Читать книгу Спарта. Игра не на жизнь, а на смерть - Леонид Петропольский - Страница 2

Для него это был совершенно особый день. Все равно что свадьба или день рождения. Это был день, когда закончился срок его заключения; он выходил на свободу. Уже переодевшись в свою одежду, в которой когда-то прибыл на зону, он сидел в здании администрации и ждал, когда принесут справку об освобождении. Сидел за столом и лепил из хлебного мякиша маленького забавного человечка. Это была давняя привычка – он все время что-то крутил в пальцах. Вот и сейчас слепил фигурку, карандашом обозначил глаза, рот…

Вошедший офицер положил перед ним справку, всю утыканную печатями. Взглянул на человечка, покачал головой:

– Клево!

Бывший зэк искоса посмотрел на офицера, молча сунул ему фигурку. Встал, взял справку, рюкзак.

– Спасибо! – сказал офицер. – Да, справку далеко не убирай, на КПП сейчас покажешь.

Спустя несколько минут бывший заключенный вышел из ворот лагеря. Перед ним был пустырь, на нем – ободранная автобусная остановка. Ага, а вот и автобус. Вот он, путь к свободе… Он сел у окна и стал смотреть на проплывающие мимо перелески. Свобода… Как же так случилось, что три года назад он ее лишился? Да, все началось в тот день, когда ему позвонили и сообщили о трагедии в школе. Да, в тот самый день…

…В тот апрельский день в школе, как и положено, шли уроки. На третьем этаже, в спортзале, играли в баскетбол, и слышно было, как стучит о пол мяч. А здесь, на втором этаже, было тихо. Внезапно дверь кабинета английского языка открылась, и из него вышла молодая учительница Анастасия Николаевна Истомина. На пороге обернулась. У доски стояла одна из учениц одиннадцатого класса, Ира Шорина. Стояла, скрестив руки на груди, и насмешливо смотрела на уходящую учительницу. Ничего не говорила – просто смотрела. Анастасия Николаевна хотела что-то сказать Ире, задержалась на секунду, но промолчала. Закрыла дверь и двинулась прочь от своего кабинета.

Когда она проходила мимо кабинета биологии, дверь открылась, и учительница «науки о живом» Марина Ивановна выставила в коридор измазанного чернильной пастой мальчишку. Увидев Истомину, Марина Ивановна скривилась. Анастасия Николаевна ускорила шаг.

Чуть дальше ей встретился еще один коллега – молодой учитель информатики Лапиков. Он взглянул на Истомину гневно; казалось, он сейчас скажет что-то резкое. Но сдержался.

Возле лестницы «англичанка» встретила еще двоих: уборщицу и директора. Уборщица осуждающе покачала головой, а директор Людмила Михайловна Царева удивленно подняла брови и хотела что-то спросить. Однако Анастасия Николаевна проскользнула мимо нее и стала быстро подниматься на третий этаж.

Через некоторое время дети, игравшие в школьном дворе, услышали, как наверху бьется стекло. Они подняли головы и увидели, как из окна спортзала летят осколки, а следом за ними оттуда вываливается учительница английского языка. С отвратительным хрустом тело молодой женщины впечаталось в асфальт. И сразу же из-под него стала расползаться красная лужа…

…Прошло три часа. Тело погибшей уже увезли, только на асфальте остался меловой контур, обозначая место, где оно лежало. Кровь высохла, но еще была видна. На этот меловой контур с красным пятном внутри смотрел из окна директорского кабинета участковый инспектор капитан полиции Игорь Андреевич Крюков. Руки капитана никогда не находились в покое – он все время что-то в них вертел. Вот и сейчас, слушая директора школы Цареву, он крутил в пальцах канцелярскую скрепку, превращая ее в подобие мелового контура внизу.

– Просто сыплются на него неприятности, словно кто-то его сглазил! – в сердцах говорила директор.

– Кого? – не понял Крюков.

– Наш одиннадцатый класс, – объяснила Царева. – Беда за бедой! Трагедия за трагедией! А класс между тем прекрасный. Лучший в районе.

– А почему у вас классы такие маленькие? – поинтересовался участковый. – Школа дорогая?

