как бы то ни было, Гоголю удалось заручиться сочувствием друзей Пушкина, хотя к этому времени им были опубликованы лишь повести «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала» и отрывок из исторического романа «Гетьман», да и то без подписи. Особенно сильное впечатление Гоголь произвел на Плетнева, который отлично представил Гоголя Пушкину в одном из своих писем. 22 марта 1831 г. В 17 номере «Литературной газеты» выходит второй отрывок «Из малороссийской повести «Страшный кабан»» Гоголя под названием «Успех посольства», – без подписи. Очевидно, Плетнев напоминает Пушкину о Гоголе, так как в письме к Плетневу в апреле 1831 г. Пушкин пишет: «О Гоголе не скажу тебе ничего, потому что доселе не читал его за недосугом. Отлагаю чтение до Царского села…». В этом же письме Пушкин просит снять ему квартиру в Царском селе. Гоголь в это время, по-видимому, все еще живет на Большой Мещанской улице в Петербурге, откуда уезжал за границу. 20 мая 1831 г. Плетнев приглашает Гоголя к себе на вечер, где происходит его первая встреча с Пушкиным. По существу, Плетнев организует их встречу. Пушкин просит Плетнева снять для него не очень дорогую дачу на лето в Царском селе, где были бы «кухня, да сарай». Жить там будут, по словам Пушкина, «3 или 4 человека, да 3 бабы». С этого времени в жизни Гоголя происходят изменения к лучшему. Не без помощи Пушкина и его друзей, оставив работу писца в Департаменте уделов, он определяется учителем сына А. И. Васильчиковой в Павловске под Петербургом. Неподалеку, в Царском селе, живут и работают Жуковский и Пушкин. Цель Гоголя достигнута: отныне он в постоянном контакте с его литературным идеалом А. С. Пушкиным. Следует отметить, что к этому времени относится его знакомство с А. О. Смирновой-Россет, которую он ласково называет «Розетта». Через Жуковского он посылает Смирновой «наряду с Пушкиным и Жуковским» экземпляры первой книги сборника повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки», очевидно, полагаясь на ее литературный вкус. В этом же 1831 г. Гоголь устраивается учителем истории в Институте Патриотического общества. Светлой «радостной минутой» называет Гоголь посещение его квартиры на Вознесенском проспекте Пушкиным 8 августа 1831 г. По-прежнему он смотрит на Пушкина и Жуковского снизу вверх, как ученик на учителей. Пушкин для него «ангел святой», Жуковский «Ваше поэтическое превосходительство». Хотя и не совсем просто отличить здесь истину от иронии. Гоголь на равных обсуждает в своих письмах к Жуковскому и Пушкину вопросы «эстетического разбора» литературных произведений. Жуковского и Пушкина он называет «великими зодчими», воздвигающими «огромное здание чисто русской поэзии».

В это время Пушкин работал над «Повестями Белкина» и «Сказкой о царе Салтане», а Жуковский – над «Сказкой о царе Берендее…» и «Спящей царевной». Эти произведения соотносимы с проблематикой «Вечеров на хуторе близ Диканьки», над которыми работал в это время Гоголь.

Характеризуя свое состояние после отъезда Пушкина 8 августа 1831 г., Гоголь цитирует шестую главу «Евгения Онегина»: окна мелом Забелены, хозяйки нет. А где? Бог весть, пропал и след.

Уже в первых письмах Гоголя Пушкину и Жуковскому, может быть, в зародыше, воссоздается христианская лексика с соответствующими идеями. «Да сохранит Вас Бог», – пишет он в конце письма Пушкину. Показывая величие подвига Жуковского и Пушкина в деле создания «чисто русской поэзии», Гоголь сравнивает этот подвиг с подготовкой рая для «истинных христиан» и ада «для язычников, ренегатов и прочего сброду». Желая своим новым друзьям «благословления Божия», свою роль при этом он рассматривает как роль их «верного богомольца», воссылающего Богу «теплые…молитвы» за них и их «священные струны». Итак, пока Гоголь – только «верный богомолец» на путях создания «чисто русской поэзии». Чтобы решить, насколько генетически органична эта лексика, следует обратиться к анализу ранних писем Гоголя его друзьям и родителям.

Христианская лексика Гоголя 1820-х гг. не носит целенаправленного характера. Он поздравляет с «Днем Ангела», просит «Милости», часто упоминает о праздниках, особенно о «Масленице», просит Бога о здоровье и благе, перечисляет народные праздники. Он не описывает храмов Украины и России, религиозных обрядов, которыми начинает интересоваться, уже работая над сборником повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки». Таким образом, именно в общении с Пушкиным возникает у Гоголя более или менее ярко выраженная христианская ориентация в творчестве, сменившая, либо дополнившая мистическую концепцию предопределенности «допушкинского» периода.

Если с оценкой Гоголем творчества и личности Пушкина все ясно: Пушкин для него – гениальный поэт, то Пушкину пока не представляется возможности высказаться по вопросу о Гоголе-художнике. Работая домашним учителем в доме Васильчиковых в Павловске и преподавателем истории в Институте Патриотического общества, Гоголь летом 1831 г. выполняет почтовые поручения своих друзей в Царском селе, доставляя в Петербург рукописи. В письме Пушкину от 16 августа 1831 г. он просит извинения за то, что не мог заехать к нему по причине карантина и обещает через Васильчикову доставить в Петербург рукопись «Повестей Белкина». В качестве своего адреса он называет Институт Патриотического общества на Васильевском острове. Одновременно 15 августа 1831 г. Пушкин уведомляет Плетнева в письме, что посылает ему «с Гоголем» «сказки» Белкина.

