Читать книгу Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников - Леонид Резников - Страница 5

Мансур пребывал в неописуемом бешенстве: богатый караван, перевозивший дорогую посуду, ковры и драгоценные побрякушки безо всяких проблем добрался до первой стоянки – об этом прискорбном факте известил своего хозяина один из соглядатаев, прислав почтового голубя с коротким сообщением на лапке. Главный сборщик налогов рвал и метал. Подушки и валики летали по комнате; нежный гусиный пух из разодранных одеял кружился в воздухе; опахало, отобранное у махальщика, ходило по спинам прислуги, компактной кучкой метавшейся по комнате из угла в угол, но при этом даже не помышлявшей о бегстве – будет еще хуже. Семнадцать жен Мансура заперлись в гареме, прижимая к себе плачущих детей. Никто не мог понять, что вдруг нашло на уважаемого всеми человека. В такой ярости его еще никто ни разу не видел. Бывало, конечно, разойдется Мансур-ако из-за какого-нибудь пустяка, вроде: не так косу перед ним поставили, криво подушку под бок подложили или слуга мало чаю в пиалу нацедил. Побуянит Мансур-ако немного, позверствует да и успокоится. Но на этот раз все было серьезно и даже очень.

– Проклятые идиоты, черные щенки! – рычал Мансур, разрывая в пух и прах очередную подушку. – Тупые ленивые ишаки! Не суметь выполнить такое простое дело!

– Господин, – в чуть приоткрытую дверь бочком протиснулся слуга, непрестанно кланяясь, – к вам Черный Махсум с телохранителем.

– Ага-а! Ну, я ему сейчас задам! – обрадовался Мансур, бросая подушку и вскакивая на ноги. – Впусти!

Слуга юркнул обратно в дверь, и в комнату вступил Махсум. Вид у молодого человека был вызывающе надменный. Рука его лежала на рукоятке сабли, подбородок гордо вздернут, нижняя челюсть выдвинута вперед, а во взгляде читались ярость и негодование. Правое ухо молодого человека вздулось и пылало, а левую сторону лица покрывал фиолетовый синяк.

– Кого вы нам подсунули, уважаемый? – с ходу ринулся в бой Махсум.

Он приблизился к Мансуру на пару шагов и замер, расправив плечи и ожидая ответа на поставленный вопрос.

– То есть… как? – опешил от такого неслыханного нахальства Мансур.

– А вот так! Ваш караван вез опиум! – сверкнул глазами Махсум и прикоснулся левой рукой к синяку, не забыв при этом поморщиться.

– Опиум? – еще больше растерялся сборщик налогов. Он не помнил, вез ли караван опиум или нет. Возможно, и вез – почти каждый караван перевозил его, – но Мансур никак не мог взять в толк, какое это имеет отношение к потерпевшей полное фиаско кампании по захвату каравана. – Возможно, но…

– Никаких «но», любезнейший! – махнул рукой Махсум, словно бросил перчатку в лицо Мансуру.

Тот от неожиданности отступил на шаг, зацепился ногой за разорванную подушку и брякнулся на толстый зад. Махсум грозно навис над ним.

– Я не потерплю подобного обращения с моими людьми! – продолжал он наседать на ошеломленного, сраженного, можно сказать, наповал неожиданным натиском Мансура. – Моим людям нанесены тяжкие увечья. Вот, взгляните на него сами!

Махсум резко выкинул руку в сторону Ахмеда, и тот сделал два шага вперед, демонстрируя «боевые раны» – правую щеку разбойника покрывал огромный красно-фиолетовый синяк, подбитый глаз был красен, словно у рассвирепевшего быка, а разбитый и заткнутый пучком ваты нос распух, напоминая картофелину. Ничего не понимающий Мансур переводил недоуменный взгляд с молодого человека на его телохранителя и обратно.