Вопрос был с подвохом, и директор этот подвох сразу почувствовала.

– Ну что вы! – воскликнула. – У нас все бесплатно. Просто сама школа небольшая, вы же видите. Сейчас таких маленьких школ в Петербурге почти не осталось. Поэтому к нам попасть очень сложно. Но никаких денег за обучение, повторяю, никаких, боже упаси!

Крюков не ответил. Он разглядывал людей, собравшихся внизу, за полосатой лентой, которой полиция окружила место трагедии. Внимание участкового привлек мужчина в дорогом пальто: он что-то выговаривал юноше лет семнадцати. Парень в ответ махнул рукой и ответил что-то, кажется, резкое. И ушел.

Крюков положил свое «изделие» на лист бумаги, лежавший на директорском столе, маркером подрисовал красную точку внутри контура. Не глядя на директора, спросил:

– Как вы думаете, Людмила Михайловна, что здесь случилось?

– Конечно, это самоубийство! – уверенно ответила Царева. – А у вас есть какие-то сомнения? Но… это ведь самоубийство, правда?

И снова участковый ничего не ответил…

Из директорского кабинета он направился в кабинет английского языка – тот самый, из которого несколько часов назад вышла погибшая преподавательница. Здесь собрался одиннадцатый класс, которому, по мнению директора, в последнее время ужасно не везло.

Крюков представился и только собрался начать знакомство с классом, как дверь открылась, и вошел парень – тот самый, что ругался на улице с человеком в дорогом пальто.

– Можно? – спросил вошедший.

– Это я тут гость, – ответил капитан.

– Значит, можно, – заключил парень и направился к своей парте.

Крюков отметил, с каким уважением смотрели на опоздавшего его товарищи, и мысленно определил его место в коллективе – лидер. Достал распечатку классного журнала, полученную от директора, сказал:

– Давайте вот как поступим. Я буду называть фамилии, а вы представляться.

И назвал фамилию, стоявшую в начале списка:

– Барковский Михаил.

Тот самый опоздавший поднял руку. Крюков кивнул и назвал следующее имя:

– Белодедова Наташа.

На этот раз подняла руку заплаканная девочка с короткой стрижкой. Крюков написал напротив ее фамилии – «Плакса».

– Галимов Марат.

Встал красивый парень с восточными чертами лица. Эту красоту подчеркивали пирсинг и дреды. «Красавчик», – пометил у себя участковый.

– Довженко Георгий.

Крепкого сложения парень на задней парте не стал вставать, просто взмахнул длинной рукой. «Спортсмен», – написал Крюков.

– Мелкова Аня.

Встала девушка в яркой блузке, с ярко накрашенными губами, с красными бусами на шее. «Сорока», – обозначил ее Крюков.

– Палий Олеся.

Высокая угловатая девушка не стала вставать и даже руку не подняла – просто кивнула головой. «Баскетболистка», – написал капитан.

– Суворова Кристина.

Стройная черноволосая девушка встала, и сразу стало видно, как она хорошо сложена, как стильно одета и какой классный у нее макияж. «Взрослая», – обозначил ее Крюков.

– Худяков Руслан.

Вскочил парень, весь словно на шарнирах. Крюков дал ему прозвище «Придурок».

– Шорина Ирина.

Угловатая девушка приподнялась и села, не отрывая взгляда от Барковского. «Джульетта», – записал участковый.

– Юров Максим.

На задней парте лениво поднялась рука. Во всем облике Юрова было что-то криминальное. «Хулиган», – решил капитан. Потом взглянул на распечатку и произнес:

– Так, десять человек. Но тут значится еще одна девушка – Русанова Алина. О ней написано, что она выбыла. Куда выбыла, когда?

Одиннадцатиклассники, словно по команде, посмотрели на Барковского. Тот встал.

– Она погибла, Игорь Андреевич. Не так давно, поэтому мы… немного в шоке. Но мы готовы ответить на любые вопросы.

И вопрос последовал. Но не про Русанову.

– Директор сказала, что ты недавно здесь учишься, Миша?

Барковский молча кивнул.