Впервые речь о творчестве Гоголя заходит у него в письме к Пушкину от 21 августа 1831 г., где говорится о реакции наборщиков сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки», которые, увидев автора, по словам Гоголя, «фыркали» и «прыскали себе в руку, отворотившись к стенке». В конце концов «фактор» типографии разъяснил Гоголю причину: «штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву». «Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни», – добавляет Гоголь. В ответном письме Гоголю от 25 августа 1831 г. Пушкин благодарит его за передачу Плетневу рукописи и письма и поздравляет его «с фырканьем наборщиков» как с успехом. Здесь же Пушкин одобряет гоголевский «проект» «учебной критики», добавляя при этом, что Гоголь «слишком ленив», чтобы этот свой план «принести… в действие». Но уже в середине сентября 1831 г. (с выходом в сентябре первой части «Вечеров…») в письме к Вяземскому Пушкин шутливо и восторженно восклицает: «Каков Гоголь?». В «Письме к издателю «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду»» (опубликовано в номере 79 «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду» за 1831 год в составе рецензии Л. Якубовича) Пушкин поздравляет читателей «с истинно веселою книгою». Он видит в ней искренность, непринужденность и вместе с тем замечательную поэтичность. «Мольер и Фильдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков», – добавляет он полушутя, имея в виду рассказ Гоголя. В первой книге журнала «Современник» за 1836 год в небольшой рецензии Пушкин вновь дает высокую оценку «Вечерам на хуторе близ Диканьки», назвав сборник «русской книгой», заставившей смеяться читателей, «не смеявшихся со времен Фонвизина». Отметив, что талант Гоголя развивается от «Арабесок» к «Миргороду», Пушкин выделяет повести «Невский проспект», по его словам, «самое полное из его произведений», «Старосветские помещики», «шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет… смеяться сквозь слезы», «Тарас Бульба», «коего начало достойно Вальтер Скотта». В примечании Пушкин указывает, что на днях в театре пойдет комедия Гоголя «Ревизор». К этому времени относится идея устройства Гоголя преподавателем истории сначала в Киевском, затем в Московском университете. В апреле 1831 г., еще до своего знакомства с Гоголем, Пушкин в одном из писем Плетневу характеризует как «дельного» молодого ученого – М. П. Погодина, а С. П. Шевырева советует «посадить» на кафедру словесности Московского университета на место умершего А. Мерзлякова, которого считает невеждой и пьяницей. В целом же Пушкин невысокого мнения о деятельности Московского университета. В том же 1831 г. он пишет Погодину: «Жалею, что Вы не разделались еще с Московским университетом, который должен рано или поздно извергнуть Вас из среды своей, ибо ничего чуждого не может оставаться ни в каком теле. А ученость, деятельность и ум чужды Московскому университету». Поэтому Пушкин не был удивлен, когда Гоголь, как он сам сказал, «расплевался» с университетом в 1835 г.

В статье «Торжество дружбы или оправданный Александр Анфимович Орлов», опубликованной в тринадцатом номере журнала «Телескоп» за 1831 г. и подписанной «Феофилакт Косичкин», Пушкин одобрительно отзывается о сборнике Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Продолжая тему в письме А. А, Орлову (ноябрь 1831 г. – январь 1832 г.) он благодарит последнего за поддержку Гоголя и уточняет свою позицию относительно Гоголя в указанной выше статье. «Радуюсь, что посильное заступление за мое дарование, конечно, не имеющее нужду ни в чьем заступлении, заслужило Вашу благосклонность», – пишет Пушкин, защищая Гоголя от нападок Н. Полевого. В поддержку Гоголя выступил также О. Сомов под псевдонимом «Н. Луговой». Как видно, от общего одобрения формы «Вечеров…» (юмор) Пушкин переходит к оценке гоголевского литературного таланта вообще, который считает безусловным.

В ноябре 1831 г. в письме Данилевскому летняя встреча с Пушкиным уже воспоминание о прошлом. «Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я», – пишет Гоголь почти с хлестаковским восторгом. «Прелесть невообразимую», «живую» «петербургскую природу» видит Гоголь в поэме Пушкина «Домик в Коломне», которую он считает повестью и называет «Кухаркой». Отмечает Гоголь у Пушкина и Жуковского русские народные сказки. Судя по замечанию о безразмерности, имеется в виду «Сказка о попе и работнике его Балде», которая «не то что «Руслан и Людмила», но совершенно русск[ая]>>. Как видно, Гоголь озабочен идеей русской народности, идя в этом отношении вслед за Пушкиным. Происходят изменения и в его творческом методе. Они также связаны с Пушкиным. Гоголь показывает специфику поэзии Пушкина, сравнивая ее с творчеством Н. М. Языкова. «Любовь до брака – стихи Языкова, они эффектны, огненны, и с первого раза уже овладевают всеми чувствами, – пишет Гоголь. – Но после брака любовь – это поэзия Пушкина: она вдруг обхватит нас, но чем более вглядываешься в нее, тем она более открывается, развертывается и, наконец, превращается в величавый и обширный океан…», куда впадает и поэзия Языкова. В этой оценке Гоголь основывается на «Повестях Белкина», которые он вслед за Пушкиным называл «сказками», а также на поэме «Евгений Онегин», которую хорошо знал и постоянно цитировал в письмах. В связи с этим «Вечера на хуторе близ Диканьки» к 1832 г. становятся для Гоголя делом пройденным и в какой-то степени преодоленным. В повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», включенной Гоголем во вторую часть «Вечеров…», довольно отчетливо просматривается влияние пушкинских «Повестей Белкина» с их социальным и бытовым реализмом. Он мечтает о чем-нибудь «увесистом, великом, художническом». Помимо «яркой поэтичности», «высокое драматическое искусство» отмечает Гоголь в «Моцарте и Сальери» Пушкина, «чудесными» называет его стихи «Эхо», «Анчар», «Бесы», «Делибаш». Конечно, не без влияния «Маленьких трагедий» и «Бориса Годунова» Пушкина Гоголь обращается к драматургии. Но в отличие от Пушкина Гоголь разрабатывал в драматургии «науку веселости», и его стихией была комедия. В 1833–35 гг. он работает над первой своей комедией «Владимир 3-ей степени», оставшейся незавершенной. Тем не менее содержание комедии было хорошо известно Пушкину, который внимательно наблюдал за развитием гоголевского таланта. Видимо, еще на стадии замысла комедии 30 октября 1833 г. он пишет В. Ф. Одоевскому в Петербург из Болдина: «Кланяюсь Гоголю. Как его комедия? В ней же есть закорючка». В свою очередь Гоголь внимателен и заботлив в отношении к Пушкину: он оберегает его от излишних, с его точки зрения, забот. Сожалея, что Пушкин «транжирит» свою жизнь на балах, Гоголь в то же время одобряет отказ поэта от издания газеты «Дневник» в начале 1830-х гг. и альманахов «Гомозейки» В. Одоевского и «Рудого Панька» Гоголя, предложенных Пушкину Одоевским осенью 1833 г. Гению заняться ремеслом журналиста – «значит помрачить чистоту и непорочность души своей и сделаться обыкновенным человеком», – утверждает он. Гоголь защищает Пушкина от нападок его противников, чаще всего от Булгарина, Сенковского, Кукольника. Достается от Гоголя и его другу А. Данилевскому, уличавшему Пушкина в фальшивом байронизме. Он видит натянутость чувств скорее у Байрона, чем у Пушкина, в стихах которого любовь выражается сильно и просто. «Сильная продолжительная любовь проста, как голубица, – пишет Гоголь, характеризуя поэзию Пушкина, – то есть выражается просто, без всяких определительных и живописных прилагательных, она не выражает, но видно, что хочет выразить, чего, однако ж, нельзя выразить, и этим говорит сильнее всех пламенных красноречивых тирад».

