Читать книгу Заоблачный остров. Фантастическая история из реальной жизни - Леонид Свердлов - Страница 2

История, которую я собираюсь рассказать, действительно произошла – в этом у меня нет никаких сомнений, но не обещаю, что всё было именно так, как я рассказываю. Память ведь удивительная штука: всякое событие каждый запомнит по-своему и потом будет уверять, что именно он рассказывает как было, а остальные только путают или сочиняют.

Вот, например, одно детское воспоминание: был у меня одноклассник – все его называли Дурабумом, и было за что. Он и не обижался на эту кличку – просто обводил нас печальным взглядом, говорил: «Ну, вы понимаете…» – и объяснял свои бестолковые поступки, а слушавшие убеждались, что он действительно Дурабум – иначе и не назовёшь.

Когда мы лепили снеговиков, только он клал большие шары на маленькие. Все смеялись и обзывали его Дурабумом, но он только смотрел с недоумением и продолжал своё: «Ну, вы понимаете, грибы же не падают».

Пришла весна, снеговики растаяли и развалились, и только произведение Дурабума продолжало стоять посреди зазеленевшей травой поляны. Оно подтаяло и почернело, стало похоже на перевёрнутую Эйфелеву башню, но так и не рухнуло, пока дворник его не снёс.

Учился Дурабум плохо: все задачи он решал неправильно, ответы никогда не сходились, но ошибок в его решениях никто не мог найти.

Его голова была забита беспорядочными знаниями, а постоянно оттопыренные карманы – бесполезными предметами, которые он неизвестно где брал. Из них он мог сделать что угодно. Однажды, например, на спор собрал телевизор – он был совсем как настоящий, только показывал всё время один и тот же скучный фильм про сбор хлопка в Узбекистане, так что победу в споре не засчитали.

Когда Дурабум собрал вечный двигатель, ему поставили двойку по физике и вызвали родителей к директору. А он так и не поверил, что вечных двигателей не бывает, – только моргал удивлённо и спрашивал: «Почему?»

Самый большой скандал приключился с Дурабумом, когда он построил из консервных банок ракету и вместе с четырьмя одноклассниками полетел на ней в космос. Уж как нас тогда отругали!

Где в этих воспоминаниях детские фантазии, какие домыслы на них наложились и есть ли тут хоть сколько-то правды? Как это узнать? Спросить разве у интернета.

…Дурабума я нашёл быстро. На фотографии в соцсети он был таким, как я его и вспомнил: в синем школьном пиджаке и с красным пионерским галстуком на груди. На моё сообщение он ответил почти сразу. Он меня узнал, хотя на своём аватаре я выглядел намного старше пионера.

Дурабум пригласил меня на выходные. Жил он где-то за городом и, чтоб мне не заблудиться, предложил встретиться у метро и отвезти меня на своей машине.

В толпе я узнал его не сразу. Не было ни синего пиджака, ни пионерского галстука. Сам он не только вырос, но и сильно располнел, лицо стало одутловатым, волосы поредели. Одет он был в серо-голубой полукомбинезон поверх серого свитера.

– Забыл сказать, чтобы ты оделся потеплее, – заметил он, пожимая мне руку, – у меня на участке может быть прохладно.

Дело было летом, и я оделся соответственно легко. Заметив моё удивление, Дурабум поспешно добавил:

– Зато комаров у меня на участке не бывает.

Автомобиль Дурабума выглядел так, будто он приехал из нашего детства и в пути основательно разболтался: его трясло как шарик в лототроне, он подпрыгивал и дребезжал, словно мы ехали не по городской улице, а в лесу по корням.

– И как ты на нём ездишь? – удивился я.

– Я мало езжу по городу, – ответил Дурабум.

Ответ был настолько исчерпывающий, что продолжать расспросы не имело смысла. Да и невозможно разговаривать при таком грохоте и тряске.

Мы выехали из города и свернули с шоссе на просёлочную дорогу. Она тоже была будто из нашего детства: сплошные лужи, кочки и колдобины, островки растрескавшегося асфальта только усугубляли устрашающий вид дороги.

Грохот прекратился, прекратилась и тряска, от которой я в городе чуть не откусил себе язык. Автомобиль Дурабума бесшумно скользил, будто лодка по закатной дорожке посреди зеркально гладкого озера. Он только слегка качался, поплёвывая грязью из-под колёс то в одну сторону, то в другую.

– Не трясёт, – удивлённо заметил я.

– Ну, ты понимаешь, – начал Дурабум с детства мне знакомым грустным, извиняющимся тоном – ему будто было стыдно, что я не понимаю таких простых вещей, – она трясётся: на кочках проваливается, на ямках подпрыгивает – дорога трясётся в одну сторону, а машина в другую – вот ход и выравнивается. В городе кочек и ямок нет, потому тряска там больше чувствуется. А здесь дорога старая, и ездить по ней надо на старой машине. Я специально её купил у местного старожила, который много лет ездил на ней именно по этой дороге.

Теперь, когда тряска перестала нас беспокоить, Дурабум рассказал о своей жизни после школы. ПТУ он закончил с трудом: с каждого курса его чуть было не исключали за неуспеваемость. Несколько лет он работал автомехаником, а потом его коллеги организовали кооператив и стали продавать вечные двигатели, которые собирал Дурабум. Торговля шла плохо: батарейки в вечных двигателях быстро садились.

– Вечный двигатель не может работать от батареек, – заметил я.