– Видите? – продолжал Махсум, не давая опомниться Главному сборщику налогов. – И это один из храбрейших моих людей! Их избили, раздели, обобрали до нитки, увели их коней, и кто-то за это должен ответить! – Махсум, изобразив на лице зверскую мину, потянул из ножен саблю.

– Вай мэ, но при чем здесь я? – Мансур на всякий случай отодвинулся подальше от молодого предводителя шайки разбойников. – Вы должны были…

– Нет, это вы должны были предупредить нас, что идет целый караван наркоманов!

– Кого? – удивленно переспросил Мансур.

– Наркоманов! – повторил Махсум, резко, с лязганьем вернув наполовину вытянутую саблю обратно в ножны, отчего Мансур испуганно подпрыгнул. – Обкуренных идиотов, которым барханы по колено!

– По колено?

– Нечего цепляться к словам! По колено, по пояс – какая разница! Главное, мои люди надолго выведены из строя, и, повторюсь, кто-то за это должен ответить!

– Э-э, – завозился на подушках облепленный с ног до головы перьями Мансур, – но мне доложили, что это именно вы были пьяны!

– Ложь! – презрительно скривился Масхум. – Наглая и неприкрытая. Докажите!

– Да от вас и сейчас еще разит, как… как… – Мансур начал приходить в себя и решил перехватить инициативу в этом, мягко говоря, странном разговоре.

– Да, пьяны! – вскинулся Махсум. – А что нам еще оставалось, когда моих людей преследуют невыносимые боли, а вино, как известно, их заглушает!

– А-а-а! – заученно взвыл Ахмед, вцепившись в щеку и нос и принявшись раскачиваться из стороны в сторону.

– Вот, видите? – выпучил глаза Махсум. – Видите, что с ним сотворили эти негодяи?!

– Ну ладно, ладно, – примирительно выставил перед собой ладони Мансур. – Произошло недоразумение и…

– Недоразумение?! – взревел Махсум, грозно сводя брови на переносице. – Вы это называете недоразумением, почтеннейший?

– Ну, хорошо! Ошибка, произошла ошибка!

– Ваша ошибка.

– Моя, – поразмыслив, согласился с ним Мансур. Ему уже порядком надоело пререкаться с этим нахальным молокососом.

– Отлично! В таком случае я требую компенсации за нанесенные моральные и физические страдания моих людей.

– Что-о?! – глаза Главного сборщика налогов от подобной наглости полезли на лоб. – Да как ты смеешь, безродный щенок, что-то у меня требовать?!

– В таком случае следующий караван вы будете грабить сами! Мы отказываемся сотрудничать с вами. Пошли, Ахмед, – Махсум развернулся на месте и, чеканя шаг, направился к дверям.

Ахмед, мгновенно прекратив горланить, сдержанно поклонился хозяину дома и засеменил за своим предводителем, прихрамывая то на правую, то на левую ногу.

– Стойте! – окликнул их Мансур, когда Махсум уже коснулся двери рукой.

Махсум, словно пребывая в сомнении, опустил руку и медленно обернулся.

– Слушаю вас, почтеннейший, – важно произнес Махсум, вновь вскидывая подбородок.

– Мне кажется, мы оба немножко погорячились, – осторожно заметил Мансур.

– Возможно, – сдержанно отозвался молодой человек. – И что вы имеете нам предложить?

– Что вы желаете получить в качестве… м-м-м… компенсации – не помню, чего ты там такого наговорил?

– Мы тут посоветовались с товарищами, – Махсум бросил взгляд на притихшего Ахмеда. Тот согласно кивнул, – и решили, что тридцать девять новых коней и ковер, на котором вы изволите сидеть, вполне компенсируют страдания моих людей.

– Ковер? На кой вам сдался мой ковер? – Мансур оторопело уставился на молодого человека, на всякий случай вцепившись пальцами в свой прекрасный персидский ковер ручной работы, стоивший ему кучи золота.