Высоко оценивает Гоголь пушкинскую «Историю Пугачева», которую называет романом и считает «единственным в своем роде сочинением», изобразившем здесь «всю жизнь Пугачева». Под влиянием «Истории Пугачева» в 1833 г. Гоголь начинает работать над «Историей Малороссии», как он говорит над историей «нашей единственной, бедной Украины». В 1833 г. М. Максимович просит Гоголя похлопотать перед Пушкиным для издаваемого Максимовичем альманаха «Денница». Гоголь обещает «подгонять» Пушкина в его работе над стихами. Для самого Гоголя это год депрессии, «переворотов», уничтожения написанного.

Не исключено, что резко отрицательная оценка Гоголем своего цикла повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки», как и депрессия, явились результатом эталонного сопоставления своего творчества с произведениями Пушкина – столь недосягаемым был в его глазах уровень его художественности. Вероятно, Гоголь чувствует себя сильнее в историческом жанре. К этому времени Пушкин стал всерьез относиться к писательским возможностям Гоголя в историческом жанре. Четырьмя годами ранее, в письме к Гоголю 25 августа 1831 г. Пушкин писал: «Проект Вашей ученой критики удивительно хорош. Но Вы слишком ленивы, чтобы привести его в действие». В дневниковой записи 7 апреля 1834 г. Пушкин снимает свои сомнения. «Гоголь по моему совету начал Историю русской критики», – записывает он. На это замечание исследователи до сих пор не обращали должного внимания. А между тем это первое из трех пожеланий Пушкина (наряду с «Ревизором» и «Мертвыми душами»), к которым Гоголь не мог не прислушаться. Что же он «начал» в это время в жанре истории критики? Если учесть, что год спустя, в 1835 г., вышел в свет сборник Гоголя «Арабески», помещенные здесь соответствующие работы явились началом реализации планов Пушкина – Гоголя по Истории критики. Завершение же цикла литературно-критических статей Гоголя явились соответствующие разделы книги «Выбранные места из переписки с друзьями». Вместе с тем, к этому времени Гоголем были написаны повести в манере, резко отличающейся от «Вечеров…». Гоголь следует за Пушкиным как ученик за учителем. Забыты романтические «Вечера…». Появились «Арабески», «Миргород» (1835), «Ревизор» (1836). В «Арабесках» основное содержание – статьи по вопросам истории и искусства. А три повести – «Записки сумасшедшего», «Портрет» и «Невский проспект» напоминают пушкинские повести. В сборниках «Миргород», а затем в «Петербургских повестях» завершилось становление Гоголя-реалиста по пушкинскому образцу: в повести «Шинель» он вышел на проблему «маленького» человека, поставленную Пушкиным в «Станционном смотрителе». Теми же самыми произведениями открывается и новое направление в русской литературе – реализм. Ориентируясь на «Повести Белкина» и в то же время стараясь придать своим повестям целостный структурный характер, Гоголь использовал при этом только средства композиционной организации. Создавая в течение 10 лет (1832–1842) окончательный вариант цикла повестей, он объединил в третьем томе всю беллетристику «Арабесок» («Записки сумасшедшего», «Портрет» и «Невский проспект») и дополнил их повестями «Коляска», «Рим», «Нос», «Шинель». Эти семь повестей, позднее названных «петербургским», не включали в себя ни одной повести из «Вечеров…» и «Миргорода», который автор считал продолжением «Вечеров…» (по тематике). Таким образом, в «Петербургских повестях» Гоголь вышел на «совершенно русскую» проблематику, которую считал главным достижением творчества Пушкина. Последние пять лет Гоголь уже работал без своего надежного советчика и консультанта.

В 1833–1834 гг., в период творческого и жизненного кризиса, о чем Гоголь неоднократно говорил в своих письмах, он вполне серьезно думал о пересмотре основного направления своей деятельности. Это можно отметить и на уровне его общения. Он знакомится, а затем активно переписывается с профессором Московского университета М. П. Погодиным, бывая в Москве, останавливается у него на квартире. В письмах Гоголя к М. А. Максимовичу, М. П. Погодину обсуждаются практические вопросы преподавания истории и устройства Гоголя преподавателем истории. Гоголю хотелось работать в Киевском университете, и его литературные друзья Пушкин и Жуковский активно хлопотали об этом, правда, безуспешно. Гоголь работал над «Историей Украины», опубликовал «Взгляд на составление Малороссии» и «План преподавания всеобщей истории», статью «О малороссийских песнях». В июле 1834 г. он назначен адъюнкт-профессором кафедры всеобщей истории Петербургского университета, в сентябре прочитал первую лекцию «О средних веках», а в октябре в присутствии Пушкина и Жуковского читает лекцию об Аль-Мамуне. Он готовил работу по всеобщей истории, полагая, что в Европе нет хорошей работы по всеобщей истории. Трудно сомневаться в том, что Пушкин искренне помогал Гоголю перебраться в Киев. Тем более, что к этому времени он мог судить о Гоголе-писателе лишь по сборнику «Вечера на хуторе близ Диканьки». Обучаясь в Нежинской гимназии, сам Гоголь всей душой стремился в Петербург. Что же произошло? Очевидно, что четыре года петербургской жизни заставили его усомниться в возможности быстро и успешно реализовать свои писательские таланты в российской столице. К тому же рядом с ним был постоянный пример Пушкина, который при всей его гениальности часто оказывался в сложном материальном положении. Едва ли хлопотами о переезде в Киев Гоголь намеревался проверить искренность отношений к нему его литературных друзей, как это он сам неоднократно проделывал в Нежине: он действительно подготовил в это время целый ряд серьезных исторических работ и задействовал солидных людей, вплоть до министра просвещения С. С. Уварова в помощь для своего переезда в Киев.