– Почему? – удивлённо спросил Дурабум. – Мой работал. Он и от сети работать мог.

Примерно тогда же у Дурабума появился компьютер с множеством проводов. Всякий знает, что как аккуратно провода ни укладывай, они обязательно спутаются в такой узел, какой и бывалому моряку не завязать. Заметив это, Дурабум изобрёл самозавязывающиеся шнурки, которые на некоторое время позволили кооперативу держаться наплаву. Но и это оказалось ненадолго: завязывались шнурки хорошо, но развязать их никто не мог. Претензии не принимались, поскольку производитель гарантировал только самозавязывание, а о развязывании речи не было, но продажи уменьшались. Потребовалась новая коммерческая идея, но денег на новое производство у кооператоров больше не было. Тогда Дурабум взял всё то немногое, что у них оставалось, и поделил на ноль.

– Делить на ноль нельзя, – заметил я. – Нас этому в школе учили.

Дурабум печально вздохнул.

– Ну, ты понимаешь, – сказал он, – у меня с математикой всегда плохо было – тогда я ещё не знал, что нельзя. Да и помнишь же, что в стране творилось. Кто тогда разбирал – что нельзя, а что можно?!

Денег стало много, и давно уже шедшая ко дну фирмочка превратилась в крупную финансовую корпорацию. В таком виде она просуществовала много лет, пока правоохранительным органам не стало известно, что деньги эта контора получает от запрещённой математической операции. То, что после этого случилось с фирмой, Дурабум описал одним коротким словом.

Он не очень пострадал: хотя идея была его, сам он деньги на ноль не делил – в фирме были специальные люди, которые могли что угодно как угодно делить, – одного из них вскоре нашли убитым, другой сбежал за границу, третьего посадили, четвёртый успел стать депутатом, а Дурабум только лишь остался без работы. Он купил домик за городом и устроился в ближайший автосервис.

Дом обошёлся дёшево. Прежние хозяева продали его, не выдержав соседства с необычайно деятельным полтергейстом, который, став героем нескольких телепередач, возомнил себя звездой и сделался совершенно невыносимым.

В доме то и дело начинали подтекать электрические розетки, водопроводные краны светились по ночам, из холодильника вырывались языки пламени, электрические счётчики выдавали показания в кубометрах, а счётчики воды – в киловатт-часах, трубы отопления исполняли органную музыку, телевизор показывал время, оставшееся до конца света, а стиральная машина майнила биткоины.

Неизвестно, приводила к этому сознательная деятельность Дурабума или шалости его сына, который явно пошёл в отца. Подозрений не вызывал лишь полтергейст, сбежавший через некоторое время, оставив слезливую надпись кровью на стене санузла.

Следующей дом покинула жена Дурабума. Она оказалась слишком глупа или слишком умна, чтобы жить с ним. Найдя то ли работу, то ли другого мужа, она уехала за границу, поставив при разводе единственное условие, чтобы Дурабум не встречался с сыном и не оказывал на него вредное влияние. Для Дурабума это стало большим ударом, но он и сам признавал, что ничему хорошему научить не мог. Так он остался один в пустом доме – без жены, без сына и даже без полтергейста. Мог бы спиться от тоски, но тут ему попалась на глаза статья об умном доме, и Дурабум сразу загорелся этой идеей. Не сумев воспитать ни сына, ни жену, он вообразил, что справится с умным домом.

Для много повидавшего дома началась новая жизнь, и вскоре дом понял, что настоящей жизни он ещё не знал. Его хозяин, вооружившись инструментами, приборами, гаджетами, компьютерами, книгами и шахматной доской, всерьёз взялся за дело. Он проводил с домом целые дни, читая ему вслух книги, проигрывая классическую музыку и показывая познавательные научно-популярные программы по телевизору. Последнее нравилось дому больше всего, особенно если показывали передачи о строительстве. Он громко сопел вентиляцией и скрипел дверями от волнения, когда по телевизору показывали, как строятся новые дома.

Дурабум стал учить дом играть в шахматы, но тот оказался плохим учеником: зевнув фигуру, тут же тушил свет, включал отопление на полную мощь, сбрасывал со стола фигуры и начинал бить на кухне посуду.

Вскоре в доме стали пропадать вещи. Дом их продавал. А после того, как пришлось оплатить подъёмный кран, неизвестно с какими извращёнными целями вызванный умным домом, Дурабум перестал показывать ему передачи о строительстве, чем привёл своё уже не в меру умное жильё в бешенство.

В результате дом стал умнее Дурабума или, по меньшей мере, практичнее. Он переоформил на себя права на недвижимость и перестал впускать своего бывшего хозяина, а тот даже не пытался отсудить имущество: иск против собственного дома не принял бы никакой суд. Юристы подсказали, что ушлый, но неопытный дом переписал на себя только здание, но не земельный участок. Требовать с дома плату за аренду земли было бесперспективно, и Дурабум поступил иначе: на том же участке он построил другой дом и стал жить на том же месте, старательно следя за тем, чтобы никакие искры разума не проникли в его новое жильё.

– А старый дом куда делся? – спросил я.

– Никуда – как стоял, так и стоит.

– Как же он стерпел, что ты строишься на том же месте?

– Я думаю, он ничего не заметил, – Дурабум презрительно скривился. – Он вообще ничего вокруг не замечает.

– Вокруг? – переспросил я. – Ты же сказал, что построил на том же самом месте, а не вокруг.