…Это случилось в сентябре, в самом начале учебного года. В этом самом кабинете за учительским столом находилась Людмила Михайловна Царева – тогда еще не директор, а завуч школы. Перекрывая стоявший в классе шум, она игриво произнесла:

– Господа одиннадцатиклассники, пожалуйста, закройте свои взрослые ротики и послушайте старую училку!

Подростки, хихикая, расселись по местам, и Царева продолжила:

– Ваша классная руководительница задержалась по очень печальному поводу. В Костроме скоропостижно скончались ее родители. И у нее возникли чисто бытовые проблемы. Как только она их решит, она вернется и продолжит осуществлять свою нелегкую миссию по воспитанию вас, редких, по-моему, оболтусов. А пока английский у вас буду вести я.

На эту речь тут же отозвался Худяков:

– Людмил Михална, мы вас страшно любим, хоть вы и завуч! Мы-то без английского как-нибудь обойдемся, а вот обойдется ли школа без вас? Стоит ли тратить ваше драгоценное время на оболтусов вроде нас?

Царева хотела ответить, но тут в кабинет заглянул директор школы Русанов.

– Людмилочка Михайловна, позволите вас прервать? – осведомился он сладким голосом.

– Прошу, Юрий Васильевич! – ответила Царева.

Русанов открыл дверь шире и пропустил вперед Барковского.

– О, новенький! – отозвался Худяков.

Директор согласно кивнул:

– Дамы и господа, представляю вам вашего нового товарища Михаила Барковского, юношу, надеюсь, приятного во всех отношениях. Прошу поскорее ввести его во все дела класса, не обижать, ну и… принять поскорее в нашу школьную семью!

После такой речи должны были послышаться аплодисменты, но послышалась только реплика Суворовой:

– Шведскую.

– А? – отозвался растерянный директор.

Завуч Царева быстрее оценила ситуацию и отреагировала:

– Суворова, не перебивай директора школы и не оперируй понятиями, о которых не имеешь представления.

– Ладно, – отозвалась Суворова. У нее не было желания спорить с этой теткой.

– А я все уже сказал, – сообщил директор. – Поздравляю всех еще раз с новым учебным годом! Привет!

Он подмигнул своей дочери Алине (она сидела рядом с Суворовой) и удалился, прижав руку к сердцу в знак извинения. Алина поморщилась и наклонилась к подруге:

– Папа, блин, в своем репертуаре.

Однако у красавицы Суворовой не было желания обсуждать директора.

– Але, у нас новенький! – напомнила она.

– Да ну, ботан какой-то… – Алина снова сморщилась.

Тем временем новенький нерешительно озирался в поисках места.

– Смелее, Миша! – ободряюще произнесла Царева. – Места в классе есть, выбирай.

Барковский оглядел класс. Одна лишь Ира Шорина, явная замухрышка, смотрела на него без иронии или насмешки. Просто смотрела, и все.

– Можно я с тобой сяду? – спросил новенький.

Ира пожала плечами. Барковский сел рядом с ней. Тут же на этот факт отреагировал Худяков:

– Ну все, отбил у меня нашу принцессу. Пойду убью себя.

И тут Царева показала, что не зря является завучем. Уже без всякой игривости она произнесла:

– Худяков, выход вон там находится. А кабинет директора – вторая дверь налево. Если хочешь что-то сказать – по-английски, пожалуйста.

– Don’t worry, Людмила Михайловна! – смиренно отозвался Худяков.

В затылок новенькому ударил скомканный бумажный шарик. Барковский обернулся. Ему ухмылялся Довженко.

– Welcome! – издевательски пропел он.

…Крюков внимательно наблюдал за лицами одиннадцатиклассников. Больше всех его занимало поведение Довженко – кажется, он нервничал сильнее всех.

– Хорошо, а кто у вас в классе старожил? – спросил капитан. – Вот прямо чтоб с первого класса и до одиннадцатого?

На его вопрос отозвалась Суворова:

– Шорина. Она одна эту школу так долго терпит. Еще Алинка с первого класса тут училась, но она…

Участковый повернулся к Шориной:

– Вы дружили?