Вот отрывок из одного гоголевского письма Пушкину, относящегося к тому времени: из письма можно судить о серьезности намерений писателя. Он пишет ему 23 декабря 1833 г.: «Я восхищаюсь заранее, когда воображу, как закипят труды мои в Киеве. Там я выгружу из-под спуда многие вещи, из которых я не все еще читал Вам. Там я кончу историю Украины и юга России и напишу Всеобщую историю, которой, в настоящем ее виде, до сих пор, к сожалению, не только на Руси, но и даже в Европе нет». Итак, Пушкин, дает добро Гоголю на его переезд в Киев для работы в качестве профессора истории Киевского университета. И все же в глубине души Гоголь не собирается совсем оставлять писательскую деятельность, которая к тому же дает ему заработок. Он собирается продолжить работу над «украинскими» повестями. В конце своего письма Пушкину он добавляет: «А сколько соберу там преданий, поверьев, песен и пр.!» Кто знает, не имели ли бы мы в лице Гоголя в этом случае украинского писателя, судя по тематике его творчества? Впрочем, о Киеве Гоголь думал как о будущих «русских Афинах». Гоголь собирает списки летописей, украинские песни, над изданием которых по существу работает вместе с Максимовичем. Он послал ему в Москву свыше 33 песен, читал присылаемые ему корректуры. Гоголь замечает, что именно Максимович «подбил» его ехать в Киев, где легче совместно собрать и издать украинские песни. Работая над проблемами украинской истории и помогая М. Максимовичу в подготовке сборника украинских песен, Гоголь в апреле 1834 г. опубликовал в «Журнале министерства народного просвещения» две своих статьи: «Взгляд на составление Малороссии» и «О малороссийских песнях». В последней работе, которая вошла затем в сборник «Арабески», Гоголь глубоко и всесторонне разрабатывает вопросы песенного жанра в духе пожелания Пушкина о создании работы по истории критики. В письмах к Максимовичу Гоголь неоднократно упоминает Пушкина. 26 марта 1834 г. он пишет, что в хлопотах о получении места профессора в Киевском университете Максимовичу могли бы помочь Вяземский, Жуковский, «да и Пушкин тоже». В письме 20 апреля 1834 г., получив от Максимовича оттиск его сборника «Украинских народных песен», Гоголь собирается «похвастаться» сборником перед Пушкиным и сообщить его мнение Максимовичу. В этот период, готовясь к преподаванию истории и собирая песни, Гоголь основательно пополнил свои знания в этой области. Он знакомится со сборниками И. И. Срезневского, М. Максимовича, В. Залесского, А. Чарноцкого (Ходаковского).

Гоголь выделил три «разряда» песен: исторические, народные и обрядовые. Испрашивая помощи Пушкина в получении кафедры истории Киевского университета, Гоголь в своем письме от 13 мая 1834 г. не советует писать киевскому генерал-губернатору В. В. Левашову, которому удобнее представиться лично по приезде. Он просит Пушкина поговорить с министром народного просвещения С. С. Уваровым. При этом Гоголь советует сослаться на плохое состояние его здоровья. «Скажите, что Вы были у меня и застали меня еле живым», – пишет он. Гоголь разрабатывает для Пушкина целую систему тактических хитростей в разговоре с министром. «Выбраните меня хорошенько за то, что живу здесь и не убираюсь сей же час из города; что доктора велели ехать сей же час и стараться захватить там (в Киеве – Л. К.) это время. И сказавши, что я могу весьма легко через месяц протянуть совсем ножки, завесть речь о другом, как то: о погоде или о чем-нибудь подобном. Мне кажется, что это не совсем будет бесполезно», – добавляет он. В тот же день Пушкин ответил ему: «пойду сегодня же назидать Уварова…». Пушкин принимает тактические рекомендации Гоголя: «…и кстати о смерти «Телеграфа» поговорю и о Вашей. От сего незаметным и искусным образом перейду к бессмертию, его ожидающему. Авось уладим». Без сомнения, Пушкин вполне серьезно воспринимал желание Гоголя заняться преподаванием истории. В октябре 1834 г. Гоголь уже читает лекции по истории в Петербургском университете (получив отказ из Киева).

В писательской практике Гоголя можно отметить неровность в отношении к ранее им написанному. Он читал друзьям главы своих произведений, скорее чтобы заручиться их лояльностью, нежели с установкой на глубокое обсуждение. Он болезненно реагировал на замечания, многократно уточнял тексты, часто вообще уничтожая произведения. Так было с повестью «Вечер накануне Ивана Купалы», с «Ревизором» и «Мертвыми душами». Это относится и к работам по истории. Так, посылая Максимовичу оттиск своей статьи «Отрывок из Истории Малороссии», опубликованной в «Журнале Министерства народного просвещения», он одновременно в письме к Максимовичу от 29 мая 1834 г. замечает как бы между прочим, что «из новой» его Истории Малороссии, в которой впереди еще 80 глав и которая будет «почти в другом виде», он никому не будет давать «отрывок». В то же время, отправляя нынешний отрывок Максимовичу, Гоголь ожидает от него замечаний. Как видно, он готовил окончательный вариант произведения в тайне от всех, используя в то же время в своей творческой лаборатории как бы прием предварительного опроса наиболее авторитетных будущих своих читателей.