– Ну, ты понимаешь, – задумчиво ответил Дурабум, – мы с ним разошлись в третьем измерении.

Я не понял, что он имел в виду, но расспрашивать не стал: всё равно ведь узнаю, когда приедем.

– А помнишь ракету из консервных банок? – как бы в шутку спросил я и удивился, когда Дурабум ответил совершенно серьёзно:

– Конечно, помню. Мне от родителей тогда так влетело, что попробуй забыть!

– Удивительно, что у нас это получилось.

– Почему удивительно?

– Как почему? Потому, что это невозможно.

Дурабум на секунду задумался и ответил:

– Но мы ведь тогда не знали, что это невозможно, – потому и получилось.

Наверное, он прав: только тот, кто не знает предел своих возможностей, может создать что-то небывалое или совершить открытие, а тот, кто знает границы и никогда их не переступает, ничего создать не может – таких людей называют ограниченными. Потому гении так часто слыли дураками, а умные люди так скучны и предсказуемы. Дурабум заслужил своё прозвище и гордо пронёс его через десятилетия. Мало кому это удаётся – обычно люди с возрастом умнеют.

Думая об этом, я рассеянно смотрел на то, как стволы деревьев за окном сменились верхушками. Машина свернула с дороги и теперь ехала прямо через лес, иногда задевая ветви самых высоких сосен. Туманный сгусток облака становился всё ближе.

– Мы что, летим?! – спросил я и завертелся, надеясь увидеть у машины крылья или пропеллер.

– Ну, ты понимаешь, – ответил Дурабум, – Земля – это большой магнит, а магниты могут не только притягиваться, но и отталкиваться. У меня в машине тоже есть магнит – когда я его включаю, он отталкивается от Земли, и машина поднимается вверх.

Я заметил, как вдруг потяжелели ключи у меня в кармане – они притягивались магнитом, который был под днищем автомобиля.

– Это невозможно! – воскликнул я.

– Почему? – удивился Дурабум.

Я вспомнил, что он плохо учился в школе. Впрочем, я и сам не мог толком объяснить, почему это невозможно. Разве только потому, что такого не бывает. Но ведь и на самолётах люди не всегда летали – думали, что это невозможно, и ошибались.

– На такой мощный магнит не хватит автомобильного аккумулятора, – нашёлся наконец я.

– Но это же не электрический магнит, – ответил Дурабум. – Ну, ты понимаешь, это магнит внутреннего сгорания – он работает на бензине.

– Так не бывает.

– Почему? Бывают же разные двигатели. И магниты тоже бывают разные: электрические, паровые, атомные, реактивные, парусные, на конной тяге, и магниты внутреннего сгорания, конечно, тоже бывают.

– Ладно, – сказал я, – но мы ведь не просто поднимаемся вверх – мы ещё и вперёд едем. Это отчего? Значит, должен быть пропеллер. Или в этой машине реактивный двигатель?

– У старых машин такой выхлоп из трубы, что никакой реактивный двигатель не нужен, – ответил Дурабум.

Автомобиль выехал из тумана облака. Перед нами показалось сооружение, напоминавшее большое лежащее на боку прозрачное куриное яйцо, внутри которого виднелась плоская платформа с небольшим домом и несколькими теплицами. При нашем приближении прозрачный купол сложился, и мы заехали на летающий остров.

Вот какое третье измерение имел в виду Дурабум: высоту. Его новый дом находился на том же участке, что и старый, только выше.

Дурабум бодро высадился. Через раскрытую водительскую дверь меня обдало холодком. Я тоже открыл дверь и неуверенно ступил на непривычную почву. Моей осторожности не было логического объяснения: если остров выдерживал меня в машине, то, естественно, он выдержал бы и меня, вышедшего наружу. Так и оказалось: платформа была вполне устойчива и даже не шелохнулась.

– Каркас из алюминиевого профиля, на нём доски, а на досках настелен синтетический ковролин, – пояснил Дурабум.

Освободившись из тесной машины, он, весело пританцовывая, направился к небольшому, скромному и явно очень глупому дому. После долгого сидения за рулём в жаркой машине Дурабум наконец почувствовал себя в своей тарелке. И свитер стал уместен. А я сразу озяб. К счастью, в доме нашлась тёплая куртка.

Мы вынесли наружу складные стулья и столик, Дурабум достал из багажника ящик пива, хлеб и колбасу.

– А держится всё это тоже на магните внутреннего сгорания? – спросил я.

– Ещё не хватало! – ответил Дурабум. – Это ж сколько бензина бы мой участок постоянно потреблял!

– Электромагнит с солнечной батареей?

– Участок упал бы ночью. Нет, магниты хороши, если надо вверх-вниз ездить. А чтобы просто висеть на месте, есть более простые решения без всяких энергозатрат.

Он кивнул на баллон, выступавший над краями платформы по всему периметру. Я сначала подумал, что это бортик, чтобы с острова ничего не выпало, но оказалось, что это не единственное назначение баллона.

