Читать книгу Межлуние. Том II - Леонид Воронар - Страница 3

Когда опускающееся солнце скрылось за колыхающейся листвой лесного полога, и подкравшиеся к деревне тени встали в полный рост, заслонив сумрачной завесой просветы меж стволов, вождь племени распорядился развести большой костер. Огонь быстро разгорелся, как и небеса, вспыхнувшие небесным пламенем заката. Стремительно темнело, и самиру потянулись к теплу, рассаживаясь согласно статусу.

На почетном месте разместились вождь с шаманом, а возле них, обхватив колени руками, опустилась юная девушка. Под ободряющие взгляды старшего поколения молодые охотники затянули песню и вскоре к ним присоединились женщины. Простой напев то затихал, то становился громче, бережно укачивая слушателя на волнах первобытной музыки. Яркие отблески скользили по коже и волосам, а на траве позади сидящих раскачивались и дрожали их тени.

– Близится восход двулуния, – произнес шаман, и сидящая рядом с ним девушка повернула к нему голову.

Он протянул руку, указывая направление, и она посмотрела в нужную сторону. К сожалению, густые кроны еще скрывали ночные светила от людей.

– Они помогут нам… – загадочно добавил мужчина и улыбнулся.

Помолчав, шаман притронулся к деревянным бусам, обвивавшими его шею многочисленными кольцами. На какой-то миг могло показаться, будто украшения засветились в полумраке.

– Тапива, ты помнишь, что я говорил тебе о Черном Древе?

Девчонка мгновенно обернулась.

– Конечно, отец. Оно тверже кости и защищает нас от невзгод. – И, немного помолчав, добавила: – Однажды ты позволишь мне увидеть покровителя леса и дотронуться до широких листьев, морщинистой коры и узловатых корней.

– Верно, – кивнул он.

– Ты обещал мне, это обязательно случится!

– Все так, – с добротой в голосе ответил шаман.

Мужчина взял длинную палку и разворошил потрескивающие угли, покрывшиеся слоем пепла, и ввысь, кружась спиралями и разлетаясь раскаленными светлячками, взметнулся сноп потревоженных искр.

Он посмотрел на дочь и увидел в ее широко распахнутых глазах то сокровенное желание, которое она пыталась от него скрыть.

– Я же уже взрослая? – с надеждой спросила она.

Шаман задумчиво осмотрел сидящее племя и встретился взглядом с вождем, чья сложная прическа была пронизана многочисленными седыми нитями старости. Выдохнув табачный дым из длинной трубки, глава самиру выразил свое согласие.

– Да, – легко согласился он. – Ты выросла. Мы отведем тебя к Древу, под которым ты родилась.

– Решено, – подтвердил шаман. – У тебя будут бусы.

Не в силах сдержать эмоции, девчонка расплакалась от радости. Не прекращая улыбаться, Тапива забегала по поляне, чтобы поделиться своим счастьем с окружающими. Она без умолку болтала, снова и снова повторяя о том, что достойна идти к Черному Древу. Даже сейчас, когда в джунглях царила тьма, ее сердце стремилось в путь. Если бы старейшины сказали бы ей о своем решении днем, то видят Луны, ее не удержали бы в деревне!

Не в силах устоять от соблазна, Тапива выбралась за круг света и встала на берегу реки, уносящей мутные воды в неизвестные дали. Ей не пришлось ждать слишком долго. Вскоре над силуэтами неряшливых пальм медленно поднялись два светила, поблескивая на воде прерывистыми отражениями, а джунгли наполнились мистическим сиянием.

Сидящие у костра шумно приветствовали появление бледного света и об ушедшей девчонке на некоторое время забыли. Племя завело новую песню, неумело восхваляющую простые радости, и Тапива, задрав голову, расставила руки, впитывая в себя лунный свет. Очень скоро она будет ощущать его совершенно иначе. Завтра, уже совсем скоро, они направятся в священное место! Обязательно завтра! Дождаться бы нового дня! И как теперь заснуть, когда ее признали достойной? Эта мысль не давала ей покоя и будоражила кровь.

Тапива была так поглощена размышлениями, что растворилась в манящем плеске волн, звенящем жужжании насекомых, крикливом пении птиц и настороженной возне ночных животных под бездонным небосводом, сверкающим россыпью мириадов звезд. То была неугомонная пульсация жизни, не только окружающая девушку, но принимающую ее в невидимые объятья.

Чужеродным и недоброжелательным знамением раздался резкий шорох. Казалось, этот тревожный звук услышали все существа до последнего, и джунгли пронзила звенящая тишина. Так звучала опасность, явственно приблизившаяся к одинокой Тапиве.

Она замерла, боясь сдвинуться с места, и смотрела на покачивающуюся траву, скрывающую источник цепенящего страха. Кто знает, быть может, это обыкновенная дикая свинья?

Хрустнула ветка, и меж стеблей мелькнули два флюоресцирующих глаза, с расчетливым интересом изучающих Тапиву. Хищник шагнул к ней навстречу, и луны обласкали его сильное и гибкое тело, покрытое крупными кольцевидными пятнами. Девушка слышала его дыхание, и видела приоткрытую пасть ягуара, способного убить ее одним укусом. Возможно, в этот момент зверя не терзал голод, или его отвлекло пение, а может быть, насторожил запах костра, но он дернул кончиком хвоста, и мгновенно скрылся в зарослях. Будто и не было этой встречи, и только удержавшаяся от паники Тапива все смотрела ему вслед.

А влажные джунгли продолжали шелестеть, как раньше, и из их темной глубины доносились звуки ночной жизни. Она обернулась к догорающему костру, и отблески пламени задрожали в обращенных к нему широко распахнутых глазах девушки.

Порывистый северный ветер опрокидывал невысокие темно-синие волны, раскатывая их по пологому берегу, и уносил шум неутомимого прибоя к удаленному поселению, оторванному от проторенных трактов и больших городов. Не по-летнему прохладный воздух был наполнен взвесью пыли, шуршащей в почерневших остовах рыбацких лодок, еще выглядывающих из земли обломанными ребрами шпангоутов. Рядом с ними еще угадывались исполинские китовые кости, отполированные неумолимым временем до белоснежного цвета. Те люди, что когда-то основали деревню, не искали здесь крупную добычу. То было ужасающее наследие кровавых побед бриатских китобоев, выбрасывающих мертвые туши.

Утренний бриз настойчиво трепал одежду и то и дело норовил насыпать за шиворот или в голенище сапога колючего песка, неумолимо наступающего на поселение с моря. Две милые девушки в мужских портах, чья худоба говорила о скудном рационе, методично втыкали лопаты в образовавшуюся за ночь дюну. Та из них, что работала с некоторым ожесточением, словно воспринимала борьбу со стихией как личный вызов, выпрямилась и поправила повязку, закрывавшую нос и рот. Прищурив голубые глаза, она с укором посмотрела на подругу, безынициативно откапывающую окно дома.

Вернувшись к делу, девушка поинтересовалась:

– О чем думаешь?

– Все о том же, – последовал вялый ответ. – На следующей неделе я стану совершеннолетней.

– Найди в этом свою выгоду. Больше тебе не придется меня терпеть, – усмехнулась первая.

– Ну,… да. В этом что-то есть. Передо мной открываются захватывающие перспективы. Например, я смогу переехать в соседний сарай.

Появившаяся в интонации ирония пришлась по душе первой девушке.

Тем временем вторая воткнула лопату и, опустившись на колени, руками отгребала песок от стены, чтобы не испортить окно инструментом. Справившись с задачей, она забросила длинные волнистые волосы на спину – настоящую гриву, свою гордость, и бросила хмурый взгляд через плечо. Голубоглазая напарница с остервенением боролась с заносом, будто устраивая в нем могилу для врага всего человечества.

– Эх, – вздохнула сидящая на коленях, – Аня, я так тебе завидую.

– Было бы чему, – не поняла собеседница.

– Ты не нарушала закон. Ты можешь уйти отсюда хоть сегодня и направиться куда захочешь.

Увлеченная делом Анна промолчала.

– А мне придется ждать. Самое ужасное – ждать. Мучиться от неизвестности.

Она не торопилась вынимать лопату и оперлась скрещенными руками на торчащую рукоять.

– Смотрительница не отпустит меня. Мне кажется, она сжигает мои письма.

– Продолжай их отсылать. Не бросай это, Марина, пока не получишь ответ…

– Я знаю, – неохотно перебила она и вздохнула.

Навалившись всем весом, девушка наклонила черенок, и песок с шуршанием заструился сухим ручьем по склону дюны.

– Вдруг откажут? Смотрительница специально усложняет нам жизнь.

– Сколько тебе осталось?

– Два года, четыре месяца и три дня, – не раздумывая, сказала Марина.

– Еще долго, – прошептала Анна себе под нос.

Девушки молчали несколько минут.