– Хорошо! Обойдемся без вашего ковра, – поразмыслив, согласился Махсум, а Ахмед вновь кивнул и показал своему предводителю выставленных вверх большой палец правой руки.

Мансур не понял этого жеста, решив, что это один из тайных знаков разбойников, и от греха подальше решил не продолжать спор. Тем более, очень дорогой любимый ковер оставался при нем.

– Уф-ф! – расслабился он немного. – Так и сделаем! Я сейчас напишу расписку на получение табуна из тридцати коней…

– Тридцати девяти, – поправил его Махсум. – У вас что-то с памятью, почтенный Мансур-ако.

– Помилуйте, как я объясню все это эмиру?! – возмущенно взмахнул руками Главный сборщик налогов. – Это же не корзина яблок и не выводок проклятых мышей, пожирающих зерно мешками!

– А вот это уже ваши проблемы, почтеннейший. Если вас это не устраивает, то мы пошли. У нас, знаете ли, еще куча дел.

– Стойте! – опять остановил их Мансур, разрываемый сомнениями и тревогой. – Не будем горячиться. Я дам вам тридцать пять коней.

– Тридцать девять! – хором ответили ему Махсум с Ахмедом.

– Ладно, будь по-вашему! – Мансур в сердцах грохнул пухлым кулаком по мягкому валику и тихо, себе под нос добавил: – Спишу на убытки от тухлого овса и верну с поставщиков и главного конюха… Нет, конюху тоже придется заплатить. О-хо-хо, опять непредвиденные расходы!

– Так что вы решили? – переспросил Махсум.

– Сегодня вечером заберете коней в ущелье.

– Оседланных, – осторожно добавил Ахмед.

– Да-да, оседланных! – щека Мансура нервно дернулась. – Что-нибудь еще?

– Этого вполне достаточно. Вы деловой человек, Мансур-ако, – Махсум позволил себе скупую улыбку. – С вами приятно иметь дело.

– А то! – гордо приосанился Мансур. – Все, свободны!

Махсум с Ахмедом заспешили к дверям, а Мансур, взявшись за принесенные ему перо с бумагой, задумался, скребя остро отточенным кончиком пера затылок:

– И все-таки я так и не понял, при чем здесь я?..

Новый топор Али-баба так и не купил – хотел, конечно, но все было как-то недосуг. То новую лежанку матери надо было справить, то казан, служивший тридцать лет верой и правдой, неожиданно прохудился, то забор нужно подлатать да веранду на крыше дома устроить, то у лопоухого корм раньше времени закончился. Дел, в общем, было невпроворот, и, чем дальше, тем больше. И вот же удивительное дело: не было денег – ничего нужно не было, а как завелись, так сразу понадобилось и то, и другое, и третье. Ну, прямо-таки, напасть какая-то! Али-баба только и успевал, что развязывать и завязывать мешок с золотом, монеты в котором убывали с пугающей быстротой…

– Али-баба, сынок! – окликнула его мать, входя в дом. – Мне нужно немного денег.

– О, мама! Зачем на этот раз? – у Али-бабы в последнее время появилась странная привычка чесаться, когда речь в очередной раз заходила о деньгах. Вот и сейчас, лишь прозвучало знакомое «немного денег», на несчастного Али-бабу тут же напала жестокая чесотка.

– Я платье на рынке присмотрела, хорошее, крепкое, надолго хватит, – повела насурьмленной бровью мать. – Да и сундук для вещей надо бы купить.

– Два, – хмуро отозвался Али-баба, скребя шею и руки ногтями.

– Платья? – обрадовалась старушка щедрости сына, но, как оказалось, слишком рано.

– Сундука два. А лучше три. В один ваши вещи – увы! – не поместятся. Знаете, мама, вам впору уже лавку одежды открывать или модный дом, столько вы этих тряпок за неделю накупили.