– Аэростат, – пояснил Дурабум. – Несколько десятилетий он был любимой игрушкой человечества. Поиграли и бросили. Только было научились строить большие дирижабли, которые могли перевозить десятки тонн грузов, в комфорте доставлять пассажиров из Европы в Америку без посадок, как вдруг случилось несколько аварий, и развитие дирижаблей почти прекратилось. Все занялись совершенствованием самолётов, а про аппараты легче воздуха забыли. В кино показывали гибель дирижабля «Гинденбург» – он взорвался и сгорел за несколько минут. Зрители пугались, и летать на дирижаблях никто больше не хотел, но ведь и самолёты разбивались. При авиакатастрофах редко кто выживает, но даже при взрыве «Гинденбурга» погибла только треть бывших на борту. Дирижабль гораздо безопаснее самолёта: не падает камнем – он как парашют. И «Гинденбург» не взорвался бы, если б был наполнен не горючим водородом, а инертным гелием. Кроме того, дирижабли расходуют очень мало топлива, им не нужны взлётные площадки, они могут зависать в воздухе, не расходуя топливо и бесшумно.

– Дирижабли медленно летают, – возразил я. – В этом им с самолётами не сравняться.

– Не так уж и медленно, – возразил Дурабум. – Полтораста километров в час им было вполне по силам, особенно если ветер попутный. Тогдашние транспортные и пассажирские самолёты летали от силы в два раза быстрее. Если бы совершенствование дирижаблей шло так же, как и совершенствование самолётов, то и они бы сейчас носились как пули. Но даже с тогдашней скоростью дирижабль отсюда до Китая добрался бы по прямой быстрее, чем корабль, которому приходится оплывать вокруг континентов, или грузовой поезд, у которого средняя скорость ещё меньше. Так часто бывает: забрасывают хорошую идею из-за ерунды. Сейчас кажется, что воздушные шары устарели, а самолёты и спутники – техника будущего. Но стратостат дешевле спутника, а делать может то же самое. Он ниже летает, чем спутник, но это не обязательно плохо. Мой участок совсем не высоко висит, а мне это и надо. Что б мы сейчас делали на высоте в пару сотен километров?

Дурабум знал довольно много о дирижаблях – очевидно, прочитал какую-то книжку. Он ещё в школе любил читать, но выводы из прочитанного делал необычные: кому ещё после книжки о дирижаблях придёт в голову построить летающий остров и поселиться на нём?!

– А почему его ветром не сносит? – спросил я. – Приехали бы мы сюда, а участок уже где-нибудь за Уралом.

Дурабум усмехнулся:

– А что всегда делали, чтоб ветром не сносило?

– Наверное, бросали якорь, – предположил я.

– Вот именно. Я зацепился якорем за крышу моего… своего дома. К счастью, я не установил у него на крыше никаких датчиков, так что он ничего не заметил.

– В наших местах бывают сильные ветры. Не боишься, что якорная цепь оборвётся или что у дома крышу сорвёт?

– До сих пор не срывало, а если сорвёт, то так ему и надо – паразиту неблагодарному, – с явной обидой проворчал Дурабум. – А от ветра у меня есть купол. Ты его видел, когда мы подъезжали. Когда меня нет или если ветер сильный, купол поднимается. Он обтекаемой формы, и ветер его не сдувает. Замечательная штука. Сам Профессор рассчитал. Помнишь Профессора?

Конечно, я помню Профессора. Это был наш одноклассник, отличник, который ещё в третьем классе читал вузовские учебники по физике и высшей математике. Про ракету из консервных банок он сразу сказал, что это чушь, но расчёты сделал безупречно, иначе мы бы не далеко улетели.

– Он, небось, теперь настоящим профессором стал? – спросил я.

– Нет, – ответил Дурабум, – представь себе, не стал. Окончил университет с красным дипломом, но в учёные не пошёл. Ему деньги были нужны, а в науке, да ещё и без английского языка, денег не заработать. Там надо писать статьи по-английски, а у Профессора с языками плохо – воображения, наверное, не хватает, он ведь только считать умеет. Вот и стал считать деньги – сначала чужие, а потом и свои. Теперь их у него так много, что он и сам, небось, со счёта сбивается. Зазнался – страшное дело, но, если уговорить, он и сейчас что угодно рассчитать может. Мне он и аэростат рассчитал, и купол, и магнит внутреннего сгорания.

Говоря это, Дурабум нарезал хлеб и колбасу, выстраивая на столе башни из бутербродов. Опять вспомнилось детство: наш одноклассник Коля Зверев обожал живую природу и бутерброды с колбасой. Он был готов сутками наблюдать жизнь муравьёв или рост цветов и мог съесть сколько угодно бутербродов с колбасой. Он тоже летал с нами на ракете из консервных банок и всю дорогу рассказывал о внеземных формах жизни, а мы слушали и верили, хотя единственная форма жизни, с какой мы встретились в космосе, были мы сами. Если я, конечно, не забыл что-то существенное.

– Ты никак для Коли Зверева готовишь бутерброды? – спросил я.

– Он обещал зайти. Мы тут часто видимся. Эти теплицы – его работа. Ставит там эксперименты. Исследует влияние высокогорного климата на развитие растений, – ответил Дурабум.

– У него ещё была ящерица, – продолжал вспоминать я. – Он с ней в школу всё время приходил.

– Это не ящерица, – возразил Дурабум, аккуратно выкладывая последний бутерброд. – Это говорящий динозавр Митя.

– Помню Митю, – ответил я, погружаясь в воспоминания, которые на глазах становились всё более явственными. – Только это был никакой не динозавр, а просто крупная ящерица, и говорил он совершенно невнятно – я ничего не мог разобрать.