– Я много раз представляла себе, как убегаю отсюда, – глядя на далекий горизонт, заявила узница. – И меня бесит, как медленно течет время. Ну, ты же знаешь,… я боюсь насильного замужества. Мне даже противно думать об этом.

– Свободных мужчин нет. Ты же знаешь, – напомнила Анна.

– Как ты вообще выносишь это место? – вздохнула Марина, сбрасывая с верхушки дюны свежий слой песка.

– Я здесь давно, привыкла, – жизнерадостно отозвалась Анна.

Переходя к другой части заноса, девушка добавила:

– Если ты не можешь изменить ситуацию, постарайся изменить отношение к ней.

– Да ну тебя, – беззлобно огрызнулась Марина и спустилась вниз.

Прислонив лопату к стене дома, она начала отряхиваться.

– Пойду к Ольге, обменяю травы.

– Возьми корнеплоды.

– Да, для твоей матери. Я помню.

Марина ушла, оставив Анну в одиночестве рассуждать о дальнейшей судьбе юной давы, случайно отравившей клиента и попавшей сюда по приговору Каристоля. Впрочем, от нее была существенная польза. Многие отказались впускать ее к себе, когда она приехала, а теперь вынуждены с ней торговаться. У Марины было какое-то особенное чутье на целебные растения, и она находила их в самых неожиданных местах. Кто знает, – иногда у Анны проскальзывала такая мысль, – не было ли то отравление подстроено конкурентками. В Ланжи не выбирали методов борьбы, когда речь заходила о больших денежных суммах или устойчивом финансовом положении рода. То, что девчонка талантлива, сомневаться не приходилось. Неужели холодный расчет встревоженных аптекарей? Вот в чем вопрос.

Завершив утренний обход вокруг дома, Анна толкнула скрипучую дверь.

– Я вернулась, – весело сообщила она в полумрак.

– Как хорошо, – послышался слабый голос, а затем легкий кашель.

– Марина скоро вернется. Тебе помочь?

Анна заглянула на кухню, где стало заметно светлей. Именно это окно так тщательно освобождала травница.

– Я еще способна заварить чай, – натужно улыбнулась женщина, закутанная в шерстяную шаль. – Я хотела поговорить с тобой, – просто сказала она.

Анна с тревогой в глазах следила, как ее мать потирает суставы, перед тем как сесть за крохотный стол и прижать ладонями дымящуюся чашку. Девушка послушно опустилась рядом.

– Прошу, только не перебивай. Мне тяжело собраться с мыслями, – расстроенно сообщила она. – А мне надо рассказать тебе о прошлом.

Отпив из чашки, бывшая архидава погладила столешницу.

– Тяжело об этом говорить, но я боюсь не успеть.

Анна вздрогнула и прикрыла рот рукой, гася вырвавшейся вскрик.

– Не пугайся. Дело в том,… – помедлив, словно все еще сомневаясь, женщина склонила голову, будто извиняясь перед дочерью, – что у тебя была старшая сестра. Да, это правда. Я не могу больше откладывать этот разговор. Не смотри так… Не проси называть ее имя. Ни к чему тебе оно.

Архидава повторно пригубила напиток и повернула чашку в непослушных и ослабевших пальцах. Вид теряющей жизненные силы матери, всегда отличавшейся энергичным и неунывающим нравом, заставлял Анну страдать.

– Я была одной из немногих, кто в совершенстве владел Карном. То, чему я тебя научила вопреки воле Круга, бесценно. Постарайся передать эти знания своей дочери, когда она у тебя появится. Мне не хочется говорить о своем прошлом. О том, чем мне приходилось заниматься. Конфликты случаются и нужны давы, которые могут их… завершить. Вэд забыл о существовании нашего рода, но есть и те, кто никогда не сможет этого сделать…

– Мама, пожалуйста, – выдохнула Анна, положив свои ладони на руки матери.

– Я в порядке, – сказала она, подняв голову, и в ее голубых глазах промелькнула гордость. – Мне удалось воспитать хороших дочерей. Я никогда не забуду имя твоей сестры. Оно настоящее. Не как твое или мое. Сколько бы я не жалела о содеянном, ее не вернешь. Эта боль будет со мной навсегда. Я не хочу для тебя такой же жизни. Назови я тебе имя, и ты будешь искать ее убийцу.

Анна нахмурилась, ничего не понимая.

– Я защищаю тебя, как могу… – говорила взволнованная архидава, – по счастью, они не нашли Жасси… Я оказалась здесь, потому что воспользовалась даром во зло. Ненависть привела меня в изгнание.

Набравшись смелости, женщина прошептала:

– Ее убили из-за меня. Я виновата в том, что ты оказалась здесь под чужим именем. Прошу, не повторяй моих ошибок.

Шокированная Анна дышала через открытый рот. Вскрывшаяся правда мгновенно изменила все, к чему она привыкла.

Повисла напряженная тишина. Анна пыталась усвоить услышанное, а ее мать молча смотрела в окно. Когда она вновь заговорила, чай заметно остыл и над ним уже не поднимался пар.

– Я устала.

– Зачем ты так говоришь? – вскинулась Анна.

– Прости меня. Мне хочется, чтобы ты была счастливой.

– Как… как я могу быть счастливой, если где-то расхаживает убийца моей сестры? Он ведь жив, да? Точнее… это была дава, да? Ее прокляли?

Архидава не ответила, и Анне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть, наматывая на кулачок полотенце и смотреть сверкающими глазами на свою мать.

Погожий солнечный день позволил насладиться золотой осенью. В чистом и прозрачном влажном воздухе, освежающим дыхание, и наводящим на размышления о родниковой воде, пылали разноцветные кроны. Часть деревьев уже отгорела, и шагающая по тропинке девушка загребала носками высоких сапог кленовые листья. Она торопилась.

В этой части кладбища хоронили офицерский состав. Часть могил, как это всегда бывает по прихоти оставшихся жить, размещались в более привилегированном месте. Даже после смерти кое-кому удавалось сохранить высокий статус. Что поделать, пусть червям и было все равно, зато могильщики тонко чувствовали разницу.

Уже издали девушка заметила темную фигуру в пальто, и ее сердце застучало быстрее. Она улыбнулась, хотя это могло глупо выглядеть, и ускорила шаг, будто боясь, что человек исчезнет, будто призрак, растворившись в кристально-чистом воздухе. Его силуэт с опущенной головой отчетливо выделялся на фоне колыхающегося золота.

Приблизившись к нему, девушка замедлила шаг. Ее пальцы нервно теребили край платка. Разумеется, он заметил ее и, позабыв о тяжелых мыслях, развернулся и подбежал к ней. Они обнялись.

Девушка бросила мимолетный взгляд на могильную плиту с лежащими в ее основании свежими цветами, на которой был выбит портрет усопшего и его имя. Мужчина вдохнул тонкий аромат духов и вернулся в действительность. Его взгляд смягчился.

– Полковник не узнал бы меня сейчас.

– Ты не виноват, – быть может, в тысячный раз повторила она.

– Уже не важно, – отмахнулся он от воспоминаний. – Мертвым все равно.

Он выдержал паузу.

– У тебя все хорошо?

– Ну, конечно. Я могу тебе чем-то помочь?

Казалось, он колебался. Его руки в черных тканевых перчатках сжались в кулаки с привычным для нее, до щемящей боли в сердце, скрипом.

– Вот держи, – он вытащил из кармана и протянул ей сверток. – Здесь чуть меньше тысячи.

Она охнула.

– Так много, я же сейчас не нуждаюсь… Подожди! – Девушка заподозрила подвох. – Ты собираешься во что-то ввязаться?!

– Если помнишь, я не отказывался от своей цели.

– Это мечта, – мягко, словно разговаривая с ребенком, но, не оскорбляя собеседника, произнесла девушка.

Она гладила его лицо ладонями.

– Мои девочки тоже не узнали бы меня сейчас, – вздохнула девушка. – Я… – она сглотнула и отвела взгляд. – Мне так хочется, чтобы все стало на свои места. И я не наивна. Я переросла желание вернуться. Это прошлое. Прости, однажды его надо отпустить.

– Что мне еще остается? Я борюсь за то, во что верю.

– А что ты предлагаешь мне? Ты помнишь?

– Да, я знаю, ты не сможешь вернуться в балет, – с горечью в голосе ответил он, оставаясь бесстрастным лицом. – Все деньги мира не погасят мой долг перед тобой. Ты пожертвовала ради меня своим талантом. На моих крыльях твои лебединые перья.

Это обстоятельство давило на него гораздо сильнее, чем собственные неудачи.

Они замолчали. Две искалеченные судьбы, поддерживающие друг друга.

– Есть надежда. Я тоже не мальчик, но эти деньги подлинные. Будут и еще.

– Ты…

Она взмахнула руками, не найдя слов, выражающих ее эмоций.