– Ой-ей, какой ты стал жадный, сынок, – удрученно покачала головой мать. – Родной матери…

– Я не жадный. Я экономный, – огрызнулся Али-баба. – Прошло всего две недели, а уж полмешка нет. А вы не подумали, что мы будем делать, когда все золото закончится?

– А чего думать-то? – махнула ручкой старушка. – Пойдешь в свою пещеру и еще один мешок возьмешь.

– Да вы в своем уме?! – Али-баба от подобного заявления аж подпрыгнул на месте словно ужаленный.

– А что такого? – наивно похлопала глазами мать. – Если этот твой дух такой добрый, то чего не дал сразу два мешка, а всучил тебе всего один?

– Он предлагал, – растерялся Али-баба, – но я отказался. Жадность – великий грех, мама.

– Глупый ты у меня еще, – обреченно вздохнула старушка, махнув сухонькой ручкой. – Кто ж отказывается, когда дают. Дураком быть – вот великий грех. Брал бы пример с Касыма. Столько денег, а до сих пор ходишь, как оборванец. Непутевый!

– Да вы что?! – округлил глаза Али-баба. – Мама, я вас просто не узнаю.

– И я тебя тоже, между прочим! Попросила одну монетку на платье, так разговоров на полдня.

Али-баба тяжко вздохнул, перестал чесаться и полез в мешок. Скрепя сердце он отсчитал три монеты и передал их матери.

– Возьмите. Этого хватит на хороших прочный сундук и на платье.

– Вот спасибо, сынок! – обрадовалась та, тут же завернув монеты в тряпицу, а тряпицу зажала в кулак – так уж точно никто денег не украдет. – Знаешь, там еще сурьму привезли и индийские благовония, – вопросительно уставилась она на сына.

– Ну, знаете, мама! – окончательно вышел из себя Али-баба. – Да у вас этой краски уже – хватит три раза с ног до головы выкраситься и еще на долю лопоухого останется, а этими вонючими благовониями весь дом уже до самой крыши провонялся. С закрытыми окнами спать невозможно. Ничего больше не дам! – отрезал Али-баба, закрывая собой изрядно сморщившийся полупустой мешок.

– Ну, нет так нет, – пожала плечами старушка. – И незачем так кричать. Подумаешь…

Она развернулась и, чуть горбясь, потопала к выходной двери. Али-баба проводил ее тяжелым взглядом, вновь тяжко вздохнул и, размышляя о власти проклятого золота, завязал мешок бечевой. Нужно было что-то решать, но вот что…

Я уверен, вы скажете, что потратить полмешка золота за полмесяца невозможно? Можно, и еще как! А при желании и целый мешок. Был бы дурак, а товар по сходной цене всегда найдется. Вы слышали, есть лавки, в которых богатым бездельникам втюхивают грошовые товары по цене целых двух лавок со всем их барахлом? Не слыхали? Есть такие, клянусь Аллахом: и лавки, и дураки, которые в них покупают. Что, скажете таких идиотов не может быть? А видели ли вы, некоторые бабы в драных шальварах ходить начали? Думаете, нищие? Ан нет! На днях мне на глаза дочка купца Вахида попалась в драных штанах. Скажете, тоже нищие? Это, говорят, последний писк моды – рванье носить. Так штаны-то на этой девчонке откуда, как вы думаете? Мы все здесь взрослые люди, и потому я вам скажу напрямую: от моей Зейнаб те штаны, вот провалиться мне на этом самом месте! Моя жена, чтоб у нее в бане шальвары не подменили, всегда на них свое имя вышивает по нижней оторочке, а тут гляжу: и штаны драные вроде как ее, и даже имя на положенном месте красуется! И ведь на помойку штаны-то выбросила, а оно вон как… Рассказал я Зейнаб про шальвары – вот как вы, прямо, мне не поверила, побежала смотреть. Точно, ее шальвары! Решила допытаться у Мадины – дочки купцовской, – откуда она их взяла, а та гордо ей и заявляет: в той-то и той-то лавке за пять золотых купила. А вы говорите!..