Подчас непросто уследить за стремительно меняющимися в сознании писателя сюжетами, образами, сценами, идеями. «Я с каждым месяцем, с каждым днем вижу новое, и вижу свои ошибки…», – пишет Гоголь. – «… Отчего же я уже через неделю вижу свою ошибку? Отчего же передо мною раздвигается природа и человек?» – спрашивает он. Конец 1834 – начало 1835 года – тяжелейший период для Гоголя: он начинает читать лекции по всеобщей истории в Петербургском университете и в то же время завершает работу над сборниками «Арабески» и «Миргород». Он просит Погодина прислать ему тексты Погодинских лекций, так как на него «взвалили» лекции по Древней Истории (которые он уже начал читать). В конце 1834 года, в первые же месяцы его педагогической деятельности, выясняется, что сами принципы его подготовки к лекциям не приносят успеха. Дело в том, что Гоголь и на профессорской кафедре оставался писателем, стараясь придать своим лекциям «художественную отделку». Но никто, по его замечанию, не выразил ему «сочувствия». «Это народ общественный, как Петербург», – делает вывод о своих слушателях Гоголь и постепенно охладевает к преподавательской работе. В то же время он активно трудится как писатель. К этому же периоду (декабрь 1834 – январь 1835 г.) относятся два его небольших письма к Пушкину в связи с выходом в свет «Арабесок». Посылая Пушкину текст предисловия к «Арабескам», Гоголь просит его, не стесняясь, внести в него свои поправки. Это особенно важно для него, так как, по его словам, он «сурьезных предисловий еще не писал и потому в этом деле совершенно неопытен». При этом Гоголь хотел бы, чтобы Пушкин «вычитал» и «поправил» чернилами текст, а это совсем не малая работа. В другом письме (январь 1835 г.) Гоголь просит Пушкина поправить уже сам текст «Арабесок», которые, по его словам, «ко всеобщему изумлению» вышли в двух частях. «Возьмите карандаш в Ваши руки и никак не останавливайте негодование при виде ошибок, но тот же час их всех налицо. Мне это очень нужно». Это бесцеремонное полуприказание позволяет предполагать, что Пушкин занимался «вычиткой» произведений Гоголя. Пушкин выполнял просьбы Гоголя, вычитывал его произведения, хотя следов правки не сохранилось. (Текст «Арабесок» вообще известен только по публикациям, автограф сборника отсутствует). Более того, Пушкин некоторые вещи Гоголя просматривал не один раз. Так, отвечая на просьбу Гоголя, он пишет ему в конце октября по поводу «Невского проспекта»: «Перечел с большим удовольствием. Кажется, все может быть пропущено. Секуцию жаль выпустить: она, мне кажется, необходима здесь для полного эффекта вечерней мазурки. Авось Бог вынесет. С Богом!». Здесь, видимо, просьба Гоголя к Пушкину, как к более опытному литератору, относится к моменту передачи «Арабесок» в цензуру. В том же письме к Пушкину конца 1834 – начала 1835 г. Гоголь делится с ним сведениями о своих неурядицах с цензурой. «Вышла вчера довольно неприятная зацепка по цензуре по поводу «Записок сумасшедшего», – пишет он. – Но, слава Богу, сегодня немного лучше. По крайней мере я должен ограничиться выкидкою лучших мест. Ну, да Бог с ними! Если бы не эта задержка, книга моя, может быть, завтра вышла». Осенью 1835 г. Гоголь передает Пушкину «для замечаний» комедию «Женитьба», которую последний, по-видимому, увез в Михайловское, где находился в это время. Похоже, что на квартире Пушкина Гоголь чувствовал себя как дома, так как в письме в Михайловское он пишет, что рукопись «Женитьбы» «в кабинете не находится». Гоголь просит Пушкина сделать «наскоро хотя сколько-нибудь главных замечаний». Видимо, пушкинские замечания имели для Гоголя существенное значение и касались центральных вопросов как содержания, так и формы произведения, потому что Гоголь просит «главных» замечаний.

Это письмо Гоголя Пушкину в Михайловское 7 октября 1835 г., очень важно, так как в нем содержится упоминание о двух основных произведениях Гоголя – комедии «Ревизор» и поэме «Мертвые души»: Гоголь начал работу над поэмой, сюжет которой был ему подсказан Пушкиным. Помогая Гоголю, как писателю, Пушкин в это время полностью доверял ему как единомышленнику. Это мировоззренческое единство Пушкина и Гоголя сложилось на протяжении 1831–1835 гг.: у них был общий круг петербургских литераторов (Жуковский, Плетнев и другие), общие литературные противники (Булгарин, Сенковский), отмечалось сходство художественных методов. Можно утверждать, что к середине 1830-х годов Гоголь органически «вписался» в пушкинские традиции русской литературы. Он не просто близок к Пушкину: он постоянно рядом с ним. К этому времени окончательно решился и вопрос о его преподавательской деятельности; 31 декабря 1835 г. он был уволен с должности профессора всеобщей истории Петербургского университета. Однако с этих пор история навсегда войдет в творчество Гоголя одним из его элементов. Это относится не только к сборнику «Арабески», насыщенному работами по истории: появился «Тарас Бульба», «Мертвые души», «Энциклопедия русской жизни» на новом этапе развития русской истории.

Несмотря на то, что личные отношения Пушкина и Гоголя к этому времени стали вполне дружескими, Гоголь продолжает относиться к Пушкину как к учителю, непревзойденному мастеру и, так сказать, последней инстанции в решении литературных вопросов. Пушкин же, поручая иногда Гоголю второстепенные (например, почтовые) дела в то же время оставался к нему неизменно деликатен, заботлив. Среди адресатов Пушкина были родственники, близкие друзья, приятели по картежной игре, военные, соседи-помещики, однокурсники-лицеисты, соратники по сотрудничеству в обществе «Зеленая лампа», литераторы, к которым он обращался на «ты». Среди них: М. А. Корф, Н. И, Кривцов, В. Л, Давыдов, В. К. Кюхельбекер, В. А. Жуковский, Н. А. Вульф, С. А. Соболевский, П. П. Каверин, П. В. Нащокин, П. А. Плетнев, М. В. Всеволожский, К. Ф. Рылеев, В. И. Туманский, П. А. Катенин, И. А. Яковлев, С. Д. Киселев, Н. С, Алексеев, A. M. Верстовский, В. А. Перовский, В. Д, Вольховский, В. П. Горчаков, П. А. Вяземский, А. А. Муханов, А. А. Бестужев, А. А. Дельвиг и др. При этом к лицеисту М. Л. Яковлеву, занимавшему официальный пост, по службе он обращался на «Вы» и «Ваше превосходительство», а неофициально – на «ты». Враждуя с Ф. И. Толстым, обращался к нему на «Вы», помирившись, перешел на «ты». Письма Пушкина Гоголю короткие, иногда напоминают как бы продолжение беседы, без личных местоимений: «Перечел с большим удовольствием: кажется, все может быть пропущено» (октябрь 1834 г.). лишь изредка – прямые обращения на «Вы»: «Вы правы – я постараюсь. До свидания» (апрель 1834 г.). В основном, в письмах Пушкина и Гоголя зафиксированы их деловые отношения.