– Ради моей цели стоит рискнуть. Я уже не смогу отказаться от сделки. Либо я верну себе имя, либо, – он мотнул головой в сторону могил.

– Ты же не думаешь, что я потрачу их на твои похороны? – ее брови изогнулись вверх, а глаза лукаво сощурились.

Вдруг она осознала всю опасность его нового дела.

– Прости… Ты серьезно? Все настолько плохо?

– Таковы условия. Лучше рискнуть, чем остаться безымянным изгоем.

Он глубоко вдохнул.

– Я мало кому могу доверять.

– Вот почему ты встретился со мной?

Она прикоснулась к ключу, висящему на нашейной цепочке.

– Да, – признал он очевидную правду.

– Чем я могу тебе помочь? – тихо спросила девушка. – Тебе нужен Черный Лебедь?

– Без него ничего не получится, – с неохотой, тяжело обронил он.

– Pas de deux? – игриво прильнув к нему на мгновение, уточнила девушка.

Она тихо вздохнула, и, повинуясь порыву, они слились в долгом поцелуе.

Сложно передать ощущения, когда смотришь на джунгли с высоты птичьего полета. Еще труднее не отвлекаться на очертания купающихся в солнечном свете крон, виднеющихся сквозь легкий настил из палок под твоими ногами, и запоминать то, что говорит твой отец. Шаман рассказывал Тапиве о ритуале Красного Черепа, а она, тщательно растирая в ступке порошок, повторяла за ним слово в слово и боялась пропустить хотя бы одно из них, или заменить другим. Малейшая ошибка может привести к гибели обратившегося к Лунам, или бесплодности таинства. В лучшем случае ничего не произойдет. В худшем… В племени помнили песни о людях темнее угля, подчиняющихся Черному Древу. Людях, вызвавших гнев невидимых сил, таящихся в глубинах зарослей и избегающих яркого света. Тапива боялась умереть и превратиться в одного из них, скитаясь в безрадостном мраке, где нет светил и ярких красок.

Девушка поглаживала новые бусы, переливающиеся бледным светом под ее ладонью, – уже третьи, заслуженные упорным трудом. Ей нравилось учиться и добиваться результатов.

А где-то внизу к деревне приближались те, кого никто не ожидал здесь увидеть. Прорубаясь сквозь душные джунгли и обливаясь потом, несколько человек прокладывали себе путь. Они целенаправленно двигались к виднеющимся в просвете листвы хижинам на деревьях, и в их разговорах слышалось некоторое облегчение.

– Добрались?

– Я же обещал вам, сэр, – обернулся переводчик и проводник, отмахиваясь от мошкары.

– Генри, вы видите?

Тот к кому обратились, поправил очки и поднял голову, придерживая светлую шляпу из пробки.

– Ого, сколько домов! Они так высоко! Их не укачивает?

– Совершенно нет, сэр, – доложил переводчик, – они привыкают с детства. Самиру не живут на земле.

– Вот видите, доктор, а вы не хотели идти.

Генри кивнул.

– Мне показалось, они находятся слишком далеко… Не ожидал увидеть такую крупную деревню. Эй, Нао – обратился он к переводчику, – что дальше?

– Приготовьте подарки, и ни при каких обстоятельствах не делайте резких движений, и не кричите. Эти каннибалы могут вас убить, если почувствуют угрозу.

– Мы знали, на что шли, – усмехнулся он, – все ради того, чтобы испытать несравненное чувство никем неизведанного. Быть первым из белых людей в этих местах!

– Кристофер, лучше идите следом за мной, – предложил доктор.

– Еще чего! – воспротивился тот.

– Милорд, предложение вполне разумно, – вклинился в разговор подоспевший миссионер, осматривая окрестности с задумчивым видом.

– О, святой отец, и вы туда же!

Повернувшись спиной к своим спутникам, Кристофер поравнялся с переводчиком.

– Что поделать. Он любит рисковать, – вздохнул Генри.

– Пойдемте, друг мой. Не оставим же мы его на растерзание дикарям?

Улыбка осветила лицо доктора.

– Возможно, они съедят только его одного, а нас отпустят.

– Господа, я все слышу! – донеслось до них, и джентльмены рассмеялись.

Впрочем, в их голоса вкралась нота напряженности, вызванная ожиданием контакта. Цивилизация только прикоснулась к побережью Южного Полумесяца, и такие экспедиции позволяли узнать, что же скрывается вдали от возведенных колонистами фортов. Мода на все экзотичное всколыхнула Далон, и многие коллекционеры и состоятельные господа жаждали заполучить привезенную из-за морей диковину. Очень часто покупка совершалась теми, кто совершенно не понимал искусство или истинную ценность приобретаемой вещи. Кое-кому и вовсе хотелось окунуться в новый мир, манящий своей необычностью. Именно таким и был Кристофер. Его не интересовала выгода, и он искал только впечатления от путешествия.

Многие не разделяли его страсти. В первую очередь – его семья. Бриаты не привыкли рисковать своей жизнью и чаще всего предлагали эту роль кому-то не столь титулованному и обеспеченному.

То, что их заметили, они скорее почувствовали, чем осознали или увидели. За ними наблюдали. За каждым деревом мерещился смутный силуэт с копьем и по спине пробегал холодок. Никто не знал, чем закончится эта встреча, и кровь бурлила от смеси страха и щенячьего восторга.

С громкими предупреждающими криками и подняв луки, народ самиру преградил им путь. Резко натягивая тетиву с наложенной стрелой, они имитировали атаку. В глазах охотников можно было увидеть удивление и… такой же страх. Изображая агрессию, едва одетые охотники, держали дистанцию и не приближались к незнакомцам.

Переводчик начал подбирать слова, успокаивая племя, и по его сигналу Кристофер и Генри поднесли небольшие дары, задабривая хозяев этого леса. Оставаясь настороженными, охотники опустили оружие. То была проверка, являются ли вторгнувшиеся к ним чужаки врагами.

Бриатов и следовавших за ними нанятых носильщиков повели в деревню. Последнее слово оставалось за вождем самиру, и он долго выслушивал Нао.

– Они в первый раз видят белых людей, – объяснил он им. – Самиру верят, что бледные люди,… – Нао изобразил руками нечто непонятное и продолжил, – белый цвет, имеет отношение к смерти. Для них вы были призраками из безлуния.

– Любопытно, – прокомментировал Кристофер последнюю реплику переводчика и посмотрел на стоящего рядом с ним дикаря, уступающего ему ростом в полторы головы.

Смуглое обнаженное тело цвета горького шоколада давало очевидную подсказку: белый цвет встречается здесь крайне редко.

– Где разобьем лагерь?

– Вы можете достать палатки, но… Крепитесь духом, вам придется заночевать на дереве.

Эта перспектива не обрадовала джентльменов, однако какой у них был выбор? Они попали в самое сердце джунглей, куда не вела ни одна тропа, и тем более – дорога.

– С ними лучше не спорить, да? – уточнил миссионер.

– Преподобный Браун, здесь в каждой хижине хранятся несколько человеческих черепов. Думайте сами.

– Позвольте, мне только что пришел в голову вопрос, а сколько человек не вернулись из экспедиций?

– Почти все возвратились, – последовал жизнеутверждающий ответ. – Двое потерялись, но нашлись позже. Не беспокойтесь, с ними все в порядке. Пропали четверо эспаонцев и мы больше не слышали о них.

– Я узнаю об этом чертовски вовремя, – пробормотал милорд.

Тем временем, доктор Генри, воспользовавшись суматохой и отвлеченными разговорами, а также, не желая упускать высоко стоящее солнце, вооружился секстантом и пером. Он записал широту, на которой обнаружилась деревня, добавил несколько слов описания, и незаметно передал записку носильщику. Припасов было в обрез, и за белыми людьми должны были вернуться через неделю.

Повторно обмакнув перо в чернила, доктор раскрыл походный журнал и, улыбнувшись обступившим его любопытным дикарям, склонился над бумагой. Занятый работой, мужчина не заметил внимательный взгляд девушки, на чьей шее покачивались деревянные бусы. Это был особенный, понимающий взгляд, на который стоило обратить внимание.

Ссутулившись на краю отвесного берега и обхватив колени руками, Марина отрешенно смотрела на линию горизонта над морем. Тяжелые волны врывались в расщелину меж камней и с гудящим всплеском взметались ввысь пенными брызгами. Дава не обращала на них внимания. Ее волнистые блестящие волосы развевались на ветру, вызывая у расхаживающей поблизости подруги тихие вздохи зависти.

Памятуя о досаде матери за неженственные манеры дочки, засунув руки в карманы портов, Анна рассматривала гальдраставы под ногами. Вырезанные в скалах древние знаки несли в себе какое-то послание. Очень жаль, что никто не знал, как оно расшифровывается.

– Ты помнишь Каристоль?

– Смутно. Мы жили в пригороде.

Марина задумалась над ответом.

– Сколько тебе было?