Так о чем это я? Ах да!

Касым тоже был далеко не дурак – деньги-то он лихо считать умел, и приход с расходом быстро связывал. На полкошеля золотых так не развернешься.

Али-баба уже не раз замечал, как брат подозрительно косится на него и на мать. Еще бы! Новые платья каждый день, новый казан, новое стойло ослу, в кормушке у животного не переводятся отборные овес и ячмень (хотя Али-баба и считал это слишком большим и совершенно бесполезным расточительством), новая калитка, новые двери и окна, беседка на крыше, выложенная плиткой дорожка к дому, и тут уж поневоле задумаешься, на что все это куплено. К тому же Али-бабу уже две недели никто не видел с топором на плече, спешащим в горы, а это не могло не вызвать обоснованные подозрения.

Смотрел Касым на все это, смотрел, сложил два и два и направился к брату, кипя праведным гневом. Согласитесь, кому понравится, что его держат за круглого дурня.

– Эй, Али-баба? Где ты, гнусный плут? – красный и потный от возмущения Касым как всегда без спросу ввалился на половину дома, где жили Али-баба с матерью. – А, вот ты где прячешься?

Али-баба только и успел, что прикрыть мешок курпачой.

– Э, Касым, разве тебя не учили, что вламываться в чужое жилище неприлично? – Али-баба пытался скрыть свой испуг, но получалось с трудом. Голос его дрожал, а пальцы нервно теребили подол старой заношенной рубахи.

– Это мой дом, мошенник!

– Я мошенник? Ты, брат, похоже, сегодня не в себе. Или жена, страдающая бездельем и бременем, достала своим вечным нытьем, и ты решил сорваться на мне?

– Оставь в покое мою несравненную и дорогую Айгуль! – пропыхтел Касым, то сжимая кулаки, то вновь разжимая их.

– Ну конечно, сравнить такой драгоценный алмаз просто не с чем, – вновь поддел брата Али-баба, но Касым не прореагировал на колкость.

– Оставим Айгуль в покое, и лучше поговорим о наших баранах.

– Вот теперь я точно уверен, что тебе солнцем напекло голову. О каких баранах ты толкуешь, брат?

– О таких!

– Каких?

– О тех, что ты прячешь под курпачой.

– Э-э, знаешь, – Али-баба быстро одернул курпачу, из-под которой выглядывал похудевший бок мешка, за уголок и уселся на нее, – ты ошибаешься. Там нет никаких баранов.

– Зато, я уверен, там есть кое-что получше них, – радостно потер потные ладони Касым, растянув полные губы в довольной улыбке.

– Да ты не в себе, брат.

– А вот это мы сейчас и проверим! – он начал наступать на Али-бабу.

– Нет, не дам! – Али-баба навалился грудью на курпачу, закрывая собой драгоценный мешок. – Это мое, мое и матери!

– Показывай, что там у тебя! Ну?

– Не покажу!

– О, несчастный грешник! Неужели ты думал утаить от меня целое сокровище? – осуждающе покачал головой Касым.

– Я не грешник, я несчастный дурак, – всхлипнул Али-баба. – Дурак и простофиля.

– Я в этом никогда не сомневался, – усмехнулся Касым. – Ну? Я долго еще буду ждать?

– На, смотри! – сдался наконец Али-баба. – Смотри, чтоб твои бесстыжие глаза лопнули, а загребущие руки отсохли.

Он вскочил на ноги и рывком сдернул курпачу с мешка. Глаза у Касыма полезли на лоб.

– Это то, что я думаю? – облизнув пересохшие губы, уточнил он.

– Если ты имеешь в виду золото, то – да!

