Читать книгу Ленин. Соблазнение России - Леонид Млечин - Страница 6

Осенью семнадцатого года противники большевиков надеялись, что армейское командование легко подавит ленинский мятеж в Петрограде. В распоряжении начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Николая Николаевича Духонина все еще находилась огромная армия. Ставка с 1915 года располагалась в Могилеве, далеко от Петрограда.

Но генерал Духонин погибнет одним из первых в разгорающейся Гражданской войне. Вслед за ним уйдут в мир иной и другие крупные военачальники. Военное счастье окажется на стороне тех, кто до Гражданской и погонов-то не носил…

«Войска перестали быть войсками, – записал в дневнике профессор Юрий Готье. – Никакая опасность и никакой ужас в будущем не устранены и не устранимы, пока 15 миллионов мобилизованных, но деморализованных дикарей продолжают существовать в качестве русской армии. Россия потеряла возможность защищать самое себя».

Николай Николаевич Духонин за две недели до Октябрьской революции стал начальником штаба Ставки Верховного Главнокомандования, а после революции, разгона Временного правительства и бегства Керенского согласно Полевому уставу русской армии принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего.

Генерал Духонин был прекрасным штабистом. По отзыву Керенского, «широко мыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций», Духонин демонстративно не желал заниматься политикой. Но в 1917 году это была должность не для профессионального военного без политического опыта и политических амбиций. Генерал хотел исполнять свой профессиональный долг – командовать армией, но он не сумел ни сохранить контроль над вооруженными силами, ни спасти самого себя.

Держа в руках все нити управления армией, генерал Духонин медлил и считал, что кто-то другой должен подавить большевистский мятеж. Но власти большевиков генерал не признавал. Заявил:

– Полномочного правительства сейчас в России нет. Его еще надо создать.

Этого Ленин стерпеть не мог. Большевистское правительство назначило своего главнокомандующего – бывшего прапорщика Николая Васильевича Крыленко.

Николай Крыленко родился 2 мая 1885 в деревне Бехтеево Сычевского уезда Смоленской губернии. Его отец, Василий Абрамович Крыленко, участвовал в революционных выступлениях петербургского студенчества и был выслан под надзор полиции в деревню. Потом семье разрешили уехать в Смоленск, а оттуда в Люблин, где Крыленки прожили довольно долго. Николай Васильевич окончил гимназию, в 1903 году поступил в Петербургский университет и почти сразу, продолжая семейные традиции, примкнул к социал-демократическому движению.

В партию большевиков вступил в декабре 1904-го. В дни Первой русской революции выступал перед рабочими Выборгской стороны и за Невской заставой. Старый большевик Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич вспоминал: «Крыленко, обладая более чем выдающимися ораторскими способностями, произносил свои громовые, принципиально выдержанные речи, которые, несмотря на его юный возраст, производили огромное впечатление на рабочих собраниях».

Крыленко включили в состав военной организации при Петербургском комитете РСДРП. В 1906 году он был арестован и выслан в Люблин. Впрочем, условия ссылки были более чем мягкими: он преподавал литературу и историю в частных польских школах в Люблине и Сосновицах. В 1909-м власти разрешили ему приехать в Петербург и сдать экзамены на историко-филологическом факультете Петербургского университета.

Осенью 1912 года будущего Верховного главнокомандующего призвали на военную службу. Его, как человека с высшим образованием, зачислили вольноопределяющимся 69-го Рязанского полка, что позволяло после учебного курса получить первое офицерское звание. Служба была настолько необременительной, что он одновременно поступил на юридический факультет Петербургского университета и даже сдал три магистерских экзамена на ученую степень. Через год Крыленко был произведен в прапорщики и уволен в запас.

С 1913 года Николай Васильевич работал в «Правде» и в аппарате думской фракции большевиков. В декабре 1913-го его вновь арестовали, но отнеслись столь же мягко – удовлетворились тем, что выслали в Харьков, где он успешно сдал экзамены по юридическому факультету. Это поможет ему со временем стать наркомом юстиции.

В июле 1914 года Крыленко уехал в Швейцарию, где собралось много большевиков. Через год вернулся в Россию, был арестован, но опять-таки, что называется, отделался легким испугом. Прямо из тюремной камеры в апреле 1916-го его отправили в действующую армию на Юго-Западный фронт. Прапорщика Крыленко определили в 13-й Финляндский полк 11-й армии Юго-Западного фронта.

Воевать Николай Васильевич не собирался. Пребывание в Вооруженных силах он использовал для агитации за большевиков. Сразу после Февральской революции прапорщика избрали председателем сначала полкового, потом дивизионного комитета. Крыленко, как и другие большевики, старался завоевать симпатии солдат требованиями немедленно закончить войну и заключить мир.