Осенью 1835 г. Пушкин и Плетнев, при непосредственном участии Гоголя, задумали издание альманаха «Арион». Название придумал Пушкин, как и виньетку, создание которой собирался поручить известному художнику Лангеру, виньетку без определенной установки, как в доме героя комедии Гоголя «Владимир 3-ей степени». В письме Плетневу 11 октября 1835 г. он пишет: «Ты требуешь имени для альманаха: назовем его «Арион» или «Орион»; я люблю имена, не имеющие смысла…». Находящемуся под контролем не только цензуры, но и самого царя, поэту важно не привлечь внимания к новому изданию. «Шуточкам привязаться не к чему, – продолжает он, – Лангера заставь также нарисовать виньетку без смысла. Были бы цветочки, да лиры, да чаши, да плющ, как на квартире Александра Ивановича в комедии Гоголя». Как видно, Пушкин буквально схватывает значимые образные детали у Гоголя. Видимо, эту деталь имел в виду Пушкин, говоря о «закорючке» в комедии «Владимир 3-ей степени». В альманахе Пушкин собирался опубликовать повесть Гоголя «Коляска», которую автор, видимо, просто презентовал новому альманаху. В связи с этим Пушкин пишет в том же письме Плетневу: «спасибо, великое спасибо Гоголю за его «Коляску», в ней альманах далеко может уехать; но мое мнение: даром «Коляски» не брать; а установить ей цену; Гоголю нужны деньги». Таким образом, редакторская работа Пушкина и Гоголя приобретает взаимный, совместный характер. Альманах «Арион» не состоялся, и Пушкин привлек Гоголя к работе в своем журнале «Современник», уже в первом номере которого (март 1836 г.) были опубликованы не только «Коляска»; но также «Утро делового человека», большая критическая статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» и несколько рецензий. Выступая по вопросам критики, Гоголь тем самым выполнял задание Пушкина написать историю критики. Сам Пушкин поместил в первом номере журнала «Современник» свою рецензию на второе издание сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки», вышедшего годом ранее. Гоголь, конечно, был в курсе хлопот Пушкина о подготовке к изданию первого номера журнала «Современник». Помимо повести «Коляска», Гоголь передал Пушкину для журнала «Современник» ряд других своих произведений. В письме к Пушкину от 2 марта 1836 г. он пишет: «Посылаю Вам «Утро чиновника». Отправьте ее, если можно, сегодня же или завтра поутру к цензору, потому что он может взять ее в Цензурный комитет вместе с «Коляскою», ибо завтра утром заседание. Да возьмите из типографии статью о журнальной литературе. Мы с Вами пребезалаберные люди и позабыли, что туды нужно включать много из остающегося у меня хвоста. Я прошу сделать так, чтобы эта сцена шла вперед, а за ней уже о литературе». Сцены «Утра чиновника» получили в Цензурном комитете другое название «Утро делового человека», под которым и увидели свет. Под статьей о «журнальной литературе» Гоголь имеет в виду свою работу «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», также помещенную в первом номере «Современника». Здесь обнаруживается уже та скрупулезность в отношении к композиции, последовательности, игре персонажей, которая стала характерной и постоянной, начиная с постановки «Ревизора». В этом письме он просит Пушкина поместить в журнале сцены «вперед» статьи, и Пушкин учитывает, видимо, эту специфическую особенность предложенного Гоголем расположения материла в журнале, отказывая в публикации драматургическим сценам В. Одоевского.

Составляя драматургическую часть своего журнала «Современник», Пушкин делает выбор в пользу Гоголя, предпочитая «Утро делового человека» «Разговору недовольных» В. Одоевского. В связи с этим он пишет Одоевскому в апреле 1836 г.: ««Разговор недовольных» не поместил я потому, что уже сцены Гоголя были у меня напечатаны – и что Вы могли друг другу навредить в эффекте». Можно сказать, что одно из самых влиятельных периодических изданий России – журнал «Современник» – был журналом Пушкина и Гоголя – двух крупнейших литераторов своего времени. Если бы реализовался замысел Пушкина о привлечении в журнал Белинского, то уже к концу 1830-х «Современник» мог быть тем лидером общественного мнения, каким он стал в 1840-х гг. под руководством Белинского и Некрасова, а в 1850-х – 1860-х годах во главе с Чернышевским и Добролюбовым. В письме от 7 октября 1835 года Гоголь сообщает Пушкину: «Начал писать «Мертвых душ». Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе… Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». Это уже была гоголевская разработка пушкинского замысла. В этом же письме он просит у Пушкина сюжет комедии. Он просит «какой-нибудь смешной или не смешной, но русский чисто анекдот. Рука дрожит написать тем временем комедию… Дайте сюжет, духом будет комедия из пяти актов, и клянусь, будет смешнее черта». Здесь Гоголь просит Пушкина вернуть комедию «Женитьба», посланную ему на предмет «главных» замечаний. Это письмо послано Гоголем Пушкину в Михайловское, откуда он возвратился 23 октября. Видимо, где-то в это время Гоголь получает от Пушкина сюжет «Ревизора», так как уже в ноябре он начинает работу над ним, а 4 декабря 1835 г. комедия была завершена. Как видно, и в самом деле она была написана «единым духом».