– Ах ты, мошенник! – выдохнул, набрав полную грудь воздуха Касым. – Плут, негодяй, проходимец! И ты хотел утаить от меня целый мешок золота. Признавайся, несчастный вор, где ты взял такую прорву золота или, клянусь Аллахом, я сейчас призову сюда стражу!

– Зови! – выпятил грудь Али-баба. – Но тогда тебе ни шиша не достанется, так и знай!

– В таком случае мы должны разделить его по-братски, – потер руки Касым, в чьих глазах тлели искры жадности.

– Свою долю ты уже получил сполна.

– Э-э, те жалкие несколько монет, которые ты обманом всучил мне?

– С тебя хватит и этого!

– Нет, не хватит! Не хватит! – капризно топнул ногой Касым. – Значит так: или мы делим, как положено, или я пошел за стражей.

– А положено – это как? – поинтересовался Али-баба, склонив голову набок.

– Очень просто! У тебя был полный мешок золота, так?

– Предположим, – осторожно согласился Али-баба, догадываясь, к чему клонит Касым.

– А раз так, то, значит, мне причитается половина.

– Я сказал «предположим», а не «полный мешок».

– Уй-юй, какой же ты стал скупой! С родным братом не желаешь поделиться.

– А ты делился со мной? Делился?

– Ты живешь в моем доме, не забывай об этом, оборванец!

– И пашу на тебя и твою распрекрасную женушку как проклятый!

– Это все пустые разговоры, – Касым отмахнулся поморщившись. – Значит, так: или я забираю свою половину, – а это как раз то, что осталось в этом мешке, – или скоро ты познакомишься с дворцовой стражей.

Что было делать несчастному Али-бабе. Он ни минуты не сомневался, что очумевший от жадности Касым без зазрения совести сдаст его страже с золотом и потрохами, лишь бы заполучить несколько монет. К тому же он уже давно догадывался, чем может закончиться история с мешком золота, и потому на днях припрятал немного золота в стойле у лопоухого. Его должно было хватить, если расходовать осторожно, где-нибудь на полгода, а потом… Потом он что-нибудь обязательно придумает, ведь руки и голова остались при нем.

– Забирай! – согласился Али-баба.

– Что? – не поверил своим ушам Касым. – Ты согласен?

– Согласен! Забирай все и оставь меня в покое, – Али-баба пнул ногой мешок. Золото тихонько звякнуло.

– Нет, погоди! Раз ты так быстро согласился, чтобы я забрал все, значит, у тебя еще что-то где-то припрятано.

– Нет у меня больше ничего, – развел руками Али-баба, состряпав унылую физиономию. – Просто хорошо зная тебя, я решил, что это будет наилучшим решением. Ты ведь не отвяжешься, пока не высосешь всю кровь.

– Это правда! – согласился с Али-бабой Касым. – Я никогда не упущу своего.

– Я рад за тебя, брат. А теперь забирай этот проклятый мешок с глаз моих долой и проваливай вместе с ним из моего дома. О, наконец-то я опять вздохну свободно! – воздел Али-баба руки к небу. – Как я устал от блеска этого проклятого золота!

– Дурак! – хмыкнул Касым, закидывая на плечо мешок. Уже у самой двери он остановился и бросил Али-бабе через плечо. – Был нищим ослом, да так им и помрешь.

– Не дождешься! – крикнул ему вслед Али-баба, но дверь за Касымом уже закрылась.

Али-баба устало опустился на скомканную курпачу, сложил руки на коленях и опустил на них подбородок, задумчиво уставившись в свежевыбеленный чистенький потолок, который еще даже не успели засидеть мухи.

– Да! – входная дверь, скрипнув, вновь приоткрылась, и в ней возник нос Касыма. – Знаешь, ты так долго говорил, что это твой дом, так что я дарю тебе твою половину – я сегодня очень добрый, – противно захихикал он.

Красный нос исчез из дверного проема.

Дверь вновь захлопнулась.

– Расписку не забудь написать, о добрейший из добрых! – крикнул ему вслед Али-баба.