Девочка промолчала; ее лицо скривилось, словно от боли. И тут заговорил Барковский:

– Игорь Андреевич, они десять лет за одной партой просидели. У Ирки вообще нервный срыв был, когда Алина погибла. Может, не надо ее сейчас мучить?

Капитан прижал руку к груди:

– Прости, Ира. Вернемся к сегодняшнему дню. Мальчики были на физкультуре, девочки здесь, в классе. Почему?

– Мы отпросились, – ответила за всех Мелкова. – Мы выступление на «Последний звонок» делаем. Времени не хватает, и нас Владимир Ованесович отпустил.

– А где была Анастасия Николаевна?

– Здесь, с нами. Мы там по-английски поем. Она собиралась помочь…

– И что было дальше?

Мелкова промолчала. Вместо нее заговорила Белодедова.

– Она вдруг встала и вышла. Молча.

– Она плакала?

– Нет… Просто встала и вышла.

– Что было потом? Довженко?

Для спортсмена Довженко этот вызов оказался совершенно неожиданным, он растерянно произнес:

– Я?!

– Тебя там не было?

– Был, но я… все так быстро было… – произнес Довженко в страшном волнении. – Она зашла в раздевалку и… просто выбросилась в окно. Я не успел даже… вот и ребята…

И тут раздался голос Шориной:

– Я не поняла: вы нас уже допрашиваете?

Крюков поднял руки:

– Все, все, ребят. Это не допрос, никакого протокола, я просто увлекся, простите. С каждым из вас мы побеседуем, как положено, в присутствии взрослого, все будет по правилам. А сейчас поздно уже, пора по домам. Все свободны.

Второго приглашения не потребовалось; школьники дружно потянулись к выходу из класса. А Крюков внимательно наблюдал за ними. Он заметил, как одобрительно положил руку на плечо Шориной Барковский, как Палий что-то успокаивающе прошептала на ухо Довженко, с какой неприязнью смотрела на Белодедову Кристина Суворова, как неожиданно серьезен стал Худяков, и как молча, ни с кем не прощаясь, первым вышел из класса Юров.

Крюков вышел из школы вслед за школьниками, подошел к микроавтобусу криминалистов. Оттуда навстречу ему вышла полная молодая женщина – Антонина, для своих Тоша, один из лучших экспертов Управления.

– Здорово, Крюков, – приветствовала она капитана.

– Привет, Тош, – отозвался он. – Как ты?

– Простудилась на фиг.

Беседуя с Тошей, Крюков краем глаза отмечал проходящих мимо школьников. И заметил, как Суворова и Мелкова сели в стоявший у школьной ограды большой внедорожник.

– Какие новости? – спросил он.

Тоша усмехнулась:

– Нефть марки «брент» торгуется на восемь пунктов ниже, в Таиланде наводнение, в Москве пасмурно, а в Питере молодая училка из окна выпала.

Тут Крюков неожиданно предложил:

– Тош, хочешь пельмешек? Горяченьких, свеженьких? Тут недалеко новая пельменная открылась – ну, пальчики оближешь!

Тоша усмехнулась еще шире.

– Вот ты змей! Ну, ладно, слушай. На первый беглый взгляд: девушка не беременна, следов насилия нет. Наверняка имеются разрывы внутренних органов, но причина смерти – перелом позвоночника. Остальное – при детальном осмотре. Пельмешки свои себе оставь, они наверняка из собачатины. А я на диете.

– Я тебе по жизни должен, – сказал Крюков, улыбаясь. – Может, переспим?

– Не, у меня же насморк, целоваться не могу, – Тоша покачала головой. – А так бы да… Ой, нет, я ведь замужем, забыла…

Крюков дружески поцеловал Тошу и ушел.

…В это самое время в кабинете директора школы состоялся весьма примечательный разговор между директором Царевой и преподавателем физкультуры Баграмовым – тем самым, что вел урок у мальчиков одиннадцатого класса. Разговор начался с того, что физрук сделал директору одно откровенное признание. Это признание далось ему с большим трудом – у физрука, немолодого уже мужчины, едва не началась истерика, он схватил стакан и стал жадно пить воду.

– Стыдобища! Ты посмотри на себя! – презрительно произнесла Царева, глядя на него. – Мужчина!