Пушкин 11 мая 1836 г. в письме жене использует не совсем точную цитату из пятого действия комедии «Ревизор». Он извиняется перед женой за себя и книгопродавцев: «Один ужасный моветон, как говорил Гоголь, т. е. хуже, нежели мошенники», – пишет Пушкин. 19 апреля 1836 г. «Ревизор» впервые поставлен в Петербурге. Гоголь недоволен фарсовой игрой актеров, реакцией публики, принявшей на свой счет сатиру комедии. Тяжелое душевное состояние усиливается плохим здоровьем. Гоголь пишет Погодину 10 мая 1836 г.: «Писатель современный, писатель комический, писатель нравов должен подальше быть от своей родины. Пророку нет славы в отчизне. Что против меня уже решительно встали теперь все сословия, я не смущаюсь этим, но как-то тягостно, грустно, когда видишь против себя восстановленных своих же соотечественников, которых от души любишь…» В таком настроении 6 июня 1836 г. Гоголь покидает Россию, уезжает за границу. В письме Жуковскому из Гамбурга 28 июня 1836 г. он пишет, что «даже с Пушкиным» «не успел и не мог проститься». Гоголь добавляет при этом: «впрочем, он в этом виноват». Это замечание Гоголя дало повод к последующим многочисленным размышлениям исследователей о возможных разногласиях Пушкина и Гоголя, о характере и глубине этих разногласий. Что же произошло между Пушкиным и Гоголем в начале июня 1836 г., и произошло ли? Из того же письма Гоголя Жуковскому следует, что Гоголь переживает, по его словам, «великий перелом», «переход… из детства, проведенного в школьных занятиях, в юношеский возраст». Написанное им до сих пор он считает «тетрадью ученика» и собирается «наконец заняться делом». Он чувствует в своей душе «львиную силу», клянется Жуковскому сделать то, «чего не делает обыкновенный человек». Вновь здесь возникает идея избранности. «Каких высоких, каких торжественных ощущений, невидимых, незаметных для света, исполнена жизнь моя!» – пишет он. Как будто намечается возможность перевоплощения Гоголя из ученика в учителя, и даже «пророка». И тогда обвинение Пушкину с его стороны может выглядеть как упрек, сделанный свысока. Но, с другой стороны, письмо его к Жуковскому, напоминает исповедь ученика учителю. Он не простился и с Жуковским – и считает этот факт «прискорбным», так как видит в отношении к нему Жуковского «заботливо-родственное участие». Выражение благодарности Гоголь считает «низким и пошлым», хотя сам в этом письме просит передать благодарность Вяземскому. Благодарности Пушкину в письме нет. В то же время по своему содержанию это письмо Гоголя Жуковскому могло иметь адресатом, скорее, Пушкина, чем Жуковского. Гоголь пишет со слезами на глазах: «Разлуки между нами не может и не должно быть, и где бы я ни был, в каком бы отдаленном уголке не трудился, я всегда буду возле Вас». В свою очередь Пушкин в мае 1836 г. неоднократно упоминает Гоголя в связи с изданием журнала «Современник» и новыми его работами. 6 мая 1836 г. он пишет жене из Москвы: «Пошли ты за Гоголем и прочти ему следующее: видел я актера Щепкина, который ради Христа просит его приехать в Москву прочесть «Ревизора». Без него актерам не спеться. Он говорит, комедия будет карикатурна и грязна (к чему Москва всегда имела поползновение). С моей стороны я тоже ему советую: не надобно, чтобы «Ревизор» упал в Москве, где Гоголя любят более, нежели в Петербург». Если Наталья Николаевна познакомила с этим письмом Гоголя, то могло ли последнему что-то в нем не понравиться? Может быть, Пушкин исказил Щепкина или Щепкину не были известны сценические установки Гоголя? Но в двух письмах Щепкину – от 29 апреля и 10 мая 1836 г. Гоголь предостерегает от фарсовой манеры исполнения «Ревизора», которая в письме Пушкина означена как «грязная». Гоголь раздосадован тем, что директор императорских театров A. M. Гедеонов заменил подходящих, по мнению Гоголя, актеров Сосницкого и Дюра дублерами. Гоголь не внял советам Пушкина и не поехал в Москву ставить «Ревизора», хотя и писал М. С. Щепкину, что «многие из ролей могли быть совершенно понятны только тогда, когда бы я прочел их». Но однако теперь он «мало спокоен духом» и потому вряд ли был бы полезен в Москве. Несмотря на то, что комедия, по словам Гоголя, ему «надоела», он собирается заняться ее постановкой в Москве по возвращении из-за границы. Он пишет, что готов по возвращении «основаться» в Москве. Ничего похожего на бегство Гоголя из России, по причине сложностей с «Ревизором», о которых пишут некоторые исследователи, также не просматривается. 29 апреля 1836 г. в том же письме к Щепкину он говорит, что уедет через полтора месяца, «если не раньше» (т. е. речь идет о начале июня). Конечно, идея писать о России вдали от нее, связанная и с реакцией на постановку комедии «Ревизор», основательно овладела Гоголем. К этому следует прибавить еще петербургский климат, отрицательно влиявший на здоровье Гоголя. Двумя годами ранее климат и здоровье также служили основными причинами его активного стремления к переезду в Киев.

Первые три недели мая 1836 г. Пушкин в Москве, в хлопотах о «Современнике». И, конечно, Гоголь в его планах. В уже цитированном письме от 11 мая 1836 г. к жене, которая помогала ему в делах по «Современнику», Пушкин спрашивает: «Ты пишешь о статье гольцовской. Что такое? Кольцовской или гоголевской?» и разъясняет: «Гоголя печатать, а Кольцова рассмотреть». Как видно, Гоголь доступен в повседневных вопросах в семье Пушкиных («Пошли ты за Гоголем», – запросто говорит Наталье Николаевне Пушкин). Весь май и начало июня Пушкин чрезвычайно занят. Почти в каждом письме он в той или иной мере касается проблем журнала «Современник». Он совершает челночные поездки из Петербурга в Москву и обратно, и на свою дачу под Петербургом. К этому добавились сложности в его личной жизни. 23 мая родилась дочь Наталья. 3 июня в письме брату Льву Сергеевичу он подводит итоги сложным вопросам раздела семейного имущества Пушкиных в Псковской губернии. Пушкин пишет в связи с этим И. А. Яковлеву 9 июня по поводу своего долга: «Крайне расстроенные дела сделали меня не состоятельным». В начале июня умирает мать Пушкина Надежда Осиповна. Таким образом, если вина Пушкина в том, что он не приехал проститься с Гоголем, то, возможно, этому помешала его занятость. Но ведь не был на проводах и Жуковский: Гоголя провожал один Вяземский, но его-то как раз Гоголь и не поблагодарил ни в какой форме. К тому же из письма Жуковскому следует, что Гоголь сам «не успел и не мог» проститься с Пушкиным. Последующие высказывания Гоголя о Пушкине дают основание предположить, что между ними не было не только ссоры, но даже размолвки. Здесь «виноват» скорее следует читать как «и сам виноват».

