Читать книгу Моих стихов чернеющая гладь… - Леонид Оливсон - Страница 15

Он прожил свою жизнь не в творческих воззреньях века,

Был в мыслях мистиком, а рисовал людей реальных,

Трудясь, как фантазёр, и под давленьем ипотеки,

И сделав без рекламы ряд открытий визуальных.

Любви исполнен был к униженным и оскорбленным,

И в то же время – неудержимый коллекционер,

С большой фантазией, в уме художником рождённый,

Бунтарь, порой непримиримый, и знавший свой барьер.

Его загадочность всех окружающих смущала,

Он мифы рисовал не по святым шаблонам церкви,

Всегда он необычен был в сборке материала,

Твёрд и крепок в жизни был его бедняцкий стержень.

О его скромности судить не сложно даже сейчас,

Найдёте ль вы его переписку с кем-то из друзей?

Когда был дома он – часто источал ли много фраз?

Старался быть среди людей своих родных кровей.

В стране при жизни по существу непризнанный Рембрандт

В искусстве брал не оболочку буржуазной жизни,

Творя прекрасное по ему лишь ведомым путям,

Мир внутренний людей рисуя словно как закулисный.

Коротким было его счастье с любимой Саскией,

Она ему как мужу отдала своё богатство,

Была ценима им, не слушала родни подсказки,

Её лишившей части за разрыв из-за злорадства.

И он писал её любимую на чём угодно,

Держал всё это, не собираясь продавать,

В различных позах, шляпках, одеяньях мимолетных,

Ходил на рынки, чтоб необычное достать.

Он не похож был на остальных (Вермеера, Хальса),

Писал не то, что модно, а что ему лишь нравилось,

Не брался для клиентов он художником быть сальным,

В своих картинах не рисовал он равноправие.

А к сожалению, эпоха требовала это,

Хотел в картинах каждый красоваться, быть на виду,

Не нарисуешь мастер так – то ждёт тебя вендетта,

Он выбор места не делал из ложного кредита.

Хотел он маски жизни богатых бюргеров убрать,

Вернуться к написанию Христа как человека,

И он смог эту его горечь в портретах воссоздать ,

Его библейские сюжеты остались на века.

С таким же замыслом он рисовал портрет Данаи,

Отбросив у всех бытующий античный идеал,

Рисуя Саскию любимую – как есть, живую,

Прекрасную, что в дни любви великой сам он ласкал.

Для интерьера он брал пышные черты барокко,

Её фигуру он рисовал обыкновенную,

Художник величайший не увидел в том дурного,

Нарисовавши её с натуры как бы бренную.

Не в пример классике[34], где много пылающих страстей,

Гармонии строгой и равновесия целого, —

Он дал в фигуре тела много оттенков и теней,

Присущих формам и округлостям тела зрелого.

При взгляде на портрет Данаи – сомнение росло,

Струится на картине свет золотой вместо дождя,

Хотели «В ожидании любовника» звать[35] полотно,

За истиной пошли, в рентгенографию снизойдя.

В конечном слое красок была не первая жена,

Сравнив с музейным облик женщины с жены чертами,

Не может эта быть к тому периоду отнесена,

Хотя, есть атрибут – амур с руками и цепями.

Похоже, два Рембрандта тут творили – юный с зрелым,

И это было в промежутке десятилетья,

Жену любимую ваял он с пафосом веселья,

А умерла – скоблил картину, на горе сетуя.

Мы в Эрмитаже снова – перед портретом Данаи,

Он рисовал её в сюжете этой притчи,

Где на кровати после сна она, ещё не зная,

Вся в ожиданье Зевса любовного визита.

Но куда делось лицо любимой Саскии?

Что за блудница лежит тут, приличья не блюдя?

Какая с телом приключилась неувязка?

В недоуменье все… Выводы пока что отведя.

На первый взгляд – сама картина ответов не даёт,

Рембрандту пришлось иметь дело с тремя женщинами,

Какой фигуре на портрете художник всё ж дал ход?

Искусствоведы пошли опять за разъясненьями.

И спал мрак времени, и истина в руках святая,

И все загадки и сомнения больше нас не ждут,

Исследователь был[36], кто всё решал это вплотную,

Каким же долгим и интересным был его маршрут.

Рембрандтом, как и в притче, был написан дождь золотой,

Жена смотрела вверх, и бедра пологом закрыты,

И притча была б художником написана такой,

Жена скончалась вдруг! Его Вы горе ощутите…

Творения все рождаются из-под пера от муз,

Они – источник, что дают расцвет его таланту,

А у Рембрандта после смерти друга – печали груз…

И в помощь в дом к его мальцу пришла вдова в команду.

Сначала няней, но ненадолго, став любовницей,

И под её давленьем вид Данаи был изменён,

Её диктат лица и тела видим мы в альковной,

Прекрасно гения творенье для стран и всех времён!

И третья женщина осталась на его картинах,

Взрастившая выжившего единственного сына,

Она была с ним из любви к нему во всех кручинах,

Грешила даже с ним, имея окрики общины.

Известен также факт о злоключении Данаи (1985) —

Ведь была продана Рембрандтом в несчастьях за долги (1656),

Не стоит много слов нам говорить о негодяе,

Творения Рембрандта достойны высшей похвалы.