Дурабум пожал плечами:

– Нормально он говорил – я всё понимал. Проблемы с дикцией у него, конечно, были – не человек всё-таки, но тогда и у меня дикция хромала, и у тебя тоже. А кто он там точно был – я в этом не разбираюсь, но, насколько помню, динозавры и есть крупные ящерицы, а какой размер у ящериц считается крупным, я не знаю. К тому же это был молодой динозавр – он рос.

Это правда: я помнил Митю размером с небольшую собаку, Коля Зверев намеревался его откормить, но после всех его усилий ящерица выросла до размера разве что среднего пони. По моим представлениям это на динозавра не тянет.

– Он здоровенный вымахал, – продолжал Дурабум, широко разводя руки. Размах рук Дурабума не соответствовал размерам динозавра, но, возможно, он имел в виду нечто большее. – Громадная такая зверюга.

– И что с ним теперь?

Дурабум печально опустил глаза:

– Помер Митя. Выпил канистру бензина, испустил столб пламени, и всё.

Дурабум загрустил, и я, чтоб сменить тему, спросил:

– У Коли Зверева тоже есть магнит внутреннего сгорания или ты за ним заедешь?

– Он не ездит на машине, – рассеянно пробормотал Дурабум, стараясь найти оптимальное положение колбасы на очередном куске хлеба.

В то же мгновение порыв ветра опрокинул бутербродную башню, и на заоблачный остров опустилась крылатая ящерица размером с лошадь. Приземлившись, она слизнула со стола несколько бутербродов и, получив от своего наездника затрещину, аккуратно сложила на спине осиные крылья, распласталась и застыла, подставившись солнцу. Я, признаться, оторопел от такого зрелища. С одной стороны, оно было слишком невероятным, чтобы воспринимать его всерьёз, а с другой стороны, меня настойчиво свербила мысль, что это я уже видел, причём совсем недавно. Не справляясь с этими мыслями, я переключил внимание на Колю Зверева, лихо соскочившего с шеи ящерицы.

Он ухитрился почти не измениться с пионерской поры: не растолстел и не обрюзг, вырос, конечно, но лицо оставалось моложавым, светлые волосы так же густы и аккуратно расчёсаны, очки в модной оправе и светло-коричневая замшевая куртка символизировали элегантность и хороший вкус их владельца, а руки Коли Зверева, как в детстве, были покрыты царапинами и следами свежих укусов.

Представляться было не нужно – Коля Зверев узнал меня сразу, как и я его, хотя я-то как раз изменился очень сильно.

Бодрой пружинистой походкой он подошёл к столу, широким жестом схватил бутерброд, откусил от него, сел на складной стул и принял от Дурабума стакан пива.

– Здесь всегда холодное пиво, – сказал он, когда мы чокнулись за встречу. – В наших краях, чтобы оказаться на высоте, нужно сутки-другие добираться до ближайших гор или пойти в гости к Дурабуму.

Мы выпили за горный климат. Коля Зверев выглядел так солидно, что мне неудобно было о чём-то расспрашивать, а расспросить хотелось. Собравшись с духом, я начал издалека:

– А ты кем работаешь? Специалистом по животным?

– По людям, – ответил Коля Зверев. – Они тоже животные те ещё. В процессе эволюции кем только не побывали, и всё в генетической памяти остаётся. Отсюда сказки вроде как про животных, а на самом деле про людей. Люди могут стадом идти на убой, как овцы, набрасываться стаей на одного, как волки, жрать друг друга, как пауки. Что бы там люди о себе ни воображали, всякий, кто разобрался в психологии животных, знает всё про людей.

Я рассмеялся. Коля Зверев и в детстве был хвастуном. Он тоже рассмеялся в ответ и спросил:

– Хочешь, я прочитаю твои мысли?

– Ну? – сказал я.

– Ты хочешь узнать, как я здесь оказался, но боишься признаться в этом. Нарочно не смотришь в ту сторону, делаешь вид, что не замечаешь, и болтаешь о всякой ерунде.

Я хотел бы не согласиться, но не мог: Коля Зверев был прав. Действительно, я за всё время разговора не взглянул на ящера с осиными крыльями и ничего о нём не спросил, хотя, казалось бы, о чём ещё спрашивать, увидев такое… Неуверенно обернувшись, я убедился, что ящер никуда не делся. Мне было стыдно: я, взрослый, серьёзный человек, смотрю на то, чего быть не может, и, кажется, даже верю, что это не обман зрения. Дурабум смотрел туда же, куда и я, и, хотя на его лице не было заметно удивление, я подозревал, что он видит то же самое.

– Ящер, – решился выговорить я, делая всё же вид, что не имею в виду кого-то из присутствующих.

– Динозавр, – поправил меня Дурабум.

– Птеродактиль, – уточнил я.

– Нет, это не птерозавр, – возразил Коля Зверев. – У птерозавров крылья представляли собой кожаную мембрану, которая крепилась к пальцам передних конечностей, примерно как у летучих мышей. А это пластинчатые выросты как у насекомых.

– Откуда он у тебя?

– Помнишь динозавра Митю?

– Ящерицу?

– Динозавра! – почти хором возразили Дурабум и Коля Зверев.

– Это почти одно и то же, – сказал я, надеясь на компромисс.

– Нисколько! – настаивал Коля Зверев. – Динозавры больше общего имеют с птицами, чем с ящерицами.

– Я со школы помню…

– Мало ли чего мы помним со школы! Наука не стоит на месте, учебники устаревают, в них многое упрощено, да и память нас часто подводит. Когда мы учились в школе, ты называл Митю динозавром.