– Мне исполнилось девять. Наверное… Я хорошо понимала происходящее.

– Ужасно, – выдохнула травница. – С каждым годом корни уходят все глубже… К переменам становится сложнее привыкнуть.

Перепрыгивающая по камням девушка, издали похожая на юношу, чувствовала настроение собеседницы, и не пыталась шутить. К сожалению, у всех появляются временные трудности, которые надо перетерпеть, и время от времени возникают идеи, которыми надо переболеть. Ограничение свободы воспринималось девушками по-разному. Скучающая по дому Марина погрузилась на самое дно уныния, где вяло барахталась, поднимая горький осадок. Ее подруга, напротив, смело смотрела в будущее. Она была уверена в своем возвращении к нормальной жизни, и при этом искренне желала матери здравия и долгих лет в подлунном мире.

– Я помню слезы Сестер, как прощалась с Родом, – всхлипнула Марина. – Я встречу совершеннолетие вдали от близких…

Анна с тревогой посмотрела в спину травнице. Эти слова напомнили ей самой о неизвестной сестре, погибшей от руки анонимного убийцы. Разлука, какая бы долгая она не была, не сравнится с потерей близкого человека.

– Это ужасно, – повторила несчастная дава.

– Ты вернешься к ним, – постаралась убедить ее Анна. – Представь, как они тебя встретят?!

Сидящая на берегу через силу улыбнулась, глубоко вздохнула и резко сменила тему, пытаясь отвлечься:

– Ольга говорила, что каждая дава, живущая здесь, принимает гейс.

– Она приняла обет из-за дочери.

– Думаешь, нам не станут их навязывать?

Анна по-мужски пожала плечами.

– Да какая разница? Временные запреты для изгнанниц.

Так и не найдя ключа к разгадке таинственных знаков, она позвала Марину.

– Пора возвращаться.

Травница неохотно выпрямилась и мелкими шажочками приблизилась к подруге. Девушки неторопливо направились в сторону видневшихся изломов темных крыш.

– Чем ты будешь заниматься? После того, как уедешь отсюда?

Анна с удовольствие отметила про себя перемену в интонации.

– Прекрасный вопрос. Знаешь, мне бы очень хотелось устроиться в мастерские.

– Погоди, но ведь Каристоль… Они запрещают…

– Ну, конечно! Но ведь никто не может помешать мне мечтать? Правильно?

Марина кивнула.

– Или, например, встретить статного кавалера, – с лукавой усмешкой предположила дава, поглядывая на спутницу.

– Как же прекрасно быть свободной, – протянула Марина. – У тебя миллион вариантов! Один лучше другого. Ни перед кем не отчитываешься, никому не докладываешь. Уходишь, когда пожелаешь, и возвращаешься, когда захочешь.

– Или не вернешься, потому что так решила, – поддержала Анна. – Представь, как мы бы сейчас прошлись по Неавской першпективе!

Они помолчали, думая о своем.

– Все равно, чем заниматься, – нарушила тишину травница. – Лишь бы не здесь.

– Не самое унылое место. Есть и похуже. Мне говорили, что есть тюрьма в горном ущелье, куда никогда не заглядывает солнце. Ее перестроили из замка горцев. Только Смотрительница и ее помощницы живут на самом верху, откуда виден свет. Там вечная тень, сырость и холод, пронизывающий до костей. Многие умирают от кашля или попросту замерзают за ночь.

Девушки ступили на тропинку, петляющую между дюнами. Из-под толстого слоя песка то и дело выглядывал какой-нибудь обломок доски или обтесанный конец бревна, выпавшего из венца. Неумолимый ветер незаметно заносил строения. Не успеешь заметить, и на крыше твоего дома целый бархан! Если же дюна приближается вплотную к стенам и наваливается сверху – пиши пропало. Под исполинским весом прогибаются балки, ломаются стропила и скрипит сруб. В одно мгновение все может рухнуть, и брошенные дома, стоявшие в ближайшем к морю ряду, пали первыми жертвами стихии.

Самое страшное произошло в тот день, когда песок добрался до кладбища. Пройдя по небольшому погосту, дюна перемолола оградки и подняла из стылой земли кости. С тех пор покойников хоронили в огне, а пепел или закладывали под валунами у скал, или, если не осталось родственников, развеивали над морем.

То и дело теряющаяся под наносами песка тропинка вывела к границе поселения, где им навстречу пробиралась Ольга.

– Девочки… – замялась женщина, отводя взгляд. – Я зашла к вам, когда вас не было. Аня, твоя мама…

Анна бросилась к дому. Марина едва успевала за подругой и догнала ее у входной двери. Ввалившись внутрь, дава с надеждой позвала:

– Ма-ам?

Вбежав на кухню, девушка упала на колени у лежащего на полу тела. Весь мир перевернулся перед ее глазами, и она отчаянно не хотела верить в произошедшее.

Потрясенная Марина застыла в проеме, мгновенно позабыв о своих неудачах и страхах, теперь казавшихся мелочными.

Ощущая душевную боль подруги, травница осмотрела кухню, ибо у нее не было сил смотреть на убитую горем Анну. Какое-то сомнение, сравни наваждению, коснулось ее сознания. Что-то не давало ей покоя. Что-то настораживало во всем произошедшем. Нет, не смерть, заглянувшая сюда, была причиной. Нечто иное.

Осматривая знакомую по каждому сучку, до последней царапины комнату, Марина заметила пустой пузырек, откатившийся в угол и застывший над щелью между половыми досками. Наклонившись, травница осмотрела его со всех сторон и осторожно понюхала.

– Аня, – позвала она, и было нечто такое в ее голосе, что та повернулась.

– Ты когда-нибудь видела его у матери?

Дава отрицательно мотнула головой – говорить она не могла.

Марина еще раз поднесла к носу пузырек и резко отстранилась. На ее лице застыла гримаса ужаса.

– Это яд, – прошептали ее побледневшие губы.

Девушки долго смотрели друг на друга, медленно приходя в себя от потрясения.

Человек в пальто рассматривал неприглядное здание перед собой. То был обычный кабак на одной из грязных улиц Девятипалово. Хотя назвать улицами сеть изломанных проездов, протискивающихся между накренившимися в разные стороны домами нельзя в полном понимании этого слова. Прорезающие в разных направлениях печально известный злачный район, они выходили к порту, заболоченной пойме и складскому кварталу. Зажатый между естественными преградами к росту, находящийся на отшибе, район был внебрачным уродливым ребенком, от которого поспешно отказался город.

Его словно не замечали. О нем старались не говорить. Воспринимали как ужасную опухоль, что нельзя отрезать. Приходить сюда считалось рискованным мероприятием. Оставаться на ночь было смертельно опасно. Это было дно, отхожая яма, куда рано или поздно стекались все отбросы общества. Они боролись здесь за выживание, и те, кто смог остаться на ногах, становились самыми отъявленными мерзавцами и негодяями.

Человек в пальто не был порождением этого ужасающего места. Однако, ему пришлось попасть сюда. Он не только выжил. Более того, поднялся с колен. Увы, на пути к нормальной жизни ему приходилось пройти через все неизбежные испытания пристанища изгоев, убийц, насильников, проституток и бандитов. Здесь не важно, как сильно ты бьешь. Гораздо важнее уметь подниматься после полученных ударов. В этом горниле беззакония закалялся характер. Выплавлялась и выковывалась стальная воля.

Молить о помощи равносильно просьбе о милосердном уходе в безлуние. Жалеть себя не имеет смысла. Прошлые неудачи нужно забыть, будто скинув с плеча мешок с песком, иначе они погрузят тебя в зловонную жижу сточных вод еще глубже. Вот что он понял, попав в эту топь разврата и беззакония, само существование которой бросало вызов Лунам, Ликам и прочей святой дребедени. Он больше не верил в мистические символы и тайные ритуалы. Признавая могущество дав, человек в пальто опирался на достоверные сведения. Его заставили поверить. В конечном счете, именно из-за проклятия, наведенного сглаза, его вышвырнули из сверкающего шиком светского бомонда. С тех пор он презирал дав, уважая их способности. Вероломная хитрость и грубая сила правили балом Петра. Он не подал виду, но внутри него, рядом с огнем надежды, тлел уголек мести. Как же ему хотелось вернуть себе имя! Как мучительна мысль о появившейся возможности отплатить за унижение!

О нет, демоны не появляются просто так. Иногда они живут в тебе, пока однажды обстоятельства не позволяют им вырваться наружу. Иногда их создаешь сам. Постепенно растишь, словно детей, мечтающих пожрать тебя в ночи. Иногда они являются миру как орудие возмездия, как ответ тирану, возомнившему себя неприкосновенным. Они приходят, словно из ниоткуда, но если разобраться, и вытянуть на свет их прошлое, оно пугает тебя больше чем любые угрозы. Узнав о заказе, он пришел именно из-за этой возможности отомстить. Какая ирония. Ковен сам создал условия для появления такого человека, как он. Человека, которому поручил ослабить себя. Теперь ему предстоит доказать, сможет ли он быть тем самым проклятием, что обрушит их жизни во мрак отчаяния, где безлуние кажется единственным способом избавления от страданий?