– Люда! – взмолился Баграмов.

– Не Люда, а Людмила Михайловна! – прошипела на него директор.

– Людмила Михайловна, мне до пенсии полтора года осталось! Честное слово, я…

– Сядь! – скомандовала Царева.

Баграмов послушно сел.

– И ведь хотела же уволить, хотела! – произнесла Царева, с ненавистью глядя на физрука. – Пожалела тебя, старого дурака. Слушай меня, Володя. Если хоть один человек – хоть один! – услышит то, что ты мне сейчас рассказал… Я тебя не просто уволю – я тебя уничтожу! Ты понял?

Баграмов истово приложил руку к груди.

– Иди домой! – распорядилась директор. – Прямо сейчас.

– Можно я больничный возьму?

– Вот когда я тебя покалечу, тогда и возьмешь. Убирайся!

И Баграмов убрался…

…Возле дома, в котором жила Аня Мелкова, остановился большой внедорожник. Его владелец Коля – молодой парень в хорошей кожаной куртке, с золотыми часами на руке – вышел и галантно открыл заднюю дверцу для Кристины Суворовой. Вслед за Кристиной вышла и ее подруга Мелкова. Она заметно нервничала.

– Да не парься ты! – успокаивала ее Суворова. – Ну погуляла пару часов, мороженого поела… Курить будешь?

– Нет, что ты! – покачала головой Аня. – Отец унюхает – прибьет.

Достала из пакета скромные туфли без каблука, села на ступеньку и переобулась. Свои модные туфли на шпильке засунула в сумку.

– А это зачем? – удивилась Суворова.

– В прошлый раз он у меня каблуки отломал, – объяснила Аня.

– Жесть! – поразилась Суворова. – А моим плевать, хоть я голая ходить буду.

– Мне бы твои проблемы… – вздохнула Аня.

– Детка, как говорит наша Царева, – не оперируй понятиями, о которых не имеешь ни малейшего представления, – ответила на это Кристина. – Тяжело вздохнула, помрачнела. – Черт! Настя мертвая в морге… Из головы не выходит… Да, надо завтра с Белодедовой поговорить, чтобы нюни не распускала. А то запалит всех. Ладно, до завтра.

Они расцеловались, и Мелкова скрылась в подъезде. А Кристина снова села в машину рядом с Колей. Тот обнял девушку, но прежде чем приступить к ласкам, поинтересовался:

– А что вообще с вашей училкой случилось? Мужик бросил? Денег должна была?

– Не мужик. И не денег, – ответила Суворова. – Не знаю я, что случилось.

– Нет, ну как? Ни с того ни с сего в окно не выходят. Дура она, что ли?

– Наверное, дура… – пробормотала Кристина. И неожиданно попросила:

– Поцелуй меня!

Коля не стал отказываться…

В это время Аня осторожно открыла дверь своей квартиры. Не зажигая света, сняла туфли, куртку и на цыпочках направилась к ванной. И тут вспыхнул свет. У выключателя стоял отец Ани.

– Папа, нас в школе задержали… – начала объяснять Аня.

Однако отец не дал ей договорить – молча отвесил сильную пощечину.

…Наташа Белодедова, придя домой, тоже не стала включать свет. На ощупь прошла в свою комнату, включила компьютер. Экран осветился, и кое-что стало видно. Например, что на диване сидит мать Наташи, Галина. Но Наташа не заметила матери, не увидела и раскрытую дверцу шкафа. И, проходя к окну, стукнулась о нее лбом – так, что даже вскрикнула.

– Наташка! Что, опять? – спросила Галина.

Только теперь Наташа ее заметила. Держась за лоб, села перед компьютером и сердито ответила:

– Нет! Просто здесь темно! Просто темно! Темно, понимаешь?

Галина подошла к ней, молча обняла. У обеих по лицам текли слезы.

…В той самой пельменной, куда участковый Крюков приглашал Тошу, за столиком сидели Довженко и Барковский. Впрочем, они пришли сюда не есть – говорить.

– Ладно, сменим тему, – сказал Барковский. – Что там у тебя с матерью?

– Да у нее крышняк поехал на старости лет! – заявил Довженко. – Психует по любому поводу. «Как ты разговариваешь с матерью? Что за тон?»