– Называл, – подтвердил Дурабум.

– Мы были детьми, – возразил я.

– Были, – согласился Коля Зверев, – только Митя-то при чём? Если он был динозавром, когда мы были детьми, то почему он должен стать ящерицей, когда мы повзрослели?

– Динозавры давно вымерли, —попытался возразить я.

– Лопастепёрые рыбы, от которых произошли земноводные, тоже давно вымерли, – заметил Коля Зверев, – но в прошлом веке нашлись современные лопастепёрые рыбы латимерии. Дожили как-то. Так почему динозаврам не дожить? Вот Митя и дожил. Я обнаружил его на окраине города, за гаражами. Он рылся в свалке, бедняга, – единственный динозавр, доживший до нашего времени. Много, наверное, натерпелся: у него была рана на хвосте – кто-то хотел его обидеть, и людей он очень боялся. Неделя ушла на то, чтобы приманить его бутербродом с колбасой и приручить. Приходилось прятать от взрослых, чтобы его не сдали в музей. По-другому с ним бы не обошлись: я спрашивал в зоопарке, нужны ли им динозавры, но там посмеялись и ответили, что их берут только в музей на чучело.

Я переглянулся с Дурабумом. Тот пожал плечами.

Коля Зверев заметил наши переглядки и нахмурился.

– Мне было десять лет. Я не употреблял ни алкоголь, ни наркотики, и врать я тогда тоже не умел, так что не вижу причин вашего недоверия, – сказал он.

– Ладно, – согласился я, – в детстве тебе повезло встретить небывалое животное. Но перед нами сейчас другой динозавр. Не могло же тебе так повезти дважды.

– Незадолго до своей трагической гибели Митя снёс яйцо…

– Снёс яйцо?! – мне определённо казалось, что Коля Зверев просто издевается надо мной. – Митя оказался самкой?

– Что значит оказался? Он всегда ей был. Имя Митя происходит от имени Деметры – древнегреческой богини плодородия. Это женское имя.

Дурабум громко хмыкнул.

– Ну, хорошо, – вынужденно согласился Коля Зверев, – имя мужское, но происходит от женского. Короче, он снёс яйцо. Дело было летом на даче. Я подложил яйцо курице, она его высидела, и вылупился этот молодой динозавр.

– Замечательно! – воскликнул я. – Папа Митя снёс яйцо, мама курица его высидела и получился крылатый птенец динозавра! Ещё одно доказательство того, что динозавры – родственники птиц.

– Курица не птица, – заметил Дурабум. – Куры не летают.

– Да кончайте вы стебаться! – Коля Зверев от возмущения так взмахнул руками, что выронил бутерброд с колбасой, тот взмыл вверх, а динозавр, до сих пор лежавший неподвижно, резко рванул за ним и с громким чавком проглотил, окончательно убедив меня, что он не иллюзия, а вполне реальное существо, находящееся на одном летающем острове со мной. – Курица тут вообще ни при чём, – продолжил, успокоившись, Коля Зверев. – Она только высидела яйцо, а крылья – вы же видите – они не куриные. Вы разве не знаете, что из неоплодотворённых яиц вполне может кто-то вылупиться? Это называется партеногенез. Он бывает у пауков, термитов, пчёл, муравьёв, тараканов, ящериц, рыб и даже у кур. А крылья – ну, бывают же крылья у муравьёв – так почему им не быть у динозавров. Никто не доказал, что крыльев у динозавров не было, ведь такие крылья следов не оставляют, и окаменевать в них нечему.

Коля Зверев порол явную чушь, но доказывать что-либо было бесполезно, поскольку главное доказательство – динозавр с крыльями был налицо и жрал бутерброды. Я взял один из них со стола и протянул дальнему родственнику птиц. Тот схватил его так шустро, что чуть не оттяпал мне руку, громко хлюпнув, проглотил, не жуя, и с благодарностью кивнул.

– Разговаривать ты его тоже научил? – спросил я.

– Ну вот ещё! Я ж не ребёнок, чтобы разговаривать с животными.

Крылатый динозавр согласно кивнул, будто поблагодарил за то, что к нему не пристают с дурацкими разговорами.

– И часто ты на нём летаешь? – спросил я.

– Всегда, – ответил Коля Зверев. – Машины у меня нет. Непрактичная бесполезная вещь: вонь, пробки, правила дорожного движения. А так долетаю куда мне надо без стресса и всегда вовремя.

Я попытался припомнить заметки в газетах, фотографии в соцсетях или сюжеты в телевизионных новостях о человеке, летающем по городу на динозавре с осиными крыльями, но ничто не пришло мне на память. Странно: уж такое-то ни пресса, ни граждане не могли обойти вниманием.

– А как люди реагируют, когда тебя видят? – спросил я.

– Никак. Они меня не замечают.

Я не придумал, как на это ответить, но, видимо, выражение моего лица всё за меня сказало.

– А что такого? – удивился моему удивлению Коля Зверев.

– Ты умеешь становиться невидимым? – предположил я, решив не удивляться никакому ответу.

Коля Зверев улыбнулся, налил себе ещё пива и взял новый бутерброд с колбасой.

– Представь себе, – сказал он, – что ты идёшь по улице и видишь, как два гигантских жука доедают свежий труп. А люди вокруг проходят мимо, лишь мельком взглянув на жуков, – кто равнодушно, кто с осуждением. Что ты сделаешь в такой ситуации?