Обходя лужи и комки навоза, он вдыхал зловоние, доносящееся со всех сторон. К нему он привык. Оно словно было приветствием этого королевства нищих, обращенным к блудному сыну.

Для вечерних драк еще было слишком рано, однако в открытой двери угадывался массивный силуэт вышибалы.

– Игорь, – кивнул человек в плаще, снимая шляпу.

Тот посторонился, освобождая проход. Здесь его еще помнили.

Мужчина прошел к барной стойке и скинул головной убор, освободив пальцы. Простая мера предосторожности, не более того.

– Водки? – тут же спросил хозяин заведения.

– Мух не ловлю, – отозвался посетитель.

– Привычка, – пожал плечами собеседник, – что привело ко мне Железные Кулаки?

– Ты же знаешь, Влад, мне не нравится эта кличка.

Толстый владелец кабака вытер руки полотенцем.

– Она принесла тебе славу.

Человек в пальто кивнул, соглашаясь.

– А теперь к делу. У тебя еще работает этот верзила?

На стойку легло несколько мятых ассигнаций. Давать недавно полученные, чистенькие, было бы слишком опрометчиво. Могут появиться вопросы. Они, как резкая вонь от разложения, привлекут ворон. Кружащаяся стая обратит на себя внимание падальщиков покрупнее.

Хозяин ухмыльнулся.

– Чертов пьяница, но когда он трезв и в кольчуге, его обходят стороной. – Он обернулся и крикнул куда-то внутрь кабака: – Никола!

Какое-то время была тишина, а затем из темноты выглянул рослый бородач в просторной рубахе.

– Звали? – спросил он низким голосом.

– Да, дело к тебе есть. Идите в подсобку, – распорядился хозяин.

Мужчины прошли в захламленную комнату, заставленную ящиками. Массивный вышибала присел на бочонок, поджав ноги и сложив на коленях тяжелые руки. Темные волосы, покрывающие их, не могли скрыть многочисленные шрамы.

Человек в пальто закрыл за собой дверь, и они остались в пыльном полумраке, разрезаемом тонкими полосами света, просачивающегося меж напольных досок второго этажа. У визитера не было ни малейшего желания опуститься на ящик или прислониться к стене.

– Как жизнь?

– Бывало лучше.

– Тебе я больше известен под прозвищем Барин. Что ты можешь сказать о моем слове?

Никола молчал несколько секунд.

– Ты не обманываешь.

– Так вот, я предлагаю тебе сделку. Ты сможешь безбедно прожить до старости, если окажешь мне услугу. Никого калечить не придется. Только нести на спине груз две сотни шагов.

Никола нахмурился, погладил бороду и изрек:

– Какой?

– Двенадцать пудов стали.

Он кивнул.

– На арене я носил якорь. Двадцать пять пудов.

Человек в пальто выдержал паузу.

– Есть одно условие. Если ты дашь свое согласие, отказаться не получится.

Никола медленно повернул к нему свою голову. Он как медведь, был до поры обманчиво медлительным.

– Лучше так, чем гнить заживо.

Вышибала подумал еще и добавил:

– Я согласен.

– Я не пожимаю рук, ты знаешь. Я даю тебе свое слово, ты получишь обещанное мной.

Странные бледные люди, покрывающие кожу тканью, покидали деревню, и собравшиеся племя смотрело им вслед, пока джунгли не поглотили силуэты уходящих бриатов. Некоторые самиру рассматривали оставленные им на прощание подарки, обсуждали, как использовать дары, и делились впечатлениями последних дней. Никто, включая вождя или шамана, не смог истолковать причину, по которой они появились здесь и так же бесследно исчезли.

Древо не давало подсказки, а жизненный опыт стариков оказался бесполезным. Ничего подобного не происходило раньше, и не понятно, повторится ли такой визит. Зачем им приходить к самиру, если они не собирались торговать и не искали себе жену?

Такое количество сложных вопросов прежде не возникало перед ними. Многие положились на вождя, предпочитая вернуться к прежним занятиям. Пожалуй, это был наилучший вариант.

Самиру неторопливо расходились по сторонам, и предоставленная сама себе Тапива, разлеглась на наклоненном стволе пальмы и беззаботно свесила руку, дразня тявкающего щенка. Ее отец хотел поразмыслить, и терпкий запах табака, разносящийся по ветру, говорил о том, что он зажег выменную у бледных людей курительную трубку.

Из плотных темно-зеленых зарослей, окружающих деревню, долетел резкий звук выстрела. Девушка насторожилась, но она уже видела в действии оружие визитеров. Возможно, их запасы провианта истощились, и они добыли себе дичь, – думала она.

Почти одновременно грянуло еще два щелчка с другой стороны, и с ветвей снялась стая испуганных птиц.

Тапива рывком села, сжав коленями ствол, и упершись в него обеими руками, завертела головой. У края деревни началось какое-то движение, и послышались пронзительные крики. Как завороженная, девушка смотрела на мелькающие в траве темные фигуры, приближающиеся к поселению самиру. Не останавливаясь ни на минуту, они ворвались в деревню и принялись хватать разбегающихся во все стороны жителей. Пойманным тут же связывали руки, и одевали ошейник, а сопротивляющихся немедленно избивали.

Один из моментов этого кошмара особенно ярко запомнился Тапиве. Молодой охотник успел выпустить стрелу, ранив врага, но тут же рухнул навзничь, остановленный меткой пулей.

Вскрикнув, будто это попали в нее, и, спрыгнув на землю, девушка побежала к своему дому. Она не до конца понимала, что происходит позади нее, но боялась услышать рукотворный гром, почувствовать горячую струю вонючего дыма, и раскаленный металл, впивающийся в спину.

Тапива не была одинока в своем бегстве. Едва живые от страха, многие самиру бросились в джунгли. Кое-кто надеялся сбежать на лодках, однако большая часть все-таки искала спасение в густых зарослях. Каково же было их удивление, когда прямо из земли взметнулась поднятая сеть, и из засады на них накинулись темные, почти черные представители племени нирей.

Их мгновенно окружили и сбили с ног. Кто-то грубо заломил Тапиве руку, и она с ужасом закричала. Через мгновение ее связали, а горло сдавил ошейник. Та же судьба постигла остальных пленников.

– Сюда, – поторапливал верзила двух головорезов, следующих за ним.

Они подбежали к сухому дереву, на котором был сооружен дом Тапивы.

– Это он! – осмотревшись и сверившись с клочком засаленной бумаги, заявил верзила, и трое мужчин принялись рубить ствол. С каждым ударом звенящего топора, вонзающегося острым лезвием в неподатливую древесину, девушка непроизвольно вздрагивала.

В обители шамана мелькнула красная вспышка и в сердце Тапивы появилась надежда. Ее отец обязательно успеет провести ритуал, и захватчики получат по заслугам.

Через многочисленные щели хижины замелькал красный свет. С каждым мгновением, наливаясь силой, он стал пульсировать, будто живой, наполняя мрак под крышей.

– Быстрее! – прохрипел верзила, с отчаянием всаживая топор.

Загнав орудие лесоруба глубже прежнего, ему пришлось навалиться всем весом, раскачивая рукоять, чтобы высвободить лезвие.

Стук топоров не смолкал, истязая Тапиву. Ее сердце бешено колотилось в груди, и она тянулась к отцу, не зная, как ему помочь. Мучительная беспомощность подрывала желание бороться, и только надежда на отца еще удерживала на краю пропасти отчаяния.

Хижина погрузилась во тьму, но лишь затем, чтобы в ней затеплилось, уже не угасая, багровое сияние.

Один из подручных верзилы уронил топор и со стоном схватился за голову. Его соратники остановились и вновь принялись за рубку, заработав быстрее прежнего. Тем временем несчастный издал нечеловеческий вопль и скорчился на земле, катаясь по траве и продолжая обхватывать свою голову. Пылающие алым кости проглядывали сквозь плоть и приносили ему неописуемые страдания.

Вздрогнув всем телом и задохнувшись от ужаса, верзила обратил внимание на свои руки, сжимавшие рукоять топора. Сквозь темную кожу начали проглядывать первые пятна света.

Нанеся два чудовищных по силе удара, он согнулся пополам и взвыл, прижав к телу ладони.

Не успела Тапива насладиться его болью, как раздался громкий треск. Лишившись необходимой прочности, сухая древесина надломилась и хижина покачнулась. Оцепеневшая и боящаяся вздохнуть девушка увидела, как надломился ствол, и ее дом, из которого так и не успел выбраться отец, накренился, отчего вниз посыпался мусор, и сорвались несколько вязанок, покрывающих крышу. Спустя один удар сердца, цепляя раскидистую листву соседних пальм, и распадаясь в воздухе на куски, хижина с хрустом рухнула на землю. Шум падения не смог заглушить пронзительный крик осиротившей Тапивы.