Итак, 6 июня 1836 г. Гоголь вместе с А. С. Данилевским выехал из Петербурга за границу. Именно в этот день, 6 июня, Пушкин пишет небольшое письмо журналисту А. А. Краевскому, позднее издателю журнала «Отечественные записки», помогавшему Пушкину при издании «Современника». Пушкин просит Краевского исправить ошибки в статье Вяземского «Наполеон и Юлий Цезарь», предназначенной для второго тома журнала «Современник». «В статье Вяземского о Юлии Кесаре и Наполеоне есть ошибки против языка в собственных именах. – Пишет он. – Например, Тарквин, вместо Тарквиний, парфы вместо парфяне. Тиверий вместо Тиберий – и другие. Исправьте, сделайте милость, если заметите». Их того факта, что Вяземский в этот день провожал Гоголя, трудно сделать какие-либо выводы. Пушкин выступил здесь как редактор, хотя и мог бы обратиться с этими вопросами к автору. В двух последних письмах к Вяземскому конца 1836 г., касающихся вопросов стиля, Пушкин по-прежнему дружески доброжелателен. Писем Пушкина Жуковскому в оставшиеся полгода 1836–1837 гг. не было. Вскоре, 12 ноября 1836 г., Гоголь пишет новое большое письмо к Жуковскому, в котором нет и намека на изменение отношения его к Пушкину. Здесь он просит Жуковского не разглашать сюжет «Мертвых душ»: «Название можете объявить всем. – Пишет он. – Только три человека, Вы, Пушкин да Плетнев должны знать настоящее дело». Гоголь просит Жуковского показать это свое письмо только Плетневу, полагая, видимо, что Пушкин, давший ему сюжет «Мертвых душ» не нуждается в этой подсказке. В большом письме из Парижа своему соученику по Нежинской гимназии, позднее ученому-педагогу Н. Я. Прокоповичу 25 января 1837 г. Гоголь называет «мараньями» и «чепухой» все написанное им прежде, возлагая великие упования на свое новое произведение – «Мертвые души». В этом письме Гоголь как литературную новость сообщает Прокоповичу о выходе пушкинских произведений – повести «Капитанская дочка» и стихотворения «Полководец», которым дает самую высокую оценку: «Где выберется у нас полугодие, – пишет он, – в течение которого явились бы две такие вещи… Видана ли была где-нибудь такая прелесть…». Это было последнее письмо Гоголя, написанное им при жизни Пушкина.

Первая реакция Гоголя на смерть Пушкина – в его письме П. А. Плетневу 26 марта 1837 г. из Рима. Он пишет: «Что месяц, что неделя, то новая утрата, но никакой вести хуже нельзя было получить из России. Все наслаждение моей жизни, все мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою, что скажет он, заметит он, чему смеется, чему изречет неразрушимое и вечное одобрение свое, вот что меня только занимало и воодушевляло мои силы. Тайный трепет не вкушаемого на земле удовольствия обнимал мою душу… Боже! Нынешний труд мой, внушенный им, его создание… Я не в силах продолжать его. Несколько раз принимался я за перо – и перо падало из рук моих. Невыразимая тоска!» Следующее письмо Гоголя 30 марта 1837 года также из Рима М. П. Погодину – целиком посвящено Пушкину. Он пишет: «Моя утрата больше всех. Ты скорбишь как русский, как писатель, я… я и самой доли не могу выразить моей скорби. Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло вместе с ним… Когда я творил, я видел перед собой только Пушкина». Гоголь говорит, что не публика, а слово Пушкина важно для него. Он обязан ему всем хорошим, что есть в нем. Вновь и вновь он утверждает, что «ни одна строка» его не пишется без одобрения Пушкина или являющегося перед ним образа поэта. Он угадывает, что понравится Пушкину, и это одобрение – первая награда. «И теперешний труд мой есть его создание», – добавляет Гоголь, имея в виду «Мертвые души». Он пишет о том, что был свидетелем многих «горьких минут, испытанных Пушкиным, несмотря на то, что его талант был признан самим монархом. Гоголь отказывается ехать на Родину, в «сборище просвещенных невежд», советников «начиная с титулярного до действительных тайных». Такова участь поэтов на Родине, которую он тем не менее любит, так как она является для него «неизмеримой, нашей родной русской землей», с ее «курными избами», «бедным, неярким миром», который он противопоставляет «безмозглому классу людей», который «пакостит» ему. Гоголь не верит Погодину, сообщавшему, что все, даже «холодные» люди в России, были «тронуты» гибелью Пушкина. В письме Жуковскому из Рима 30 октября 1837 г. Гоголь, пожалуй, единственный раз называет своей Родиной, где он родился и живет, свою «душеньку», «красавицу Италию». «Россия, Петербург, снега, подлецы, Департамент, кафедра» для него сон, поэтической частью которого являются три – четыре человека, в том числе Жуковский и Пушкин. «О, Пушкин, Пушкин! – восклицает с тоской Гоголь. – Какой прекрасный сон удалось мне видеть в жизни и как печально было мое пробуждение». Итак, ни малейших следов или тени шероховатостей в отношениях Пушкина и Гоголя перед отъездом последнего за границу не наблюдается. В конце 1838 – начале 1839 г. в течение нескольких месяцев в Риме находился Жуковский и постоянно общался с Гоголем. После его отъезда Гоголь написал ему теплое письмо, в котором отразилось настроение, возвращавшее его к пушкинским временам. В конце сентября 1839 г. впервые после четырехлетнего отсутствия Гоголь приезжает в Россию. Всю зиму 1839–1840 г. он живет в России. По приезде, 27 сентября, он пишет в Петербург Плетневу: «Как странно! Боже, как странно. Россия без Пушкина. Я приеду в Петербург, и Пушкина нет. Я увижу Вас – и Пушкина нет». Он зовет Плетнева в «чудесный» Рим, так как в нем «близко… к небу» и приют для сердец, испытавших утраты.