Я с отвращением представил себе это и ответил:

– Позову полицию.

Коля Зверев коротко хохотнул:

– Ха! Ты точно так не сделаешь. Ты сразу представишь себе, как будешь объяснять полицейскому: «Там два жука доедают свежий труп!», а он, даже не взглянув в ту сторону, вызовет санитаров со смирительной рубашкой. Ты разумно рассудишь, что это не твоё дело, пойдёшь своей дорогой, как и все остальные прохожие, и уже через пару минут решишь, что это была галлюцинация, иллюзия, игра воображения или что-нибудь ещё подобное, и напрочь забудешь, что видел, а потом, если и припомнишь, то посчитаешь, что это тебе приснилось или показалось.

– Такое бы я запомнил, – возразил я не очень уверенно.

– Брось! – махнул рукой Коля Зверев. – Всего не запомнишь без специальной практики. Целый день с тобой всякое происходит, а спросит кто вечером, что было сегодня, – ничего и не вспомнишь. А почему не вспомнишь? Потому, что мир полон чудес, которые ты пропускаешь мимо себя и тут же забываешь. А про собственное детство люди как правило вообще ничего не помнят, потому что дети видят слишком много удивительного, чтобы помнить об этом, став взрослыми. Вспомни, например, что было в прошлую среду?

– В прошлую среду? – я напряг память. – Это был обычный будний день. Я проснулся, позавтракал, пошёл на работу, там занимался обычными делами, потом пошёл домой, поужинал, посмотрел телевизор и лёг спать. Вот и всё. Хотя, нет. Днём я вдруг вспомнил про школу и про ракету из консервных банок, а вернувшись с работы, я нашёл в интернете Дурабума и написал ему сообщение.

– И это всё? Не больно-то много за целый день. Может, хотя бы вспомнишь, что навело тебя на мысли о школе и ракете?

Я снова напрягся и представил себе, что я выхожу из автобуса и вижу, как мимо меня пролетает Коля Зверев верхом на динозавре с осиными крыльями. Кажется, он даже помахал мне рукой. Определённо, так и было, потому мне и сегодня показалось, что я его и этого летающего динозавра где-то видел. Конечно, тогда я не придал значения такому нелепому видению – я как обычно утром был невыспавшийся и подумал, что это продолжение сна, который я видел в автобусе.

– Так это ты был! А я-то совсем было запамятовал.

– Угу, – подтвердил Коля Зверев. – Так ещё поднатужишься и много чего вспомнишь. Только другим не рассказывай, а то в психушку попадёшь. Теперь понимаешь, почему на меня не обращают внимание? Кстати, не все. Дети меня часто замечают. Иной малыш закричит: «Мама! Смотри! Там дядя на драконе!», а мама только буркнет: «Не говори глупости!» – и даже не посмотрит в мою сторону. Пьяный, бывает, взглядом за мной проследит или наркоман какой-нибудь пальцем укажет: «Во! Мужик на крокодиле летит!» А нормальные, адекватные люди меня не замечают!

Заново сведя наше школьное знакомство, мы отправились на прогулку по острову. Дурабум провёл для меня экскурсию по своим заоблачным владениям. Его новый дом был глуп как дровяной сарай. На первом этаже хранился хлам, не поместившийся в карманах Дурабума, на втором были спальня и кухня, а на чердаке был установлен телескоп. Дурабум признался, что ничего не смыслит в астрономии, но любит иногда посмотреть на звёзды.

Коля Зверев показал мне растения в теплицах и рассказал про свои заоблачные биологические эксперименты. Он сумел скрестить картофель с помидорами, отчего клубни стали красными, росли на ветках, и их можно было есть сырыми, а помидоры стали расти из корней под землёй, затвердели, потемнели, и их надо было варить, прежде чем есть. Потом это растение Коля Зверев скрестил со свёклой, капустой и морковью – если это покрошить в кастрюлю целиком – с плодами, листьями и клубнями, можно сварить борщ, не добавляя даже соли и перца, поскольку соль и перец входят в состав изобретённого Колей Зверевым удобрения и уже содержатся в борщовом гибриде в достаточном количестве.

Он вывел сорт клубники, ягоды которой были легче воздуха, – они поднимались над листьями и быстро созревали под солнечным светом, не лежали на земле и не гнили, и их было удобно собирать. При этом надо было только хорошо закрывать корзину, чтобы ягоды не улетели в космос. Варенье из такой клубники было не только вкусно, но и полезно для тех, кто хотел сбросить вес.

В ходе долгих экспериментов он сумел вывести сорт арбузов с мягкой и прочной коркой, через которую можно было прощупать, созрел арбуз или нет. А из корок, после того как арбуз был съеден, можно было шить дамские сумочки или футбольные мячи.

– Люди пока что не придумали ничего более совершенного, чем созданное природой, – рассказывал Коля Зверев, переходя к следующей грядке. – Солнечные батареи – жалкое подражание листьям растений, которые из солнечной энергии добывают жизненную энергию. При этом их не надо ни строить, ни настраивать – они сами растут и располагаются так, чтобы получать больше солнечного света. Люди издревле использовали жизненную энергию растений, полученную ими от Солнца, когда сжигали уголь и дрова, а сейчас из растений добывают топливо – этанол и биодизель. Но для всего этого используются мёртвые растения, а я добываю энергию из живых лопухов, которые прямо сейчас её производят и будут производить дальше, при этом разрастаясь и наращивая свою мощность.