Одна из женщин прижала к себе девушку и закрыла ее рот рукой.

Вмиг выздоровевший верзила вскочил на ноги и с ликованием грязно выругался, сделав неприличный жест в сторону обломков, под которыми покоился шаман. После чего он наклонился над мертвым телом, все еще закрывавшем ладонями лицо.

– Соберите всех в одном месте! – скомандовал он и направился к центру деревни.

Дожидаясь, пока выживших самиру сгонят на поляну, верзила утирал пот, струящийся по голому торсу и ругался вполголоса.

– Это все, – произнес один из нирей, бросив к остальным избитого юношу.

– Обыщите хибары. Стариков кончайте на месте.

Верзила брезгливо осмотрел сидящих на земле пленников и задал волновавший его вопрос:

– Кто у вас король?

Самиру переглянулись, но никто не проронил ни слова.

– У вас был главный. Вождь. Где он?

– Вот он! – воскликнул стоящий неподалеку нирей, оставшийся охранять связанных самиру, и указал на него пальцем.

– Тащи его сюда! – прорычал верзила.

Приказ был немедленно исполнен. Прикрикивая и подкрепляя свои слова палкой, нирей вытащил вождя племени из плотных рядов и подвел к своему командиру.

Верзиле хватило лишь одного взгляда на прическу пленника, чтобы согласиться с выводом подчиненного. Выхватив из-за широкого пояса пистолет, он выстрелил в упор. Смерть наступила мгновенно.

– Теперь ваш король я.

Украдкой поглядывая на вооруженных бойцов, пытаясь не шуметь и не делать резких движений, Тапива медленно стянула нашейные бусы и обернула их вокруг бедра под юбкой. Она очень быстро поняла, что лучше не привлекать к себе внимания. Девушка сбросила с кисти браслет синего стекла – подарок одного из бледных людей и, стиснув зубы, затаила гнев. Сердито сморгнув слезы, дочь шамана пообещала себе вернуться к Черному Древу и жестоко отомстить обидчикам.

Найдя, как ей показалось, наиболее подходящее место для глиняной урны с прахом, Анна опустилась на колени и несколько минут держала в руках асун, слегка поглаживая гладкую поверхность. Стоящая в двух шагах позади нее Марина не вмешивалась в прощание и держала черный венок, вырывающийся из пальцев при каждом порыве ветра.

– Здесь заканчивается твой земной путь. Пусть тебе светят Луны, а земля будет пухом, – прошептала Анна.

Установив урну между валунами, она принялась укладывать камни, возводя маленькую стену, ограждающую прах от стихии и дикого зверя. Управившись с этим, дава встала и отступила назад. Подошла очередь Марины, установившей венок. Ей пришлось прижать его булыжником, иначе он бы обязательно упал.

Отдав дань почтения, Анна первой нарушила молчание:

– Не хочу здесь задерживаться.

Они отвернулись от скал и принялись отыскивать тропу.

– Нам надо решить, что делать дальше, – предложила дава.

– У меня есть подозрения, но я не знаю, как их превратить в доказательства.

Анна кивнула. Ее плотно сжатые побелевшие губы выдавали внутреннюю боль.

– Поделись со мной.

– Надеюсь, ты не станешь поддаваться эмоциям, – неуверенно начала Марина. – Такие пузырьки я видела только у Смотрительницы. Судя по ноте миндаля, этот яд привезен из Ланжи.

– В Каристоле другие ноты?

– Конечно. Чаще всего там северные ингредиенты или составы.

– Да, этого не достаточно для обвинений. К сожалению, мы не сможем обыскать ее дом.

Травница облегченно вздохнула. Она боялась, что Анна может сорваться и совершить какую-нибудь глупость. Например – пробраться ночью для тайного обыска.

– Пожалуйста, не давай ей повод. Ладно?

– Я же не дура!

Они замолчали. Прошло несколько минут, прежде чем Анна вернулась к разговору.

– Если допустить, что это не Смотрительница? Имеется ли мотив у Ольги?

– Сомневаюсь, – протянула Марина. – Только если на нее надавила Смотрительница.

Девушки обдумали такое предположение.

– Ради благополучия дочери… Да, Ольга могла согласиться… Знаешь, чем больше я ломаю над этим голову, тем больше сомневаюсь. Почему яд? Он совершенно не вписывается в нашу жизнь.

Их рассуждения были прерваны позвякиванием упряжи и лошадиным храпом. Раскачиваясь на ухабах и поскрипывая, к ним сзади приблизилась карета.

– Карен приехал! – охнула Марина.

Заметив девушек, возничий приподнял видавший виды цилиндр.

– Мое почтение, дамы.

– Есть новости?

– Конечно! – усмехнулся он. – Скоро все узнаете.

Карета проехала мимо, оставляя две узкие колеи в занесенной песком дороге. Девушки поспешили за ней, чтобы узнать первыми, что происходит в большом мире. Они заметили, как экипаж остановился у добротного дома Смотрительницы и пока Карен заботился о лошадях, наружу вышел неизвестный пассажир. Он размял ноги и принялся расстегивать ремни, удерживающие багаж. Марина машинально сделала еще один шаг вперед, и встала как вкопанная. По ее лицу, быстро сменяя друг друга, промелькнули глубокое отвращение, неподдельный страх и искреннее отчаяние, застывшее в глазах цепенеющей от ужаса девушки.

– Это может быть почтальон. Помнишь, однажды… – дава запнулась, увидев, как из кареты выбрался второй мужчина.

– Аня, – прошептала Марина, – их двое.

Подруги переглянулись.

– Надо выяснить, – с ожесточением вызвалась дава.

– Нет, подожди… – задохнулась Марина.

От нервного напряжения у нее перехватило дыхание.

– Я вижу припасы. Они прибыли к нам надолго.

– Так и есть, – присмотревшись, подтвердила Анна.

– Нам надо все продумать.

Подруга неохотно согласилась.

– Может быть ты права. И все-таки меня не перестает беспокоить мысль, что мы отдаем Смотрительнице инициативу.

– Пойдем отсюда, уйдем в сторону! – взмолилась Марина. – Пока нас не заметили!

Дава поддалась уговорам, и девушки поднялись по ближайшему склону, проваливаясь в песок и постоянно оступаясь. Перешагнув песчаный гребень, и оказавшись на другой стороне дюны, где их уже не было видно с дороги, они повязали на лица платки.

Продолжив обходной путь, подруги поддерживали начатый разговор:

– Ольга мне обязательно все расскажет. Вот увидишь.

Ее спутница лишь вздохнула, но не так, как делают скорбящие плакальщицы, а скорее как уставшие от детей родители.

– Время работает против нас. Ты не знаешь Смотрительницу также хорошо, как я.

Дава замедлила шаг перед полузанесенным домом. Обращенную к морю сторону уже поглотили неумолимые пески, и поэтому сохранилась лишь половина строения. Открытая настежь дверь удерживалась вездесущим песком, добравшимся до уровня дверной ручки, и ветер деловито шумел в рассохшихся стропилах.

– Я не рассказывала тебе об Ирине?

– Нет, – отозвалась травница.

Анна нахмурилась.

– Это случилась около пяти лет назад. Сюда поселили новенькую. Молодую и красивую женщину. Иришка была секретарем Круга и ошиблась в каких-то важных документах. Она всегда говорила, будто оказалась здесь из-за ревности одной из замужних архидав.

Дава погладила ребро дверного полотна и прислушалась, повернув голову, будто стены рассказывали ей о событиях, произошедших под этой крышей.

– Так что с ней случилось? – напомнила о своем присутствии подруга.

– Она умела запасать на зиму все что угодно. Мне стыдно признаваться, но я таскала у нее сушеную рыбу.

Анна грустно улыбнулась, вспоминая те дни.

– В конце весны я пришла к ней, чтобы отблагодарить. Наверное, Ирина догадывалась, кто виновен в воровстве ее запасов, но она никому ничего не говорила. Я испекла пирог, и мы сидели за столом, когда заявилась Смотрительница.

Дава повернулась к Марине.

– Она пришла не одна. С ней был мужчина. Ира спрятала меня в чулане, и я услышала все, что происходило дальше.

– Ее убили? – охнула травница.

– Нет. Хуже. Что там происходило, я поняла значительно позже.

– Так что с ней случилось? – замирая от тревожного предчувствия, спросила подруга.

– Повесилась. Не выдержала позора, – был ответ.