Когда счастливая старушка вернулась домой, Али-баба сидел все в той же позе, вдумчиво изучая стену напротив и никак не реагируя на возвращение матери.

– Ты что, оглох? – спросила та, входя в комнату. – Я тебя зову, зову. Помоги втащить сундук в дом!

– Зачем? – отрешенно спросил Али-баба.

– Как, зачем? Ты что, хочешь, чтобы такой отличный сундук стоял посреди двора? – возмутилась старая женщина. – Да в тебя, верно, вселился джинн!

– Какая теперь разница, где он будет стоять, – бесцветным голосом отозвался Али-баба.

– Что случилось? – в сердце старой женщины зародилась тревога. Холодок сковал ее тело, и узелок с обновками выпал из ее рук. – Али-баба, сынок, не молчи! Ты меня пугаешь!

– Я вас уверяю, мама, бояться больше совершенно нечего, – также спокойно ответил Али-баба, переведя взгляд на валявшийся у ног матери узелок.

– Золото?.. – охнула старушка, прикрыв ладонью рот.

– Нет больше золота! – Али-баба вскочил с курпачи и пробежался до окна и обратно. – Ни золота, ни проблем.

– Как… нет? – бледность разлилась по лицу старушки. – Куда ты его дел, признавайся, негодный?!

– Ну, я-то уж точно тут ни при чем, – Али-баба резко остановился посреди комнаты, обернувшись к матери. – Это все ваш обожаемый Касым! Пришел, увидел и, как всегда, забрал. Все и сразу.

– Ох, горе мне, горе, – старушка опустилась на пол и принялась причитать. – Да что же это? Да как же это?

– Но вы не переживайте, – успокоил ее Али-баба. – Зато у вас теперь целая куча платьев, в которых вы можете отдыхать в беседке на крыше, непрестанно умащивая себя благовониями.

– О, сынок, прости меня дуру! – кинулась старушка к ногам сына.

– А разве это что-нибудь изменит? – сухо заметил ей Али-баба. – Вставайте и хватит уже причитать.

– Мы нищие, мы опять нищие! – никак не унималась старушка, ползая по полу.

– Тоже мне, беда! Не впервой. Зато как легко дышится! – он набрал полную грудь свежего воздуха, пропитанного ароматами яблок и травы, расправил плечи и улыбнулся.

– Али-баба, сынок, прошу тебя, сходи опять в пещеру!

– Ну уж дудки! Не дождетесь, мама! Чтобы вы опять скупали по полбазара в день?

– Нет. Мне больше ничего не надо! Сходи, а?

– Если вам ничего не надо, так зачем тогда деньги? – спросил Али-баба и, не дожидаясь ответа, вышел во двор. Возобновившиеся причитания матери заглушила закрывшаяся входная дверь.

Едва не налетев на стоящий у самого порога огромный расписной сундук, Али-баба тихонько выругался, плюнул на него и, обойдя деревянную несуразную громадину, направился в стойло.

– Пропади оно все пропадом! И сундуки, и тряпки ваши, и побрякушки! Сейчас пойду, куплю себе топор и…

– Иа! – изрядно располневший от безделья и обжорства лопоухий, завидев хозяина, радостно завертелся возле кормушки.

– Ты еще, животное! – вконец разозлился Али-баба. – Все, хватит! С сегодняшнего дня переходишь на здоровый образ жизни: сено, горная трава и пробежки в горы.

– Иа? – растерялся осел от такого напора, вжимаясь округлившимся задом в стену стойла.

– Вот тебе и «иа»! – Али-баба порылся в углу стойла, извлек припрятанный кошель, вынул из него одну золотую монету и, вернув кошель обратно в тайник, заспешил со двора. Нужно было поспеть на базар, пока тот не закрылся. Возможно, ему и удастся еще сегодня отыскать хороший крепкий топор.