Вот откуда на заоблачном участке электричество – от энерголопухов. Ни проводов на землю, ни солнечных батарей на острове не было.

Вечером мы сложили костёр на специально подготовленном для этого месте посреди участка и при свете разгорающегося огня любовались закатом, который в наших пасмурных безгорных краях можно наблюдать только с острова, парящего над облаками.

Костёр горел, весела треща головешками. Дым от него столбом уходил в безоблачное небо, в то время как люди внизу не видели нас из-за густых облаков. Коля Зверев играл на гитаре, и мы пели пионерские песни. Крылатый динозавр тянул к костру свои замёрзшие лапы и пытался нам подтягивать, но у него получалось плохо, ведь когда он рос, такие песни уже не пели.

Когда костёр догорел, мы пекли в углях картофельные помидоры, студили их, перекидывая с руки на руку, ели, запивая пивом, и предавались фантазиям, которым так способствовала заоблачная ночь, красные блики тлеющих углей, белый свет луны и мерцание множества звёзд, каких никогда не увидеть из города.

– С детства мечтал о путешествиях, – сказал я. – Мир тогда казался огромным, и в нём столько всего хотелось посмотреть! Сейчас, когда я вырос, мир уже таким большим не кажется, но в нём всё равно столько интересного! Был бы у меня такой вот участок – я бы весь мир на нём облетел.

– Если бы он у меня в детстве был, я бы тоже на нём куда только не полетел бы, – ответил Дурабум. – Да, было время. А теперь и девочки постарели, и мечты измельчали, и возможности мы стали реально оценивать. Да и ракету из консервных банок теперь не построить. Не те стали банки.

Мы хором вздохнули, вспомнив наше космическое путешествие. Ещё вчера ракета из консервных банок казалась мне детской фантазией, а сегодня я готов был поклясться под салютом, что мы на ней действительно летали – друзья детства не дадут соврать. Я думал, что мы тогда поднялись до вершин деревьев, но Коля Зверев утверждал, что мы слетали до Луны и вернулись домой, а Дурабум уверенно заявил, что мы долетели до края Солнечной системы, и менее уверенно добавил, что мы добрались до ближайших звёзд и встретили там инопланетян. На это Коля Зверев заметил, что фантазия – хорошо, но во всём надо знать меру, и Дурабум неожиданно согласился.

– Трудно поверить, что мы улетели так далеко, – сказал он. – С таким-то примитивным фотонным двигателем, как был у нас! В лампочках от карманных фонариков разве фотоны! Тусклый световой мусор и только. Вот если бы у меня тогда были китайские лазерные указки, каких сейчас сколько угодно любой мощности, мы бы на них до центра Галактики долетели, причём не только нашей галактики. Ну, вы понимаете, фотоны от лампочки сразу разбредаются во все стороны, так что в метре от этой лампочки света уже почти нет, а от лазера фотоны бегут строем – сколько фотонов вылетело, столько и прилетит в финишную точку. Лазерная указка – это мощь!

Дурабум мечтательно вздохнул. С того времени, когда в детстве мы с ним дружили, он повзрослел и внешне изменился, но в душе остался таким же. И Коля Зверев помнит наши полёты. И я их помню, хоть и не очень верю. Может быть, зря не верю, а говорящие динозавры действительно существуют, и каждый может полететь в космос, если очень хочется, а родители не узнают.

– А где сейчас наша ракета? – спросил я.

Дурабум указал пальцем вниз.

– Её остатки ржавеют у меня в гараже, там, – ответил он и поспешно добавил: – Но мы в неё точно уже не поместимся.

При тусклом свете догорающих углей было видно, как грустно он посмотрел на звёзды, будто извиняясь перед ними за малодушный отказ от их приглашения.

– Интересно было бы узнать, как развиваются в космосе борщовые гибриды и энерголопухи, – задумчиво произнёс Коля Зверев, будто думая вслух и ни к кому конкретно не обращаясь.

Мы смотрели в неоглядную мерцающую бездну, во все времена манившую непоседливых мечтателей. С особенным вожделением любовался звёздным небом динозавр с осиными крыльями. Скрип и посвистывание, вырывавшиеся у него из груди, вдруг зазвучали подобием песни – тихой и грустной, как реквием по славным героям, не побоявшимся отправиться в неведомые дали, величественной и торжественной, как гимн несгибаемому духу первопроходцев. Динозавр глядел вдаль, иногда украдкой косясь на нас. Мне показалось, что в его взгляде надежда на нашу решимость боролась с опасением за наше малодушие.

– Этот остров… – начал было я.

– На аэростате мой участок взлетит не выше стратосферы, – поспешно возразил Дурабум, – а его купол не герметичный и совсем не прочный.

Никто ничего не сказал, но Дурабум, кажется, всё равно устыдился своих слов. Немного помолчав, он добавил извиняющимся голосом:

– Конечно, купол можно укрепить. Выше стратосферы можно подняться на магните внутреннего сгорания – тут, конечно, понадобится магнит помощнее того, что в моей машине, а из китайских лазерных указок можно собрать маневровые фотонные двигатели. И отпуск взять придётся…

Мы молча осознавали нелепость и неосуществимость сказанного Дурабумом.

Жизнь только тогда обретает смысл, когда человек берётся за что-то по-настоящему нелепое и неосуществимое.