– Ну правильно, – кивнул Барковский. – Я же ее видел, она молодая красивая женщина.

У Довженко аж рот открылся от изумления:

– Кто, мать?

– Ну да. Ты подумай своей тупой башкой: ведь с ней ни в метро, ни в магазине, ни на работе так никто не разговаривает. Потому что она женщина. А ты ей хамишь. Ты ей, к примеру, дверь открываешь, как Олеське, когда в школу заходишь?

– При чем тут это? Что ты сравниваешь?

– А что ты не сравниваешь? Я тебе говорю, мудила, она обыкновенная баба. Одинокая. У нее мужик в доме только жрет, спит и хамит. А у нее, может, роман. А может, на нее начальник наорал. Ты бы ей цветов принес хоть раз, ты же мужчина ее жизни…

Довженко был совершенно потрясен, не знал, что ответить. И тут к их столику нагнулся Крюков и спросил:

– Свободно?

Довженко еще сильней перекосило; теперь на его лице было не только удивление, но и испуг.

– Я это… матери обещал… – залепетал он. – Поздно уже, волноваться будет… Я пошел…

И убежал. А Крюков расставил тарелки и начал с аппетитом есть.

– Круто излагаешь, – заметил он, прожевав. – Извини, что подслушал. Мне бы такого друга в свое время. Не так бы стыдно перед матерью было.

– Может, еще не поздно? – осведомился Барковский.

– Поздно. Похоронил давно. А тебе домой не надо?

– Нет, меня ругать не будут.

– Да? А с кем это ты у школы ругался? – с невинным видом спросил Крюков. – Ну, мужик такой высокий, в дорогом пальто. Вроде как орал на тебя. Не батя был твой?

И отметил, что, как говорится, «попал»: Барковский побледнел.

– А, этот… – начал он, еще не зная, что ответить. – Да это… директора нашего покойного приятель.

– А как зовут приятеля?

– Да я не помню, пару раз всего виделись… – промямлил Барковский. И вдруг круто переменил направление разговора:

– Извините, можно спросить? Ведь у вас инсульт был?

Теперь он «попал»: участковый смотрел на него удивленно.

– С чего ты взял? – спросил он.

– Ну, я смотрю: рука так немножко… прихрамываете… и в руках все время что-то вертите. Это для восстановления мелкой моторики? Я не прав?

Теперь Крюков смотрел на него по-другому.

– Во-первых, это не твое дело, – заявил он. – А во-вторых… Это у вас так принято теперь: в лоб, не стесняясь?

– А вы этого стесняетесь? – удивился школьник. – Вы же не инвалид, своими ногами ходите, слюни не пускаете…

Крюков еще с большим интересом взглянул на собеседника. И сам решил сменить тему.

– А этот парень, который сбежал, – твой друг? – спросил.

Барковский усмехнулся.

– Ну как друг… Понимаете, в сентябре, когда я в эту школу пришел…

И он рассказал две истории, которые произошли в минувшем сентябре.

…На большой перемене школьная столовая была, как всегда, переполнена. Шорина с подносом в руках пробиралась в дальний угол, где заметила свободное место. И посреди столовой встретилась с Довженко. Тот мило улыбнулся и спросил:

– Помочь?

Ирина удивленно подняла глаза: никогда Жора Довженко не проявлял к ней интереса. А тот протянул руки к ее подносу… и вдруг быстро расстегнул на девушке кофточку. Девушка ахнула, хотела защититься, но не могла: руки были заняты подносом, а Довженко не давал ей его куда-то поставить. Со всех сторон раздался гогот, кто-то уже снимал происходящее на телефон. Сидевший неподалеку Худяков провозгласил:

– Британские ученые доказали: жизнь без сисек существует!

– Уроды! – кричала Шорина. – Пусти!

– Шорина, с тебя доклад: как прожить в России без сисек! – провозгласил Довженко. Он просто скисал от смеха. Шагнул в сторону – и наткнулся на Барковского.

– Тебе нравится, что ли? – спросил тот у Шориной.