Девятипалово не было единственным неприятным районом Петра. Если подумать, то кварталы бедняков имели не менее дурную славу. Все та же извечная грязь, гнетущая нищета и безрадостное будущее. Приличные горожане держались от трущоб как можно дальше. Пусть тут не показывают нож средь бела дня, и в тоже время, руки в карманах что-то сжимали. Угроза не была явной до последнего момента. С наступлением сумерек все менялось. Поскольку многие отдали бы душу за порцию дури, опиумные притоны процветали. Там охотно меняли деньги на кратковременное помешательство, позволяющее забыться. В этих местах можно было встретить даже иностранцев, осевших на земле Вэда по разным обстоятельствам.

Когда-то и человек в пальто, стоящий у ограды длинного доходного дома проживал в этой части столицы. Его восстановление не было мгновенным, а путь наверх куда сложнее, чем падение. Ему никогда не забыть, каково это, терять абсолютно все, к чему привык. Что любил. Что хотел сохранить и приумножить. Ему никогда уже не сыграть на пианино, как в прежние времена. Ему отрубили белоснежные крылья и сбросили с блистающих небес умирать среди черни. Тогда он так называл простых людей.

Прямо перед мужчиной, во внутреннем дворике доходного дома играли дети. В обносках, разного цвета кожи, примерно одного возраста. Детство в этих кварталах заканчивается гораздо быстрее, чем хотелось бы родителям. В лучшем случае детвору ждет работа за копейки на фабрике. Нередко вредный воздух губительно сказывался на здоровье. Частенько пацаны девяти лет курили табак, выклянчивая его у рабочих. Бывало, их калечило. В худшем случае, их ждала стезя попрошаек. Вскоре наиболее смышленым объясняли азы воровского мастерства карманников, и вот юные щипачи выходили на большую дорогу. Наиболее увлекшиеся доживали до возраста, когда сбивались в стаи, промышляющие грабежом. Если на этом этапе их не арестовывали и не отправляли на рудники или лесоповал, то с большой вероятностью переходили на следующую ступень. Спуститься с этой лестницы можно лишь со сломанной шеей. Банды поглощали в себя все новые души и не давали взамен ничего кроме чувства мнимой важности. Иллюзорной значимости в узком круге лиц. Если твою кличку знали, то ты гордился. Значит, тебя боялись.

Вариантов дальнейшей судьбы было немного. Конец одинаков. Был ли то нож, воткнутый под ребро, проломленная голова, или удушение таким бесчувственным гигантом как Никола. В их истории последняя точка была написана собственной кровью. Взращенные безжалостной улицей, они редко умирали в своей постели.

Двинувшись вдоль ограды, мужчина вошел через раскрытые ворота и поднялся по приземистым ступеням к входу.

– Вы к кому? – обратилась к нему пышная тетка, стирающая белье в медном тазу.

По ее мокрым рукам, полускрытым под водой, стекала мыльная пена.

– Мия еще проживает здесь?

– На втором этаже, третий нумер.

Человек в пальто учтиво поклонился. Он не мог не уважать тех, кто завел детей в таком месте. Значит, они не убоялись. Это не то же самое, что смирились. Таким людям все по плечу. Они переживут его самого.

Поднявшись по скрипучей лестнице, он остановился и произнес вполголоса.

– Выйди из тени.

Блеснул убираемый под рукав клинок, и ему навстречу грациозно вышла коренастая женщина. Он давно знал ее. С их последней встречи она осунулась и остригла волосы. Теперь она больше напоминала мальчишку.

– Зачем явился? – прошипела она.

– Полегче, родная. У тебя то ко мне не должно быть претензий.

Мия наклонила голову на бок, и свет отразился от сетчатки, как у кошки.

– Милости прошу, – она смерила его взглядом с ног до верхушки шляпы, – Барин.

Последнее слово было произнесено со смесью зависти и презрения.

– Ты завидуешь мне, не так ли?

– А как ты думаешь? Идем вниз, я не хочу оставлять детей без присмотра.

Женщина бесшумно спустилась по ступеням лестницы. Ни одна доска и не подумала заскрипеть под ее ногами.

– Мне помнится, я полностью выплатил твою долю.

– Ты обманул меня, утаив истинную сумму. Я согласилась на меньшее, не ожидая такого большого куша.

– Сама виновата, – безжалостно отрезал Барин.

– Ты же узнал, да? – не обращая внимания на его слова, спросила Мия.

Они встали у края детской площадки.

– Год назад, – выдержав паузу, ответил мужчина.

Теперь, при свете дня, он смог рассмотреть ее лучше. Мешковатая одежда, перешитые мужские порты… И все-таки, в этом дешевом наряде чувствовалась неудержимая тяга выглядеть нарядно. Желание подчеркнуть свою женственность. Впрочем, от его взгляда не укрылись и обострившиеся скулы, и бледнота губ и тени под глазами.

– Долго же ты шел, – уже без обвинительного тона заметила она.

Не надо было быть давой, чтобы определить ее детей в толпе детворы.

– Мальчики-близнецы?

– Они, – улыбнулась она, на миг почувствовав нечто неописуемое.

Было так странно видеть улыбку на изможденном, сером от голода лице.

– У меня есть предложение. Оно столь же щедрое, как и опасное.

Мия задумалась, опустив взгляд на землю, а затем переведя его на собеседника.

– Каков куш? На этот раз ты скажешь мне правду, или я не отвечаю за себя.

Он ухмыльнулся.

– Мы с тобой все прекрасно понимаем. Вопрос в том, сколько достанется твоим сыновьям. Оплата червонцами. Не переживай, ты получишь деньги и сможешь оплатить пансион и положить в несколько банков крупную сумму. Они получат к ней доступ к своему совершеннолетию.

– Каков куш? – упрямо повторила она, и в голосе проскользнула нота раздражения.

Он повернулся к ней и слегка наклонился. Его тихий голос произнес:

– Я могу назвать сумму, только если ты согласишься. Обратного пути не будет.

Барин шагнул назад и продолжил наблюдать за детьми, давая ей время на размышление. В ее глазах он выглядел как ожившая смерть, которая предлагала ей сделку. Какой здесь выбор? Мия, так же как и он, знала о будущем тех, кто сейчас беззаботно играл в пыли.

– Я согласна.

Он кивнул, показав, что услышал.

– Сто тысяч каждому участнику.

Она бросила на него быстрый озабоченный взгляд. Такие деньги редко приходили к ворам.

– Что будем брать?

– Об этом при следующей встрече, когда я соберу всех. В твоем левом кармане адрес и небольшое лакомство.

Она неторопливо опустила руку и нащупала похрустывающие ассигнации и клочок бумаги. Барин провел пальцами по полям шляпы, прощаясь, и удалился за периметр ограды. Мия проводила его встревоженным взглядом, но стоило ей посмотреть на близнецов, и ее решимость дать им лучшую жизнь окрепла как никогда.

Это была самая тревожна ночь в ее жизни. Еще никогда прежде так не хотелось увидеть рассветное небо. Струящийся снаружи по стенам и крыше нескончаемый шуршащий поток создавал иллюзию, будто они находятся в нижней половине песочных часов. Начинало казаться, словно они вместе со всей деревней погружаются во мрак безысходности и кромешного отчаяния безлуния, где под гнетом всевластного времени им предстоит провести мучительную вечность ожидания.

Обе девушки не спали. Случалось, одна из них погружалась в дрему, но вскоре испуганно просыпалась. Им мерещились шаги под окном и разговоры за дверью. Когда ветер напирал на дом, и сухое дерево жалобно скрипело в ответ, они могли поклясться, что кто-то ударял плечом в забаррикадированную дверь.

Несколько свечей уже прогорело, но девушки зажигали новые. Только крохотное пламя, едва разгонявшее тьму и отражающееся в широко распахнутых глазах, отгоняло навязчивый страх. Прилипчивые и скользкие мысли не выходили из головы. То и дело подруги кидали взгляды на поспешно прибитые доски, перекрывавшие окна, и дверной засов, угадывающийся под многочисленной мебелью, громоздящейся одной кучей у входа. Это их немного успокаивало. Пробраться внутрь представлялось трудно выполнимой задачей.

Чуткий сон Анны прервался от кошмара. Она сбросила с себя воображаемые руки, и села на кровати, обхватив колени.

– Все спокойно? – шепотом спросила она.

– Да, – пролепетала Марина, следящая за затрепетавшим огоньком свечи.

Анна приложила ладони к лицу и помассировала скулы и виски.

– Мы не сможем так жить. Надо что-то делать.

– Предлагаешь нанести визит Смотрительнице?

– Конечно. Лучше так, чем ждать.

Марина подперла кулачком подбородок. Ее длинные волосы рассыпались по плечам и спине, почти полностью закрыв шею.

– Если все так, как я предполагаю…

Она не договорила и отвернулась.

– Не хочу, – сказали ее губы.

Анна легла и уперлась невидящим взглядом в потолок.

– Признаюсь тебе. Моей первой мыслью было убить их обоих. Подсыпать снотворное в вино и сбросить тела в море.

Подавленная Марина молчала. В этот момент такое предложение не выглядело чрезмерно жестоким или необоснованным.