Братание, то есть встречи русских и немецких солдат на нейтральной полосе во время затишья, началось еще на Пасху 1915 года. Ленин видел в братании верный путь к слому старой армии и окончанию войны. Он писал в «Правде» 28 апреля 1917 года, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину… подчинения солдат “своим” офицерам и генералам».

Прапорщика Крыленко вызвали в штаб, намереваясь примерно наказать за преступные контакты с врагом, но за него вступились солдаты. Он уже был весьма популярной личностью в армии. 15 апреля 1917 года именно Крыленко открыл съезд солдатских делегатов 11-й армии. Это было серьезное событие, из Петрограда на съезд приехали депутаты Государственной думы. Присутствовало и командование армии, которое не знало, как себя вести с рядовыми солдатами, вышедшими из повиновения.

Крыленко избрали делегатом на I Всероссийский съезд Советов. 9 июня 1917 года Крыленко, выступая от имени фракции большевиков, зачитывал резолюции воинских частей:

– Мы не хотим умирать, когда в душу закрадывается сомнение, что снова вовлечены в бойню капиталистов. Нет сил с легкой душой двигаться вперед – нужна уверенность перед смертью, что умираем за дело народа, а для этого требуется, чтобы вся власть была в руках Советов рабочих и солдатских депутатов…

Крыленко избрали в состав первого Всероссийского Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов. Так что на фронт он уже не вернулся.

В октябре Крыленко был назначен одним из трех народных комиссаров по военным и морским делам. Он был преданным большевиком, популярным в армии, имеющим опыт работы с солдатами и матросами и одновременно военный опыт.

Перед ним стояла одна задача – заключить мир с Германией. Крыленко потребовал, чтобы Ставка немедленно прекратила перестрелку по всей линии фронта. Генерал Духонин ответил отказом: он считал невозможным прекратить боевые действия против кайзеровской армии, с которой Россия воевала три года.

Тогда Крыленко заявил, что у советской власти три врага:

– Первый враг – внешний. Он не опасен, с ним будет заключено перемирие. Второй враг – голод, о предотвращении которого заботится правительство народных комиссаров. Третий враг – контрреволюционный командный состав, возглавляемый корниловцем Духониным. С ним будет самая жестокая борьба!

Итак, главный враг – не немцы, а свои! Вот что привнесли в политическую жизнь России большевики. Крыленко объявил Духонина врагом народа. Ленин приказал Крыленко сформировать боевой отряд из верных большевикам солдат и матросов, выехать на фронт, начать с немцами переговоры о перемирии, а заодно захватить Ставку. Поезд Крыленко с моряками-балтийцами двинулся в сторону Могилева.

Крыленко – один из немногих большевиков, имевших хоть какой-то военный опыт. Он хорошо выступал и пользовался популярностью среди солдат. Генерал Духонин воспринял назначение прапорщика главнокомандующим как неуместную шутку или как свидетельство полного авантюризма большевиков.

Духонин пытался спасти Москву от вероятного наступления немцев и от солдатских толп, чтобы предупредить гражданскую войну. Приказал штабу Северного фронта: «Вам надлежит с верными национальной чести войсками прикрывать подступы к Москве. Людей, покидающих самовольно фронт, силой оружия не пропускайте в глубь России или предварительно обезоруживайте их. Мы должны спасти Россию от гражданской войны».

Духонин обратился к солдатам с требованием продолжать вой ну:

– Дайте время истинной русской демократии сформировать власть и правительство, и она даст нам немедленный мир совместно с союзниками.

Но вот времени у него уже не оставалось! Да и войска вышли из повиновения. Духонин хотел избежать братоубийственного сражения между солдатами русской армии и приказал верным ему ударным батальонам покинуть Могилев.

Образованный в городе из большевиков и левых эсеров ревком объявил, что помещает Духонина под домашний арест. Главнокомандующий остался совершенно один. Никто не пришел ему на помощь, даже батальон георгиевских кавалеров, охранявший Ставку, перешел на сторону красных, и тогда генерал горько сказал:

– Я имел и имею тысячу возможностей скрыться, я знаю, что Крыленко меня арестует и, может быть, даже расстреляет, но это будет солдатская смерть.

Возможно, Духонин все-таки не понимал, во что буквально на глазах превращается его армия. Хотя военно-политический отдел Ставки докладывал о настроениях в войсках: «Армия представляет собой огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием».