Девушка замотала головой. Тогда новичок взял у нее из рук поднос… и внезапно кинул его в лицо Довженко. Тот стал ловить, а Барковский шагнул вперед – и быстро стащил со спортсмена его модные джинсы. Довженко остался стоять посреди столовой, облитый супом, со спущенными штанами, под которыми обнаружились не слишком свежие трусы. В столовой стоял уже не хохот, а настоящий рев. Барковский повернулся к Шориной и произнес:

– Не нравится – не делай. Заставляют – сопротивляйся. Не можешь – зови на помощь.

– Да пошел ты… – по привычке начала девушка.

– Классная у тебя фигура, Ир… – заметил Барковский. И пошел доедать свой обед.

Эта сцена позже получила продолжение в школьном коридоре. Когда Барковский шел мимо туалета, стоявший рядом с ним Худяков вдруг накинул ему на голову мешок от сменной обуви и затолкал в туалет. Оттуда послышался грозный голос Довженко:

– Ты что, решил меня перед всей школой опустить?

А вслед за этим донесся звук разбитого стекла, послышались удары и крики. Затем из туалета вылетел Довженко, за ним Худяков. А потом вышел Барковский. Снял с головы мешок, наклонился к лежащему Довженко и назидательно произнес:

– Правило номер один: закрывая противнику глаза, ты лишаешь его не только зрения, но и страха.

Потом повернулся к Худякову и добавил:

– Британские ученые доказали.

…Выслушав этот рассказ, капитан Крюков рассмеялся, спросил:

– Так и подружились?

Барковский пожал плечами:

– Некоторые люди обожают тех, кому удалось их отлупить.

…К себе домой Крюков добрался уже ночью. Достал ключи, чтобы открыть дверь подъезда, и тут стоявшая неподалеку машина пару раз мигнула фарами. Крюков подошел, вгляделся в человека на водительском сиденье, после чего открыл дверь и сел рядом. Когда сел, его бывшая коллега, а ныне сотрудник СК в чине майора, Анна Липатова сказала:

– Привет.

– Привет, Анюта, – отозвался Крюков. – Мне померещилось или мы расстались?

– Просто мне доложили об этом самоубийстве, и я подумала… – объяснила Липатова. – Если бы узнала пораньше, сказала бы следователю, чтобы он тебя не трогал.

Крюков пожал плечами:

– Это его право – напрячь участкового. Если понадобится помощь, дам знать. Но, по-моему, здесь классика: причина смерти – падение с высоты, так что отказ в возбуждении уголовного дела я вскорости подпишу, можешь не волноваться, если ты за этим приехала.

– Игорь, я понимаю, в каком ты сейчас состоянии… – начала Липатова, но Крюков ее перебил:

– А какие проблемы? То, что моя жена год назад покончила с собой, не означает, что я теперь от каждого самоубийства буду в истерику впадать. Хотя если та, из-за которой, собственно, моя супруга и оставила меня вдовцом, будет меня навещать, то я согласен подумать.

Липатова сделала вид, что не понимает:

– Та, которая что?

– Ну, Анька, бывшая моя любовница. Что поделать, даже в Следственном комитете бывают внебрачные связи. Можно, в общем-то, понять: оба не старые, не свободные, в одном звании… И тут встречают свою первую любовь в соседнем кабинете. Крыша и поехала… А моя жена нас застукала в этом самом автомобиле, пошла да и выбросилась из окна.

– Ты псих.

– О да! Доктор тоже так сказал. И что псих, и что гнать таких надо из органов. Причем еще так совпало удачно, что место начальника отдела освободилось, и ее, Аньку-полюбовницу, на это место как раз назначили и в звании повысили. Вот как бывает…

– А не она тебя участковым пристроила, когда тебя вообще комиссовать собирались?

– Она, кто же еще! – согласился Крюков. – Совесть-то мучила…

– Скотина! – зло произнесла Липатова. – Пошел вон из машины.

Крюков, пожав плечами, вышел. Женщина, из-за которой сломалась его служебная карьера, нажала на газ, и ее машина умчалась прочь. А Крюков поднялся в свою квартиру, на кухне набрал в ладонь полную горсть таблеток из разных упаковок и все их старательно запил водой.