– Не получится, – вздохнула она. – Мы с тобой не убийцы.

Анна в очередной раз получила подтверждение того, что подруга оказалась здесь по наговору. В ином случае, Марина не стала бы отрицать такую возможность.

– Они рано или поздно нас схватят. У колодца, когда пойдем за водой, или подкараулят у Ольги. Нас могут выманить пожаром, или просто выбьют дверь. Мы обречены, – констатировала травница.

– Так просто они нас не получат, – усмехнулась Анна, и в ее зрачках вспыхнул огонь ненависти.

В ее голове медленно созревал план побега. Вся сложность была в том, чтобы спасти Марину, а не только себя.

– Что ты задумала? – попыталась выяснить подруга.

– Я планирую задать Смотрительнице пару вопросов. Они ей точно не понравятся.

Она прищурилась, просчитывая дальнейшие ходы, и спустив ноги на пол, взяла лист бумаги и, сняв крышку с чернильницы, обмакнула перо.

– Кому ты пишешь?

– Это не важно, – со стальным блеском в глазах отвечала дава.

Наскоро набросав текст письма, девушка схватила одну из свечей и отправилась на кухню, где принялась звенеть склянками и баночками.

– Готово, – злорадно улыбнулась она, возвратившись в спальню.

Сложив бумагу, Анна поместила ее в конверт, который немедленно запечатала.

– Посмотрим на ее реакцию.

Указав адрес и отправителя, дава преисполнилась решительности. Чтобы не обидеть Марину, мучающуюся от любопытства, последовало объяснение:

– Однажды ты показала мне одну увлекательную реакцию, и теперь я повторю ее.

Дава бросила взгляд на окно и привстала.

– Что там?

– Рассвет, – облегченно выдохнула девушка.

Марина тут же вскочила и убедилась в правдивости сказанного. Над горизонтом действительно появилась полоса света.

– Надо поспать хотя бы час, а потом собираемся.

Так и сделали.

И когда Ольга постучалась к ним, девушки уже не выглядели усталыми или измотанными бессонной ночью.

– Вас зовет Смотрительница, – сообщила она.

Выполнив поручение, женщина потеряла к ним всякий интерес и ушла.

– Не будем заставлять ее ждать? – уточнила Анна, следящая за тем, как посыльная пробирается между дюнами.

Марина нервно сглотнула и ответила утвердительным кивком.

– Отлично, – сообщила она всему миру, рывком захлопывая и запирая дверь.

Убежденная в своей правоте, Анна решительно выступила в сторону дома Смотрительницы. Травница семенила следом, опустив взгляд и вздрагивая от каждого шороха.

Карета все еще стояла перед входом, но багаж уже был полностью перенесен внутрь. Ступив на крыльцо, дава настойчиво постучала, и им отпер загорелый и обветренный Карен.

– Доброго утра, дамы, – прохрипел он и прокашлялся.

Он впустил их и устроился в кресле у камина, зажав мундштук дымящейся трубки во рту. К слову, здесь явственно чувствовался запах табака.

– Хозяйка просит вас обождать в гостиной, – выглянула Лиза, бывшая в добровольном служении у Смотрительницы.

Не только Ольга избрала путь молчаливого согласия. Мало кто мог позволить себе перечить старшей в деревне. Еще меньше было тех, кто подавал голос безнаказанно, и слабые давы старались, как могли, приспосабливаясь под суровые условия проживания и непререкаемую волю Смотрительницы.

Посетительницы были столь взволнованны, что даже не думали присесть на диван.

– Вы скоро уезжаете? – обратилась Анна к возничему.

– Как всегда. Завтра на заре.

Карен затянулся и выпустил струю дыма.

– Случайных попутчиков не беру, ты же знаешь. Только отмотавших срок.

– Я свободна, – холодно поправила его Анна.

Возничий лишь пожал плечами, поскольку его не волновали судьбы других людей. Позиция равнодушного обывателя надежно защищала его от профессионального выгорания.

– Идите за мной, – шепнула вновь появившаяся Лиза.

Служанка провела их в кабинет, где Смотрительница, стоя к ним боком, разбирала свои записи, разложенные на столешнице секретера. Высокая и невероятно худая дава была отринута собственным родом, чтобы сохранить столичную квоту. Они откупились от Круга, не рассматривая иные варианты, и обрекли ее на жизнь вдали от родной земли. Обученная прежней Смотрительницей, и привыкшая к тяготам и лишениям, она отдалась своему делу без остатка. Кроме работы у нее ничего не было.

Хозяйка дома повернула вытянутое лицо к вошедшим, и прекратила перебирать бумаги.

Почувствовав на себе ледяной бесчувственный взгляд, Марина мелко задрожала.

– Нам прислали новое распоряжение из Каристоля. Ознакомьтесь.

Сообщив об этом, словно сделав им одолжение, она сунула им в руки распечатанный пакет. Разумеется, в деревню прислали несколько распоряжений, объединенных одной бандеролью. Речь шла не только об экономии средств, но и, – в первую очередь, о дополнительной власти Смотрительницы, непосредственно контролирующей корреспонденцию.

Развернув официальное письмо, девушки прочли следующее:

«Составлено от имени председателя Круга Махаши из рода Маболо, направлено по запросу касательно «Марины» и «Анны».

Поручение.

Принимая во внимание достижение осужденными совершеннолетнего возраста, настоящим поручаю уполномоченной удаленного поселения для отбывающих наказание произвести необходимые действия по поиску субъектов для создания семей и их регистрации на территории удаленного поселения. Решение обжалованию не подлежит, и вступает в силу с момента ознакомления в пункте назначения.

Ответственную за выполнение поручения назначаю С. из рода К.»

В самом низу, как и положено, шла роспись председателя, перекрытая чернильной печатью с гербом рода Маболо.

Мгновенно нахмурившаяся Анна присмотрелась к письму. Руки девушки задрожали от гнева, в то время как Марина, зажав рот, издала пронзительный вскрик. Ее самые страшные опасения подтвердились.

– Без соплей, – не повышая голос, и, тем не менее, жестко пресекая всякие попытки разжалобить, произнесла Смотрительница.

Анна оторвалась от письма, которое прочла, по меньшей мере, восемь раз, вчитываясь в каждое слово.

– Здесь ошибка. Я не нарушала законов Каристоля. Мне не выносили приговора.

Дава тяжело дышала, удерживаясь от того, чтобы сорваться в крик.

– Меня это не касается.

– Я совершенно свободна в месте пребывания и своем выборе, – четко сообщила она, возвращая письмо.

– Решение принято и обжалованию не подлежит, – отчеканила ответственная.

– И все-таки, я хочу получить ответ из Каристоля исключительно на свое имя.

Анна протянула свое письмо, слегка наклонив голову и изучая Смотрительницу. Хозяйка дома взяла конверт и секунду, не более, равнодушно ознакомилась с адресом доставки.

– Твое право. Карен заберет его.

– Это означает, что я получаю отсрочку выполнения поручения, – не смотря на угнетающий страх перед авторитетом Смотрительницы, заметила Анна. – Кроме того, поскольку в письме указана не только я, но и Марина, отсрочка предоставляется нам обеим.

Смотрительница пронзила ее взглядом и будто неосознанно положила руку на Каф в виде дубинки, висевший у нее на поясе.

– Ставя под сомнение решения Каристоля, ты лишь ухудшаешь свое положение. На этом все.

Анна кивнула своим мыслям, не рассчитывая на другую реакцию. Поддерживая вцепившуюся в ее руку Марину, полностью раздавленную случившимся, подруги выбрались на свежий воздух. Не желая оставаться рядом с проклятым домом, они побрели от него прочь, куда их несли ноги.

Достав маленькое зеркальце, Анна подняла повязку, закрыв нижнюю половину лица, и пригладила непослушные волосы.

– Не оборачивайся, – прошептала она. – На балконе двое мужчин. Они следят за нами.

Вздрогнувшая Марина послушно склонила голову.

Только отойдя на достаточное расстояние и скрывшись за ближайшей дюной, Анна освободилась от объятий подруги и вскарабкалась по песчаному склону, ползя по стогу на животе. Приподнявшись на руках на самом верху, дава пристально всмотрелась в дым, исходящий из печной трубы дома Смотрительницы. Спустя считанные минуты его цвет изменился на темно-синий.

Съехав вниз, к ожидающей ее Марине, Анна резко выдохнула. Сжав кулаки, она сердито пнула ближайшую к ней торчащую из земли доску, тут же с хрустом сломавшуюся.

– Тварь! Теперь я точно знаю, что все наши письма были сожжены!

– Так значит… – проблеяла Марина, и побоялась закончить фразу.

Она закусила губу и с ужасом смотрела на охваченную яростью Анну.

– Отсрочки не будет, – прошипела дава, смачно сплюнула попавший в рот песок и вытерла губы рукавом.