Смещенного с должности генерала Духонина держали в его собственном салон-вагоне. Судьба его решилась в тот день, когда на вокзал прибыл поезд с наркомом по военным делам Крыленко. Арестованного Духонина привели в крыленковский поезд, после этого он прожил недолго. Генерала должны были отправить в Петроград, и Крыленко приказал бдительно охранять его. Но опьяненные осознанием собственной власти матросы требовали выдать им Духонина на суд и расправу. Все произошло в считанные минуты. Собралась огромная толпа: матросы, пехотинцы, жаждущие крови. Сначала вынесли погоны генерала Духонина, они вроде успокоились, потом потребовали, чтобы он вышел к ним, – и когда он вышел, толпа растерзала его.

«Дальнейшее известно… Ставка взята, и весь технический аппарат командования в руках новой власти», – удовлетворенно писал в своих воспоминаниях Крыленко.

Он сообщил в Петроград:

«Необходимо юридическое оформление дела. Если передать дело судебному следователю, обязательно вскрытие. Предлагаю прекратить дело постановлением государственной власти… Возбуждение дела с обязательными допросами матросов едва ли целесообразно».

Убийство главнокомандующего осталось безнаказанным.

В годы Гражданской войны выражение «Отправить в штаб к Духонину» стало крылатым и означало казнь без суда и следствия. Сам Крыленко никогда не выразил сожаления по поводу гибели Духонина, ни в чем не повинного человека. Возможно, Николай Васильевич отнесся бы к этому трагическому эпизоду иначе, если бы предвидел, что с ним поступят точно так же.

После Гражданской войны Крыленко назначили сначала прокурором, потом наркомом юстиции. На юридическом поприще Николай Васильевич заработал себе дурную репутацию.

Дочь Льва Николаевича Толстого Александра Львовна, попавшая в руки чекистов, так описывала Крыленко на процессе:

«За отдельным столиком сидит справа прокурор Крыленко с большим, почти голым черепом, с сильно развитой хищной челюстью. Он напоминает злобную собаку, из тех, что по улицам водят в намордниках. Чувствуется, что жажду крови в этом человеке утолить невозможно, он жаждет еще и еще, требует новых жертв, новых расстрелов. Стеклянный голос его проникает в самые отдаленные уголки залы, и от этого резкого, крикливого голоса мороз дерет по коже.

Такой суд – не просто суд, а испытание. Смерть витала над головами людей… Временами даже Крыленко не мог скрыть своего презрения, когда некоторые отвечали на его вопросы заискивающе робко, с явным подлаживанием, или предавали своих друзей…».

Еще более отвратительным предстает Крыленко в описании выдающегося актера Михаила Чехова, руководившего 2-м МХАТом и осмелившегося заступиться за одну из несчастных жертв террора:

«Дверь отворилась, и появился человек, маленький, коренастый, с бритой головой и белыми, круглыми, как вставленными, глазами.

– Что надо? – закричал он истерично и злобно, еще стоя на пороге своего кабинета.

Его правая рука рвала и терзала его левую руку. Он подпрыгнул ко мне и, оглушая меня криками, стал бить кулаками воздух около моих плеч, вытягивая шею, как будто хотел боднуть меня и тем выкинуть за дверь, дико вращал белками своих пустых глаз и, не узнав о причине моего прихода, прокричал: “Нет!” и, снова терзая свою левую руку, бросился к другому посетителю.

Прежде чем я успел опомниться и выйти, я заметил, что от крика Крыленко внезапно перешел на шепот. Бледный посетитель, заикаясь и тоже шепотом, пытался разъяснить ему что-то. Я вышел прежде, чем увидел, как будет вести себя сумасшедший прокурор с третьим, четвертым посетителем».

В реальности Крыленко не был худшим среди всех этих людей. Он не был садистом или беспредельным циником. Он исходил из того, что правосудие должно служить пролетарскому государству. Взгляды Крыленко по тем временам казались слишком либеральными. Он доказывал:

– Есть террор, вызванный политической необходимостью, и террор ненужный – бессмысленно жестокого человека.

Волна террора, начавшегося в Гражданскую войну, была неостановима. В 1938 году настала очередь бывшего наркома Крыленко.

Военная коллегия Верховного суда «за контрреволюционные преступления» приговорила его к высшей мере наказания. Судили Крыленко по упрощенной процедуре, вообще не имевшей отношения к правосудию. Но ведь он сам неизменно повторял, что политическая целесообразность важнее норм права…

Первого Верховного главнокомандующего Красной Армией расстреляли сразу после вынесения приговора. Вспомнил ли он в тот момент, как был убит последний главнокомандующий русской армией генерал Духонин?